Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 51 страниц)

– А ты по шляпе не догадался? – спросил человек из Строббери, поправив треуголку. – Пираты. Истории о жизни этих «славных ребят». Сейчас я на восьмидесятых годах семнадцатого столетия – золотой век. Рассказываю о том, как создавались острова-государства, как после рушились и уходили под власть других. Но позже, скорее всего, людям станет неинтересно – тема начнёт себя изживать. Ты же знаешь: возвышение-пик-спад.

– Судя из того, что туда берут детей, ты…

– Да-да-да, – перебил его друг, – я не рассказываю всё в тех деталях, о которых ты думаешь. Более того…

– Зачем же тогда вообще рассказываешь?

– Потому что это история. Всё равно. Неважно, как её преподносить. Важно то…

– Что есть хочется?

– Да, – приподняв голову, ответил тот. – По крайней мере, я не рискую своей шкурой без надобности, не лезу прямо в зараженные гнёзда, чтобы добыть образцы учёным или и вовсе части тел, не рыщу в заполненном стаей городе в поисках библиотеки ради одной книги, не вскрываю дома Старого, как ты его называешь, мира, в надежде откопать среди тонн пыли клочок знаний – я не…

– Ты и не пилигрим вовсе, я помню, – отрезав, сказал Уильям.

– Не в том понятии, в каком обычно это понимают. Но если тебе удобно, то да – я не пилигрим. Больше похож на падальщика или стервятника – беру то, что доступно без риска.

– Не хотел тебя обидеть.

– Знаю, – они возобновили ход. – Но и ты знай: в отличии от тебя, я никогда не нуждаюсь. Знания – сила, и знания – выгода. В здешней, к примеру, библиотеке, куча разного хлама – от чьих-то мемуаров до разорванной азбуки – полезного там нет или кончилось. Люди изнывают от моральной жажды в этих круглых стенах, за этими потоками воды – им нужны знания. Но даже не в этом правда. Правда в том, что в самой правде они не нуждаются – никто не хочет слушать о «Новом» мире, и никто не хочет знать то, насколько всё плохо. Они с удовольствием послушают об эре Современности – две тысячи тридцатый, тридцать пятый – самое оно. Но за этой чертой, – рассказчик резким движением ладони обрезал невидимую ленту, – за две тысячи тридцать седьмым годом, ничего нет – не выделено у них место под то, что находится за этими стенам, но есть куча пустых надежд, которые нечем заполнить. Поэтому и идут, – два старика вышли на мощеную дорогу. – Идут не сами, а с детьми. Идут сытыми, идут голодными, жаждущими или пьяными в стельку – идут, потому что хотят послушать о временах, когда было лучше. Потому что любое время, в их понимании, до этой секунды было лучше. Или будет. Завтра, к примеру, тоже будет лучше. Будет, – театрально кивнул пилигрим. – Проблема в том, что они просыпаются на следующий день, смотрят в лучи рассвета и думают: «Сегодня».

– И никому не интересно то, что может быть, – рассуждал сам себе наёмник. – какие опасности ждут, если стены рухнут; какие угрозы извне есть, пока эти стены стоят; какие тени никогда не уйдут от берегов реки, и какая война, уверен, ведётся за власть в городе или штате. Поразительно. Невежество, в своей самой грубой форме… Я знал, что правда – это больно, но неужели… Скажи мне, как тот, кто общался с людьми всю жизнь: в чём смысл окружать себя иллюзией?

Они вышли на улицу с отелями – огромное количество неоновых или деревянных вывесок вещало одну и ту же тему: «Свободная койка». На некоторых вывесках даже светились названия отеля. Тепло-желтым, ярко-розовым, бледно-синим или ледяным белым горели разнообразные надписи, снятые так или иначе с домов Старого мира – та его часть, которую не хотят забывать жители. Самодельные неоновые вывески тоже имели место быть, но отели носили странные названия, а сами надписи смотрелись скорее глупо, нежели привлекательно.

– Не знаю. Не знаю, как и того, в чём смысл знать. А, Уильям? Смысл от знаний? – первый отель ничего не дал – список заселённых был почти пуст. – Вот вслушайся. Вслушайся во что угодно. В этот мир, в эту улицу. Слышишь? Это пищат крысы, которых никак не выведут с этого острова. Там, в переулках, они грызут друг-другу глотки за редкие остатки объедков. Там идёт война, Уильям, – второй отель тоже оказался пустышкой, хоть и за список посетителей пришлось повоевать. – Серьёзная война, жестокая. Там умирают десятки, а, быть может, сотни крыс в жалких попытках что-то изменить, окруженные абстрактными идеями. Там матери лишаются сыновей и дочерей, а дети становятся сиротами. Выкашиваются целые кланы и поселения просто под ноль, пока палачи утопают в крови собственного вида. Но это их война. Да, междоусобная, но их собственная – только на этой улице. И одна крыса никогда не захочет слышать о смерти другой, не захочет видеть. Знаешь, что случается с этой хвостатой тварью, когда она видит смерть? Она бежит. Поджимает хвост и прячется в свою норку. Но не это главное: главное, что-то, что она увидела или услышала ничего не изменило, и на следующий день она вновь выбежит на улицу, чья земля впитала в себя кровь её сородича, потому что есть нужно всем – к чему острить свои ушки ради жестокости, если есть вещи приятнее? Есть что-то другое, кроме выживания в том мире, где все могут умереть.

Некоторое время Хантер молчал, обдумывая то, прав ли его друг в этом случае. Прав ли он сам. Обдумывал, пока мимо них быстрым шагом проносились то пьяные мужчины, то судьи, то разгульного вида девушки. На часах было около десяти вечера.

– Не стоит приводить в пример войну с крысами, когда сам являешься такой же крысой в этой междоусобной, как ты сказал, войне, – начал Хантер, обдумав ответ. – И это место – не улица. Ты словно стоишь посреди воды на островке с куском мяса, окруженный собратьями. Они шипят, они скалятся на один только запах, но боятся – сколько бы они не выпячивали свои зубы, клочок земли слишком мал и далёк для них – не дотянутся, – третий отель оказался закрыт – двери заколочены намертво. – Но они терпеливы и, что главнее, они голодны. Да, ты шипишь в ответ – не допускаешь даже мысли у них о том, что можно попытаться, но ты знаешь… должен знать, – они остановились прямо под вывеской, – лужа вокруг тебя рано или поздно высохнет. Мелкой мышке нельзя уповать на дождь, Мафусаил, а крупной крысе нельзя уповать на удачу – думать, что все сцепятся сами с собой, а острые лапы лишь просвистят мимо её ушек и желанного всеми мяса. Дело вовсе не в выборе истории на один день – дело в типе мышления, созданном такими историями – нельзя считать, что всё, что у тебя есть, будет всегда; нельзя думать, что безопасность и достаток, окружающие тебя, будут всегда; нельзя думать, что тот островок – та улица, у которой расположена тёплая крысиная норка, будет всегда. У тебя есть редкий шанс спасти эту ничтожную крысу. Маленький, как она сама – ты можешь показать, куда больнее укусить врага, можешь рассказать, что земля вокруг спасительного островка стремительно высыхает, можешь даже сказать, как пробежать мимо крыс, чтобы они не обратили внимания – ты все равно получишь свой кусок от манящей тебя еды, как падальщик. Но знаешь, что?

– Что? – без поддельного интереса спросил его пилигрим.

В ответ наёмник лишь щёлкнул легким щелбаном по треуголке и ухмыльнулся, открывая дверь:

– Йо-хо-хо, дружище.

Внутри отеля с незамысловатым названием «Изнанка» было пыльно и, на удивление, малолюдно – в холле, если так можно было назвать не слишком-то просторное помещение, полное стульев у стен-стоек, тёмно-коричневых столов и тусклого света, не было никого, кроме по-домашнему одетого темнокожего парня на ресепшене – тот, видимо, исполнял все возможные роли в этом месте, а, быть может, и вовсе был хозяином. Отель казался Хантеру абсолютом спокойствия в этом мире – один человек, а рядом – никого. Не было ни живых, ни мертвых, ни зверей, ни птиц, даже звуков не было – старый граммофон, за который наверняка отдали бы немалую сумму коллекционеры старья, молча стоял на угловом столике. И посреди всего был лишь человек, окруженный самим собой. В руках парня красовалась старая книга, характерный запах от которой разносился на пол комнаты и отдавал и наёмнику, и пилигриму приятными воспоминаниями, ассоциациями о прошлом – так пахли знания.

– Добрый вечер, – тихо проговорил парень, стараясь не прорвать плеву тишины. – Добро пожаловать в отель «Изнанка» – свободные номера с видом на стены соседних домов.

– Добрый, – сказал наёмник низким, почти приглушенным голосом, – мы ищем одного человека.

– Как и все в этом мире? – поправив странную прическу, название которой Хан вспомнить не смог, ответил парень.

– Нет, не так, как все – этот человек вполне может быть в вашем отеле – нам нужен список номеров.

Увлечённый книгой руководитель поднял глаза и медленно обвёл стариков тёмно-карими глазами через закрученные в многочисленные косички локоны волос.

– Уходите, – отрезал он.

– Мы даже не сказали, кого ищем.

– Это не важно. Уходите. Мне не нужны проблемы, а вы двое не выглядите так, будто собираетесь пригласить кого-то там на чашку чая.

– Следуя из твоей логики, ты должен наоборот сказать нам всё, что знаешь, опасаясь быть этим «приглашённым на чай», – оскалился Уильям.

Парень вновь посмотрел на стариков. Затем – на книгу. Затем – снова на стариков. Тишина начинала давить на уши.

– Неловко, не правда ли? – улыбнувшись, вновь спросил тот, парень же кивнул, вновь уставившись на книгу, тишина расплывалась со страниц давящим шуршанием прессованного дерева. – Так ты будешь сотрудничать или нет?

Ответом вновь служила тишина. Столь плотная, что даже дыхание казалось монотонным, а моргание глазами – раздражающим. В один из моментов наёмник заметил, что свет за дверью, что находилась за стойкой, стала загораживать какая-то тень, а сквозной до этого замок, больше не пропускал и лучика света. В подозрении о худшем, Уилл медленно повёл руку на бедро – к револьверу.

– Не бойся – сегодня никто не умрёт, – вдруг заговорил пилигрим. – Даю слово. Ты наверняка знаешь, кто я или хотя бы слышал обо мне – ещё ничего не произошло в этом городе по моей вине или в соучастии. Но мне нужно знать, был ли здесь чернокожий коротко стриженый парень с пушками и пацаном лет шестнадцати на хвосте. Одевается в чёрное, – человек за стойкой вгляделся в фигуру Мафусаила.

– Надеюсь, истории о тебе не врут, – прошептал под себя менеджер. – Да, парень был – заселился… – администратор достал из-под прилавка тяжелую книгу, открыл место, помеченное закладкой, и пролистал страницу назад. – Пять дней уж как…

– Ну, а номер комнаты?

– Нет нужды. Я позову его сам. Говорите, пожалуйста, здесь… или на улице. Как я говорил…

– Тебе не нужны проблемы – помним. Поторопись, – сквозь зубы ответил Хантер.

Несмелым окриком парень позвал кого-то из коморки администратора. Через несколько десятков секунд тишины послышался скрип ручки. Этим кем-то оказалась девушка незаурядной, в сравнении с парнем, внешности – бледно-коричневый цвет кожи подчёркивало старинное тёмно-зелёное платье с бордовыми воздушными плечами, не закрывающими ключицы. Не поднимая глаз, она тенью подошла к столику и, прослушав просьбу на ухо, так же плавно проплыла мимо двух мужчин, даже не оглянувшись… в отличии от них самих, смотрящих вдаль ухоженным чёрным волосам, собранным в элегантный хвостик.

– Красивая… – прошептал вслух пилигрим. – Сестра?

– Да. Нет. В смысле… не родная – сводная.

– М-м-м… – задумчиво потянул Мафусаил. – А похожи, – парень промямлил что-то похожее на «знаю». – По ней и не скажешь, что вы наверняка прогибали спины и заливались седьмым потом, чтобы получить это место.

– Это да…

Вновь воцарилось молчание. Наёмник молча стоял у стойки, рассматривая часы и думая о том, что девушка слишком сильно уж задерживается для здания, которое больше походило на личный дом планировкой, нежели на отель, пускай в нём и было три этажа.

– Или не прогибались? А, пацан? – рассказчик сел за стул перед ресепшеном. – Больно уж много старья тут для тех, кому нет тридцати, – парень молчал. – Что, мать с отцом постарались? Ну да, родители – это… – пилигрим обернулся на Хантера. – это хорошо. Особенно, если они о тебе заботятся… или любят. Стараются, по крайней мере.

– Пф… – выдохнул парень, взъерошив одну из косичек. – Стараются, как же.

– Что-то не так?

– Ничего… – собеседник владельца отеля театрально покосил бровь, сомневаясь в словах. – Эх… Да если бы мой отец хоть на йоту старался для того, чтобы что-то получить, – темнокожий перешёл на шёпот и, казалось, говорил с самим собой. – Но нет – он родился в правильном месте, а строит из себя… Неважно, – он вдруг опомнился. – Да, ты прав – отец владеет этим местом. Я и Джина – просто персонал. Или дети, которые должны окупиться – выбирай сам, но я хочу сказать, что…

Уильям «Из Джонсборо» Хантер медленно отошёл от стойки. Не то, чтобы его не интересовала беседа, но поддержать её он не мог – разучиться находить общие темы с людьми было для него куда более простым заданием, чем вновь обрести этот навык, а стоять безмолвной тенью просто не хотелось. Его взгляд пал на столик в углу – тот, что со стороны выхода. Под тусклым светом настольной лампы узоры на небольшой скатерти столика обретали причудливые очертания. Наёмник молча сидел, подставив руку под лоб и крутил пуговицу на рубашке – мысли в голову не лезли, однако, думать всё же пришлось – девушка не торопилась.

«Слишком много проблем для одного человека. Нужно идти в Оклахому. Обратно – прямо в башню к военным. Пристрелят? Нет, не должны. Тем более, что…»

– И он просто не мог! – вскричал вдруг парень, который сидел уже за ресепшеном – рядом с пилигримом. – Понимаешь?! О, куда же ему, великому, смириться… – голос медленно начал заглушатся мыслями.

«Тем более, что у них есть открытая частота на радио. По крайней мере, для передачи сигнала – точно, а вот для приёма… Ладно, чёрт с ним. Что я скажу, когда увижу её? Что должен буду? «Эй, рад, что ты выжила, прощай»? «Я бы взял тебя с собой, но ты, скорее всего, умрёшь по дороге»? «Слушай, побудь здесь, а я нагоню одну девушку, и все будут счастливы»?»

– А он родился за месяц до конца! Месяц, блин! Вот он и помешался на этом старье, особенно с де…

«Нет. Нет, не так. Не так… «Прощай», – старик провёл по уставшему лицу руками. – просто «прощай»… А ведь это было куда проще, пока не начал это представлять. Вот дерьмо… Но почему я туда пойду? А что дальше? Отправиться одному? Отослать Джеймса в далёкие дали? Чёрт…»

Двери отеля отворились, и в него вошла странная, как минимум необычная для того мира, фигура. Наёмник бы и не заметил её в своих порывах самоистязания, как и многие люди не замечают мира вокруг себя, если бы мужской силуэт буквально не светился в затемнённом зале затемнённого города.

«Зачем я вообще иду за Сашей? Чтобы… Что? Я ей не нужен. Зачем? Она говорила, что там, куда она идёт, есть место для меня… А если нет? Даже если останусь – умру. Рано или поздно. Что, скрючиться и загнуться прямо на её глазах? Нет… Нет, не могу».

По полу ступали белые туфли, всюду заляпанные грязью с дорог; начищенный до блеска когда-то костюм, в который входили брюки и немного длинный пиджак, мог бы выедать старику глаза своим сиянием, но посерел… или побледнел… или… охотнику трудно было понять, но было то явно то ли от метода стирки, то ли от возраста. И перчатки! О, даже они, несмотря ни на что, были белыми, дорогого пошива – материал полностью закрывал руки, пускай и начал протираться и чернеть на кончинах пальцев. Единственное, что выделялось из всей той снежной белизны – чёрная трость с серебряным ободом у сферической ручки и подошва туфель, которая, к счастью, не оказалась белой.

«Но нужно попробовать отблагодарить её. Нужно. Итак, что я делаю? Расставляю все точки над «и»? А они есть? Есть, чем закрыть всё это? Как закончить? – узоры на куске ткани действительно начинали завораживать внимание. – Нужно… нужно догнать их. Обеих. Догнать и попробовать сделать так, чтобы гнаться больше было не за кем, а бежать – не от кого. Получится – чёрт с ним – вернусь в Вашингтон и попробую договориться с Эволюцией за их чудо-лекарство, а нет… Что ж… в любом случае, у меня не получится долго горевать…»

Фигура медленно подошла к ресепшену. Администратор, завидев её, подорвался с места и, что-то медленно мямлил в ответ на едва слышимые вопросы. Выслушав всё, силуэт, хромая на одну ногу, направился к Уильяму, который, в свою очередь, медленно повёл глаза вверх. Над воротником фиолетовой рубахи виделось гладко выбритое темнокожее лицо с короткими, почти под ноль, чёрными волосами и парой седых пятен в них же.

– Наёмник? – низким, почти замогильным голосом спросил он.

– Воланд? – саркастично и тихо спросил старик, как только завидел, что из полутьмы на него смотрит один тёмно-карий и один полностью белый глаз; шрамов, при этом, не было. – Да, наёмник. Уильям из Джонсборо, – осознав, что мужчина не оценил шутку, ответил тот.

– Отлично. У меня есть заказ.

– Мимо. Вряд ли ты меня сможешь заинтересовать – нет желания уходить из этой помойной ямы, которую вы кличете «городом», чтобы потом опять в неё вернуться, – мужчина оскалился на ответ одним уголком губ.

– Этот город – единственный, что выстоял в США. Во всём мире, быть может. Один смог сохранить свои границы и доказать, что цивилизация может существовать в руинах – не называй его «помойкой».

– Не бросайся словом «цивилизация» там, где её нет.

– Нет? Ты стоишь в доме из Старого мира, – обратив свой взгляд против старика, начал мужчина. – Отлично сохранившемся. Со светом, с мебелью, с фундаментом. Даже горячую воду можно подогреть, пускай это и затратно, а уходит эта самая вода в старую систему канализации. Чем тебе не цивилизованный мир? – «Мир-то да, а вот люди… – подумал охотник. – Херня это, а не цивилизация». – Или ты не согласен со мной?

– Тебе не плевать? Ты здесь по делу. Я говорю: «Дела не будет», – почему ты ещё здесь?

– Если я скажу, что из города выезжать не нужно, а цену установишь ты?

– Скажу, что у города есть свой отряд военных и целая карманная рота судей-палачей, которые, думаю, не прочь выполнить грязную работу – если бы всё было просто, твоей проблемы уже не было бы.

– Верно подмечено, но запомни одно, – мужчина чуть повысил голос и ударил тростью о пол. – Мои судьи представляют закон. Они – не наёмники.

Старик поднял взгляд на ресепшен и начинал понимать, с кем имеет дело. Кажется, он начал это понимать ещё тогда, когда противящийся простым вопросам администратор быстро и испуганно отвечал на всё, что требовал этот странный человек. Он вновь взглянул на стойку – пилигрим оглянулся на удар трости вместе с парнем, а сам он, Уильям, заинтересовался лишь двумя словами «мои судьи».

– Я-то думал, что мы, люди из прошлого, сможем найти общий язык…

– Ты не тянешь на человека «из прошлого», – оскалился и резко ответил уже Хантер. – А «твои» судьи лишь представляют, что представляют закон. Даже не так: они представляют, что знают хоть что-то о законе. Если хочешь найти оправдание тому, что творится здесь, то «построение новой цивилизации» – худший вариант в моих глазах. Диктатуры – да, монархии – да, цивилизации – нет. И мы всё же сможем договориться, если уж о деле, но только если ты достанешь мне всё из этого списка, – он вытащил из «Бестиария» небольшой клочок бумаги и бесцеремонно кинул его на край стола.

– Не знаешь, кто я? – брови полуслепого опустились ещё ниже.

– Догадываюсь. Сможешь выполнить свою сторону условий?

Мужчина взял стул из-под соседнего столика и сел напротив. Тон его казался всё тише и тише.

– Для наёмника ты слишком дерзок. Я бы лучше вдавил тебе глотку тростью, чем «выполнил свою сторону условий». Список приличный, кстати говоря. Понадобится не один день, чтобы достать всё это. Скажи: что будет, если я сейчас просто поднимусь наверх и завербую другого человека с оружием, который, вроде бы, всё ещё здесь?

– Скажу, что ты этого не сделаешь. Ты ведь всё ещё здесь, верно? Не сдвинулся от меня, хотя мог ещё после первой фразы. Выслушал, стерпел, продолжаешь. Что нужно?

– Мне нужно, чтобы ты проник в отель. Нет, не дергайся – он заколочен и безлюден – там случилась вспышка эпидемии. В таких случаях мы либо сразу зачищаем здание во избежание распространения, либо заколачиваем до лучших времён вместе с обитателями – в случае если жители района не захотят платить военному отряду за риск, – «Вот тебе и цивилизация». – Как ты понимаешь, случилось второе. Итак, мне нужно, чтобы ты достал мне шкатулку с верхнего этажа. Сроку тебе не даю – сделаешь это сегодня и до наступления утра. Без вопросов, без домыслов, без объяснений. Моё условие: тебя никто не должен видеть. Никто. Ни то, как ты входишь, ни даже то, как идёшь по улице рядом с этим отелем. Сможешь – получишь плату.

– Что же такого может быть в шкатулке, что ты готов отдать мне всё, что угодно?

– Без. Вопросов, – строго повторил мужчина. – По рукам?

Старик не думал долго – получить сразу весь список из того, что он запросил – сказочное везение. И именно из-за этого единственная мысль, которую он допустил в голову, звучала так: «Что-то мне всё это не нравится…» – да и лицо Воланда, всё ещё пронзительно глядящее на него слепым глазом, не внушало ему доверия. Впрочем, не только оно.

– По рукам.

Кивнув, мужчина поспешил покинуть отель, всё так же непринужденно и гордо разбивая тишину своей тростью.

– Скажи, – вдруг заговорил он на выходе, – почему ты не считаешь меня человеком прошлого?

– Риторический вопрос, надеюсь? Нет? Хм… Как можно считать «человеком прошлого» того, кто родился на руинах мира?

– Не понимаю.

– Нечего понимать – даже я, «человек настоящего» буду постарше тебя. Стоит ли вообще говорить о нём, – тот показал на пилигрима, – он старше нас обоих, и только он – человек прошлого. Не мы, которые едва помнят этот мир таким, каким он был, если ты вообще помнишь, – мужчина молчал. – Ты похож на парня, тоскующего по Башням-Близнецам даже не потому что так делает весь мир – из солидарности, а из-за того, что через день после их обрушения не нашёл, где купить себе кроссовки. А он – вот этот седой старик – видел, как они горели, – Хантер вновь указал на пилигрима и поднялся со стола. – Слышал взрыв и вытаскивал осколки стекла из рук, потому что стоял прямо под зданием. Видел, как люди превращались в прах или выпрыгивали из окон просто потому, что другого выхода у них не было. Бежал от сотен тысяч тонн падающего бетона и тел, видя то, как они сметают рядом бегущих. Но хуже всего, что он знает… знает, что виновные в этом теракте ещё долго топтали землю по ковровым дорожкам – сидели и, наверное, сидят в своих бункерах, пока он выл на костях, потому что мир так работал. Быть человеком прошлого – не значит одеваться, как раньше, или иметь зачатки этики, слушать старую музыку или украшать ёлку на Рождество. Быть человеком прошлого – значит пережить самые большие лишения, на которые способен человек. Выжить, когда все умерли. Но и после всего этого в нём, в этом старом мешке знаний, жил и мяса, больше жизни, чем в нас обоих; больше, чем во всём этом городе жизни. И, поверь мне, радуется он вовсе не тому, что мир сгорел в огне, а он выжил – нет. Он радуется, потому что здесь, в куче пепла и останков, в мире бессмысленных смертей и кровавых рек, просто некому зажечь этот огонь заново. И хуже… – он смотрел на Мафусаила, который, казалось, читал по губам, – хуже, чем вчера, для него никогда не будет. Ни сегодня, ни завтра – никогда. Вот, что значит «человек прошлого», – он вновь осел на неудобный стул. – Ты же больше похож на простака посреди дождя, который горюет за догоревшей спичкой.

– Я уже высказывал своё желание вдавить тебе глотку тростью? – с тем же безликим выражением лица, спросил Воланд, смотря на улицы.

– Да.

– Отлично.

Силуэт скрылся в проеме. Вопросов становилось больше, чем ответов, а предположений – больше, чем вопросов. Джеймса всё ещё не было. Прошло более получаса с ухода девушки.

– Сеньора, мэм, мисс, хватит! Друг! Друг, понимаете? – сверху наконец раздался знакомый голос. – Amico? Amigo? Freund? Мать твою… Дай пройду-то!

По деревянной лестнице, что была у ресепшена, пролетел напарник наёмника, чуть не снеся его на лету всем своим весом. За ним бежала та самая девушка в платье, говоря что-то настолько не членораздельное, что Хантер, увы, не смог опознать в этом ни один из языков – слова то замедлялись, то ускорялись, скатываясь в неразличимый сумбур из странных звуков, в слогах, если так их можно было назвать, чаще всего не попадалось ни одной гласной, а самые громкие всплески бреда больше напоминали рык, нежели разговор. Увидев эту картину, парень кинулся к своей сводной сестре и пытался что-то шептать ей прямо в лицо, пока она всё ещё махала руками в сторону Виттимы. Через несколько десятков секунд сцена кончилась – девушка вновь опустила руки, скрестив их внизу, и опустила глаза в пол.

– И что это было?

– Да я только пройти мимо неё хотел! Она зашла в номер и спокойно сказала: «На главном входе Вас ждут люди с оружием. Уходите через запасной выход». Ну, я попросил описание «людей», узнал тебя, а когда… Погоди… Что за хрень с твоими волосами?! Ты действительно седой?! Как так? – парень опомнился и заметил «небольшие» изменения в человеке, которого он знал, а наёмник лишь отрицательно покачал головой на замечание, что значило: «не сейчас». – Ладно-ладно. Блин, белый весь… Я узнал в одном из людей тебя – ещё тогда подумал, чего это «два седых мужчины»? Сказал ей: «Спасибо, но я сам разберусь», – и попытался выйти из номера. Она стала настаивать. Потом просто задерживать меня, а потом… Не знаю… Это, – просто указывая на девушку, сказал он; старик кивнул.

– Пыталась остановить, говоришь? – Уильям из Джонсборо подошел к менеджеру, направив на него пушку. – Что, «лишь бы слухи оказались правдой»? – тот быстро забежал за ресепшен.

– Ох, блять, прошу прощения, – администратор вытащил из-под прилавка обрез, голос его же сделался странно высоким. – Но, надеюсь, и так было понятно, что шанс на то, что вы не врёте, был довольно мал! А как по-мне: шла бы нахер вся эта идея отсылать людей с пушками именно сюда! Не нужны вы здесь! – сотрясая воздух стволом, прокричал парень.

– Идея?

– Блин… Блять… Да, мать твою – идея! Все идиоты, которые додумаются приходить в город с чем-то, длиннее, чем рапира, отсылаются сюда – в «Изнанку»! И хрен я его знает, зачем это нужно, когда такие же дебилы ходят по улице с оружием и бросаются на людей с петлей! И доверять вот ему, – ткнул он в Мафусаила, – я не буду! Иди нахер со своей народной поддержкой! А теперь хватит уже тыкать в меня!

– Ладно, – сказал охотник, сняв палец с курка и подняв запястье с оружием вверх, – Допустим. Предосторожность – ещё не преступление. С мнительными владельцами – всё. Джек! – старый пилигрим дёрнулся, как от удара током – он не любил своё настоящее имя. – Сколько здесь заколоченных отелей в городе?

– Два, насколько я знаю. Один ты видел – проходили же. Думаю, в минутах четырех-шести быстрой ходьбы отсюда. И второй… А второй – на болотах. Он заколочен из-за оползней, как и весь район – не думаю, что тебе туда.

– Ясно. Джеймс, держи пушку, – наёмник кинул ему винтовку в руки, – Скоро вернусь. Под утро, быть может. Потом и поболтаем… Есть у меня пара вопросов, а ты, думаю, тоже молчать не собираешься. Да, и уедем мы как можно быстрее. Чем дальше – тем больше меня тошнит от этого города.

***

В меру тяжелые ботинки раскидывали по обе стороны от себя влажную грязь. Моросило. «Да, действительно дождливая осень». На плащ с небольшими потоками вихря налетали десятки тысяч едва заметных капель, чтобы тут же уступить место другим. Голове было холодно – на макушке не хватало кепки, но Уильяма грела мысль, что в тот момент его головной убор, быть может, согревал не только кое-чью голову, но и душу.

Здание действительно было в нескольких минутах ходьбы – забытый памятник архитектуры, облезлый и обветшалый, забитый таким количеством гвоздей и досок, что гробов, пожалуй, хватило бы на всё то кольцо. Без надписей, без названия, без цели то двухэтажное напоминание о прошлом с треугольной крышей медленно уходило в века. Старик шёл украдкой – незаметно для всего мира подходил к цели, меняя улочки, когда замечал идущую тень. «Чтобы тебя никто не видел», – дело всё больше походило ему на подставное. Пожалуй, он это окончательно понял, когда оставил винтовку в отеле – такое оружие было ценнее многих жизней. Впрочем, быть может, он осознал это ещё тогда, когда Воланд рассказал ему об условиях. Нет. Нет, ещё раньше – ещё на подъездах к городу. Да, ещё там он понял, что ничего хорошего от цивилизации, в которой хоронят десятки тысяч людей ради простой забавы, ждать не стоило. В те же секунды то чувство просто обострилось – вывелось в абсолют ненависти ко всему, что находилось в «идеально сохранившихся границах».

Дом из тёмно-коричневого выцветшего дерева поприветствовал Хантера скрипом сотен досок, что, казалось, покачивались даже от слабенького ветра. Старые, прогнившие почти насквозь двери были кое-как заколочены у самой ручки, а на одной из деревяшек было выжжено то самое: «Не входить». Встав у окна и обострив все свои чувства, наёмник только собрал себе ещё больше подозрений – из дома не раздавалось никаких звуков, не было видно ни одного живого человека, а пыль на шкафах, полках, полу и даже мебели выглядела так, будто уже несколько лет там никого не было. Нашлось и окошко, в котором и вовсе не было досок – одинокая выемка в стене, лишенная мародерами даже рамы. Быстрым движением старик оказался внутри и сразу же заметил ещё одну странность: окно было лишено рамы, двери – ручек, а сам дом – любых электрических деталей – фонарей, звонков, проводки, труб, но внутри… внутри всё было идеально целым – пыль и небольшая паутина покрывала когда-то ценную мебель, мох обвивал мягкие диваны, вываливая из обшивки мягкий и грязный материал; даже фотографии с явно серебряными рамами, содержание которых было скрыто толстым слоем времени, остались на месте. И в том саркофаге, в настоящем музее, который разваливается подобно тем, кто помнит о ценности здешних вещей, была лишь одна вытоптанная от пыли дорожка – чуть более, чем средним размером следов, она десятками или сотнями раз вела в одном и том же направлении – в холл.

Центральный зал оказался просторным – вместо второго этажа там был высокий, заканчивающийся самим чердаком, потолок, с которого свисала старая железная люстра, изредка поскрипывая звеньями цепи. Вытоптанная тропинка вела наверх – по лестнице, которая располагалась в центре и вела в комнату на втором этаже, несущие колоны которой также были прямо у всех на виду. Охотник медленно пошёл по скрипучим доскам, всматриваясь в тёмные углы. Его рука машинально скользнула на перила и тут же отпряла от них, почувствовав резкую боль в пальце. Уильям перевёл взгляд на изделие из дерева и увидел, что оно покрыто странными рубцами и засечками, об одну из которых он и вогнал себе занозу. «Странно», – пронеслось у него в голове. Следы, в конце концов, привели его к небольшой деревянной двери – самой стандартной из всех, которые только могут быть. Пыли не было только на ручке. Он схватился рукой за замок, но тут его взгляд опять поймал странные рубцы уже на двери. Набрав в лёгкие побольше воздуха, охотник выдохнул что есть силы и тут же скорчился в порывах кашля, прочищая от пыли и крови свои лёгкие.