Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 51 страниц)

В итоге, после долгих и продолжительных споров, пришла пора каждому из них послушать своего собеседника. Отец спустился с наёмником на второй этаж, где, как оказывается, их обоих уже ждала приготовленная фахита – блюдо исключительно техасско-мексиканской кухни, мясо с овощами в пшеничной лепёшке. Старик сел спиной к стёклам и лицом ко входу в широкую, непомерно большую гостиную, продолговатый стол в которой был накрыт расписанной невиданными пейзажами лесов скатертью, Хан сел лицом к окнам – они как раз выходили на ранчо. Ели молча.

– Скажи mercenario, – вдруг проговорил Гаскойн, отложив нож, – почему Смит? Кто заказал тебе этого viejo gilipollas – как это… старого мудака?

– Тебе ли не всё равно?

– Reservado y egoísta… Como siempre. А если я тебе скажу, что от этого будет зависеть, выслушаю ли я тебя? Поведёшься на поводу у выгоды, Билли?

– Будь добр, не называй меня «Билли», – оскалился охотник. – И да – поведусь. Не гордый, – в ответ Генрих тихо и прерывисто захохотал.

– Не гордый? No hagas reir – твоей гордости много кто позавидовал бы.

– Люди имеют свойство меняться.

– Человек не меняется, если его всё устраивает. Так уж устроен мир – никто не хочет покидать насиженное место, свою уютную ракушку… По крайней мере, пока circunstancias… обстоятельства, – едва вспомнил старик, – не заставляют их.

Уильям кивком согласился и продолжил трапезничать, временами посматривая в окно. На ранчо было куда более пусто, чем обычно. Даже с учётом времени года – пустые поля, пустые загоны и практически полное отсутствие людей.

– Как поживает Дьявол, Генрих? – Генрих молчал. Слишком долго, чтобы не посчитать это ответом. – Давно?

– Полтора года назад – все мы не вечные.

– Я…

– Заткнись, mercenario, – едва прожевав, тут же ответил Гаскойн. – Заткнись и ешь.

На самом деле название «Дьявольское Ранчо» не имело никакого отношения ни к Старому миру, ни к причудам какого-либо из его владельцев – всё было, как всегда, гораздо сложнее: когда-то давным-давно на территории Гатри находилось «Ранчо 6666», – самое обычное, мало чем отличающееся от других, кроме странной цифры в названии. Когда в те места приехал Гаскойн, ещё имея возможность стоять на двух ногах, он решил ничего не менять – дух старины и былых времен сидел в мексиканце настолько прочно, что давным-давно сросся с ним. Единственное новшество, созданное им – амбары для скота, так как прошлые давным-давно проела труха и сырость, остальное же подлежало восстановлению.

Многие знали о том, как сильно Кардинал любил животных – гораздо больше, чем людей. Поговаривали, что он мог избить раба до полусмерти лишь за то, что тот не досыпал скоту еды, оставляя немного себе. Однако, кроме любви, Генриха также переполняло желание обладать, доминировать – он часто загонял «строптивых» скакунов, если те ему не подчинялись, и мог удержаться практически на любом быке, доведя рогатого до обморока.

По крайней мере, так было до тех пор, пока он не повстречал Дьявола – резвого, чёрного, неподвластного, как убеждали, никому скакуна в самом рассвете его сил. Уильям много раз видел то чудовище – почти двухметровый рост, обхват туловища – метр девяносто, и вес около шестисот килограмм. У мужчины сразу загорелись глаза. Попыток усмирить дух своего соперника и подчинить его было великое множество – даже сам всадник не назвал бы их точное количество, но успешных среди них не было. Отец скакал на той лошади так часто, как мог, и возвращался, едва восстановившись.

Однако, всё изменил один заезд: осенним дождливым днём две тысячи пятидесятых годов Генрих предпринял опрометчивое решение – соревноваться с тем демоном в грязи. Вернее, он даже не обратил на то внимания – был поглощён духом поединка. Как он сам пересказывал, то был самый длинный в его жизни бой – Дьявол пытался скинуть его, становясь на дыбы под неимоверным углом; брыкаясь, словно хотел достать задними копытами; пытаясь зацепить зубами кусок костюма и опрокинуть с седла – всё было бесполезно. Но в один момент, почти под самый конец, когда оба были вымотаны слишком сильно, чтобы думать, конь подскользнулся в грязи – его тело накренилось прямо у забора и начало падать.

Дьявол сломал себе ногу в тот день, а Гаскойну переломало спину о деревянные ворота, что служили въездом в загон и на которых, как поговаривают, с того дня недоставало одной шестёрки – обвалилась от удара. В последствии копыто Дьяволу пришлось ампутировать, заменив самодельным протезом, а самому Отцу – пересесть на коляску. После он отказался убивать животное даже из чувств мести. О, нет – оно стало ему близким, наверное, даже самым близким другом и символом – что за всё, как он сам и говорил, приходится платить, что бой иногда нужно останавливать, потому что в нём не будет победителей. Дьявол прожил достаточно долгую, для лошади, жизнь – сорок два года. Отсюда и название: «Дьявольское ранчо» – «Ранчо 666».

– Так что там со Смитом, Уильям? – Отец довершил свою порцию и тут же вернулся к старой теме. – Объяснись, если желаешь помощи.

– Ты действительно так просто отпустишь всё то, на что только что был так зол, если услышишь то, что я тебе скажу? При всём уважении, Генрих, ты – злопамятная с…

– Сallate, – отрезал его старик. – Не рой себе могилу. Да, я не забываю обиды, mercenario. Не забуду и то, что ты поступил как последняя puta, воспользовавшись моим доверием к твоим словам. Рад ли я тебе? Возможно. Захочу ли я видеть тебя ещё раз? Нет. Не надейся также, что я тебе поверю на слово – прежде, чем отправляться куда-либо, ты с моими людьми проследуешь ко мне, чтобы я убедился в честности твоих слов.

– И каким, скажи?.. А… Джанет?

– Джанет. Я знаю, как выглядит эта женщина. Впрочем, продолжим: сделка, как ты и сказал, будет выгодна нам обоим – не один ты идёшь сейчас на поводу у выгоды, – старик пялился пустым взглядом в окно, наблюдая за тем, как пыль разносит ветром в серых небесах. – Так что si – я временно закрою глаза на твои поступки. Но награду за твою голову не сниму. И как только ты выполнишь свою часть – выгоню тебя в шею… И не говори, что ты ожидал другого.

– Я и не ожидал – удивлён, что до сих пор цел.

– Maravillosa. Тогда пусть каждый выполнит то, что должен для благоприятного исхода, и закончим на этом. Si? – Уилл кивнул. – В таком случае, хватить ходить вокруг да около – говори.

И Уильям из Джонсборо рассказал. Рассказал о том, как чрезвычайно богатый заказчик, пожелавший остаться анонимным, дал ему задание привести в Хоуп Джефферсона Смита – бывшего главу единства, живым и практически невредимым, а он согласился. В награду за это он потребовал ACCI (anti-cancer cell injection) – чрезвычайно редкую и ценную инъекцию от раковых опухолей, содержащую в себе генетически модифицированные тельца – прорыв медицины и биоинженерии две тысячи тридцатых, когда супербактерии медленно начали заменять обычные болезни. Заказчика устроил такой обмен – тот почти не торговался. В итоге, его подставили – в Хоуп никто не явился и не являлся на протяжении многих дней. Ничего, кроме как пристрелить заложника, не оставалось. Отец, выпив чаю, осторожно поинтересовался, давно ли у Уильяма рак и тут же помрачнел, узнав про четыре года. Хантер держался более-менее холодно – он легко и понятно объяснял, что ACCI или же операцию по внедрению этих самых телец хирургическим путём может провести только Эволюция и их дружки – те, к кому он не подойдёт даже перед страхом смерти; что раньше он принимал комплекс таблеток, так или иначе затормаживающий процесс роста опухоли, но в последнее время с этим были проблемы.

– Не скрою, у меня были ещё и некоторые личные мотивы к Смиту. Но в тот момент… Нет, даже неделями после – когда я просто сидел в Оклахоме и ждал прибытия очередного заказчика, я ощутил это – эту пустоту, бесцельность. Словно на мести, какой бы она ни была, держалась сама жизнь, словно бы она задавала цель…

Гаскойн слушал очень внимательно и не произносил по окончанию речи ни слова очень долго. Когда же тишина начинала становиться неловкой, он зашептал:

– И всё же жажда жизни не оправдывает твоих поступков, mercenario. Не оправдывает и месть. Да, ты не выбирал такой судьбы, но сделал выбор куда более страшный – решил умереть чудовищем. Ты же прошёл испытание Эволюции верно? Как себя чувствует детоубийца?

– Ровно так, как ты себе это представляешь. Все мы умрём, Кардинал. Думаю, ты прожил достаточно, чтобы понять – это неизбежно. С руками в крови посреди поля боя или же в чистеньком костюмчике у себя дома – неважно. За межой, что придётся переступить, не будет продолжения, не будет исхода. И судить будет некому, кроме себя. Так почему бы не оттянуть своё путешествие в мир загробный жизнями других?

– Хм… Может ты и прав. Но только может. Говорят, что человек есть себе самым страшным судьей, самым честным и самым предвзятым одновременно. Скажи… не жалеешь ли ты о том, что ступил на тот путь, что привёл тебя сюда?

– Нет, – он опустил глаза лишь на секунду, чтобы снова выровняться во весь рост. – Корю – да, презираю – да, ненавижу – да, но не жалею. Жажда к выживанию очень редко занимает место морали, но делает это очень удачно – в моменты рокового выбора.

– Что ж… Значит, у тебя ещё будет время, чтобы пожалеть… Людям это свойственно – жалеть. Потому что всегда есть лучший путь. А у тебя их слишком много, чтобы не сомневаться в выбранном.

– И давно ты стал так размышлять?

– Нет, – Гаскойн развернул коляску к ранчо, на котором бушевал пыльный ветер. – Конечно, нет – всего-то год… С тех пор, как Дьявол умер. Ты знаешь, – он подбирал слова, пытаясь вспоминать английский, – я ведь редко думал о том, что он чувствовал до того, как стать мне другом. И после. Вообще мало задумывался о том, что животное или человек может чувствовать из-за меня – я никогда не замечал, не хотел понимать. А потом итог нашей маленькой войны сковал нас обоих, мы оба проиграли, но… Я всегда считал себя вторым номером – тем, кто пострадал больше. Он ведь мог ходить с этим нелепым протезом, ты помнишь? – Хан кивнул, Генрих не обернулся. – Едва-едва, ковыляя и прихрамывая, но мог, а я… И вот, когда он умер, я впервые подумал – а была ли нужна ему такая жизнь? Несколько лет, что он прожил у меня, он летал. Всё время, когда его отпускали – наматывал круг за кругом вокруг ограждений, часто перепрыгивая и срываясь в степь, но позже возвращаясь… Я так не любил его за это. Так бесился от его свободы. Презирал на виду, но завидовал внутри так сильно, как мог… Можешь ли ты сказать, стоила ли его жизнь для него? Или мне стоило пристрелить его тогда? На том поле?

– Я не в праве судить в таких вопросах, и ты это прекрасно знаешь.

– Да, mercenario, знаю. Рад, что ты помнишь, кем являешься, даже в такие моменты. Только вот… С той поры я всё никак не могу перестать думать об этом – что было бы лучше? Мне стоило вообще не притрагиваться к нему? Стоило ли вообще так жить? Как считаешь?

– Никак – я всё ещё не в праве считать. Но если ты спрашиваешь, как бы я поступил, то отвечу: нет смысла ворошить прошлое. Нет смысла вспоминать тех, кто мёртв – это бой без врага. Ты стоишь себе на старом поле боя, поросшем травой, стоишь среди трупов, глаза которых давным-давно исклевали вороны, и машешь саблей. Кричишь, изливаешься, борешься… Сам с собой. Никто тебя не слышит. Никто не сможет. И так ты и будешь там – один воин посреди пустого поля. Пока не порежешь сам себя. И ещё раз. И ещё раз. В конце-концов, то поле убьет тебя. Ты сам убьешь себя. Умрёшь ради тех, кто этого даже не заметит.

– Verdad en el olvido? – немного развернулся Отец. – Интересные вещи ты иногда говоришь, Уильям.

– Если бы ещё они работали, Кардинал.

Продолжилась беседа о тех, кого нужно было доставить в Техас. Отца очень заинтересовало описание двух якобы-иностранцев со странным акцентом, неподобающе новой одеждой и не менее интересным багажом – Хантер не утаивал, потому что люди Кардинала всё равно бы обыскали их при встрече. Невзначай, Генрих поинтересовался, не из Мюррея ли пришёл Хантер. На положительный ответ старик лишь выдал серию неприлично острых выражений на испанском – именно его охрана, как оказалось, составляла добрую половину из тех трупов, что были на пепелище. На остальные вопросы Гаскойн не стал отвечать, но сотрудничал куда более оживлённо, чем до этого. Охотника не покидало ощущение – Кардинал знал об Александре и Салливане больше, чем говорил.

К соглашению пришли быстро: следующим утром наёмник и несколько людей должны были выдвинуться к кладбищу, осуществить переправу и доставить «туристов» на Дьявольское Ранчо, чтобы Отец лично убедился в честности слов Уильяма «Из Джонсборо» Хантера. Никаких дополнительных вознаграждений или подводных камней не было, так что и разногласий не возникало. Пожав руку, Кардинал выпроводил гостя на улицу.

Уилла не покидало ощущение того, что Генрих «Отец» Гаскойн попросту обманул его, и оно напоминало ему о себе подозрительным шипением за каждым углом, за которыми, только охотник оборачивался, вновь становилось тихо. Внимание скитающегося по ранчо старика не раз привлекал Пьяница, сидевший в путах – он то спокойно болтал с охранниками, видимо, мельком зная их, то брыкался и оборачивался по сторонам, словно смерть уже шла за ним, пока его стражи просто перекидывались в потрёпанные карты. Хантера не раз посещал один простой вопрос: было ли это правильным решением? Попросить задержать этого мужчину? Обратиться к Генриху за помощью? Идти за Александрой? Взять Пацана с собой? Не остановить Джеймса от похода в Ад?.. Нет. Насчёт последнего вопросов не возникало точно.

В одном из закоулков довольно большого, как оказалось, ранчо, росло одинокое дерево – крупноплодная яблоня. Уильям никогда не видел её в цвету, никогда не видел покрытой яблоками – всякий раз, когда он был здесь, была либо осень, либо ранняя весна, но он очень хорошо знал то дерево – оно всегда было там, и всегда – одно. Несмотря на то, что зелень начала распространяться по земле с невиданной скоростью, Новый Техас оставался и остаётся более-менее неизменным – такой же просторный, такой же огромный и свободный, такой же сухой, вернее, высушенный, каким и был половину столетия до этого. Нельзя точно сказать, что этому поспособствовало – никто не следил, но иногда казалось, что время в том штате просто не шло.

Однако в тот раз что-то было по-другому – между корней стоял небольшой, даже маленький памятный камень в форме пирамиды с низкой верхушкой и широкими углами. На одной из граней – той, что повёрнута к миру, была выгравирована предсказуемая кличка: «Дьявол». «Подумать только – даже похоронил его подобающе, – Уильям стал над могилой и смотрел то на камень, то на серое небо. – Тому, кого ненавидел и любил больше всего одновременно. Странные вещи с ним происходят в старости».

«Знаешь, Джеймс… Я ведь с тобой так толком и не попрощался. Когда ты умер, – старик опустил голову, – я просто принял это, как должное – так, как мы с тобой делали множество раз, когда кто-то умирал или мы кого-то убивали. Скажешь, это всё равно было неизбежно – один из нас должен был увидеть смерть другого? Да, так и есть. Только вот я никогда не думал, что я увижу твою смерть. Понимал, что это возможно, но надеялся, что всё будет по-другому. Как в нормальном мире – сначала умирают старые, затем молодые стареют и, становясь такими же стариками, тоже умирают, оставляя что-то следующим. Впрочем, когда это у нас было что-то по-нормальному, да? – он немного улыбнулся. – Наверное, я никогда не пойму того, почему ты пошёл со мной. Как и сам не понимаю, почему остался с Вейлоном давным-давно. Впрочем, у меня проще – Вейлон был сильным человеком, справедливым, а я… Нет, я вовсе не был против. В тот момент, когда я дал тебе выбор, я почему-то хотел, чтобы ты остался. А теперь лишь думаю о том, стоило ли вообще давать тебе этот выбор. Нужно было тебя отпустить. Сразу. Бесповоротно. Да, я, быть может, уже давным-давно умер бы, но если бы дожил до этого дня… Мне было бы легче. Не было бы того паскудного чувства, что… Да. Да, ты прав – я снова занимаюсь тем, чем не стоило бы. Ворошу прошлое».

Ближе к вечеру и случилось то, чего ожидал Хантер – откуда-то с востока, а если точнее, с северо-востока к ферме пришла одинокая фигура, покрытая пылью и грязью. Наёмник заранее попросил охрану сообщить ему, если кто-то попытается забрать Пьяницу, так что одинокий солдатик Золота, с трудом нашедший его посреди в одном из пустых и обветшалых домов Гатри, выполнил приказ и, в сопровождении того же наёмника, вернулся на место. За похитителем пришёл он – Альвелион. Весь в грязи, покрытый кровью если не своей, то Хриплого, озлобленный и оскаленный не на весь мир, но на одного конкретного человека. Глаза, слегка наклонённые до этого вверх, смотрели прищуром на связанного в цепях – не понимали, но и ненавидели от этого не меньше. Стоило Пьянчуге завидеть своего бывшего коллегу, как он, сидевший до этого смирно, не раздумывая ринулся бежать. Вернее, попытался – старик поднялся, сделал пару широких шагов и тут же упал, запутавшись в собственных ногах. Последующим его попыткам к бегству помешал один из стражей.

– Альв! – громко прохрипел стоящий на коленях похититель. – Не надо! Я ошибся – я всё понимаю! Я… Я пожадничал, Альв! – он попытался кинуться в ноги, не смог. – Я же не для себя! Для семьи своей, Альв! Ты же знаешь, как тяжело Мире с Джеки! Ты же знаешь, что!..

– Сколько твоей дочери, Уэльс? – парень смотрел в землю, практически не поднимая глаз; кажется, он немного улыбался. – Сколько ей? Джеки?

– Я…

– Ты же помнишь, да, Уэльс? Ты же сейчас не просто так прикрываешься семьёй, которую бросил несколько лет назад, забрав с собой все сбережения, да, Уэльс?

– Альв…

– Да и если бы помнил – какая разница? Стоит ли благополучие Джеки и Миры жизни Хриплого? Стоило ли?

– Не надо…

– «Не надо», – почему же ты раньше не подумал об этом?

– Просто пристрели, Альв. Не надо, как с Биллом. Пожалуйста…

– Señores, – поднял глаза парень на охрану, говорил он с сильным английским акцентом, – me llevo a este hombre, – двое мужчин отошли от Уэльса на несколько шагов.

– Прошу. Пожалуйста, Ал… А! А-а-а-а!

Парень одним резким движением вынул нож и пробил Уэльсу две щеки одновременно. Хантер, наблюдая за всем этим со стороны, машинально взялся рукой за свои шрамы – он в высшей точности знал, что это была за боль. Медленно провернув лезвие, Альвелион смаковал страдания своего коллеги, а когда же он вытащил оружие, то бесцеремонно схватил своего пленного пальцами прямо за открытую рану и, подтащив к себе, громко прошептал:

– Замолчи и держи свой рот закрытым всякий раз, когда можешь это. Ты не в праве просить, не в праве требовать, молить или жаловаться – ты рискнул, ты проиграл, – холода в голосе было столько же, сколько у Пацана, но из-за лёгкой улыбки от этого самого холода охотнику становилось жутко. – А раз Гаскойн пнул тебя в шею – значит, мне решать твою судьбу. Принимай, как должное.

Пленный снова закричал. На землю, рядом с ним, упали два грязных куска мяса, подозрительно напоминающие в пыли скрюченных червей. Охотник подошёл к Альвелиону и присмотрелся – пальцы. Парень в последний раз взмахнул ножом и путы, сдерживающие пьяницу, упали на пол.

– А теперь – беги, – освобождённый смотрел на освободителя иступленным болью взглядом. – Беги. Ты тупой, что ли? – Альв достал пушку и выстрелил в воздух. – Беги, говорю! Давай! – старик начал идти в сторону юга. – Быстрее! – ещё выстрел, шаг ускорился. – Быстрее! Да! Вот так! Беги, Уэльс, беги!

Фигура старика сливалась с горизонтом. До тех пор, пока его можно было разглядеть на фоне облысевших деревьев, один наёмник молчал, а второй смеялся. Впрочем, затишье продолжалось даже многим после.

– Да уж, – наконец заговорил парень, пряча пистолет в кобуру, – принёс ты мне проблем.

– Эта проблема существовала и без меня – просто не показывалась.

– Знаю, – Альв, как ни странно, всё ещё немного улыбался, в его карих глазах читалась лёгкость и непринуждённость, – но кто бы знал, что он всё-таки сорвётся? Как думаешь, справедливо ли я поступил?

– А тебя заботит справедливость?

– Нет, – цокнул губами отвечающий и поправил волосы, собранные в длинный хвост. – Просто приятно осознавать, что такая сволочь, как он, будет вынуждена провести оставшиеся годы жизни без оружия в руках.

– Значит, это всё-таки указа…

– Указательные пальцы, да. Умно, не считаешь?

– Я бы пристрелил.

– Слишком просто.

– Достаточно надёжно.

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха… Не будем о методах, ладно? Уверяю тебя: это я ещё его пощадил.

Последующий разговор продолжился в кабинете Генриха – Альвелион, несмотря на предупреждение Уильяма, пошёл за наградой. «В конце-концов, я один остался из тех, кто тебя привёл». Впрочем, сам Генрих был к нему куда более лоялен либо по неизвестным причинам, либо у парня просто была врождённая способность – располагать к себе людей. В любом случае, спорить с требованием выдать награду Кардинал не стал.

Внезапно для всех наёмник заявил, что требует половину награды себе. Да, он отлично осознавал, что это был рисковый шаг, но единственный патрон в его револьвере – последний патрон, подбивал его на риск так сильно, как никогда. Альв лишь рассмеялся с подобного заявления, рассмеялся и Отец. Смех был явно разным. Один – беззаботным и лёгким, второй – надменным и издевательским. Звёзды, конечно же, ушли связному. То ли усмехнувшись, то ли оскалившись, Уилл тут же поспешил покинуть комнату, пытаясь мыслить в оптимистичном ключе, но его остановили, объяснив это тем, что следующая часть разговора коснётся и его тоже.

Заговорили, разумеется, о грядущем дне. Связной, по приказу Отца, должен был отправиться вместе с Хантером. Подобному приказу не обрадовались оба, однако оба его приняли – первому всё равно было некуда податься после того, как его группа сократилась до него одного, а у второго и вовсе отсутствовало право выбора. Дальнейшую беседу Уилл сидел за одним из стульев и безучастно пялился в окно – Генрих говорил, в основном, со своим наёмником, называя его не иначе, как «mi chico», – что бы это не значило. Но вот один из моментов его внимание всё же привлек:

– Скажи, mi chico, как обстоит ситуация с мёртвыми?

– Основная орда скоро пойдёт через Новый Техас. Отряд Билла, вернее, Джереми – после того, как Билл… Неважно. Так вот, они уже повстречали muertos у границ. Запустили этого… как там… «дрона»? – старик кивнул в ответ. – Так вот, он выдал им картинку и… Там не десятки тысяч, Отец. Там больше сотни – огромная толпа, что сметает собою всё.

– Не преувеличиваешь ли ты? Паника – интересная штука, – в ответ парень лишь кинул какую-то фотографию на стол – охотнику не хватало зрения, чтобы увидеть детали на ней. – Increíblemente… Realmente cien mil…

– Наверное, это из-за климата – по всему континенту идут холодные дожди. Говорят, от некоторых из таких даже конечности немеют. Эх, а ведь до нас прохлада только ночью доходит…

– Si, mi chico, si – год этот выдался на ужас холодным…

– Волнуешься, что они проломают Стену?

– Нет. Sin sentido. Но вот времени, что уйдёт у них на то, чтобы пересечь El Muro может хватить, чтобы некоторые системы опор обвалились. Ты же знаешь – они всегда что-то сносят на своём пути. Пожалуй, сообщу о количестве кардиналу Робертсу. Остальное – не моя забота, – голос старика немного затих. – Que con las Sombras?

– Las Sombras están creciendo. – парень внезапно заговорил на полном испанском, изредка запинаясь. – Muchos cruzaron nuestras fronteras hacia el norte… El… El… Они движутся на север, Отец – simplemente se congelarán.

– No seas ingenuo. Si saben que tendrán que enfrentar el frío directamente, pero correrian – sobrevivirán en él. No sabemos algo, chico. No sabemos algo…

Разумеется, Уильям из Джонсборо смолчал на то, что часть беседы от него скрыли – негоже было простому смертному лезть в дела Золота или его подручных. Но, однако, он знал одно: «La sombra» переводилось с испанского никак иначе, как «Тень». На следующее утро мужчины выдвинулись в дорогу. Наёмник сразу предупредил, что лучше прибыть ближе к полудню – на всякий случай. Его не послушали. Двигатель приятно ревел, из пейзажей были всё те же степи, украшенные пылью и низкими голыми деревьями.

– Скажи мне, – начал Хантер, сидя на пассажирском сидении всё того же джипа. – Что такое «Тень»?

– Я думал, ты не понимаешь испанский. И где же ты слышал столь редкое слово?

– Так называлась одна из группировок за Стеной.

– Ты и за Стеной был? – охотник молчал, всё ещё ожидая ответа на свой вопрос. – Ладно-ладно. Тень – это, знаешь… Такая больша-а-а-ая и тёмная штука – есть у всего живого существа…

– Мог бы просто нахер послать и не выделываться.

– Я прикалываюсь, – какое-то время парень молчал. – Тенью называют здесь новый подвид заражённых. «La Sombra», – очень поэтично звучит для англоязычного, да? И, что главное, пишут они его – те, кто говорят на мексиканском испанском, с большой буквы… Веришь или нет, но этот чудовище будет пострашнее всех предыдущих. Страшнее гигантов, крикунов или…

– Я страшнее колоссов… «гигантов» вообще мало что видел – что может быть страшнее двухметрового танка?

– Это существо поражает не своими размерами… Оно говорит, – немного помедлил парень. – Своими ушами слышал. Да, это мычание не назовёшь особо осмысленными предложениями, но оно говорит, – в мыслях наёмника повисла пустота. – Знаешь, шепчет себе так тихо, почти не слышно, будто приманивает: «Помогите», – и повторяет. Медленно… Протяжно, что ли… Ни за что бы не поверил, если бы сам не услышал. А ты что думаешь?.. Эй? Уильям?! Что думаешь, говорю? Веришь мне?

– Нет.

– Вот видишь – и я бы, как я и сказал, не поверил бы, так что зря ты вслушивался и напрягал свой испанский… «Тень».

На часах наёмника было девять часов и одиннадцать минут после полуночи. Он и Альвелион пересекали старый расшатанный мост, оставив машину на другой – «цивилизованной» стороне. Доски неприятно скрипели под ногами, деревья со стороны Оклахомы неприятно трещали от ветра, но солнце всё же светило – яркое, чуть более, чем рассветное, солнце – редкое явление в последние времена. Альв предусмотрительно шёл позади охотника и едва слышно насвистывал знакомую Хантеру мелодию – «Лондонский мост падает». К счастью, оставленный на самого себя отряд не сдвинулся с места – небольшая группка выживших сидела посреди всё того же кладбища, собравшись вокруг палаток. Джанет, стоящая в патруле, издали завидела знакомую фигуру и опустила ружье, выдохнув, наконец, с облегчением. Она выглядела ещё более уставшей, чем за день до этого.

Уильям из Джонсборо выставил вокруг собравшейся толпы мужчину, и тот, не успев одуматься, тут же был захлестнут волной вопросов: Джанет почти кидалась в ноги и спрашивала о том, сможет ли он их провести в Новый Техас; Винни шёпотом пытался что-то выспросить, что, впрочем, абсолютно не получалось из-за криков; а Парня же интересовало лишь то, точно ли перед ним стоял мужчина. Наёмник Отца отмахнулся от всех приветствий с той же лёгкой улыбкой и, скомандовав собирать вещи, вернулся к вольному наёмнику, заметив, что один из попутчиков явно лишний. «Он со мной», – ответил Уилл. Приготовления не заняли много времени. В конце концов, многие из вещей из лагеря, что временно заняли путники, им либо не принадлежали вовсе, либо были не нужны – удачное скрещивание вопросов морали и выгоды. По мосту переходили парами – от нелепых случайностей подальше. Вместившись вшестером в одну машину (Уильям и Джанет сели в багажник открытого типа), компания тронулась в Гатри.

Охотника всё не отпускала та речь, сказанная заражённой Клеймённой в Мюррее: «Мы упустили Первых, Седьмых и Десятых», – он понимал, что ещё немного, и тот, кто может ему дать ответ на этот вопрос, исчезнет в если не враждебной, то явно недружелюбной к нему стране, так что он спрашивал прямо:

– В твоём рассказе… пересказанным мне Мальчиком, есть некоторые любопытные несовпадения… – она посмотрела на него недоверчивым взглядом. – Первые, Седьмые, Десятые – кто эти люди, что это за позывные и почему люди Хэнка должны были найти их?

В тот момент, когда прозвучал этот вопрос, Хантер был готов поклясться, что видел на лице своей собеседницы ужас, сравнимый, разве что, с тем, что испытывает человек в Аду. Да – лишь на короткое мгновенье, но видел. Он специально молчал дальше и не выдвигал никаких теорий о том, что это может значить – не стоило подавать идеи тому, кто собирается тебе недоговаривать. Ужас женщины быстро перешёл в лёгкое удивление, а оттуда – в прежнее безразличие.

– Это неважно.

– Это важно. Я не верю, что человек, который быстрее бы развёлся, чем продался, мог поступить так, как ты рассказала. Думаю, что всё дело в этих людях. Что в них такого, чтобы скрывать от большинства? – Александра и Салливан невольно обернулись.

– Ты… Не смеешь мне грубить.

– Уже посмел. И раз ты воспользовалась моей помощью этим людям как своим счастливым билетом, я хотел бы получить ответы.

Однако разъяснять ответчица отказывалась наотрез, а о том, почему же Роуман всё-таки заключил ту сделку, даже не упоминала. «Понимаю, – подумал охотник и, достав из кармана жетон девушки из Мюррея, выбросил его прочь, – тогда и знать ей, откуда мне это известно, незачем».

На Дьявольском Ранчо всё ещё было относительно пусто – большинство новой охраны так и не приехало, а рабочие, выполнив свой утренний цикл, прохлаждались в разных, известных только им, закоулках того наполовину заброшенного места. Первой к Генриху пошла Джанет. Вернее, слуга сам её повёл. Оставшись без надзора, небольшая группа разошлась – Салливан и Пацан пошли к амбарам поглядеть на скот и прочие масштабы того места, остальные же направились к дереву, у которого покоился единственный друг Кардинала – просто затем, что там можно было поговорить наедине.

– Скажи, – начала Александра, – когда ты говорил о том, что хотел как лучше, ты не шутил? Не хотел оправдаться?

– По-твоему, я прошёл весь штат, чтобы просто испортить вам переправу?

– Нет. Что ты, нет. Я просто… То есть… – девушка на секунду замолчала; разумеется, Хан понимал, что ей нужно было что-то. – Кто такой «Дьявол»? – вдруг спросила Александра. – Это что-то вроде?..

– Это лошадь. Вернее, это что-то большее, чем просто лошадь – единственное живое существо, хоть что-то значащее для владельца этого места, его заклятый друг и враг…

– Разве заклятому врагу ставят монумент на могилу?