Текст книги "За день до нашей смерти: 208IV (СИ)"

Автор книги: Shkom

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 51 страниц)

– Почему не спишь? – шепотом спросил Хан.

– Был плохой сон – не особо хочу спать. А ты?

– Тоже. Через время это состояние пройдёт – сонливость опять вернётся. Можем либо поспать ещё, либо начинать завтракать, оставив пару часов для дневной передышки.

– Тогда давай завтракать.

Маршрут через Западную Вирджинию оказался самой лёгкой частью путешествия. Несмотря на то, что Эволюция, как и многие другие, но малочисленные группировки, промышляла в тех краях, она была довольно разобщена. Уильям не мог не удивляться тому, что по пути им не встретилось ни одной западни или засады – были времена, когда очень-очень многие отряды выживших только и делали, что селились возле крупных дорог и, прокладывая шипы на трассу, ждали у моря погоды.

Впрочем, те времена прошли – количество тех самых выживших сократилось до мизерных значений и не собиралось останавливаться. Да, никто точно не знал, сколько всего людей на планете осталось, никто даже предположить не мог о том, сколько в отдельно взятом штате бывших США, однако если бы кого-нибудь – любого здравомыслящего человека – спросили о том, то он бы без угрызений совести ответил вечно правдивое и краткое: «мало».

Айви половину пути просто проспал, не сумев справиться с сонливостью, а вторую же – восхищался. Он вовсе не пытался скрыть то вдохновение и воодушевление, что давали ему пейзажи штата. Не зря Западную Вирджинию называли «Мать гор» или же, более ласково «Горная мама» – таких переливов рельефа, такого разнообразного ландшафта, что был там, не было больше нигде: огромные холмы, покрытые столь же гигантскими деревьями, наслаивались друг на друга, уходя далеко за горизонт; величественные горы, через которые пролегала маленькая, совсем узенькая дорога, казались полноправными хозяевами тех мест; и даже сами шоссе с их крутыми поворотами и вечными изгибами будто говорили: «Вы проходите не там, где вольны, а там, где способны пройти», – человек казался совсем маленьким в той картине, совсем неважным и слабым, а природа же наоборот – вечной и величественной. Даже города (как совсем маленькие посёлки, так и крупные, занимавшие многие километры площади), казалось, совершенно слились с тем местом – покрытые лозой, мхом, опавшими листьями они словно желали исчезнуть в пелене времени, оставив только самое лучшее глазу редкого живого человека.

Старик по дороге рассказывал о штате – о системах пещер, простирающихся в горах, о водопадах, спрятанных в холмистых местностях вечнозелёными деревьями, о истории о том, как небольшое событие там помогло развязать Гражданскую Войну за свободу – обо всём том, что знал, а в какие-то моменты и сам просто затихал – то ли давал насладится моментами, то ли наслаждался ими – ему трудно было ответить на тот вопрос для себя, но, к счастью, его попутчик делал это за него всего одной фразой:

– Знаешь… здесь и правда всегда красиво, – к сожалению, в Западной Вирджинии они так и не остановились.

Машина затормозила лишь около ещё одной церкви, что была недалеко от Страсберга, Вирджиния – в штате-соседе Горной Мамы, что, впрочем, не столь сильно выделялся. В этот раз Хантер оставил Парня у входа, войдя в церковь сам.

– Не самое удачное место, – раздалось у того из-за спины. – В смысле, первый тайник тоже был в церкви, но её без наводки даже не найдёшь – стоит одна себе в лесу, ждёт; в парке домик я бы даже обыскивать не догадался, а здесь…

– А что здесь?

– Не знаю… Домов десять? Выглядит достаточно масштабным, чтобы попробовать что-то найти.

– Прошло пятьдесят лет, Пацан, эти домишки начнут обшаривать только, если кому-то срочно понадобится что-нибудь, либо если кто-то захочет здесь поселиться. Оба варианта маловероятны.

– А почему церковь? Ты не похож на суеверного или верующего человека… Совсем.

– Не моя идея – я просто пользуюсь уже готовыми наработками. Сиди здесь – скоро вернусь.

Дверь в старую церквушку с хлопком захлопнулась, вскружив груды пыли в помещении. Уильям надел маску себе на нос и, поправив волосы, медленно пошёл между скамей. Долгое время, он молчал, свыкаясь с тишиной – вновь вспоминая то, как там шумел ветер в щелях, как колыхались деревья за резными окнами. «Уникальными вещи делают лишь пережитые обстоятельства», – та фраза подходила к тому месту лучше, чем что-либо. Да, таких тайников было много, но тот был особенным.

– Здравствуй, Вейлон, – голос его эхом отдавался от голых деревянных стен. – Давно не виделись. Сказал бы я, что ты даже не представляешь, что произошло в моей жизни, но, уверен, ты представляешь – не такое переживал, – старик смотрел в пол, стараясь не поднимать глаза на деревянные кресты, висящие на стенах, вглядывался в пыль на рядах скамеек так, будто там было зашифровано послание всей его жизни. – Я стал наёмником – так, как и предполагал. Хреновая жизнь. Особенно после проверки Эволюцией – с той поры я и человеком себя не чувствую. Теперь понимаю, почему ты соскочил, – он сел в первом ряду и уставился на постамент. – И да, я работал на Эволюцию. Ха… Ты, наверное, сейчас бесился бы, как чёрт, а я не избежал бы затрещины… Жаль, что я не узнал о том, что это они подставили Алису… Прибил бы их хренового проповедника, когда стоял перед ним на одном колене. Угу – представь, они настолько старомодны… Сборище ублюдков.

Он поднялся со скамьи и пошёл в восточное крыло – то служило чем-то вроде кладовой. Да, тот тайник, тот небольшой городишко действительно был особенным – в нём когда-то родился человек, которому повезло.

– Нашёл себе напарника. Задался себе целью найти его после первого же набега на меня убийц – рискованно было работать после моего небольшого бунта самому. Мы с ним были… два года. Даже два с половиной, – в кладовой пыли было ещё больше, чем в основном здании – её Уилл посещал куда реже. – Славный был малый – тебе бы понравился. Работать с ним было чистейшим удовольствием – так материться во время паники умел, что даже меня в краску мог вогнать… А так это были… Четыре хреновейших года моей жизни. Да, у меня определённо бывали деньки и похуже, бывали недели, но не года, – он достал канистры с топливом из-под кучи ковров и поплёлся обратно. – Рассказал бы я всё тебе в деталях о том, от чего тебя так же, как и меня подташнивает, да меня там ждёт один шкет, – пыль осела, так что он снял маску. – О, этот – просто нечто. Считай, что это я в самом начале нашего с тобой пути, только в разы и разы глупее. Ещё и обижается на то, что называю его ребёнком.

Он снова сел на скамью, но на этот раз из-за постамента было видно небольшую полусфеерическую выбоину в стене, а в ней – урну с пеплом. «Всегда предпочитал кремирование простому захоронению, – говорил как-то Тедарк. – Люди и так сейчас гниют в большинстве своём, так что… Хотя, рано мне об этом думать».

– А ведь этому Пацану всего семнадцать. Знакомая история, а? Хотел бы я знать, чем всё это закончится. Я сейчас на очень странной дороге, Ви. Она, конечно, смотрится благородной со стороны, но это лишь иллюзия – не могу перестать чувствовать, что что-то здесь не так. Как паранойя из-за каких-нибудь обстоятельств, но глобальная… Уверен, ты бы понял, в чём все дело. Куда быстрее, чем я. Впрочем, я согласен и подождать для того, чтобы рассмотреть всю эту картину. Лишь бы не оказалось поздно. Как для меня, так и… Тебе не говорили, что подслушивать – нехорошо? – краем глаза Уильям заметил, как мелькает полоса света от двери. – Если совать нос в чужие дела – можно его лишиться.

– Я… Я просто хотел узнать, с кем ты говоришь, – голос звучал глухо – дверь всё ещё была закрыта. – Сам говорил, что тяга к знаниям – это естественно.

– А ты говорил, что границы дозволенного человек должен видеть невооружённым глазом. Как думаешь, сколько границ ты сейчас пересёк?

– Много, наверное. Но если бы ты не заметил…

– Но я заметил. Скройся. Сказал же – сейчас буду, – Мальчик отпрянул от двери, а Хантер подошёл к урне и положил два пальца на её обод. – До встречи, друг. Надеюсь, не прощаемся.

– Говорят, если ты говоришь сам с собой, то ты долбанутый, – дверь распахнулась и свет ударил по глазам охотнику.

– Да? Кто так говорит?

– Тот старик из Кав, что с тобой в отель пришёл.

– А, ну да – этот может такое сказать. Да и вряд ли найдёшь большего психа, чем он сам.

– Но… Он, вообще-то, говорил о тебе, – Уильям немного помолчал в ответ, пока тишина не стала неловкой. – Уильям…

– …Поехали.

Двигатель машины ревел под капотом, заглушая все остальные шумы. Водитель гнал вперёд и думал только о том, чтобы в Вашингтоне всё было в порядке – его разъедала мысль, тревожная паранойя о том, что что-то могло быть не так, что какое-то событие или обстоятельство, произошедшее в его отсутствие, переменило положение вещей в негативную сторону – он попросту боялся за одного человека, пускай и не сознавался себе в этом.

Единственным минусом долголетия в Новом мире было то, что приходилось всё время переживать других – наблюдать за тем, как умирают родственники, друзья, знакомые, враги или недруги – наблюдать, гадать и бояться о том, кто же будет следующим.

– Скажи, ты же из Вашингтона, верно? – обратился Уильям к Айви. – Знаешь, как там обстоят дела?

– Я… Ты же потом ответишь о том, о чём я спрошу? – тот кивнул головой. – Нет.

– Тогда где вырос-то? По тому, как вы шли с братом относительно солнца – либо Мэриленд, либо Делавэр, либо Нью-Джерси.

– Мэриленд. Напротив Делмарва – у самого берега, но я…

«Вся территория по западному берегу от Чесапикского залива занята Эволюцией, – тут же вспомнил он. – Всегда была – там одна из «живых» АЭС, за которой они принялись следить. Либо это было чрезвычайно опасным соседством, либо…»

– …да и выбираться куда-то нам не то, чтобы сильно давали, так что нет – я не из Вашингтона.

– То есть ты вырос в грёбаном Мэриленде, но ни разу не слышал, что происходит в столице? Это как жить в Лондоне, но не слышать про Биг Бен.

– Спасибо.

– Я не в этом смы… Вообще ничего? Ни про Белый Дом, ни про Здание Верховного Суда, ни?.. – по взгляду был понятен ответ. – Ну, тогда то, что я тебе расскажу, не будет таким уж захватывающим. Люди, к которым мы едем, обосновались в самом центре Округа Колумбия, и не где-нибудь в случайном здании – они взяли себе два из трёх домов Библиотеки Конгресса. Не зря…

– Серьёзно?! Да ладно! Там же сотни тысяч!..

– Ты же сказал, что не знаешь ничего о Вашингтоне!

– В смысле? Ты спросил, не знаю ли я, как там обстоят дела – не знаю. Но, ясное дело, я слышал о Библиотеке Конгресса – как я и сказал, там же сотни и сотни тысяч…

– Несколько миллионов книг, да. В общем, этих ребят называют Библиотекарями – там, конечно, старожилов уже не осталось, но несколько лет назад были люди, осевшие там ещё в тридцать восьмом – во время карантина.

– Охренеть. Но как?

– Сказать по-правде, я и сам не знаю – так получилось. Вначале не было особо желающих полакомиться знаниями. Да, кто-то проникал в здания и воровал особо ценные образцы, думая, что деньги ещё когда-нибудь возымеют значение (иногда это были даже работники и охрана), но основная масса сохранилась. Редкие налёты рейдеров были действительно редкими – кому нужны книги, верно? А потом уже появилась возможность укрепиться – прямо под зданием поставили заграждения, провели к ним электричество, спустились в подвалы и заварили все проходы…

– Скажи, что мы там надолго! – разумеется, он ответил «нет» – в лучшем случае, он планировал там пробыть всего несколько дней. – Тогда… Мой вопрос: с кем ты говорил? Только честно.

– Пф – так и знал. Неужели трудно догадаться?.. Ладно. В общем, я…

– Заткнись, – вдруг прошептал голос совсем рядом, и шепот этот был больше похож на угрозу.

– Был когда-то один человек…

– Заткнись, заткнись, заткнись!

– Очень важный для меня. Разумеется, он умер – ты видел, что кроме меня там никого не было – лишь урна с пеплом, но… У меня вошло в привычку с ним говорить. Да и он сам…

– За-ва-ли!

– Он сам когда-то сказал, что хотел быть похороненным там, и чтобы я, в случае чего, говорил с ним о всяком разном, когда его не станет – сказал, это помогает разобраться в себе. Не соврал – очень часто помогало. Он был довольно мудрым человеком – знал, как правильно жить эту чёртову жизнь. Правильнее, вернее.

– Не думаю, что у жизни есть правильный путь.

– Тогда откуда, по-твоему, столько проигравших? Правильность – это не какой-то особый путь, не выбор профессии или моральные устои. Правильность – это умение не совершать ошибок. Особенно – ошибок предшественников.

– А кем он тебе приходился-то? Этот?.. Человек? Так же, как и я? Попутчик? Напарник, как Джеймс? – на тот вопрос Хантер так и не ответил.

Путь к центру Вашингтона оказался более-менее безболезненным – орды, казалось, давно прошли тот город – типичная разруха, следы свежей крови и экскрементов на дорогах свидетельствовали за это обеими руками, однако кое-где всё же встречались редкие стаи – некоторое время путникам просто приходилось кружить по кругу, выжидая, пока откроется хотя бы один путь в центр.

Первое десятилетие после Конца столица США пользовалась просто бешеной популярностью у всех живущих людей: выжившие думали, что там им обеспечат кров и безопасность (так и было, но очень короткий период времени); сталкеры не без повода полагали, что в заброшенных муниципальных зданиях и на аванпостах, построенных на скорую руку, было, чем поживиться; рейдеры добивали оставшихся людей, что не хотели к ним присоединяться и, при этом, укреплялись недостаточно хорошо; а конспирологи-военные, принимающие за чистую монету слухи о правительстве в бункерах под Белым Домом, также обшаривали попутно всё, что могли. Правы ли были последние? Кто знает. По крайней мере, это точно было не так важно, чтобы переживать об этом – было правительство или нет – рухнувшему миру было плевать.

– Вы кто, к Дьяволу, такие?! – незнакомец прицелился в подъезжающую машину.

Основное здание Библиотеки Конгресса выглядело более, чем величественно: с запада обычного человека когда-то встречали статуи Нептуна, стоящие в небольшом фонтане; белые, немного потемневшие со временем лестницы были высечены ровно, без единого сучка и задоринки. Тяжёлые, как и само постижение знаний, проверенные и надёжные, они широкими пробелами вели вверх… О, и само здание: над основным его входом – высокими и тёмными дверьми из бронзы – стояли римские колонны, удерживая не только тяжёлую крышу, но и, при правильном освещении, все небеса; куча лепнины – у окон, на стенах; куча резных росписей, покрывшихся пылью, и всё то когда-то было кристально белым – цветом очищения.

Ведь действительно: знания не несут в себе эмоций, не являются порывом чувств – это чистая информация, была и должна быть таковой. «Epistula non erabescit» – бумага не краснеет.

Святая святых переживала явно хорошие для Нового мира времена – она, стараниями Библиотекарей, была обнесена одной, максимально цельной системой заграждений: перед трехметровым железным забором с колючей проволокой на прутьях, что были загнуты в наружную сторону, стояли огромные ежи, препятствующие свободному проезду транспорта; у самой стены с внутренней стороны на расстоянии полуметра, были расположены небольшие возвышения, позволяющие вести огонь по мёртвым, а окна и крыша самого здания служили отличными позициями против живых; лишь в одном месте – чуть западнее тех же самых статуй Нептуна, были расположены ворота, но и те, как и сам периметр, были под электричеством – то была весьма надёжная, как считал Хантер, защита – куда надёжнее, чем водный барьер Кав-Сити по одной простой причине: если здесь его кто-то захочет пересечь – у него не получится сделать это незамеченным.

– Ты-то сам кто такой?

Но случалось и так, как случилось в тот момент: орды, проходящие мимо здания Томаса Джефферсона – того, что было огорожено – натыкались на заграждение и, разумеется, получали разряд. Некоторые из них отпадали от железа и, оклемавшись, продолжали идти дальше; некоторые, отпрянув, умирали в конвульсиях от остановки сердца; но были и третьи – те, что вообще не желали отставать от решётчатой стены. Прожариваясь несколько часов, они давали перебои питания на сеть и, что более важно, несли не самый приятный запах в округу – кто-то должен был их снимать. В таких случаях защита электричеством временно отключалась, а за непреодолимые преграды выходили один-два человека, чтобы найти то самое барбекю.

– Что значит «кто ты сам такой»?! Отвечай на чёртов вопрос, – то был явно парень – и худощавое телосложение, и высокий голос подчёркивали это, пускай лица и не видно было из-за капюшона и маски. – Или иди нахер!

– Если сейчас не ответишь – я прострелю тебе ногу.

– Грёбаный Библиотекарь! – голос отвечающего сильно дрожал.

– Херня – я тебя раньше не видел. Новенький?

– Хреновенький! Я здесь больше года! Отвечай или я уже выстрелю – мне только спасибо скажут!

– Ха-ха-ха-ха-ха! О, да – такое спасибо ты долго помнить будешь – всю жизнь, можно сказать. Оставшуюся.

– Кто ты?! – это было куда больше похоже на визг, чем на вопрос.

– Уильям. Это – Пацан.

– Айви, – представился тот.

– Веди нас к Дане. Или, хотя бы, скажи, что я здесь – она поймёт, о каком Уильяме речь, – отвечающий долго сомневался, но, в конце концов, открыл ворота и, как только машина оказалась внутри периметра, взял водителя на мушку.

– Значит так: я вас не знаю, но и снаружи не оставлю. Кофуку сейчас спит. Войдём внутрь – оставлю вас на попечение, а сам разбужу её, но оружие вам придё… У вас чё, нет оружия?

– Почти… И в смысле «спит»? – он вышел из машины и театрально развёл руками. – До полудня остались считанные…

– Бурная ночка – орда недавно проходила, так что… Там ещё сонар нас заметил у ограждения… – отвечающий явно замялся.

Револьвер и кольт были получены парнем в маске и тот, вздохнув, наконец, спокойно, повёл двойку в здание. Библиотекарям в действительности принадлежало лишь два из трёх зданий. Самое молодое – мемориал Джеймса Мэдисона – пустовало после пожара и служило отличным напоминанием о том, что ничто не вечно.

Первыми Библиотекарями стали преданные рабочие и военные, поставленные защищать от вандалов национальное культурное достояние страны. После объявления ВОЗ чрезвычайного положения, после публикации настоящих статистик, показывающих всю неготовность мира к новой заразе и, как следствие, закрытия границ многих стран с обеих сторон, начались волны массовой внутренней паники. Разумеется, не сразу. Первые месяцы люди ещё пытались быть людьми – оставались в домах в комендантские часы, редко сопротивлялись арестам по подозрению в заражении, ещё реже – устраивали хаос или самосуд на улицах, но время шло, а паранойя росла. Кто-то считал, что лекарство от паразита уже есть за границей, а за сим пытался всеми доступными способами пересечь океан, кто-то верил в то, что полиция, задерживая заражённых, сразу убивала их, кто-то просто пользовался массовой паникой и поднимал локальные восстания и бунты, приводившие к погрому и без того переполненных больниц, убийству врачей, военных и полицейских – просто из-за своей настоящей, звериной натуры.

Позже, когда пандемия достигала пика по количеству смертей в день, были завершены так называемые «барьеры» – аванпосты военных, расположенные в крупных городах с целью законсервировать движение. Никто не мог въехать, никто – выехать. У правительства, как вещали редкие оставшиеся телеканалы, был отличный план по медленной и методичной чистке городов – квартал за кварталом, район за районом. Но с каждым днём мёртвых становилось всё больше, живых – все меньше, а сознательных живых не оставалось вовсе. Сопротивление, оказываемое вооружённым людям, доходило до абсурда – массовые беспорядки набрали свой пик именно тогда, когда, казалось, ни поднимать бунт, ни подавлять было просто некому.

В то время и зародились первые Библиотекари, а также сгорело третье здание из связки Конгресса – многие, осознав то, что защищать уже было просто нечего, решили разграбить то, что осталось. Каждый американец знал, что во всех трёх зданиях Библиотеки хранились уникальные экземпляры книг и достояний культуры – старейшие, ценнейшие, важнейшие – они и стали целью новоиспечённых мародёров. Никто не знал, из-за чего начался пожар в здании Джеймса Мэдисона – никто из свидетелей не выжил – но, по некоторым версиям, завязалась драка за какие-то редкие издания газет. Несмотря на то, что постройка частично обрушилась, подвальный уровень системы – тот, что объединял собою три постройки и хранил большее количество информации, остался цел, так что первым и самым важным долгом новых архивариусов было спасение того, ради чего теперь многие из них живут.

В последний раз когда Хантер был в Вашингтоне, численность тех самых хранителей достигала двух сотен человек – очень много в масштабе Нового Мира и наверняка очень мало в сравнении с цифрами рабочих Старого. Находил ли он – циничный и скептический старик – борьбу тех людей стоящей? И да, и нет. С одной стороны, он понимал её бесцельность – своими глазами видел и то, как многие обращались со знаниями, и то, как великие идеи – изначально хорошие идеи – пропадали во времени со смертью тех, кто их основывал – как только исчезнут Библиотекари, исчезнет и Библиотека. Да, не сразу, но однажды – случайной молнией, случайной искрой или беспощадным наводнением – пропадёт навсегда. Но с другой стороны тоже был аргумент, и очень сильный аргумент – то дело было правильным. «Человек, не знающий своего прошлого, не имеет будущего».

– Уильям!

Внутри всё было ещё красивее, чем снаружи. Во время постройки первого здания Библиотеки Конгресса многие и многие деятели культуры – художники, скульпторы, резчики – приложили свою руку к зданию. Фрески на стенах, вещающие потрясающие сюжеты, росписи на весь потолок, посвящённые культуре, бюсты известнейших и важнейших людей времени – словно само величие человечества замерло в стиле американского ренессанса, дабы у жителей Нового мира было, чем гордиться.

И там, в центральном читальном зале – огромном цилиндрообразном помещении, что просматривалось почти со всех, ранее туристических залов – и встретилось первое знакомое лицо. Пробираясь сквозь груды газет и журналов (наследия того самого сгоревшего здания), перепрыгивая многочисленные столы, молодой русый парень, покрытый щетиной, улыбался.

– Джексон! – хлопок от удара руками эхом разнёсся по всему зданию. – А ты возмужал.

– Ещё бы – два года прошло, – волосы торчали шипами точно также, как и у Айви, но были немного длиннее сверху. – А ты постарел.

– И даже не спросишь, чего поседел?

– Да грёб я спрашивать. Если ты за шесть раз в Аду не поседел, то сейчас я даже знать не хочу!

– Что ж, и то – верно.

– Ты знаешь этих двоих, Ламмар?

– Только одного, но если второй с ним – я за него ручаюсь. Спокойно, Сэм, можешь идти, – тот кивнул и поспешил скрыться в одинаковых рядах с книгами.

– Кто этот Сэм?

– А, паренёк из Эволюции. Не-не-не-не – стоять! – парень превентивно поднял указательный палец в ответ на удивлённый взгляд. – Не возмущаться! Сначала я расскажу: Свободу полностью выбили из Вашингтона. Буквально полтора года назад – Дарвин выделил людей, подкрепил существующие позиции людьми Золота, что выделил ему Совет, и пошёл в наступление. Нам дали простое условие: либо мы выгоняем Свободу из Библиотеки, либо они начинают её штурмовать. Там были огнемёты, Уилл, так что не было бы смысла сопротивляться

– Давай дальше.

– В общем, на север ушло много наших – вместе с группировкой решили, что лучше отступить с честью, а потом отбить положенное им, заклеймив нас трусами. Теперь здесь меньше сотни человек. Думаю, где-то восемьдесят… восемьдесят шесть, может быть. Но это только здесь. По городу полторы сотни точно наберётся. И, конечно, Ди не хотела пускать сюда этих любителей человечины. Более того – она и не пустила. По договору на каждого человека Эволюции приходится десять Библиотекарей. Как я и говорил, нас восемьдесят шесть, а их…

– Восемь, – ответил Айви, достав с полки какую-то книгу. – Звучит, как победа. Относительная.

– Именно. Проповедники здорового питания запрашивают у нас данные через этих людей, мы передаём их им, а они – самой Эволюции. Как посредники, только в непосредственной близости от нас.

– Оружие у них есть?

– Как и у всех остальных. Не бойся. Даже если кто-то из них и знает, кто ты – стрелять не станет.

– Я не этого боюсь, Брюс, – старик подошёл к Пацану и надел на него капюшон, закрыв метку. – Впрочем, Пацан прав – победа, но очень относительная. Назову её «временной вынужденной мерой».

– Бу-бу-бу, – перекривлял того собеседник. – Всё такой же, как и годы назад. Не параной – под контролем всё. Пошли лучше пройдёмся к Дане.

– Разве этот Сэм не пошёл её?..

– Даже если пошёл – сам знаешь, сколько она наряжаться будет.

Тройка людей медленно зашагала по залам и комнатам. Их целью был церемониальный офис библиотеки – тот, где теперь заседало лишь символическое правительство того места, но, когда-то, и довольно реальное. Айви смотрел на бесконечные полки с книгами, на стенды со странными ритуальными масками, едва-едва заметными из-за обилия макулатуры, на кучу комнат, заставленных полками, витринами и пьедесталами, на расписанные стены промеж белоснежных колон и пыльных окон – смотрел и восхищался. Брюс рассказывал, что если бы все те стеллажи, что были там, вытащили бы и выставили в один ряд, то их протяжённость составляла бы более двух тысяч километров, и что читальный зал – лишь один из десятка подобных. Парень был захлёстнут масштабами и едва-едва находил темы для разговора:

– Мне можно будет здесь почитать что-нибудь?

– Конечно, парнишка, – мимо прошла группа людей, несущих сервера.

– Это?..

– А… Это те системники с Википедией, – отмахнулся парень, – до сих пор просматриваем. В общем, если увидишь полку, на которой всё слишком хорошо лежит – не забудь поставить книгу на место – это отсортированная.

– Ага. Спасибо, Ла… Джексон? Двойная фамилия?

– Пха-ха-ха… Не-а, – цокнул тот. – Просто кличка. Ну, как «просто»… Вообще, это отличная история! Шесть лет назад шло празднование моего дня рождения – мне тогда исполнялось двадцать, а моему отцу…

– У них между празднованиями юбилеев было меньше двух недель, – добавил Хантер.

– Эй!.. Так вот: мой отец, я, Алиса, Уильям – большинство из «трезвенников знаний» напилось тогда просто в хлам, – парень усмехнулся. – Помню, как потом Дана нам ведро по рукам передавала… В общем, как сказал Хан, у меня с отцом тридцать лет разницы ровно, но в годовом цикле я родился лишь на полторы недели позже. И он… Короче, ты не поверишь… – рассказчик едва сдерживал смех. – Он был прям вылитый Уиллис Грант! Та же причёска, та же густая борода, взгляд – ух, тяжёлый, блин, был – точно такой же. И мы типа напились настолько сильно, что просто жопа! Как вдруг кто-то выкрикнул… Кто же это?..

– Алекс.

– Алекс! Да! Так вот: эта сволочь как крикнет: «Эй, смотрите: Грант изображён на полтиннике – Джеку полтинник, похож на Гранта – сходится. А Брюс у нас получается…» – и тут вот эта падла, – парень пнул старика в плечо, – тут же, ни секунды не думая, выкрикнула: «Эндрю Джексон!» – и все такие: «Да, это прям судьба! Грант на пятедесятке, Джекс на двадцатке!» – мне, как я и сказал, исполнялось двадцать, папе – пятьдесят. Потом я просто не знаю, как – не помню – но я просыпаюсь, а у меня на руке – вот это.

Брюс «Джексон» Ламмар поднял рукав футболки и показал плечо – там была выбита ровно, почти идеально, татуировка в виде двадцати американских долларов – никогда ещё портрет Эндрю Джексона не был сделан так ровно нетрезвой рукой.

– Молодо выглядите, мистер президент!

– А то, – улыбнулся рассказчик. – С тех пор и прижилось. Единственное, что помню: сижу на стуле и стараюсь не ржать, а хочется – мне даже кто-то рукой рот держал. И хоть бы кто-нибудь сказал, кто мне это набил – хоть бы кто-нибудь! Но радует одно: без татуировки не ушёл никто.

– Даже Уильям? – Мальчик, кажется, не верил в подобное.

– Особенно Уильям – у него их появилось целых две! Первая… – подзатыльник резко сбил темп повествования – Эй! Да ладно – любой, кто путешествует с тобой достаточно долго, видел эти татухи! – Хантер пристально и грозно посмотрел на собеседника, довольно точно давая понять то, что он об этом думает. – Ну, ладно, ладно. Прости, Ви… Ты же не против «Ви»? Типа «Ай-ви»…

– Я против, – отозвался Уилл.

– Ты всегда против – не считаешься. Что скажешь, парнишка?

– Согласен, – с улыбкой ответил тот. – Неплохо звучит, – старик то ли улыбнулся, то ли оскалился и молча пошёл дальше, думая о своём: «Слишком много «Ви» в моей жизни».

– Так вот, о книгах… Первая – «свободный», вторая – острие стрелы! – Ламмар ответил и тут же прикрыл голову от удара, которого, к его удивлению, не последовало. – Что, даже затрещину не дашь?

– А смысл? Ты ведь уже сказал. О причинах и историях татуировок молчи – это главное.

– Тогда ты что-то расскажи.

– Чего рассказывать-то?.. Хочешь совпадение века? Приехали мы в Кав-Сити… – Уилл довольно спокойно и сдержанно пересказал события последних дней. – …И они говорят самую подходящую фразу, что могла быть: «Они – наши».

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха! Нет, я всё понимаю, но твою-то мать! Ха-ха-ха! Я должен рассказать это Алексу! Нет – ты должен рассказать это Алексу! – Брюс стал прямо под нужной им дверью.

– Да-да-да. Всему – своё… Кх! Кх-кх-кх!

Он заблокировал рукой дверь и, наклонившись, сдавленно кашлял. Ручка уже была провёрнута, а сам Хан чувствовал, как Джексон тянет дверь на себя, но он не позволял ему этого сделать. Кашель всё не хотел уходить. Даже издали можно было почувствовать, как взгляды удивления превращались в жалость, но ему было плевать – он отпустил лишь тогда, когда полностью восстановил дыхание.

Дверь открылась. В когда-то очень важном кабинете всё было захламлено – шкафы и столы из тёмного дерева, большие кресла и искусные росписи на стенах соседствовали с кроватью-раскладушкой, кучей вещей, валяющихся в тех же шкафах вместо книг, парой винтовок и луком на подоконнике, а также большим, просто огромным количеством макулатуры и электроники.

Посреди всего этого припрыгивала утончённая девичья фигура, пытаясь попасть второй ногой в джинсы. Бледно-русые волосы в форме каре, что в некоторых местах казались тёмными, следуя амплитуде, неаккуратно болтались из стороны в сторону. Серая хлопковая кофта с песочным воротником, застёгнутая всего лишь на пару пуговиц, также покачивалась, пускай и при той позе, что была, неплохо подчёркивала фигуру. Фыркая немного вздёрнутым коротким носом и произнося в меру широкими тонкими губами брань, девушка была полностью занята одеждой – её серо-голубые (в зависимости от освещения) глаза заметили гостей только через добрый десяток секунд. Как только взгляды Даны и Брюса встретились, дверь захлопнулась.