Текст книги "Степени (СИ)"
Автор книги: KoSmonavtka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 54 страниц)
Едва он переставал думать о брате, как в голове начинал прокручиваться предстоящий разговор в Вегасе.
Итогами вчерашней речи стали плюс три пункта к рейтингу, и, по мнению Нейтана, это было лучшее время для сделки. Два миллиона долларов от Линдермана помогут ему обойти соперников. Главное было сладить с этим негодяем, но Нейтан верил, что окажется сильнее отца и не даст собой манипулировать. Только нужно было тщательно продумать свой следующий ход, прежде чем идти дальше. И желательно в трёх экземплярах: для Линдермана, ФБР и для себя.
Сегодня должны быть удовлетворены все.
Мысли, пробежав очередной круг, снова вернулись к брату.
Зачем он вообще к нему ездил?
Абсолютно безрезультатный получился визит, если не считать того, что теперь Нейтан знает, где сегодня ночевала его помощница. Причём этого-то как раз век бы не знать. От утреннего явления Суреша Нейтану и нескольким десяткам зевак Питер открестился, ещё и чуть не обиделся на эти инсинуации.
И от денег отказался. Даже не прикоснулся к конверту. Усмехнулся и скрылся в квартире. Засранец.
Прокрутив встречу с братом до конца, Нейтан снова вернулся к началу.
Ну и видок у того был, когда, взъерошенный, прямо в коридоре, не впустив родного брата даже на порог, он напяливал футболку. Тот ещё герой-любовник. Нейтан так и не привык открыто смотреть на эту сторону жизни Питера. Не то чтобы он часто с этим сталкивался, на пальцах одной руки можно было пересчитать, но и этого бы лучше не было, если честно. Притом что абстрактно он, конечно же, желал брату личного счастья и беспокоился тем, что у того не было нормальных длительных отношений с какой-нибудь славной девушкой, или пусть даже не самой славной, или вообще, с кем бы то было. Но от вида его припухших губ и осоловелых глаз у Нейтана поднималась волна протеста.
О, нет. Пусть это остаётся вне поля его зрения, ему было бы достаточно знать, что у Пита с этим всё в порядке, чёрт бы его побрал, почему его вообще должно это интересовать, что вообще творится с его мозгом, он уже вырубится когда-нибудь или нет?!
Простонав, Нейтан откинулся на спинку сиденья и, помассировав глаза, виски и шею, попытался всё-таки подремать. Мозг показал ему кукиш, и отправил дальше строить грандиозные планы по «обольщению» Линдермана и бегать от навязчивых мыслей о растрёпанном и упрямом брате.
* *
Мыслительный процесс отключился ближе к вечеру – вскоре после того, как Нейтана известили о том, что «мистер Линдерман занят и не сможет сегодня встретиться», и того, как в холле отеля (где для него был забронирован номер) он столкнулся с обворожительной блондинкой, оказавшейся к тому же весьма лёгкой и остроумной собеседницей.
Её звали Ники и она представляла собой сногсшибательную смесь порочной грации и невинных глаз.
Невинных и ясных, как у Питера, чтоб его.
Это был последний раз в тот день, когда Нейтан вспоминал брата. О Хайди ему напомнила сама Ники, когда, уже в его номере, за бокалом шампанского, спросила, женат ли он и счастлив ли в браке. И только он мог, не смутившись ни на секунду и не сбавляя градуса флирта ни во взгляде, ни в улыбке, искренне ответить не просто «да», а «да, очень».
И уже через несколько секунд, облизнув изнутри свои губы, потянуться к ней за поцелуем.
В браке он не позволял себе тех подвигов, что успел насовершать в молодости, да и потребности таковой в последние годы не возникало, его полностью устраивала супружеская жизнь. Но сейчас ничто не останавливало его на пути к измене. После всех этих последних месяцев, прошедших после аварии… ему это было необходимо. Он вдали от дома, об этом никто не узнает, а, значит, и не пострадает, Ники, кажется, прекрасно осознаёт сиюминутность происходящего, и между ними на самом деле вспыхнуло нечто, жаждущее продолжения. Эта ночь, как и весь их удивительный вечерний разговор, будет очень честной.
Она сначала чего-то испугалась и, сумев оторваться от губ уже поплывшего и от этого ещё более пленительного «собеседника», ушла, оставив того допивать остатки шампанского в бокале и смотреть через окно во всю стену на ночной Вегас. Представляющего, как он парит над пустыней, и, наконец-то, совершенно опустошённого от каких бы то ни было мыслей.
Нейтан успел собраться в душ, снять галстук и расстегнуть рубашку, когда Ники вернулась.
В её взгляде больше не было невинности, но его сейчас это волновало меньше всего.
Привыкший доминировать, он вполне мог побыть и послушным вкусным мальчиком, пока всё развивалось по устраивающему его сценарию. А если что – то он всегда умел красиво вернуть поводья в свои руки.
Впрочем, в этот раз этого не потребовалось…
Какими бы разительными ни были перемены, случившиеся с Ники, они его полностью устроили.
Та ночь была восхитительной.
* *
А утром его похитили.
Кажется, он начал привыкать к сумасшествию окружающего мира, потому что чем-то другим было сложно объяснить его спокойствие. Он даже не испугался, несмотря на очевидные преимущества похитителей перед ним в виде наличия оружия.
Он разозлился.
И улетел.
Как был – в одних пижамных штанах, посреди пустыни на какой-то базе, загнанный в угол высоким очкариком с пистолетом в руках и чёрным парнем со странным взглядом.
Подобрался, словно для борьбы, и пулей взлетел в небо.
Но долго летать не стал.
Остыв от гнева, приметил на земле маленькое кафе и «приземлился».
А вернувшись в Лас-Вегас узнал, что последняя чудесная ночь была одной большой подставой со стороны Линдермана. Ники вынудили на это шантажом, но это уже не имело никакого значения. Нейтан умел отрезать даже то, что успело разбередить сердце.
Отлично, хорошо повеселились, детка, этой ночью каждый получил своё.
Но мистер Линдерман своего послушного вкусного мальчика не получит.
Пора домой.
* *
Представительница отеля фальшиво улыбнулась навстречу Нейтану:
– Ваши люди беспокоились о вас, мистер Петрелли. Всё в порядке?
Дилетантка.
Нейтан потуже «застегнул» свой скафандр и врубил режим супермена на полную катушку.
– Всё отлично. Но не могу сказать, что я доволен тем, как обеспечивается безопасность.
– Приношу глубочайшие извинения от имени отеля. Ваше пребывание здесь за наш счёт.
Непринуждённо засунув в карманы руки и направившись к выходу, он мимоходом заметил:
– Вообще-то мне интересно, что будет с той пленкой.
– Будем рады, если за услугу вы отплатите нам услугой, – с лёгкостью приняв новый оборот разговора, проворковала его собеседница, не отстающая от его широкого шага.
– Или что? – Нейтан остановился, заинтриговано посмотрев на неё.
– Человека, строящего избирательную компанию на признании семейных ценностей, эта плёнка может скомпрометировать, – торжествующе и с удовольствием озвучила она, – особенно, когда у него есть жена.
– С другой стороны, грош цена этой пленке, если я не выиграю, – медленно, словно только что подумав об этом, заметил Нейтан и иронично изогнул губы, – почему бы вам просто не выдать мне четыре миллиона, чтобы я вылетел в Нью-Йорк? И потратил их, – наглое очарование, нарисовавшееся на его лице, сшибало с ног.
– Мы договаривались о двух! Это и так немало! – умильность и предупредительность спали с лица администратора, будто никогда там и не были.
– Да, я тоже так считал, – до неприличия жизнерадостно согласился он, – а потом подумал: стоп, для Линдермана очень важно, чтобы я был избран, коль скоро он прибегает к подобным трюкам. Два миллиона долларов делают меня карманным кандидатом. Четыре миллиона делают меня конгрессменом!
И, одарив её напоследок самой искренней и самой сияющей в мире улыбкой – пусть учится! – Нейтан покинул это место, надеясь, что больше ему никогда не понадобится здесь бывать.
====== 21 ======
Утренний визит брата расстроил Питера.
Мало того, что тот обвинил его в сговоре с Сурешем, которого он и в глаза-то ни разу не видел, так ещё и фактически попросил его исчезнуть из поля зрения.
На время, ну конечно.
И конверт с деньгами сунул.
В качестве оплаты за самоустранение? В качестве извинения за вчерашнее? В качестве помощи в поисках ответов на вопросы, волнующих Питера?
Спасибо, не надо, сам разберётся, не маленький.
Вам ответы – нам выборы?
Вот и пускай катится со своими выборами, куда хочет. И деньги пусть потратит на очередную пресс-конференцию или заказную статью. О важности семьи в его жизни.
И что это было, когда тот увидел в приоткрытую дверь Симон? Закатил глаза, и чуть ли не передёрнувшись, отвернулся?
Вот что это вообще было?!
Только одна польза была от визита Нейтана.
Теперь Питер знал, как ему найти Суреша.
Надо только загнать поглубже в памяти тот разговор с братом на крыше, и всё, что переполняло тогда их обоих. Совершенно точно обоих, в этом Питер не сомневался ни секунды. Как и в умении брата прятать «мешающие» ему чувства за тридцать три заслона.
Вот бы и ему так уметь.
Прятать и доставать их только в экстренных случаях, когда друг без друга совсем никак. И чтобы ещё при этом умудряться продолжать верить в их искренность и особенность.
Как Нейтан верит?
Что чувствует, когда при всех называет его умалишённым?
И как Питеру научиться так же – говорить одно, а испытывать другое?
И надо ли?…
А то ведь страшно когда-нибудь не суметь вспомнить, зачем ему вообще в его жизни нужен брат.
Неужели Нейтан не боится?
Неужели ни капельки не боится?…
* *
Вот бы всегда заранее знать, куда тебя выведет выбранная тобою дорога. Найдёшь ли ты в конце то, к чему стремился, донесёшь ли в целости и сохранности саму мечту, или, обретя искомое, будешь опустошённо взирать на него, чувствуя, что нечто самое главное ты или оставил позади или с самого начала определял неправильно.
Не все дороги прямые.
Не все добрые советчики указывают верное направление.
Не вся боль тормозит, некоторая только пришпоривает.
Можно выйти с кем-то в одном направлении, а прийти к разному итогу.
А можно выбрать абсолютно разные дороги, и однажды встретиться лицом к лицу – около мечты, оказавшейся одной и той же для обоих.
* *
У братьев Петрелли разным было всё: цели, направления, способы, которыми они передвигались.
Нейтан, боящийся чувств, как огня, теряющийся, когда они овладевали им настолько, что начинали диктовать действия, нещадно утрамбовывал их как можно глубже и следовал только доводам рассудка и демонстрируемой силы.
Питер, утрачивающий опору, когда люди или обстоятельства начинали насильно загонять его в рамки, соответствующие чему-то разумному, но противоречащие его собственным, пусть и нерациональным на первый взгляд, ощущениям, успокаивался и верил в истинность пути, только когда шёл за интуицией.
Нейтан всегда хотел быть лучшим, и никогда – необычным. Уже полгода зная, что умеет летать, принимать этот факт он начал лишь после того, как чуть не погиб его брат, и чуть не похитили его самого. Но, даже начиная это контролировать и применять, даже позволяя себе порой об этом задумываться, ему по-прежнему до жути было от этого не по себе.
Питер всегда чувствовал свою особенность, но понять её смог только сейчас: он может повторять чудеса за кем-то другим. Он смог взлететь, когда рядом был брат. И нарисовать будущее после общения с Айзеком. Перениматель. Эмпат. Кроме умения видеть сны-предсказания, он изначально сам ничего не мог, но мчался вперёд за отгадками, цепляясь за каждого, кто мог ему помочь, мечтая понять, желая контролировать, чувствуя необходимость использовать ради чего-то важного.
Время ускоряло свой ход, не слишком стремительно, но постоянно и необратимо – это чувствовали они оба. Где-то в этом месте и в это время пора было переходить с шага на бег, с ожидания удачных моментов – на абсолютную личную активность.
Если не ты – то никто.
Если не сейчас – то уже никогда.
И рухнет не только твой личный мир. Всё вокруг может не устоять.
Были ли на то причины свыше, или это были случайные проделки судьбы, а, может, цели братьев были ближе друг к другу, чем они сами это предполагали, но, разойдясь в разные стороны, они то и дело пересекали одни и те же тропы, встречали одних и тех людей, вставали перед одними и теми же препятствиями.
Им обоим были выдвинуты практически одинаковые условия, хотя почти всегда то, что для одного представлялось подмогой, для второго казалось подножкой.
Судьба предпочитала выдерживать баланс.
* *
Учёный по имени Суреш умолял о разговоре отворачивающегося от него Нейтана, но уже через несколько часов не желал верить Питеру, уверяющему в наличие у него способностей, но не сумевшему их продемонстрировать.
Японец по имени Хиро, улыбчивый и дружелюбный, встретился Нейтану в забытой богом забегаловке на краю земли, когда тот в одних пижамных штанах ожидал, когда за ним из Вегаса приедут его люди. Хиро жизнерадостно поведал Нейтану, что видел, как тот прилетел с неба, а также о том, что сам он тоже не простак и умеет влиять на пространство и время. Дело бы кончилось тем, что, дождавшись машину, Нейтан бы оставил этого чудака здесь, но убеждения последнего в том, что в будущем, которое он видел, на выборах победил именно Петрелли, вызвали у Нейтана приступ вежливости, и он согласился подвезти странного японца до города. По крайней мере, тот был забавный, с радостью нацепил значок «голосуйте за Петрелли», и когда Нейтан морщился на особо громкие возгласы, послушно и заговорщицки снижал тон.
Этот же японец Хиро, с осунувшимся лицом и безжизненным взглядом, прибывший из будущего, сообщил ошарашенному Питеру, что тот должен спасти некую девушку-чирлидера, а найти её ему поможет Айзек. И – увидев ответное недоверие – устало добавил, что будущий Питер много раз говорил ему, каким потерянным себя чувствовал до того, как всё это началось. Что всё, что сейчас происходит – это то, чего нынешний Питер всегда ждал. Что это его шанс оказаться вовремя там, где нужно.
Что это его шанс спасти мир.
Бывший или ещё не очень бывший парень Симон, а также действующий наркоман, Айзек не слишком желал помогать Питеру. Тот факт, что последний увёл у него девушку, не слишком улучшал взаимопонимание. Но картины посмотреть позволил.
Почти на всех них была белокурая девчушка. Испуганная, от чего-то убегающая, в форме команды поддержки. На одном из рисунков был сам Питер. На другом – какая-то непонятная тень. И все они явно укладывались в одну связанную историю – Питер выстроил их в логическом порядке – окончание которой полыхало на полу гигантским взрывом, сметающим с лица земли Нью-Йорк.
Но одна из картин, которая могла бы дать ответ, где искать девушку, была незакончена.
Не дождавшись помощи от Айзека, хотя и проникшегося реальностью грядущей катастрофы, но не умеющего рисовать будущее без наркотиков, Питер, как наяву вдруг увидевший перед глазами недостающий фрагмент общей цепочки, взялся за кисть и закончил картину сам.
Но там не оказалось новых подсказок…
Весь низ полотна был залит красной краской, посреди которой с мёртвым лицом лежала девушка-чирлидер.
Питер уже готов был отчаяться, когда понял, что не хватает ещё одной картины.
Айзек вспомнил, что она действительно была, но что именно на ней было изображено, не помнил.
Её забрала для продажи Симон.
Отец Симон, Чарльз Дево, умер у себя в постели, в пентхаусе на Манхеттене.
Перед самой смертью он во сне облетел весь мир, но это был мир, который он не узнал. Землю наполняла боль, и каждый был сам по себе. Он испугался за человечество и за своих близких, но Питер, который был в этом сне рядом с ним, сказал ему, что всё обойдётся. Что есть люди, которым не всё равно и что он поможет спасти землю.
После этого Чарльз Дево ненадолго пришёл в сознание, пересказал этот сон дочери и спокойно отошёл в мир, в котором уже никому не требовалось спасение.
Его слова были так похожи на то, что обычно говорил Питер, и на последние сообщения, которые тот оставил на автоответчике – о картине Айзека, и что она может помочь спасти землю…
В это всё не хотелось верить, но не верить было ещё страшнее, и Симон рассказала Питеру о судьбе картины.
Её выкупил мистер Линдерман.
Высокий тип в очках, любящий разгуливать с чёрным гаитянином и время от времени направляющий свой пистолет на людей, имеющих те или иные способности, и похищающий их, носил имя Ной Беннет и имел жену, сына и приёмную несовершеннолетнюю дочь Клер. Семью свою он любил и, как бы это иногда ни противоречило его нестандартной «работе», защищал всеми правдами, но чаще неправдами.
Больше всего на свете он боялся дня, когда однажды в списке заказа увидит имя своей дочери.
Нет, он не убивал людей из этого списка, но их жизни после встречи с ним почти никогда не оставались прежними.
Слоган «спасёшь чирлидера – спасёшь мир», настиг его ушей вскоре после того, как его впервые услышал Питер.
То, чего Ной так боялся, подошло вплотную.
Его дочь имела белокурые волосы и небольшой личный секрет: у неё была способность к регенерации, она могла восстанавливаться после любых повреждений.
А ещё она состояла в школьной команде поддержки.
* *
И снова дорога выводила Питера к Нейтану.
Это было не так легко.
После всех речей, конвертов и просьб исчезнуть с горизонта, внутри его сердца не то чтобы засела обида, но образовалось некоторое уплотнение, впитывающее в себя всё, что касалось брата, не растворяющее, но собирающее в одно место и не дающее спонтанно выбираться наружу. Чтобы не слишком чувствовать и не очень отвлекаться. Он научился этому у самого Нейтана. Ему очень хотелось доказать, что он со всем справится сам.
Но, в конце концов, не использовать буквально падающие в руки шансы из-за нежелания показаться слабым – это ещё большая слабость.
Так что настала его очередь нанести брату визит.
Если кто и имел наилучший доступ к Линдерману – так это Нейтан.
====== 22 ======
– Питер, рад тебя видеть! Молодец, что заехал! – выбравшись из-за стола, и обняв недоумённо озирающегося брата, Нейтан увлёк его с террасы в сторону дома.
Да хранит Господь всю его семью: Пита, всегда умеющего появится в «нужный» момент – и инициативную маму, практически хитростью заманившую старшего сына в действо под названием «традиционный семейный бранч», коих у них отродясь не было, разыгранное для известного и ушлого представителя Нью-Йорк Джорнал, по имени Оливер.
Это и так походило на безумное чаепитие, несмотря на общую внешнюю чинность, а уж с приходом Питера всё и вовсе грозило превратиться в цирк.
Закрывая брата своей широкой спиной и заводя в большую гостиную, Нейтан предостерег его:
– Что бы тебя ни привело, сейчас не время!
– Чарльз Дево умер сегодня утром…
Контраст серьёзности этого известия по сравнению с разыгрываемым на террасе спектаклем, приглушил нервность Нейтана.
– Сожалею, – ему действительно было жаль. И Чарльза, тот запомнился ему славным человеком, и Питера, который в последнее время был к нему гораздо ближе, – ты был с ним?
– Нет, не был…, я бросил работу, чтобы разобраться, что происходит с нами.
– Пит… прекрати бредить об особом даре, – устало попросил Нейтан
– Не могу! – ну как же он не понимает?! – мне нужна твоя помощь!
– У меня гость! – возмущённый ещё более неуместной, чем обычно, настойчивостью брата, Нейтан ужесточил тон и ткнул пальцем в сторону террасы, – он из Нью-Йорк Джорнал, и он готовит обо мне статью! Мне нужен один! Семейный! Бранч! С улыбками на лицах!
– То есть я не гожусь в члены твоей семьи? – завёлся Питер.
– Нет, не годишься, – ничуть не смутившись чреватостью формулировки, резко перебил Нейтан, и предупреждающе уточнил, – и если… если ты вздумал сорвать выборы…
Да начхать ему на выборы!
Его волнует совсем другое!
Отогнав приступ безнадёги, Питер умоляюще посмотрел на брата:
– Только одно… помоги достать мне одну картину. Её купил Линдерман…
– Эй-ей-ей, мы не хвастаемся этими семейными связями, – тихо оборвал его тот.
– Всё ясно! – он и не собирается бежать и сообщать об этом всему миру, – просто позвони ему и спроси про картину! – что в этом сложного?
– Пит…, – Нейтан весомо положил руки на плечи брата, и, для пущей значимости, придавил его самым тяжёлым из своих взглядов, – извини,… но тебе лучше уйти.
Этого с избытком должно было хватить, чтобы оставить любого, а особенно Питера, пригвождённым к месту, без всякой надежды на продолжение разговора.
Но ведь в последнее время редко что происходило как обычно.
Нейтан уже развернулся в сторону террасы, когда Питер, сменив тактику, резво обошёл его, перегородил пути к отступлению и провокационно махнул в сторону трапезничающих:
– А знаешь что? Может упорхнуть прямо отсюда? Нет? – Что, капитан Америка, не ожидал такого от младшего безропотного братца? – Эй! Я умею летать! – Игнорируя утомлённый и неподъёмный взгляд Нейтана, Питер с горящими глазами схватил его за плечи. – И ты тоже! Давай устроим показательные гонки, – он придвинулся вплотную к брату, и заговорщицки выдохнул, – полетаем вокруг статуи свободы.
– Ты не посмеешь, – с каменным лицом процедил Нейтан.
– Почему нет? – искоса прищурившись, Питер отпустил его, и, нагло улыбаясь, направился к остальной семье.
Похолодев от неприятного предчувствия, и вынужденно признавая, что на этот раз Пит уделал его по всем статьям на его же поле, Нейтан досадливо передёрнул физиономией, и упреждающе окликая брата, кинулся за ним.
* *
– Извините, Нейтан отчитывал меня за горячность, – сев за его место во главе стола, Питер задорно оглядел лица присутствующих: улыбчивое у Хайди, вопросительное у матери и заинтригованное у журналиста, и нарочито сокрушённо вздохнул, – и я пообещал держаться в рамках.
Паршивец.
Всё-таки устроил представление.
Проглотив недовольство и улыбнувшись с еле заметной кислинкой, Нейтан чуть сильнее необходимого хлопнул брата по спине:
– Рад, что ты с нами! – и опустился на соседний стул.
* *
– Лично я буду голосовать за Нейтана! – не переставая жестикулировать и между делом таскать с большого блюда виноград, Питер всего себя отдавал на предвыборное дело любимого старшего брата, – если он начнёт заботиться об избирателях, как о родном брате – то это будет интереснейший город!
Зрительный зал не очень отличался отзывчивостью, особенно Нейтан, сидящий как на мине, и мама, тоже без особой радости наблюдающая за младшим сыном, но вот журналист – он был весь внимание.
– У вас весьма необычная семья!
– Это ещё что! – радостно подхватил Питер и дерзко уставился на Нейтана.
Тот, олицетворяя собой фразу «только попробуй», припечатал его многообещающим взглядом, и на самый мизер, не заметный никому, кроме Питера, угрожающе склонил голову.
– Очень вдохновляюще, – продолжал тем временем Оливер, – однако меня удивляет, что в вашу компанию вложил средства Линдерман.
Вот оно что.
Неприятно, но предсказуемо.
Отвлёкшись от переглядок с Питером, Нейтан переключился на свой привычный режим прожженного публичного деятеля.
– И что тут удивительного? Мистер Линдерман был другом моего отца.
– То есть вы не отрицаете, что встречались в Лас-Вегасе с мафиози?
Нейтан понимающе усмехнулся:
– Вы поэтому сюда пришли?
– Я говорил с бывшим сотрудником вашей охраны, – в голосе журналиста появилась вкрадчивость (этот Петрелли – он что, думает, что эта встреча только ради давно всем известных фактов?) – и, похоже, вы там всех немного перепугали…
Не переставая улыбаться, Хайди вопросительно посмотрела на почему-то напрягшегося мужа.
– …исчезли из казино на несколько часов, и в этом…, – медленно продолжил Оливер, наслаждаясь каждым произнесённым словом и цепко отмечая эффект, произведённый ими, – …была замешана блондинка.
Наверное, часто самое страшное случается в самой простой обстановке.
Наступившая тишина была бы оглушающей, если бы не щебетание птиц в цветущем вокруг саду. От слабого приятного ветерка, разгуливающего по террасе, внезапно потянуло холодом.
Нейтан понимал, что затягивание паузы подобно смерти, но чем судорожнее он пытался что-то придумать, тем более пустыми были его мысли.
Сам виноват.
Мог бы заранее придумать хоть какую-то отговорку! Но он и представить не мог, что эта его история выплывет на поверхность!
Не сдаваясь, он открыл рот, надеясь, что слова – хоть какие-нибудь уже! – сами придут на язык, когда справа от него раздался растерявший вдруг всю свою былую весёлость голос Питера:
– Ничего, Нейтан… можешь рассказать.
Не зная, пугаться или радоваться, тот осторожно подхватил брошенный ему круг, общими фразами что-то там начиная говорить в ответ, но Питер, словно человек, только что решившийся на что-то тяжёлое и нуждающийся в том, чтобы один раз начав – дойти до конца, озвучить всё самому, снова его перебил:
– Вы… вы, конечно, наслышаны о моих проблемах с психикой… – с отчаянной решимостью произнёс он, опустив глаза, и всем своим видом выражая внутреннюю борьбу.
Удивлённый Оливер мысленно подобрался – ещё бы, то полускандальное заявление сложно было пропустить мимо – и приготовился внимать новым подробностям жизни младшего брата мистера Петрелли. Он уже понял, что Питер, несмотря на полное отсутствие информации о себе, ввиду полной непричастности к политическим делам брата, являлся куда более значимой, чем это можно было бы предположить, фигурой в жизни последнего.
– Из-за этого мне даже пришлось бросить работу. И мой брат…, – Питер поднял на Нейтана такой светлый и вдохновенный взгляд, что тому стало не по себе, – по сути… он спас мне жизнь… убедил меня принять помощь, в которой я нуждался.
Как много противоречивых чувств можно испытывать, оказывается, в одну секунду к одному человеку.
Посрамленный и благодарный, возмущённый и восхищённый, всё ещё напряжённый, но уже чувствующий, что пропасть позади, Нейтан пристально смотрел на брата, уже не пытаясь подхватить его историю, но не упуская из неё ни одной детали.
– Рядом с Лас-Вегасом находится одна частная клиника… Нейтан ездил туда, чтобы поговорить с врачом. Женщиной-врачом. Я взял с него слово, что об этом никто не узнает, даже семья… но сейчас… мне всё равно…
Голос Питера почти не изменился, то же смирение, та же приглушённость, но Нейтан не мог не уловить зыбкий переход от игры к откровенности, и последняя фраза полоснула его особенно сильно. Эта часть выступления явно была лично для него.
– Я не хотел ничего говорить, не обсудив это с тобой, – вернулся он, наконец, к жизни, во всём своём самоуверенном, чуть было не потерянном, обличье.
– Вот видите, какой он? – указал на него Питер, предлагая всем присутствующим занести это беспрецедентное благородство в анналы семейной и не только семейной истории, – даже посреди избирательной компании находит время, чтобы помочь заблудшему брату…
И пока все смотрели на Нейтана, позволил тени укора промелькнуть на своём лице, исключительно для брата, чьи глаза в тот миг были единственными обращёнными на него.
Хайди могла бы засомневаться в собственном муже, но Питеру она не поверить не могла.
Оливер слегка жалел о развенчанной истории с блондинкой, но сюжет с маленькой тёмной тайной младшего брата тоже был неплох.
Благодарность во всём облике Питера, поддержка на лице Нейтана – первый ряд зрительного зала остался доволен.
Мать не могла ими налюбоваться, олицетворяя собой молчаливую гордость – это была её стихия, и её сыновья, и ей не нужно было читать либретто, чтобы понимать разыгранное.
Питер был потрясающ! Она определённо его недооценивала! Нейтан мог бы поменьше совершить ошибок в Вегасе, и пораньше прийти сегодня в себя, но, в конце концов, он всё-таки собрался.
Так что эту рыбу Оливер проглотил вместе с крючком.
Обед удался на славу.
* *
И всё-таки Хайди спрашивала потом у него.
Про Питера, про клинику.
Смотрела снизу вверх из своего инвалидного кресла и спрашивала, правда ли это, а глазами умоляла дать ей надежду – на то, что когда-нибудь у них будет всё, как прежде; и причину – для того, чтобы продолжать бороться за возможность ходить.
А он слушал, смотрел на неё и понимал, что даже если бы в её голосе не было мольбы, даже если бы она стояла перед ним на своих ногах – это не изменило бы его ответ.
Он дал ей эту надежду.
Ласково улыбнулся, глядя в глаза, и солгал.
Последнее, в чём сейчас нуждалась его жена, так это в объяснениях, почему её мужу так была необходима ночь с кем-то, к кому он не испытывал чувства вины.
====== 23 ======
Долг перед Питером неожиданно оказался несоизмеримо тяжелее долга перед мистером Линдерманом, и Нейтан, хоть и скрипя зубами, но в тот же день совершил этот обмен.
Позвонил последнему, посетовал на странную привязанность брата к некой картине, вложив в свой голос максимальную дозу пренебрежения к этому неловкому обстоятельству, и, словно извиняясь за свою собственную странную привязанность – к семейным узам – поинтересовался, нельзя ли где-нибудь эту картину посмотреть.
Трубку положил с плюс одним долгом Линдерману и пониманием, что сегодня предстоит ещё один разговор, в чём-то ещё более тяжёлый, чем все сегодняшние беседы вместе взятые, но без которого он не уснёт.
И мистер Петрелли, о чьём благородстве где-то сейчас строчилась статья, сменил пиджак на куртку и на ночь глядя отправился к брату.
Была его очередь делать ход, хотя в том, что Питер сделал бы для него всё, что мог и просто так – он не сомневался.
Но он также не сомневался в том, что без дополнительной стимуляции в виде желания получить картину питеровское «всё, что могу» вряд ли бы обогатилось таким актёрским перфомансом. Это было ещё одной строкой в списке вещей, настораживающих Нейтана, где подавляющая часть и так прямо или косвенно была связана с братом. Было в одержимости того каким-то рисунком что-то ненормальное, заставляющее исключительно прагматичного Нейтана прислушиваться к своему атрофированному внутреннему чутью, утверждающему, что вся эта беготня его брата – она не к добру.
Он готов был ему помочь, но не хотел случайно этой же помощью его и подставить.
Ибо, насколько он знал своего брата, тот часто не ведал, что творил.
Вечно, с самого детства, тот если бежал сломя голову куда-то, то не глядел ни под ноги, ни по сторонам, оставляя зрителей замирать с вздрагивающим сердцем и выдыхать только в конце, когда он добирался до своей цели. То, что при этом Пит оказывался целым и невредимым, а единственным ущербом был лишь стресс окружающих, всегда казалось лишь счастливой случайностью, и нисколько не уменьшало тревоги брата ни на пятый, ни на десятый такой благополучный раз. Наоборот, зачем-то приплетая сюда теорию вероятности, Нейтан только копил свой страх и с каждым новым походом Питера за мечтами напрягался всё больше. И если в детстве брат ограничивался побегами в соседний парк и спасением не всегда безобидных животных, то нынешние его поиски ответов грозили переполнить копилку Нейтана в самом ближайшем будущем.
