Автор книги: ЛетАл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 70 (всего у книги 73 страниц)
«Зачем написал это письмо? — Так и тянет влепить самому себе затрещину только за то, что допустил саму мысль о фатальном исходе, не говоря уже о том, что настолько скрупулезно подготовился. — Я бы сошел с ума, если бы что-то подобное оставил мне Денис. — И я уже готов кликнуть по «Не сохранять», но все же отвожу курсор. — Пусть полежит до конца операции. Ну так… на всякий случай. Все же оказавшись между двух огней, даже хитрому Лису не просто просчитать намерения коварных охотников. Но я верю, что все обойдется. Вернусь — удалю это чертово письмо нахрен и рвану к Дениске отогреваться». — А пока…
Пытаюсь унять дрожь, согреть коченеющие пальцы и не могу. Кажется, мое дыхание еще сильнее холодит их, будто выдыхаю фреон. Странно, что в прошлый раз я горел, точно по венам текла магма, а сейчас стылый холод сочится изнутри, вымораживая кости. Я должен согреться. Найти свой огонек. Мне нужно спешить.
«Дождись меня, малыш», — бросая беглый взгляд на лежащий поверх папки с документами телефон, срываюсь с места и распахиваю только что закрытую дверь…
Снежный буран кидает в лицо пригоршню колючего пуха, и я иду навстречу ветру*, что терзает полы черного пальто. Ноги в слишком легких для этого времени года ботинках спешат по грязному растрескавшемуся тротуару, а через миг упираются в педали сцепления и газа.
Акселератор в пол. Гоню тачку неизвестно куда, напряженно вглядываясь за мельтешащие щетки дворников, сметающих с лобового стекла назойливых серых мух, и не вижу что там — впереди. Реальность тонет в пепельной мгле, которая скрывает развилки дорог, повороты, знаки, стирает очертания домов, превращая их в неясные темные силуэты. И кажется каким-то безумством парящий в воздухе светофор, каждый миг переключающийся с серого на серый.
Серый… Серый… Такой же, как глаза Дениса. Его взгляд, буравящий мой затылок заставляет обернуться, а в следующий миг бью по тормозам, видя, как из ниоткуда на меня надвигается каменная махина — ни объехать, ни обойти.
Мрачные, уходящие в небеса стены, точно гигантский ребенок играл в исполинские кубики, нагромождая их в немыслимо шатком порядке. Кажется, бахни где-то на другом континенте петарда, и этот колосс на глиняных ножках рассыпется кучей мусора, но нет — стоит не шелохнется, будто бы знает свою точку равновесия. Да и три колонны-кита*, подпирая капитальную крышу с зубчатым парапетом, не дают сооружению развалиться.
И чем ближе подхожу, тем выше становится громада, нависая надо мною неприступным утесом и преграждая путь настолько тяжелыми, массивными дверями, что не каждому под силу открыть, не испугавшись свернувшихся уроборосом ручек-змей. Замираю, видя, как меня изучающе сканируют их мутные халцедоны-глаза и шевелятся графитовые пластинки-чешуйки, наводя на мысль, что сейчас эти рептилии выплюнут из пасти свои хвосты и высунут раздвоенные язычки, пробуя воздух на вкус. Вкус железа. Скорей. И если никак нельзя обойти, мне нужно идти напролом. Отметая морок, распахиваю дверь и…
Меня захватывает людской водоворот: большие начальники, начальники помельче, работяги и дармоеды, мужчины в гражданском, женщины в форме; парни в бронежилетах, спрятанных под строгими костюмами или надетых поверх камуфляжа.
«Мне, конечно, такого не предусмотрено», — криво усмехаюсь, провожая взглядом группу захвата и стараясь не замечать темное нечто, схоронившееся по углам и сосущее зловонный гной из напитанных им стен.
Мой чеканный шаг множится, метаясь эхом по крашеным коридорам. Знакомый кабинет, что за последние месяцы уходящего года стал штаб-квартирой и остоебенил до блевотины вместе со всеми пришлыми «борцами со злом», от которых так и фонит жаждой наживы. И вместе с его постоянным обитателем, которого люто ненавижу, но которому протягиваю и пожимаю руку.
— Не передумал? — Дьявольские глаза Митлана неотрывно смотрят в мои, посверкивая зелеными искрами Азарта.
— Нет, — не сомневаюсь, принимая черный дипломат и всей душой стремясь быть подальше от всего этого театра. Но отступать не привык, да и некуда: я связан словом и не прощу себе, если из-за моей слабости пострадает Дэн. Осталось совсем немного: сыграть финальный акт в этом спектакле абсурда, а дальше дело техники и группы захвата. И я очень надеюсь, что в заключительной мизансцене никто из массовки совершенно случайно не проломит мне черепушку или не пустит «шальную» пулю в лоб.
Только зная Митлана, такой вариант нельзя исключать, но я все еще рассчитываю, что человек, которому так пошли бы витые рога, козлиные копыта, шипастый хвост и еще, пожалуй, перепончатые крылья, не до конца растерял честь и сдержит данное мне слово. Хотя, веры в это у меня уже давно нет.
«Блять, как меня занесло в эту свору шакалов? Чем я думал?» — едва сдерживая желание брезгливо поморщиться, отхожу от Митлана, спинным мозгом чувствуя на себе его пристальный взгляд.
«Как бы я хотел увидеть совсем другие глаза, — даже сейчас не могу не думать о Денисе, и рука сама собой тянется в карман. Любовно поглаживаю подарок, за гравированной броней которого спрятался мой личный хранитель. — Как ты там, мой Светлый? Все еще накручиваешь, сидя в своем паучьем углу, или все же выбрался на прогулку?» — Палец жмет на кнопку, и стальная крышка отскакивает, для меня одного обнажая любимую улыбку и треснувшее стекло, за которым точеные пики стрелок показывают время: тринадцать тридцать…
«Время… Время! Я должен быть не здесь. Мне нужно к Дэну!» — решительно шагаю к двери, мимо бронированного ящика сейфа, в котором легко поместилась бы чертова дюжина скелетов. Дергаю ручку и оказываюсь в причудливом лабиринте из зеркальных стен, образующих нескончаемые коридоры, в каждом из которых стою я, растерянно оглядывающийся по сторонам, и каждое мое движение повторяется мириадами меня.
Лучше не смотреть, чтобы не сойти с ума. Да и, попав в это пространство, будешь идти до бесконечности и так и не придешь никуда. Закрывая глаза, решительно шагаю сквозь стекло, внезапно захлебываясь глотком морозного коктейля. Серебро амальгамы клубится вокруг белесым туманом, точно кучевое облако вдруг опустилось на землю. Пытаюсь понять где я, но мысли путаются, останавливаясь лишь на том, насколько здесь холодно.
Крепкий мороз парит белесым облачком изо рта, щиплет стылыми призрачными щупальцами уши, нос. За клубящейся дымкой то и дело проскакивают суетливые тени всех оттенков серого: от гейнсборо до маренго, и что-то шепчут, шепчут, шепчут. Не хочу слышать этот раздражающий шелест, мне нужно идти на зов Дениса. Вот только куда?
Выдергивая из кармана телефон пытаюсь немыслимым для этого места образом связаться с Любимым, но сети ожидаемо нет. Все еще на что-то надеясь, держу трубку и торопливо шагаю мимо матового молока стеклянной витрины, пряча лицо в воротник пальто, и внезапно легкое дуновение приносит божественный запах свежей выпечки, согревая душу какими-то далекими воспоминаниями. А следом, точно чрез океанскую толщу воды, пробивается родной голос:
— Ли-и-и-и-ис…
Теряя равновесие, чуть не падаю, поскальзываясь на накатанной наледи. Ищу в мельтешащих повсюду безликих силуэтах ту тень, что покажет мне свои глаза, но призрачный мир вокруг уже сползает непросохшей краской по холсту, а меня слепят фары проезжающей мимо машины…
Сидя в салоне своего авто, слушаю горячие мольбы Любимого. Меня захлестывает его отчаянная Любовь изгибом плети вокруг тела, принося нестерпимо жгучую боль наказанием без вины. Но я крепко-накрепко запираю всех своих Демонов в ящик Пандоры, чтобы не фонить ими в резонанс с чувствами Дениса. С трудом, но справляюсь, и неестественное, почти мертвенное спокойствие окутывает душу зеркальным коконом.
— Денис, мне нужно идти, — сжимая в руке телефон, вижу, как у служебной, ничем не приметной «лады» меня уже ждут такие же неприметные, но далеко не штатские парни в штатском. — Не волнуйся, милый, это ненадолго, — верю, что так и будет, в этот самый миг решая, что выеду не утром, а прямо в ночь. — Я очень сильно люблю тебя, Денис.
И в этой затянувшейся паузе буквально чувствую, как звенят, отскакивая от моего щита, корпускулы взрывных эмоций Дениса. Нестерпимое искушение открыться, поймать хоть какую-то из них на миг прошивает сознание, но я тут же отметаю его прочь. Мой разум должен быть холодным, как лед, и сейчас я не могу позволить чувствам захлестнуть нас обоих.
— Люблю тебя. Жду… — Мысленно благодарю моего Любимого, за то, что он умеет находить нужные слова, а в этот миг для меня они самые правильные и важные.
Люби меня, малыш. И жди. Мне так нужно, чтобы ты меня ждал, когда отключаю телефон, оставляя тебя наедине со своими мыслями. Ждал, когда еду на место встречи с Аладдином. Ждал, когда, прихватывая дипломат, покидаю непривычное пространство чужого авто и решительно направляюсь к стоящему вдалеке джипу. Ждал, когда остаюсь один на один с безжалостным убийцей, для которого человеческая жизнь не стоит ни одного гроша из тех, что плачу ему за крупную партию отборной дури.
— Приятно с тобой иметь дело, Бес, — звучит бархатный баритон с легким восточным акцентом, которого я раньше не замечал. — Или лучше по имени? — Красивая и такая не искренняя улыбка Аладдина не внушает доверия.
Я весь на нервах в последние минуты смертельно опасного шоу. И на бис я не выйду, как бы и кто ни просил. Выплеск адреналина почти оглушает, когда мысленно веду отсчет: «Пять, четыре, три, два…»
На «один» джип содрогается от резкого удара, и темная паутина разбитого стекла повисает на тонировочной пленке.
— Не двигаться, суки! Стреляю без предупреждения! — Новый удар приклада в лобовое, и колючее крошево прозрачными слезами забрызгивает все вокруг: приборную панель, кожаную обивку сидений и застывших на них людей. — Не рыпаться, мать вашу! — И в следующий миг богатыри в масках выдергивают меня из авто, утыкая лицом в серую кашу снега и до боли в суставах выворачивая руки.
Краем глаза замечаю, как рослый парень выплевывает в лицо прижатому к джипу Аладдину оскорбления вперемешку с насмешками — не получилось откупиться на месте. Но и мне нелегко…
До последней запятой знал весь сценарий, готовился, но спектакль настолько реалистичен, что мой звериный нрав тут же принимает весь этот балаган за реальное действо и показывает зубы, заставляя противиться насилию, пока чей-то крепкий мысок берцы не врезается под ребра, вышибая дух, а холодный металл наручников не сковывает запястья.
«Блять», — цежу сквозь стиснутые от боли зубы, когда меня за вывернутые руки вздергивают на ноги. Сердце еще выскакивает из груди от страха, что в любую минуту все могло пойти не по плану. Но до перегруженного мозга уже доходит осознание, что все так и должно быть. Что спектакль для одного-единственного зрителя — Аладдина отыгран. И что это ВСЕ! The end. Finis. Finita la comedia. КОНЕЦ!!! Авансцена. Падает занавес. Софиты гаснут. Тьма…
Тьма растекается подо мной зыбучими песками. Пытаюсь вытянуть руку, ногу, но каждое мое действие — бесплодная попытка вырваться из стекающего в воронку песочных часов времени, в котором я лишь крохотная песчинка. Песчинка, которой нужно не потеряться в этом монотонном сыпучем потоке. Не потеряться. Не потерять себя. Не потерять его. Мой свет…
Резко подскакиваю с деревянного топчана и снова начинаю метаться в каменном мешке. Здесь пространство несчетно раз измерено шагами: три до двери, три обратно, но с каждой секундой стены сближаются, делая шаги все короче и короче. Здесь нет окон, и время теряет смысл. Здесь в углу, у параши, валяется мой раскуроченный ящик Пандоры, из которого один за другим выползают, вылетают, выкарабкиваются уродливые чудовища.
Вырываются на свободу и, расправляя кожистые и оперенные крылья, похрустывая затекшими суставами и клацая зубастыми челюстями, кривя безобразные лица и морды, встают плечо к плечу плотным кольцом. И, сжимая круг, голодные, злые, безумные гасят во мне Свет, высвобождая темную Силу и коронуя меня на царство.
Я их Господин. Владыка. Царь. На одном плече у меня Асмодей*, на другом Велиал*, а вокруг мое верное войско. И единственное, чего сейчас хочу — обнажить клинок и уничтожить любого, кто встанет у меня на пути.
— Иди сюда, трусливая сука! Поговорим по-мужски! — срывается с цепи бесстрашный задира-Гриффон и, жаждая возмездия, кидается в бой, побуждая меня снова и снова колотить по железной двери то сбитыми до крови кулаками, то ногами в ботинках без шнурков.
— Значит так ты слово держишь?! — потакая неудержимому зверю с сердцем льва и клювом орла, срываю голос, пытаясь доораться до одного местного лже-царька. Но этой глухой ночью не то что царь — ни один привратник не удостаивает вниманием мою персону «нон грата». А персона не сдается и продолжает орать в никуда: — Что ты за мужик после этого?!
— Он мстит тебе, — шипит за спиной Мегера-Мстительность, щекоча мои нервные окончания змеящимися волосами. — Только представь, каково сейчас Денису? Что он может себе напридумывать? О тебе? О себе? О вас? — и подстрекает к вендетте: — Ты не имеешь права оставить безнаказанным подлеца.
— Ты за все ответишь! — вторю своему монстру. — И за то, что я хуй знает сколько тут сижу. И за то, что не дал позвонить. И за то, что ты, с-с-сука, про меня типа забыл, — в бессильной злобе сыплю угрозами, скрежеща зубами и царапая грязными обломанными ногтями каменную кладку каземата. Но мои ногти, как и когти моих взбешенных монстров, проигрывают этим нерушимым стенам.
— Сломать меня решил? — выскакивает на арену Минотавр-Упрямство, свирепо трясет башкой с увесистыми рогами и, пуская ноздрями дым, бьет копытом, поднимая тучи пыли.
— Да хуй ты угадал! — красная пелена застилает глаза при одной только мысли прогнуться под Бориса. — Я тебя, падаль, насквозь вижу!
— Видишь, да видать не все. Поверил сладким речам Иуды. Его благим намерениям, которыми сам знаешь куда дорога выстлана, — подергивая львиной шкурой, поворачивает ко мне мое же искаженное гневом лицо Мантикора-Самоирония и, скаля все три ряда клиновидных зубов, капает кислотой на свежие раны: — Признай уже, что Митлан сделал тебя, как пацана.
— Я не проиграл! — хватаю за горло тварь, жалящую мое израненное Эго скорпионьим хвостом, представляя, с каким наслаждением вот так же сожму глотку Митлана и сломаю ему кадык. — Как только выйду отсюда… А Я ВЫЙДУ!!! — не могу сдержать рвущегося в атаку Цербера-Ярость. — Я уничтожу тебя!
— Раздавлю, как гниду! — хором вторят мне чудовищные морды Демона о трех головах и клацают острыми как бритва клыками.
— Вырву твою гнилую печень и скормлю собакам! — подливает яду в черный котел моих греховных мыслей Ехидна-Жестокость и обвивает меня змеиным телом, предлагая свои мечи.
Но оружие падает из рук. Задыхаюсь в цепких объятиях своих Демонов, что без удержу беснуются вокруг жертвенного костра, в адском пламени которого корчится моя нанизанная на вертел душа.
— Будь ты проклят… Ненавижу… — шепчет моими ссохшимися губами Гарпия-Ненависть и, точно подранок хлопая рваными перепонками крыл, царапает грудь когтистыми лапами, пытаясь вырвать из нее нестерпимо болящее сердце.
— Ты не имеешь права! Выпусти меня отсюда! — бессмысленные слова отскакивают горохом от стенок, и никто меня не слышит, а монструозные извращенцы продолжают разнузданные оргии с моим разумом. И сколь не отбиваюсь от насильников, меня снова и снова кидают на ватный тюфяк бессилия, грубо лапают и, целуя взасос, омерзительными пиявками вытягивают жизненные силы.
Мутит от отвращения. К горлу подступает горечь смертельной обиды и меня выворачивает наизнанку обжигающей желчью. Тихо сползаю по стене, трясясь от холода.
— Дени-и-ис… — сиплым выдохом срывается с губ имя моей Веры, моей Надежды, моей Любви. Безумным взглядом ищу того, кто не даст мне сойти с ума. Но его со мной нет, и тьма поглощает меня. Я без сил вязну в черном болоте Отчаяния…
Куда ни гляну, от горизонта до горизонта бескрайняя трясина, покрытая зыбким ковром гниющей травы с одиночными штырями чахлых деревьев. Редкие озерца открытой воды поблескивают угольной чернотой, но, зачерпывая пригоршню влаги, я вижу в ладонях только зловонную грязь.
Брезгливо вытираю руки и снова бреду сам не зная куда, еле вытягивая ноги из вязкой жижи, пузырящейся болотными газами и рискуя каждым следующим шагом провалиться в бездонную топь.
Где же край этого света, берег, на котором почувствую под ногами твердую почву? Точно злые духи сбивают меня с пути, и я уже как тот древний мудрец готов молить о точке опоры, чтобы перевернуть этот мир и вернуться в свой. Но здесь не работают ни заговоры, ни законы природы и над головой висит все тот же купол серого неба, готового разразиться ливнем и окончательно скрыть от меня горизонт.
— Ты потерялся. Ты не выберешься, — гнусно зудит над ухом комар-Безнадега.
«Лис, ты сможешь! Ты сильный», — отмахиваясь от гнуса, твержу себе и отчаянно хватаюсь за режущую ладони осоку.
— Сколько ни барахтайся, сдохнешь тут! — присасывается пиявка-Астения, и силы уходят с каждым шагом. В изнеможении спотыкаюсь и падаю. Руки по локоть уходят в склизскую кашу, но упрямо мотаю головой:
