Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 51 страниц)

Однако кроме этого, Шоу прожил достаточно спокойную жизнь и мог рассчитывать на такую же смерть – небывалое везение и небывалое счастье, которое, на памяти наёмника, получила только пара человек. Так что он не смеялся в ответ – лишь находил тот смех циничным и, не по своей воле, очень издевательским.

Парень ушёл, оставив троицу наедине с тишиной. Охотник недолго собирался с мыслями и речами, но всё равно медлил – он понимал, что должен был сделать, чтобы избежать ошибки, но для этого, как и в случае с одной из стран в начале Конца, нужно было признать свою вину:

– Даммер, Боб… – начал тот. – Через некоторое время Дана соберёт всех, чтобы сказать очень важную информацию: она попросит не контактировать со всеми живыми в течение нескольких недель. Более того – избегать их и быть готовыми стрелять. Всё из-за меня и Мальчика – за нами хвост. Братья.

– Те са?..

– Да, – он уже порядком устал от того вопроса. – На моей машине – GPS-маячок.

– Чёртовы спутники.

– Не знаю, где он, но я уничтожу его, как только отъеду. Мне от вас нужно следующее: когда Дана будет вести свою бравую речь, вы выйдете и сообщите всем, что если они, неважно, при каких обстоятельствах, попадутся Чарли и «Илаю», то скажут: «Картрайт, Ньюфаундленд».

– Туда лежит ваш путь, Уильям? Не сильно ли безрассудно говорить то, куда действительно направляешься, если можно соврать?

– Ложь будет слишком дорого стоить. Я знаю Илая – он не будет марать зря руки, но и заложника они не отпустят, пока не довершат дело. Кого бы они не поймали, он должен оставаться живым, пока я с ним не закончу.

– Слишком благородно.

– Заткнись. Я тут вас уберечь пытаюсь, – он подошёл и протянул руку Библиотекарям на прощание.

– Даже не останешься дослушать игру Боба?

– Нет. Я знаю эту песню, она мне не нравится.

– Почему? Слишком знакомо, Уильям? Или слишком больно? – Хантер улыбнулся Шоу на пол лица и ничего не ответил, направившись к выходу.

– Даммер?.. – он вдруг остановился и оглянулся. – Ты не хочешь отдать то, что так долго мне должен?

– Нет. Этот долг висит на тебе самом, – фыркнув, фигура удалилась. – Доиграй, юный Боб. Пожалуйста.

– Как скажешь.

***

Однажды я знал человека с огнём в глазах.I once knew a man who had fire in his eyes.

Уильям и Айви вышли на ступеньки Библиотеки. То был длинный день, проведённый внутри безопасных стен. Длинный, но очень мимолётный. Наёмник смотрел на окна и двери, из коих выглядывали знакомые лица и понимал, что он не мог ими рисковать – теми стенами. Что несмотря на огромное желание отдохнуть, сбросить всё с себя и остаться ещё на миг внутри, ему нужно было двигаться дальше – к концу дороги и смыслу картины. Потом он сможет вернуться, сможет остаться, но лишь потом. А в тот момент главным было бежать – спрятать свой хороший уголок подальше от чужих глаз.

Он убивал беспощадно с кровью на руках.Bloody right hand, he had taken his enemies lives.

Айви также не выглядел весёлым, садясь в, казалось, отвратную ему машину. Пожалуй, если бы не обстоятельства – не обещание, данное людям, что в глазах наёмника всё меньше и меньше выглядели благородными – Мальчик остался бы в Вашингтоне. Это понимали оба человека в авто – ему бы там пришлось по-душе, а его любопытство было бы сыто до самой смерти. Но нет. «Возможно, если я пойму, что к чему в будущем, – думал себе Хан, – и если окажется, что Гренландия – выдумка или не самое лучшее решение… Тогда возможно…» – двигатель завёлся, отвлекая от мыслей.

В его прошлом были лишь пытки, в грядущем – надежд перевал.The past was his torture, the future held his hope.

Он намеревался гнать далеко и быстро – пока солнце не село бы. Или дольше. «День, – звучала фраза в его голове. – В лучшем случае, день». Ехали молча. Всякий раз, когда его взгляд и Айви сталкивался – в те моменты, когда то самое молчание становилось слишком противным и буквально застывало вязкой массой во рту – он видел всё ту же серость в его глазах. Не такую безразличную – более мрачную, более… опустошённую. Надеялся, что этого не видно по нему самому.

Но пока он не выбрал путь свой, он всегда пасовал…Until he chose his fortune has the curse of the fold…

Библиотекари снабдили путников так, как могли: тёплая капюшонка Уильяму под плащ, парка Айви, утеплённые джинсы обоим, кофты, шапки, перчатки, носки, хорошие карты и собачий свисток, за что водитель был безмерно благодарен, пускай и не мог этого высказать, но главное – еда и топливо. Вернее: очень-очень много топлива и довольно много еды – сидение штурмана было полностью занято канистрами, а причин останавливаться в мелких городках-посёлках Нового Мира не было вообще, но и не то, чтобы такие были на востоке Канады. Машина ехала в объезд всего, чего только можно было: к Филадельфии и Нью-Йорку было принято решение даже не приближаться, реки – объезжать до тех пор, пока не встретится безлюдный мост, мелкие города – обходить стороной.

Однако самым ценным подарком для старого охотника был небольшой термос с довольно неплохим фильтром внутри. «Год провалялся – тебя ждал, – сказала вручающая. Я же знаю, как ты не любишь пить речную воду», – и это было чистой правдой.

Пускай чувствуешь, что время пасть, но это не истинный путь! Although you may feel like giving up, it’s not the only road!

«Они могут поймать кого-то из них. Нет, не глупи – они точно поймают. Фактор человеческой ошибки будет решающим здесь – обязательно найдётся какой-нибудь идиот, и потом… Будет ли она винить в этом меня? Нет, не будет – я ведь её знаю. Но у неё будет полное право на это. Больше, чем право – многие укажут на это, как на обязанность. Что хуже… они будут правы».

Солнце скрылось за горизонтом несколько часов назад, он всё ещё гнал вперёд, надеясь, что аккумулятор не будет терять заряд при включенных фарах. Деревья перед глазами сливались пустым чёрным фоном, а звёзды и луну закрыло быстро идущими тучами – только темнота.

– Уильям, я думаю, нам стоит остановиться, – он не обратил на это внимания – лишь потёр глаза. – Тебе же нужно будет завтра везти нас, верно? Сбавь, хотя бы, скорость – ты же не хочешь?.. Уильям!

В дороге, реже где идут, есть цели, смысл и суть.The path less often traveled holds the highest, the highest of hopes.

Остановились они где-то за Гловерсвиллом – у большого озера, названия которого никто из них не знал. Одноэтажный белый домик с пристройкой-трейлером такого же цвета рядом послужил им отличным убежищем, а осыпавшиеся ветки деревьев из-за отсутствия дождей – хорошим топливом для костра в камине. Ветви слабо трещали в огне, излучая едва ощутимое тепло, а жучок, быстро найденный стариком под крылом заднего колеса, плавился в нём. Духота и пыль давила на горло сильнее, чем рак лёгких – кашлять и чихать хотелось всё время. В конце концов, он рухнул в кресло, доверив следить за пламенем Мальчику и бесцельно смотрел вперёд.

– Спросишь, почему мы так быстро уехали? – тогда он был точно уверен: их взгляды в чём-то похожи.

– Я молчал.

«Мог ли я предусмотреть это? Наверное, мог. Паранойя в моём случае была бы оправдана. Но нет – недооценил. Сволочи. Нужно будет с ними покончить. «Илай»… Его брат давно напрашивался на паршивую смерть. Только после того, как отвезу Пацана. Чёрт. Не легко – это точно не будет легко. Но выбора нет. Точно не в том…»

– Почему мы так быстро уехали?

– А? – он не до конца вышел со своих мыслей.

– Ну, ты же явно спросил, потому что хотел рассказать, верно? Я спрашиваю.

– Потому что… Не потому, что я так захотел – Братья всё ещё едут за нами. Похоже, они поставили жучок и на нашу предыдущую машину – из предосторожности. Они знают наше перемещение вплоть до этой точки, но наверняка остановятся у Библиотеки – автомобиль ведь простоял там почти два дня, так что…

– Никто ведь не скажет им, где мы?

– Они будут просить очень настойчиво. Поверь мне…

– Почему мы не дали им бой? Почему не?.. Нам же могли помочь – Боб, Алекс, Брюс, Дана – все они…

– Бой подразумевает смерть. Как думаешь, чья смерть вероятнее: профессиональных убийц или группы архивариусов? Я не хочу рисковать ими или давать им выбор, что делать – лучше…

– Как с Джеймсом? Ты говорил, что если бы он не пошёл тогда, то…

– Да. Но Братья точно поймают кого-то из них. Будут пытать столько, сколько потребуется, а потом… Сейчас остаётся только… чувство совершённой ошибки, – иногда всё же костёр громыхал слишком громко. – Того, что ты уже допустил и не можешь изменить – просто сидишь и наблюдаешь за последствиями. Думаю, ты понимаешь, о чём я говорю – когда у чьей-то могилы просто смотришь в пустоту – это чувство совершённой ошибки. Сильнее, слабее – оно всегда отвратительно. Но это не потому, что я хотел уехать – я просто…

– Не было выбора – понял, – Мальчик подкинул дров и сел у камина. – Хотя лучше от этого понимания не становится… – «Это точно». – Знаешь, это первое место, где никого из нас не пытались убить.

– Да ну? Разве не?.. Неужели в поместье Отца были настолько опасные коровы?

– Пф… Что?.. Нет – тебя тот длинноволосый парень на мушке держал.

– А-а-а… Да. Да, точно. Я не замечаю этого уже – привыкаешь как-то к оружию, как к способу убеждения. Не думаю, что он бы выстрелил.

Через несколько минут за окном совсем потемнело, а из приоткрытого окна повеяло влагой и свежестью. «Наверное, дождь пройдёт мимо… В любом случае, лень вставать, чтобы прятать автомобиль».

– Уильям?.. – вновь отвлёк его собеседник. – А коровы бывают опасными? Как… заражённые коровы?

– Нет, – сдерживая улыбку, ответил тот. – Заражённых коров нет. Но ты всё равно поосторожнее с ними – мычат они очень угрожающе.

***

Ночью Хантер был разбужен грохотом грома. Как только он проснулся полностью – услышал и слабое биение, молотящее по ржавой крыше. Он долго вслушивался в ритм, пытаясь прикинуть, не напоминает ли звук ему перебор костей-крюков Тени, и на секунду ему даже показалось, что… Но нет, точно нет – то были просто капли воды. С мыслью о том, что всё-таки нужно было загнать машину в какой-нибудь гараж, он нехотя поднялся с кресла и, разминая затёкшие ноги и ноющую спину, пошёл к выходу.

На улице действительно лил едва слышимый, незаметный человеческому глазу в полной темноте, дождь. Вечнозелёные ели, перекрывающие вид на озеро, казались сплошной чёрной стеной, отделяющей от всего остального мира, а всё такой же бледно-синий Мустанг, что стоял между пристройкой-трейлером и основным домом, ощущался единственным ориентиром и связью с реальностью. Изо рта шёл белый, очень заметный пар. Он застегнул капюшонку и плащ и, всё ещё немного дрожа от резкой перемены температуры, сел в машину.

Ехать приходилось медленно, словно автомобиль был на грани поломки – даже со включенным ближним светом был шанс попасть в какую-нибудь яму, не заметить старые, оставленные десятилетия назад дорожные шипы. Единственное, что раздражало водителя – на следующий день им придётся ехать с такой же скоростью.

Впереди мелькали разные силуэты. Освещение фар и забытые лодки на, похоже, бывшей лодочной станции, создавали удивительные в своём страхе и своей необычности образы – длинные тени появлялись из ниоткуда, шевелились, словно бы по велению фатума или случайного порыва ветра, и всё так же незаметно исчезали, когда их истинные контуры больше не обволакивал свет. За дождём не было слышно ничего.

«Эволюция… – потирая глаза, Уильям размышлял о насущном. – Не думал я, что они будут заниматься такими делами. «Взращён на заказ», – как же отвратительно звучит. Словно речь идёт о грёбаном цветке в горшочке, – раздался довольно шумный треск – машина наехала на ветку. – «Не цепляйся за очевидное решение, как за истинно правильное»… Умный малый. Неужели я стал настолько стар, что перестал замечать мелочи, вроде римских цифр? Забыл, как сопоставлять факты? Вряд ли – я бы заметил».

Многие дома покосились или «сползли» от сильных наводнений и приливов. Некоторые гаражи были очевидно заняты небольшими лодками, которые в лучшем случае удалось бы вытолкнуть с нечеловеческими для сонного тела усилиями. Наёмник проехал уже больше сотни метров, всматриваясь в сумерки, но всё надеялся найти вариант попроще.

Его чем-то восхищало решение паразита насчёт Тени – создать монстра, что был бы активен исключительно в ночное время, а в Аду вёл бы беспрерывно активную спячку. С виду это казалось очень простым делом, но зная то, насколько долго дыра в защите мёртвых в виде ночного цикла и лишь полудрёмы в Аду оставалась незалатанной, волей не волей он начинал не столь бояться грядущих перемен, сколь вздыхать с облегчением – словно бы наступил момент смерти после его долгого ожидания.

Хруст снова раздался, но уже где-то вдали; старику показалось, будто бы он пропустил открытый и пустой гараж. Обернувшись, он убедился, что то действительно было так – прохудившиеся от сырости и грибка тёмно-зелёные ворота, покрытые мхом, были лишь немного приоткрыты. Внутри бетонной коробки с крышей, покрытой треснутым всюду шифером, было пыльно и пусто настолько, насколько возможно – даже дождь не мог перекрыть собой тот аромат времени, что витал в воздухе.

«Нужно спросить его про Эволюцию, – в конце концов, мустанг был припаркован; до нужного дома было около двухсот метров ходьбы обратно. – Но как? Он даже не знал, чем они отличаются от Единства. Шрамы? Нет, вряд ли его надсмотрщики стали бы примерять на себя эту моду – это бы сильно подкосило его психику, как и предполагаемых остальных. Тогда что? – он шёл настолько быстро, насколько мог, разгребая ботинками свежие лужи и стараясь не промокнуть. – Эмблема? Возможно. Если ли глупость в том, чтобы носить перед детьми свой знак отличия?.. Нет. Но они в принципе используют её нечасто. Большинство приспешников Дарвина – просто психи-фанатики либо люди, не имеющие выбора. Лишь те, что повыше простых рядовых или более верные носят этот чёртов знак, и то – не всегда. Но… Возможно. Всё ещё возможно».

«А… это бесполезно. Так же, как и я, он вряд ли расскажет мне что-то действительно важное ему, действительно личное. Мы не знаем друг о друге ничего, зная, при этом, очень многое – как всегда. Ни увлечений, ни предпочтений, ни страхов… Какие могут быть страхи у человека, что находится в мире всего месяц?.. А, хотя… Глупый вопрос – один точно есть», – он начал идти ещё быстрее.

В какой-то момент рядом с охотником раздалось приглушённое рычание. Отходя от трассы в сторону озера и покошенных в разные стороны деревьев, он приблизился к источнику звука. Несмотря на биение сотни тысяч капель воды о землю, тот рык было слышно отчётливо – разъярённый, отчаянный, лишённый всяких надежд. Дойдя до цели, он увидел одинокого мертвеца, увязшего в грязь у воды по самые колени. Беспомощный, лишённый возможности не только двигаться, но и добывать себе пропитание, он отчаянно звал на помощь – ещё одно доказательство присутствия у Поколения Четыре базовых инстинктов.

«Пара дней минимум – только этот дождь дал ему желанную воду и силы кричать, ведь я его не слышал до этого… И он ещё спрашивал, почему мне не нравится песня… Спрашивал же? Чёрт… Грёбаный Даммер». Уильям достал пистолет и нацелился в мертвеца. Тот, словно в предвкушении, замер, не издавая ни звука, не закрываясь руками, не пытаясь добраться до столь желанного куска мяса.

– Что, смирился уже? – кажется, промокшая кофта заботила уже не так сильно. – И правильно – только единицы выигрывают свой шанс, и только этим единицам известна радость победы, пускай только о них, парадоксально, и говорят все наивные идиоты… Знаешь, как это называется? – ответчик молчал, дождь лил. – Ошибка Выжившего – когда из общей картины известны только одни события, но они выставляются единственными произошедшими. Никто не узнает твоей истории, никто не запомнит моей – не наша это судьба. И он ещё спрашивает, как, хотя знает ответ… Ей нравилась эта песня. И ей нравилось жить. Но ничто, в конце концов, не помогло – выживают мудаки, как всегда. Ни один человек из того времени, ни один живущий псих не мог даже предположить того, что случится с миром… А она всё равно опиралась на песни тех, кому было не за что бороться, кроме призрачных проблем, – собеседник всё ещё молчал; Хан убрал револьвер в карман и развернул обратно к лесу. – Не нравишься ты мне. Удачно сдохнуть. Не подумал же, что я потрачу на тебя пулю? Брось – ты уже мёртв. Не стоило пить воды, если так хотелось побыстрее отключиться от обезвоживания.

***

Молвили мне, что вовек не взберусь я на гору.Some used to say that I’d never scale this mountain.

Три года назад, ровно после года работы на Чёрное Золото, Уильям из Джонсборо вернулся в Вашингтон. Его работодатели предложили ему сотрудничество с другой группировкой – Эволюцией, но те, в свою очередь, поставили ему условия, на которые он в здравом уме ни за что бы не согласился, а потому решил просто немного отдохнуть в родных ему стенах перед возвращением на юг.

Однако по приезде он узнал, что его Алиса – та самая женщина, что вела отряд детей, когда его подстрелили, и к коей он питал больше, чем просто дружеские чувства, была серьёзно больна: сахарный диабет принёс с собой симптом в виде туберкулёза лёгких, и состояние ухудшалось стремительно – она увядала и заражалась одновременно.

Но вот я там – закрыт их взор и задёрнуты шторы.Now that I’m close they shut their eyes and draw their curtains.

Она впала в горячку в последние четыре дня своей жизни. Большее, о чём она жалела, когда приходила в сознание – что не имела собственных детей, а потом тут же добавляла, что детям всё же не место в Новом мире, ведь многие из них умирали. Дана не раз ревела самыми детскими слезами, когда Алиса, выбираясь из бреда, невзначай называла её «дочей». Брюс, Алекс, Шерри, Боб, остальные – это было тяжелым испытанием для всех, и сдерживаться не получалось ни у кого. Особенно – после недавней смерти Джека «Гранта» Ламмара – ещё одной души и ещё одного старца того места.

Те, кто верой слаб, всегда предпочтут отступать.Those who don’t believe will always encourage defeat.

В Новом мире всегда было, есть и будет место жуткому моменту принятия – осознанию того, что человек не выживет, и его нужно пристрелить лишь для того, чтобы он не обратился – чтобы потом не наблюдать, как тело дорогой, родной тебе души бродит по пустынным полям, превращаясь в гнилой скелет. Уильям не первым дошёл до этого принятия, не дошёл и последним, но сделать то, что нужно было, не смог.

В последний день остались он и Шоу – самые старые из всех Библиотекарей на Земле. Они стояли перед почти мёртвой, но ещё столь живой Алисой, и молчали. Уильям собирался уйти, оставив револьвер на столе, пока Даммер отговаривал его – он был уверен всем своим сердцем, что она проснётся в последний миг. Хантер его не послушал и пошёл прочь – то был единственный день его жизни, когда он не мог терпеть Библиотеку.

Они будут орать и браниться – всё свой фолд проклинать.They’ll scream and shout and scold for the curse of the fold.

Она действительно проснулась – он узнал это по возвращению. Как утверждал Шоу Даммер: она сделала это только ради него – идиота и остолопа, что сдался в самый последний момент. Конечно, у неё были последние слова – обращённые к Уильяму, пускай за руку её и держал другой. Никто, кроме Шоу не знал этих слов, и никто не узнал. Старик затаил большую обиду на наёмника – обиду, которая принадлежала даже не ему, а сам наёмник, в ответ лишь возненавидел себя ещё сильнее, ещё глубже, чем когда-либо раньше, лишь краем души невзлюбив престарелого архивариуса – тот отделался разбитым носом за то, что вовсе не понимал глубину боли и проблемы, или не хотел понимать. Однако нелюбовь та, как и ненависть, жила сквозь года для обоих из них.

После смерти Алисы, вернее, ровно через день, Уильям к воротам Эволюции и согласился на то, о чём ему предстояло жалеть всю оставшуюся жизнь – на то, что после и стало его новым принципом: «За день до нашей смерти».

«Все умрут», – сказал однажды маленький Теодор Ромеро. «Все умрут», – повторил за ним Вейлон Тедарк, хоть и понял по-своему. «Все умрут», – прочувствовал на себе Уильям Хантер и понял, почему в жизни предыдущего обладателя той фразы «всех» было куда меньше, чем в его – он хорошо знал боль от утраты, и ненавидел её настолько, что предпочитал чувствовать одиночество. Наёмнику одиночество, в конце концов, не подошло, так что оставалась лишь боль и куча историй о потерях, из которых, будь он хоть немного лириком, получилась бы неплохая книга.

***

Айви стоял на пороге дома и смотрел вдаль. Промокший, он вжимался в свою куртку всей силой, но не уходил обратно внутрь. Увидев наёмника, медленно идущего к дому, он кинулся на встречу.

– Что?.. – Хан, смотрящий в пол, услышал перед собой шум шагов. – Что за?! Ты какого не в доме?!

Мальчик бросился к старику, обхватив того обеими руками. Кажется, он плакал – за дождевой водой трудно было различить слёзы.

– Я думал, ты меня бросил! – прокричал он. – Я думал! Я так!..

– Успокойся.

– Я вышел и увидел машину! Ни твоего плаща, ни оружия – ничего!.. Ты уезжал!

«Действительно – глупый вопрос, – он смотрел на вжимающееся в него тельце. – Какой ещё страх может быть у мальчика, которого выбросили в мир без единых инструкций, без цели, без объяснений и без средств? Быть брошенным. Одиночество – не только физическое, пускай и смертельно опасное, но и духовное – полностью опустошит его. Планы, мечты, цели – вся жизнь его в этом мире строится на том, что он рядом с кем-то, кто проведёт. В жизни нет смысла, если в ней нет выбранной дороги. Даже самой банальной. Никто не живёт просто ради того, чтобы выжить, никто не существует лишь ради существования, и даже эгоизм всегда подразумевает личные мотивы. Есть всего три состояния, когда ничего не имеет смысла: смерть, отрешенность и счастье. Все три чрезвычайно страшны и опасны так или иначе».

– Послушай меня… – Хантер опустил голову и попытался вразумить Парня.

– Прости пожалуйста за старпёра! И прости, что не хотел ехать! Я больше не буду шутить! Вообще не буду! Пожалуйста, я!..

– Айви! – Мальчик поднял широко открытые глаза, а у старика пронеслось лишь одно в голове: «Всё ещё лишь ребёнок». – Я сказал: успокойся – я лишь загонял машину в один из гаражей. Пойдём в дом, иначе тоже промокнешь. У меня хоть плащ воду не пропускает…

Они вернулись в дом и Мальчик, сморенный теплотой огня, быстро уснул. Было видно – он хотел спросить о чём-то или что-то сказать, но либо мысли затухали в его голове быстрее, чем рождались слова, либо ему попросту не хватило смелости. Уильям лёг спать многим позже. Он всё вслушивался в шум дождя, обострял ощущение на холоде, что шёл из прохудившихся окон, и всё думал о мертвеце на берегу: «Стоило его убить».

***

– Добро пожаловать в Канаду.

Машина проезжала близь Монреаля, что был за рекой Флов Сен-Лоран. Совсем недалеко была Оттава – бывшая столица бывшей Канады. «Одно хорошо, – думал водитель, – орды уже прошли север, и сейчас они где-то в Техасе – ползут к любезно открытым им дырам в Стене – нас, по идее, ожидает спокойная и безмятежная дорога. И это, опять-таки, хорошо».

Он всегда считал Канаду миролюбивым, даже немного безлюдным местом. Дальше на севере не было крупных городов, не было городишек, не было людей вовсе – ещё задолго до Конца. Там ползли лишь бесконечные невысокие горы, укрытые щебнем и галькой у берегов Лабрадорского моря, каменистые реки, извиваясь по удивительно непрямым тропам, пели свою музыку для никого, и совсем одинокие, безумно редкие деревья, росли и умирали во всё том же одиночестве, наверняка, никогда не видя человека – там было безлюдно и прекрасно.

– Парнишка… Эй? Подъем, – собеседник протёр глаза и начал подниматься с задних сидений, разминая затёкшее тело. – С добрым утром, красавица – световой день уже подходит к завершению.

– Ну и… Ха-а-а-а-а… – зевал Айви очень заразительно и протяжно. Ну и что?

– А то, что совсем скоро снова придётся спать – нет смысла бодрствовать всю ночь.

– Я мог бы нас охранять или… Погоди, а ты не спал?

– На том свете высплюсь. Дни становятся короче, так что нужно просыпаться пораньше и гнать, пока можно. Да и гоним мы на север, так что ждать, отдыхать или просто тратить время – не самое лучшее решение с любой стороны.

– Когда ты вообще нормально спал в последний раз? Я имею ввиду: часов восемь-десять и… Ха-а-а-а… Несколько дней подряд?

– И это нормальный сон? Да я бы, наверное, после такого не проснулся вовсе. Хм… Когда же? – гул двигателя гипнотизировал и отвлекал одновременно. – Наверное, несколько…

– Не считая ранений!

– Быстро же ты сообразил. Тогда дай подумать… В Ирене я проснулся рано, у Генриха – тоже, в Кав-Сити вообще не спал… – он бубнил про себя, перебирая даты. – Где-то полтора месяца назад. Мы в двадцатых числах взяли Здание Первого Национального Центра. Вернее, не здание… А, Джеймс тебе наверняка рассказывал – то место в Оклахоме, где сейчас осели военные. Вот там я спал, как убитый. Мы ждали их где-то полторы недели, а потом ещё почти две ждали их да-я-мать-вашу-генерала – просыпались, когда попало, исследовали Оклахому, обновляя свои карты и данные. Думаю, часов восемь-девять я каждый день спал.

– До сих пор не могу поверить, что они чуть не расстреляли тебя, хотя это ты и Джеймс…

– Это вполне нормальное явление, – он завернул на восток от Монреаля. – Мы выполнили работу – да, но один из солдатиков смог наговорить на меня достаточно сильно, чтобы я считался нарушителем военных законов, а нарушение – смерть. Меня больше удивляет, что тот одноногий парнишка – Ларри, кажется – одумался. Подумать только – я ведь хотел кинуть ему револьвер под ноги, когда избил его. Мол: «Застрелись лучше сейчас, если так хочешь сдохнуть, но не подставляй свой отряд». Уверен, сделай я это – он бы застрелился.

– Почему?

– Потому что смерть – самый честный выбор человека в жизни. И когда кому-то в мире не хватает справедливости, когда кто-то обманут, обессилен или брошен – он думает, что смерть всё уравняет. Что она – единственное, что он способен сделать, а сделать что-то нужно, потому что то состояние, в котором находится человек, думающий о самоубийстве, слишком тягостное для него – ему слишком больно. Вот, почему он бы предпочёл умереть – это было бы для него единственным способом двигаться дальше.

Пересекать реку Флов Сен-Лоран удалось лишь Квебеке. Когда-то населённый город почти пустовал – не только мёртвые боялись холодов, но также, как и они возвращались на старые места каждую весну, так и у многих живущих людей была необъяснимая привязанность и повадка возвращаться в то место, где они родились.

Одинокие стаи, отбившиеся от основного потока, курсировали по старым треснувшим дорогам, пытаясь выйти на нужный им мост, одинокие ходячие и колоссы бесцельно наматывали круги, истощаясь от голода, а не менее одинокие сонары время от времени кричали для никого, призывая к себе на помощь. Никто не отзывался, и лишь тишина давила на уши сильнее любого шума. Уильям часто принимал ту тишину за затишье перед бурей – за спокойствие, что, к примеру, мог прервать случайный колосс, появившись прямо перед машиной. Но нет. Наверное, им повезло.

Прошло ещё около часа. Световой день окончательно завершался, и мягкие сумерки превращались в непроглядную, сплошную в своей плотности тьму. Квебек давным-давно остался позади. Наёмник гнал по почти единственной доступной трассе к Картрайту, что очень большое количество расстояния проходила у побережья. Сначала – реки Флов Сен-Лоран, а затем – и Лабрадорского моря, омывающего Канаду с востока.

Остановиться он решил у развилки на сто шестьдесят девятую и сто семьдесят пятую трассу – недалеко от небольшого городка, через который им приходилось делать крюк из-за отсутствия переправ в близлежащих к самому простому пути точках. Фары слабо освещали дорогу впереди, как вдруг на ней показались две фигуры.

Первая была обычным ходячим из Поколения Четыре – доживающего, если верить Алексу Эс, свой век. Длинноволосая рыжая девушка в болотно-зелёной парке и светлом, когда-то белом свитере неспешно волочилась вперёд. Волосы удачно закрывали её зубы и бледные глаза – можно было бы почти поверить в то, что то был человек. Несмотря на засохшую кровь от живота и ниже, обильно покрывающую одежду, несмотря на перебитую левую ногу – колено выгибалось вовнутрь при каждом шаге, даже несмотря на куски чьей-то плоти в руках – это всё ещё мог бы быть человек, если бы не то, что шло рядом с ним.

Саранча часто ошибочно считалась в Новом мире самой технически сложной мутацией из-за вызывающего внешнего вида – вывернутые коленные и тазобедренные суставы, удлинённая не самым идеальным образом ступня, раздвоенная челюсть и жабий, спрятанный глубоко в глотке язык – действительно было, чему поражаться и чего бояться.

Но только не в том случае, когда речь заходила о сонарах. Прозванные «летучими мышами» или «вампирами», они ближе всех напоминали людей по силуэту из подтипов: высокие (больше метра девяносто), скелетообразные облысевшие фигуры, часто кажущиеся очень диспропорциональными – при всей худощавости, что впору было бы называть ярко выраженной анорексией, у них была очень широкая грудная клетка с рёбрами, обволакиваемыми толстенной кожей практически вокруг, а также – очень длинные руки. Тот массивный, пускай и слабый каркас скрывал самое опасное их оружие – сильные лёгкие, использующиеся, стоило их обладателям завидеть, учуять или унюхать врага просто с потрясающего для обычного Homo Sapiens расстояния.

То и было основной причиной, по которой именно подтип сонаров считался самым искусным творением токсоплазмы хомус – чувства ориентации. Продолговатое лицо, всегда с высоким лбом, удлинённым яйцеобразным черепом и массивной, неестественно широкой нижней челюстью, оно содержало на себе всю основную работу паразита.

Уши были увеличены относительно человеческих в разы, более глубокая ушная раковина заставляла их буквально выпирать из черепа, также приобретая дополнительные «кольца» – хрящи, из-за чего орган в анфас выглядел как высверленная буром скважина; сами мочки также росли в длину и приобретали остроугольные, очень кривые формы – нижние, отрастая по диагонали, часто доходили до середины щёк, плотно прилегая к ним; а верхние – почти до самого темечка, едва-едва не пересекаясь друг с другом. Щёки были тонкими, полупрозрачными при правильном освещении и очень волнистыми – всё из-за того, что в те моменты, когда сонар издавал крик, его рот раскрывался, в буквальном смысле, дальше ушей, обнажая острые, более длинные из-за строения челюсти и клыковидные, чем у остальных, зубы – настолько большие, что настоящие «клыки» на челюсти часто резали им губы и выпирали наружу. Человеку незнающему также вполне могло показаться, что переносица у тех существ отсутствовала вовсе, но это было не совсем так – нос был очень задёрнутым и коротким, создавая на перегибе практически прямой угол – такая конструкция позволяла быстрее захватывать больший спектр запахов, из коих человеческий пот и феромоны различались сонарами лучше, чем отлично.