Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 51 страниц)

***

Над ухом пролетела петля.

– Быстрее, урод! – знакомый голос «Надзирателя» Габриэля вновь отозвался мурашками по спине. – Опаздываем.

Парень шёл по дому рабов, смотря в пол – он знал, что будет дальше. Лёгонько дотрагиваясь до правой щеки, два параллельных шрама на которой болели всё так же сильно, как в момент удара, знал.

– А знаешь, что будет дальше, Билли? – с всё той же насмешливой миной спросил обросший щетиной Габриэль, поглаживая пластырь на сломанном носу. – Дальше наш покупатель увидит, что совершил две странных ошибки: первая – он раскошелился на такое ничтожество, как ты, и вторая – он совсем проглядел то, что у тебя красуется огромный шрам на лице, куда, вероятно, попала инфекция.

Смех разразил пустые коридоры, перекрывая собою шёпот давно умерших людей в клетках. Они прошли ещё совсем немного, когда Надзиратель остановился и, оттолкнув парня к стене, ударил кулаком прямо рядом с его лицом, не отводя руки обратно. Его тёмная и немного бледная кожа казалась неживой в дневном свету, а ещё более впавшие с последнего раза щеки сильнее подчеркивали линии черепа. «Смерть будет выглядеть именно так», – думалось тогда ему.

– Просто для того, чтобы ты понял окончательно: ты… сдохнешь… тут… – медленно, выжидая секунды проговорил сухими губами мужчина, выпячивая свои круглые, вечно удивлённые глаза за орбиты. – Свернёшься в ком от инфекции и заблюешь в предсмертных судорогах мой прекрасный пол. Мой… В моём доме. В моём мире. Ты не выйдешь отсюда, Ли. И ничего, мать твою, не останется после тебя.

Почесав дрожащей рукой синюю щеку, мужчина отстал от стены и, пропустив раба, зашагал вперёд. Ли часто оборачивался – смотрел прямо на это изъеденное то ли коростой, то ли кислотой лицо и понимал: если… когда от него откажутся, он не успеет встретить и закат – он умрёт…

В глаза ударил сильный, пускай и мягкий вечерний свет. Почесав закрытые веки, Ли открыл глаза и вновь увидел ту странную фигуру: перед ним стоял высокий, очень высокий человек, накрытый грубо сшитой тёмно-коричневой накидкой. Из-под капюшона на него боком глазели два серо-зелёных глаза, пока остальная часть лица, закрытая маской, была повёрнута на большой туристический рюкзак, доверху набитый разностями. Они вышли из дому, закрывая за собою прочную решетчатую дверь, и прошли во двор – на окраину ещё захолустья Хоуп. По протоптанным дорогам летали слои пыли, уносясь в ближайшие леса, а из-за засушливо прошедшего лета пейзаж украшали лишь голые верхушки деревьев, что виднелись за недостроенными стенами, и сухое дерево у дома, что, как поговаривают, уже десятки лет стояло и лишь с помощью какого-то из умерших богов не превратилось в труху.

– Он здесь? – низким голосом проговорила накидка.

Габриэль, опешив, молча вывел парня из-за двери и подтолкнул вперёд. Ли смотрел на эту фигуру и находился в смешанных чувствах: с одной стороны, он восхищался ею – именно она, та странная накидка, согласилась выкупить его из заточения, увидев всего один раз через решётку забора, но и именно она наводила на него какой-то непонятный, необъятный, словно её же тень, страх – что-то жило в тех мутно-серых глазах, что-то более сильное, более уверенное. Он ступил прямо в тень исполины и остановился, опустив голову. Сквозь стук собственных зубов он почувствовал, как что-то касается его макушки, перебирая чёрные волосы. «Седеешь…» – раздалось шёпотом сверху. Рука, закрытая в перчатку без пальцев, коснулась пораженной щеки. Аккуратно, почти с опаской.

– Зови Хозяина, – таким же низким тоном прозвучало свысока.

– Если т… Если вас что-то не устраивает – я вполне могу решить это за него, – ответил Надзиратель, облокачиваясь плечом на дверь.

Фигура отпустила подбородок Уилла и направилась к мужчине. Тяжелым, грузным шагом раскидывая пыль по задворкам посёлка Хоуп, она передвигала свою громадную тень ближе к дому. И там, у самого порога, у самого лица Габриэля, который и по ключицу не доходил фигуре и, казалось, пытался спрятать шею в своей рубашке с оторванными рукавами, вновь произнесла:

– Повторю, если не услышал: зови Хозяина.

***

Резкий вдох. Снова темнота. Снова колотилось сердце, тряслись лёгкие, но… ничего более. Не было ни шума костра, ни гула деревьев, ни голосов. В нос ударил душный, полный пыли воздух. Одним резким движением Уильям «Из Джонсборо» Хантер сорвал компресс с глаз и ужаснулся: было по-прежнему темно. «Ослеп?» – подумал вдруг он. Руки судорожно нащупали пол – деревянный. Собравшись с силами, он попытался подняться на ноги – не получилось. Голова шла кругом, лишая тело ориентации в пространстве, а онемевшие руки никак не могли выдержать вес тела, не опирающегося на простреленную ногу. Вторая попытка спустя минуты. Охотник перевалился со спины на живот, сопровождаемый хрустом позвоночника и, вновь напрягая руки, попытался встать. «Нужно. Должен». Кровь постепенно возвращалась в затёкшие конечности, и тело старого охотника всё выше и выше поднималось над полом. Он осторожно перенёс вес на здоровую ногу, но, пошатнувшись, упал. Вернее, должен был – его тело встретило препятствие в виде железной и, по ощущениям, старой стены. Он обхватил руками ржавый металл, удерживая равновесие, и только тогда заметил, что на руках нет перчаток. Волосы падают на лоб – нет кепки, дышится свободно – нет маски. Но главное, главное, что он успел заметить, пытаясь пошарить по карманам – нет плаща, нет оружия – на нём была надета только его серая рубаха, покрытая у рукавов засохшей кровью и чёрные однотонные штаны. «Может, всё-таки, умер?»

Вдалеке странного сооружения его глаза увидели столь желанный просвет – маленькую дырочку в стене. О, как же радовались его глаза, и как же неосторожно было тело, пытаясь бежать с раненой ногой. Стоило Хану перенести вес, как боль, прошедшая по всем закоулочкам нервных окончаний, заставила его споткнуться и, запутавшись в собственных ступнях, налететь на ещё одну стену головой.

Вновь над ухом пролетела петля.

– Ударил? – прозвучал низкий голос, обращенный к Хозяину.

– Ну да. Вот так, – петля вновь жужжащим звуком пронеслась над ухом парня.

– Ты или он?

– Какая разница? Важно, что удар произошёл за попытку бегства. Важно, что он избил, – сказал Гарсиа, подходя к своему сыну и хватая его за челюсть, – моего мальчика. Вот – видишь синяки?

Голос отца звучал так же хрипло, как и голос сына, пускай и был более глухим, вдавленным в грудную клетку. Гарсия или же Хозяин был довольно стар как на вид, так и на душу – если его сын, как считал Ли, издевался над людьми из чистого удовольствия, то он, старик, делал это тогда, когда это было необходимо – чтобы его боялись. Боялись тех длинных седых волос ниже плеч на боках и затылке с лысеющей макушкой; боялись того подбородка, который не уступал по длине, пожалуй, никому во всей Америке; боялись того оскала, зубов в котором недоставало, казалось, и двадцать лет назад; боялись… но зачем? Фигура громко выдохнула и подняла глаза на мексиканца:

– Значит, я правильно понял: я выкупаю у тебя раба – подростка, не взрослого, – громадная тень медленно начала нарастать по отношению к крохотному старцу, – даю деньги наперед, что, уверен, большая редкость для ваших мест, и ухожу, оставив лишь одну установку: не трогать. А, вернувшись, нахожу его со свежей раной на пол лица, что ты не удосужился даже продезинфицировать. Нигде не ошибся?

– Нигде, – с едва сдерживаемым достоинством сказал Гарсиа, поправив пыльно-синий пиджак.

В руке фигуры возник револьвер. Габриэль, опешив, схватился за кнут, но пуля, пролетевшая у него прямо между ног, остановила Надзирателя от опрометчивого решения.

– Я вполне могу тебя пристрелить. Прямо здесь, прямо сейчас.

– Я честный торговец! – приподняв голову, заявил тот. – Не нравится этот раб – бери другого. Бесплатно, разумеется. Если будет более плохого «качества» – я заплачу. Не нужно крови. И не нужно оскорблений, – время замерло. Фигура, помедлив, немного опустила пистолет.

Хантера подкинуло, словно он и не чувствовал удара, но через секунду голова уже дала о себе знать. Он лежал прямо напротив просвета. Зажмурив глаза, он подполз к источнику света и, подождав, пока хотя бы закрытый глаз привыкнет, взглянул наружу: там был всё тот же лес. Всё те же шумящие кроной и листьями деревья, всё те же раскачивающиеся от ветра кусты, всё тот же костёр, всё ещё отдающий запахом золы. Щебень, что видел Хан краем глаза, давал ему понять лишь одно: он был на рельсах.

– В вагоне, наверное, – процедил он сквозь зубы. – Значит, жив. Действительно жив.

Только он хотел отпрянуть от любопытного пейзажа и искать способ попасть наружу, как его зрение, пришедшее до конца в себя, заметило что-то странное: на одной из крон деревьев была вырезана неровная надпись. Криво проходя сквозь слои дерева и разрезая мелкие ветки, она вещала собою лишь одно слово: «Жди». Нарезав пару кругов по сооружению, он решил: «Это не может быть совпадением, а если это и так, всё равно план побега, пока что, не идёт мне в голову». Он осел на стену вагона, что была напротив света и задумался о своём. В голову лезли мысли. Впервые за это время. И вопросы.

– Почему же я не выстрелил? – сказал он сам себе, анализируя последний в его памяти день.

– Мне, вот, тоже это интересно… – знакомый голос прозвучал во тьме другого конца вагона. – Почему ты не выстрелил? Мог ведь, не правда ли?

– Да, мог. Но не хотел.

– Странный ты, – из темноты появилась уже надоевшая ему в его бытность пилигримом фигура, освещаемая единственным лучиком света, – ты убиваешь всё, к чему прикасаешься, не щадишь стариков, не чувствуешь сострадания к женщинам, плюешь на судьбы детей… Откуда? Откуда, скажи мне, ты берешь то, что заставляет тебя поступать так необдуманно?

– Не знаю. Может быть из-за того, что она ни разу не попала, я решил, что принялась стрелять она по людям недавно… Значит, для неё было не всё потеряно – ещё был…

– Второй шанс, да? Это Он мог сделать такое. Он был способен – не ты. В его сердце нашлось место тому, что люди называют «справедливостью» – не в твоём. Ты – наёмник – для тебя нет такого слова. Нет «сострадания», нет «ненависти», нет «любви». Ты – оружие. Ты должен был это понять в тот день.

– Но почему нет? Я всю свою жизнь не могу понять ответ на этот вопрос: почему я не чувствую, что выбранный мною путь – правильный? Всё время ощущаю себя…

– …чудовищем? – докончила фигура, сев с ним рядом и положив руку на оттопыренное колено. – И не зря. Вот, думаешь, ты спас эту Девочку – наставил на путь «праведный» и всё тому подобное… Но что, если всё совсем по-другому? Что, если военные её не примут, а отпустят в город, когда раны заживут? Она вновь найдет банду. Вновь выйдет на крышу и начнёт стрелять с ещё большей точностью, понимая, что лучше не промазывать. Не потому, что захочет, а потому, что таков мир. Ты – в вершине его эволюции: оружие, убивающее, чтобы жить – такой же как все, но принимающий свою судьбу, не дающий волю эмоциям… На бумаге.

– Если бы в этом мире всё было так, то меня бы здесь не было. А может…

– Нет! – силуэт резко поднялся, вздымая облака пыли и загораживая собою свет. – Наивный идиот! Даже думать не смей! Уж кто-кто, а ты-то должен знать самого себя – эгоист, – темп голоса замедлился и снизился, но звучал по-прежнему грозно. – Нет места в мире ничему человеческому, кроме порывов этого самого эгоизма – закончились добрые люди, ушли вместе с Вейлоном в ту безымянную могилу! Остались лишь такие, как ты… – фигура указала пальцем на Хантера и села напротив него – под просветом, – люди, делающие что-то только из своих побуждений. Вот подумай: ты убил Джефферсона – за что? Из-за доблести? Из-за чувства долга? Нет. Ты убил, потому что хотел – понимал, что скоро сдохнешь сам и не допускал даже на йоту возможности того, чтобы эта тварь ходила по земле после тебя – тварь, на которую ты сам стал похож. И убил медленно – не «просто пуля в голову», как ты рассказал Джеймсу, а с нечеловеческим садизмом. О, дальше – сам Джеймс: что, из добрых, скажешь мне, побуждений, ты взял к себе в напарники этого юнца? Хотел поступить так же, как он, выкупив какого-то незнакомца из лап смерти? Нет, о нет… Когда военные собирались расстрелять его, появился ты и внёс залог лишь ради одной цели – чтобы он пристрелил тебя, если ты обратишься. Более того! – фигура расхохоталась. – Там стояла целая рота, а ты выкупил только его… – смех не прекращался, – из-за одинаковой группы крови! Ты забыл, а?! Тебе напомнить?! Полтора десятка пацанов расстреляли и скинули в Атлантический океан у него на глазах, а он остался! Всю его семью сожрали одни чудовища, друзей расстреляли другие, а его жизнь забрало третье – ты! Да, ты давал ему шанс свободу и «свой путь», но, как ты думаешь, он бы принял его?! Думаешь, он отстал бы от тебя тогда, в Калифорнии, когда ты «дал ему шанс», а, ублюдок?! Нет, конечно же нет, – силуэт перешёл на шёпот, совсем осев у стены. – А девочка? Ты спас её, потому что так было правильно, или потому что ты хотел почувствовать себя человеком? Белокрылым ангелом, летящим с небес? Или, хотя бы, не тем, кем ты чувствовал себя после испытания Эволюцией? Именно. И вот, во что ты вляпался: чуть не сдох, ещё можешь стать заражённым, безоружный, запертый, беспомощный. И это только за последний месяц. Ты не герой – он герой, он был им. Хватит подражать. А если и подражаешь, то делай это правильно, а не рискуй шкурой ради слабых: «Шанс нужно заслужить». Ты ведь помнишь, как ты выбил для себя свой? Как ты высек его?

***

Удар петли. Верхняя ветка трухлявого дерева, стоявшего во дворе, разлетелась на мелкие щепки, осыпая занозами кожу всех, кому не посчастливилось стоять рядом.

– Ты попросил мой кнут, чтобы разнести дерево? – спросил Гарсиа у фигуры.

– Нет, не совсем. Я лишь хотел убедиться, что таким оружием действительно можно нанести губительный вред. Оно не для устрашения – оно для убиения. Плюс, теперь ты безоружен.

В один миг фигура скинула накидку с широких плеч, превратив её в плащ, и, вытащив у Надзирателя из-за пояса кнут, бросила его, что есть силы о стену – к его отцу. Из-под накидки выглянули высокие, до самой икры, светло-чёрные сапоги, покрытые слоями светло-коричневой пыли; заправленные в них серые штаны, издали напоминающие штаны рабочего класса, но без единого кармана в них; широкий чёрный ремень с изъеденной царапинами бляхой и странная, по меркам времени, куртка – над плотной чёрной кожей, что сидела впритык к телу, была нашита броня – стальные и кожаные пластины, утратившие свой блеск очень давно и, видимо, заменяющие бронежилет в особо важных местах.

– Мой выбор остаётся неизменным. Тебе же и твоему сынку придётся кое-что возместить. Говори, старик: кто из вас нанёс удар? – исполина навела револьвер на Хозяина. – Кто?

Тот самый старик стоял в замешательстве перед фигурой, его глаза были налиты страхом и злостью. Парень смотрел на всё это со стороны и не верил. «Нет… Не существует таких людей».

– Он, – прошептал Гарсиа, указав на сына.

Габриэль взглянул на отца. Ли, пожалуй, уже было неважно, что произойдёт дальше – его вполне удовлетворял взгляд мужчины, и вся та боль от предательства и эгоизма, что отражалась в нём. Фигура навела на него пистолет, не дав даже опомниться, и приказала отойти от стены.

– Подойди-ка сюда, пацан, – он неуверенно подошёл. – Держи, – в руки к Ли упал кнут – тот самый кнут с двумя лезвиями, от которого теперь так выло его лицо. – Бей. Бей его.

Сердце подростка застучало быстрее. В какой-то момент он даже задумался о том, а так ли сильно он ненавидит Надзирателя.

– Нет… Не хочу… Я… Я не буду.

– Будешь, – спокойно повторил спаситель. – Не думай, что спасение упало тебе с неба в виде меня. Может быть, так и казалось, но нет. Сегодня либо он, – указывая на дрожащего Габриэля, – понесёт наказание от твоей руки, либо я уйду отсюда без тебя.

Ли удивлённо взглянул на фигуру. «Неужели вот то, чего стоит вся моя жизнь – удар петли?».

– И дело не в самом ударе, пацан. Дело в причине, – угадывая его мысли, сказал он, не сводя глаз с Надзирателя. – Если ты пощадишь его сейчас – он продолжит. Здесь сгинут ещё сотни таких как ты, так и не увидев солнца без решетки, но если ударишь…

– Я обещаю, я… – Габриэль хотел было что-то сказать, попятившись вперёд.

– Заткнись!.. Если ударишь этим ржавым лезвием, то рана непременно заставит его повозиться – ему и его отцу придётся искать медикаменты, которых, уверен, нет в этом городишке. Они не купят их у меня, не купят ни у кого в ближайших лагерях – им придётся выйти в мир. Выйти из той раковины, где они были королями, в океан и понять, что они – такое же ничтожество, как и все остальные. Придётся, если ты так решишь…

Парень всё ещё испуганно глядел прямиком на своего мучителя. О, каким же жалким и человечным он казался в те секунды, как же хотелось бросить тот кнут, но нет. Он понимал и, что хуже, – помнил.

– А с ним понесёт наказание и его отец, потому что ему либо придётся выйти вместе с сыном в зараженный город, чего он, поверь мне, не переживёт, либо умереть – распродать всех рабов по дешёвке, чтобы купить наёмника, что согласился бы лезть в крупные города летом. Это шанс, пацан. Твой шанс и твоя справедливость. Я не стану бить – мне всё равно на то, что здесь происходит или произойдёт. Запомни: не каждый заслуживает второй шанс, но каждый заслуживает шанс на то, чтобы добыть его.

– Не нужно! Прошу тебя! – Габриэль поднял голову, на его глазах блестели слёзы. – Я уйду из этого бизнеса, только не бей!

– Если единственной стоящей причиной, чтобы перестать торговать людьми, ты посчитал ствол у своей головы, то ты, как никто другой, заслуживаешь наказания.

– Позволь хотя бы стать спиной!

– А ты позволил ему отвернуться?

Удар. Крик.

***

– Пожалуй, я так и не научился тогда справедливости, – сказал себе Хантер, подходя к просвету и потирая вспотевший от душного воздуха и жара лоб. – Либо что-то становится совершенным сразу, либо остаётся незавершённым до конца дней.

– Только не говори, что будешь жалеть себя, – сказала фигура, встав рядом.

– Гнилое, – заключил он, проведя пальцем по деревянной двери вагона. – Подумать только: ещё несколько… недавно я был почти мёртв, а теперь думаю только о том…

–…как бы вернуть себе оружие и пристрелить того, кто запер тебя здесь? Точно.

– Думаю… – он отвёл здоровую ногу назад и, переместив вес на неё, повернулся к двери плечом.

– О да! Да! – фигура встала ему за спину. – Скажи это!

– Пора выбираться отсюда.

***

Полностью откинув вес тела на здоровую ногу, наёмник накренился назад и, оттолкнувшись от противоположной стены, налетел на дверь. Он знал, что больная нога не выдержит такого напряжения, и его тело просто навалится на гнилые доски – на то и был расчёт. Выломав своим телом дерево, он выпал наружу. Перед глазами плыло. «Кажется, немного ошибся, – сказал он, схватившись за голову. – Так… Шаг… Ещё шаг… Ещё разок… Твою мать!» Вновь опершись на больную ногу, мужчина упал прямо под дерево со странной надписью. Глаза всё ещё ничего не видели, в голову всё ещё била температура и мигрень, всё ещё хотелось спать. «Не закрывать глаза… Не закрывать… глаза», – да, он не хотел уходить в сон – Стреляный Ли отлично знал, что увидит дальше.

Перед глазами мелькнула странная коричневая полоса. Вновь удар петли. Комок волос с головы Габриэля медленно падал на пыльную землю, гонимый ветром. Немного кровоточил лоб, самые широкие артерии на котором, видимо, остались целы. Раздался крик. От страха? От неожиданности? Кто знает. По щеке стекало что-то белое, что-то липкое. Кажется, даже сам Ли сначала не понял, что одно из лезвий прошло прямо в левый глаз, разминувшись с бровью и лишь немного разрезав нижнее веко. Вытекал белок, разбавленный с кровью и разрезанным надвое зрачком, слезилась глазница. Кажется, глаз ещё шевелился? Вполне возможно. Остаток глазного яблока «ехал» по лезвию, что валялось в полуметре от мужчины – смешивалось с пылью и поглощало собою грязь. Надзиратель даже не сразу осознал то, куда попало второе ответвление кнута, и почему исчез пластырь с его носа… Филигранно, почти профессионально, но по чистой случайности, второе острие забрало с собою половину лица – задев в самом начале кость, прорезая по небольшой диагонали хрящ и снеся одним взмахом все «мягкие ткани», оставив безобразный кусок мяса висеть на чудом не задетом миллиметре кожи. Габриэль схватился за нос… Переносица осталась у него в руке. Он закричал. Снова закричал. Ещё сильнее, чем прежде… Ещё более… отчаянно. Гарсия кинулся к своему сыну, чтобы помочь ему, но не успел – вновь послышался удар.

Надзиратель схватился за предплечье руки, держащей остаток носа. Кровь хлынула рекой из разрезанной артерии, но Ли было мало. Третий удар рассек грудь чуть левее середины – прямо у сердца. Откинувшийся назад от удара мужчина хрипло выдохнул и, кашлянув что есть силы кровью, повалился на землю животом. Четвёртый удар пришелся по спине – с противоположной стороны третьего. Мучитель уже не помнил деталей, о нет – он даже не смотрел на то, куда бьет. Пятого не произошло. Его остановила сильная рука, почти переломав запястье с плетью и откинув пацана под сухое дерево.

– Один! – прокричал мужчина в плаще, склонившись. – Один удар, пацан! Один означает справедливость!

– Если бы ты знал его… – с залитыми кровью глазами и бешено стучащим сердцем начал подросток. – Если бы ты знал его, то осознал бы то, что те удары, что я нанёс по этому ублюдку… были тем ещё милосердием…

Удар. У парня вдруг запекла щека, заныла шея. Удар. Заболел живот. Сильно. Действительно сильно. Ли был уверен, что пообедай он – всё содержимое давно бы вылилось на пол, но нет. Удар.

***

Хантера подкинуло от слабого треска дерева. Он взглянул на небо и понял, что с того момента, как он уснул, прошло менее часа – алое закатное небо превратилось в бледно-синее. Снова раздался треск где-то из-за спины. Оценив свои возможности, он лишь сильнее вжался в дерево, закрывая собственную фигуру мощными корнями. Трудно было понять, что именно приближалось к нему, но из частого хруста веток наёмник сделал вывод, что к нему шли минимум двое – шаги были неритмичные, странные, одни громкие, другие тихие. Он машинально схватился за кобуру на икре, но её там не оказалось. Только сейчас, на свету, он заметил, что рана на его ноге перемотана, а кобура с ножом, который, на удивление, остался на месте, играет роль держателя для повязки. «Неплохо, – подумал он. – Неплохо…»

Из лесу, мимо коего проходила железная дорога, показалась странная для сонных глаз Уильяма фигура: в тенях деревьев Оно выглядело как нечто большое и грузное, с двумя ногами, двумя руками и двумя головами, одна из которых свисала на грудь. Позади Этого шла ещё одна – более человеческая. И только когда Уилл уже схватил нож за лезвие и хотел было запустить в более человеческую голову двуглавого силуэта нож, он увидел, что то шёл человек, на чьих плечах лежала олениха, а позади него топал ещё один. Вернее, одна.

– Нам готовить на твоего друга? – послышался мужской голос издали.

– Он не мой! – тут же ответил в меру высокий девичий. – Да, готовить. Думаю, он очнётся сегодня-завтра – еда ему не помешает, – он убрал нож, но из-за дерева не выходил.

– Твой-твой, Алекс. Если бы не ты – ходил бы он сейчас с перекошенной мордашкой по полям, жрал траву и людей время от времени убивал.

– Я сделала то, что должна была. Это сделал бы и ты.

– Во-о-о-озможно…

– Хотя нет, не сделал бы, – передумала вдруг девушка, – ты же даже не можешь называть меня по-нормальному. А-лек-сан-дра. Это не «Алекс», Винни, – это «Саша».

– Мне – человеку, рожденному в Исландии, слишком трудно произносить твоё имя так, как тебе хочется, – не без хохота выкрутилась фигура с оленихой. – К тому же, эй, кто это говорит? Не вижу! Где же она?

– Хватит, дурак! То, что я немного низенькая, вовсе не даёт тебе право так отнекиваться! Опусти голову!

– Что? Что-что? Где это?

«Повезло, – подумал вдруг Хан. – А ведь мог в полусмерти выдать себя выстрелами какой-нибудь группе рецидивистов. Повезло… Когда-нибудь это везение кончится», – с этими словами, он застегнул кобуру на икре и осторожно вышел из-за дерева.

– Так кого же из вас мне…

Он не успел договорить, как пуля пролетела у его головы и впилась в то самое дерево. Он не двинулся, только легонько опустил голову в плечи от источника выстрела, которым оказалась девушка с его револьвером в руке. Отступив за дерево и схватившись за ногу, он достал нож.

– Неплохая реакция, – сказал он, проведя пальцем по лезвию, – но ты могла меня убить.

– Я не ожидала, что ты встанешь так рано, да ещё и выберешься из вагона! Прости?..

Хантер услышал, как парень что-то шептал ей, но не смог разобрать слова – фраза так и осталась для него предсмертным хрипом гремучей змеи. «Не доверяют, – подумал он. – Ну да. Логично и взаимно». В ту же секунду он заметил пару небольших рюкзаков, спрятанных в корнях деревьев и прикрытых его плащом. Он аккуратно присел, стараясь ни одной из клочков одежды не выдать своего передвижения и, схватив сумки, тут же выровнялся.

– Кто вы? – донеслось со стороны леса. – Из какой-то банды? Или вас прислали?

Он оценил свою ситуацию: впереди него виднелась железная дорога и метров пятнадцать открытого пространства. Дальше – тёмный, в прямом смысле, лес. Не густой, но хватало для того, чтобы маневрировать между стволами деревьев. Однако у них было его оружие. В странной борьбе эгоизма с инстинктом выживания, как правило, побеждает первый, пока не станет слишком горячо. Так случилось и тогда.

– Нет. Наёмник. С бандами местного города имею… – он посмотрел на ногу, – довольно плохие отношения. Рваные, я бы сказал. Был послан сюда чередой глупых совпадений.

– Ты убивал людей?

– Алекс, блин! – услышал человек из Джонсборо громкий шёпот. – Наёмник – конечно, убивал! Убивает!

– Да, – это был странный вопрос. – Да, я убиваю людей. Убиваю и мёртвых, занимаюсь поисками того, чего захотят, охраняю, иногда спасаю, но чаще калечу или допрашиваю, – над лесом повисла тишина. – Я не из хороших ребят, девочка, если ты это ожидала услышать, и не брезгую оружием… Кстати о нём: я хотел бы получить свои стволы назад.

– С чего бы это?! Вы не в том положении, чтобы диктовать условия.

– Да… – раздалось спустя секунды. – Пожалуй, ты прав… Но я настаиваю. Сложите оружие.

Повисла немая тишина. Уильям слушал своё спокойное сердцебиение, пытаясь продумать то, что он будет делать дальше. На полноценный побег у него вряд ли хватило бы сил – нога всё ещё ныла, и даже ходить было довольно больно, а он планировал бежать. Пользуясь моментом, он также раскрывал карманы сумок, проверяя их содержимое, которое привело его в немалое удивление: в одной из них лежала практически новая одежда, с завёрнутой в неё электроникой: «Явно не кустарная», – подумал про себя мужчина; а в другой были медикаменты – горы и горы редчайших, практически вымерших лекарств разных сортов и с разными на языки инструкциями. «Кто они? А это важно сейчас?» В голове крутилось чье-то старое изречение о выборе между двух зол – он действительно мог смертельно ранить одного из незнакомцев, пускай и не решился бы целиться движущейся мишени в голову, а мог просто сбежать, забрав с собой рюкзаки и с большой лёгкостью купить себе такое же обмундирование, но, как и в том изречении, Хантер не хотел выбирать, а хотел поступить по-другому – правильно.

– Окей, – сказала девушка, а он услышал, как что-то металлическое ударилось об дерево. – Держи револьвер… И ружье… Что ты на меня пялишься? Я свой выбор сделала. Сам решай, бросать ли тебе оружие.

– Нет, – сказал парень. – Я не брошу. Готов отдать его только тогда, когда увижу нож и твои пустые руки.

В те секунды из-за дерева показалась половина фигуры охотника и махнула рукой. Через мгновенье отточенный до блеска нож уже торчал в дереве, что находилось у парня между ног, где-то на уровне коленей.

– Видишь нож?

– Вижу, – то ли изумленно, то ли испуганно ответила за того Алекс.

– Видишь, что я не шутил? Что я мог попасть в голову, но не сделал этого?

– Вижу!

– Бросай оружие.

– Да я уж бросила давно! Брось ты уже эту пушку, – послышался хруст веток и шуршание листьев. – Он бросил!

Уильям из Джонсборо вышел из-за деревьев и взглянул на девушку: незамысловатая голубая шапка с бубоном, трёхцветная, совсем не выцветшая парка, из-под которой растрепались чёрные прямые волосы, улыбка на устах. Да, они явно выглядели как пришельцы из другой реальности. Из какого-то лучшего мира, где всего того, что случилось после тридцать седьмого, никогда не случалось. «Откуда они?» – вдруг прозвучал голос в голове. Искать ответа не хотелось. Да, в них явно было что-то чужое. Настолько человечное, что просто сияло изнутри – душа.

Он шёл к ней и смотрел на себя: грязного, окровавленного, уставшего. С какой бы стати кому-то спасать такого подонка, как он? Даже самому себе фигура Уильяма не внушала доверия. «Почему? – думал он. – Почему?», – думал, и держал руку поближе к кобуре – кроме огромной благодарности, что он испытывал, большим было только подозрение.

– Слушай, – начала она, – не обижайся на Винни. Он просто хочет защитить меня, вот и всё, – он молча шёл к ней. – Ну, знаешь, иногда его немного заносит, но он неплохой, – Хан молчал. – Ну, извини, ладно? Я понимаю, что явно не этого ты ожидал после лихорадки, но я… – расстояние между ними стало чудовищно маленьким, но охотник всё так же молчал. – Так получилось!..

Он подошёл к ней вплотную и, обхватив плечи, прижал к себе – тёплая, как он и думал. Её руки обхватили его спину. Руки тоже были тёплыми. Он так до конца и не понял, что двигало ей, но точно знал, что если бы человек, стоящий позади него, хотел действительно выстрелить – у него была бы прорва шансов. Так в душе Хан был просто рад, что в всё закончилось именно так, как закончилось.

– Спасибо, – шепнул ей он. – Спасибо…

Только спустя минуту, когда тепло переросло в жар, он отпустил её. Да, в её лице действительно читались европейские черты, пускай и небольшой наклон глаз говорил о далёких азиатских корнях: тоненькие губы, широкая улыбка, ровные, к странно худой челюсти, щёчки. Он полностью отпустил девушку и направился к парню, что был одет в светло-коричневый плащ и однотонно-синие джинсы. Винни молчал – он всё ещё не шевельнулся из той позы, когда к нему прилетел нож. Его кожа – и так бледная, словно снег – казалась кристально белой от страха и лишь взъерошенные светло-каштановые волосы на лбу своим шевелением говорили о том, что та статуя была жива.