Текст книги "Степени (СИ)"
Автор книги: KoSmonavtka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 54 страниц)
Сталкивались – обтирались бортами – и разбегались с обновлённым ощущением своих предназначений.
* *
Но в основном их жизни сейчас протекали параллельно.
Питер спокойно поступил, спокойно учился, и даже родителям противостоял вполне мирно, умудряясь умещать в себе прежнего младшего примерного сына, искренне любящего маму и папу, и всегда готового поболтать с ними при встрече на не скользкие темы – и упрямца, чересчур увлекающегося разной «идеалистической чушью», и готового вспыхнуть от любых нападок на неё.
У Нейтана, когда он демобилизовался, напротив, всё завертелось. Война придала ему ещё больше внутренней уверенности – там он точно знал, что правильно, а что нет. Он сам принимал решения – в том числе и за чужие жизни, не оглядываясь при этом ни на какие другие авторитеты – и эти решения почти всегда оказывались верными. Ему теперь казалось, что он лучше понимает отца. Тот по-прежнему оставался для него мерилом действий и поступков, но уже не каждого мелкого шага, а чего-то большего, глобального, в том, в чём у сына не было собственного опыта.
И он закончил юридический.
Он стал помощником прокурора.
И он женился.
Хайди была чудесной. Милой, красивой, здравомыслящей. Нейтан выбрал её, потому что пришла пора вступать в брак, а она, по счастливой случайности или повелению отца – почти неважно – оказалась рядом. В нужное время, в нужном месте, и именно такая, какая была ему нужна. Пожара не было, но ему он и не был нужен, Нейтан скорее испугался бы его, памятуя об истории прошлых лет. К жене же он с самого начала относился с большой нежностью и уважением, принимая её как достойную спутницу на своём большом амбициозном пути. Она платила ему тем же. Все были довольны. С детьми затягивать не стали, и вскоре в их семье с разницей в два года появились два славных мальчугана, Монти и Саймон, которым он стал совсем не таким отцом, каким был его собственный. Может быть, не лучшим, но зато они точно знали, что он любит их безо всяких условий. Хайди расцветала, становясь по-настоящему эффектной женщиной, и Нейтан гордился своей семьёй, с облегчением думая о том, какое счастье, что их минуют любые бури, и с каждым годом уверяясь, что страсть скорее разрушитель отношений, нежели её катализатор. Без страсти было спокойнее, в её отсутствие он чувствовал себя неуязвимым.
Карьера тоже двигалась по нарастающей. На новой должности Нейтан нашёл себе новую войну, в которой также учился принимать важные решения, брать ответственность не только за себя, но и за других, и при этом оставаться верным своим целям и принципам. Хотя последние как раз и добавляли порой проблемы, когда вдруг оказывалось, что нередко ради большого благого дела необходимо закрыть глаза на какое-нибудь маленькое и плохое, но Нейтан почти всегда умудрялся обходить подобные скользкие моменты. Он не боялся ни «некрасивых» дел, ни влиятельных соперников. Зарекомендовав себя ярым поборником справедливости и обладая блестящим ораторским талантом, он скоро стал актуальным персонажем на околополитической сцене.
Помимо семьи и карьеры он обзавёлся способностью выглядеть значимо и элегантно, засунув руки в карманы брюк, а также перстнем, который терпеть не мог его младший брат.
На вопрос о подражании отцу лишь снисходительно усмехался.
Питер примирялся с его растущим высокомерием только потому, что видел, что для того справедливость действительно была делом принципа – как он её видел, как понимал, веря в торжество закона и силу государства – и продолжала таковой оставаться, не прогибаясь ни под чужие указки, ни под первые шаги к власти.
Нейтан мирился с причудами брата, потому что, несмотря на кажущуюся несерьёзность и непрекращающийся антиродительский бунт, тот делал немалые успехи в университете, и слыл незаурядным студентом – Нейтан тайно вентилировал обстановку.
Нейтан желал миром править.
Питер мечтал мир лечить.
Нейтан стремился вознестись над людьми, чтобы сверху иметь возможность лучше всё видеть и на всё влиять, а Питер хотел пробраться в самый центр, чтобы самому распутать всё по ниточке.
Нейтану было всё понятно в своей судьбе, он думал, говорил, шёл и делал.
Питер изводился смутными потребностями, желанием понять и совершить то важное, что сможет сделать только он – но он не знал, что именно, и от этого страдал.
Нейтан знал все ответы, Питер отчаянно их искал.
Нейтан увеличивал число знакомств и вширь и вглубь, несмотря на свой растущий цинизм. Питер снова стал одиночкой, несмотря на эмпатию и открытость.
Питер, кажется, не взрослел, Нейтан как будто забирал его года.
Питер по-прежнему боготворил старшего брата.
Нейтан всё также любил младшего.
Вопреки всему.
* *
В открытую Питер не позволял вмешиваться в свою жизнь ни брату, ни родителям. Единственное, в чём он принял помощь Нейтана – это обретение собственной квартиры. После родительских хором она могла бы кому-то показаться убогой, но Питера этот контраст вдохновлял – это были его плюс десять пунктов к свободе. Между ним и семьёй установились негласные правила: те ни делами, ни разговорами более не затрагивают его выбор образа жизни, а он, в свою очередь, соблюдает те условия и традиции, к которым его обязывает статус отпрыска семейства Петрелли.
Смотря со стороны на эти взаимные реверансы, Нейтан только незлобиво улыбался и над родителями и над братом, и мысленно хвалил себя за прозорливость: когда встал вопрос об отдельном проживании Питера, поначалу это казалось решением, в силу некоторой легкомысленности брата, чреватым всевозможными осложнениями. Родители, конечно, были против, но Нейтан их убедил и не пожалел об этом. Лишнее доказательство того, насколько хорошо он знал брата: несмотря на кажущуюся инфантильность, ошибок, присущих юности, тот не совершал.
Даже наоборот, иногда Нейтану казалось, что Питер мог бы побольше позволять себе каких-нибудь «подвигов». Но тот снова, как и в давнем детстве, стал слишком в себе. Никаких компаний, никаких сумасшествий, никаких девушек, коими Питер так грозился на выпускном. Славный, молодой, приятный всем, с кем пересекался, младший брат ни с кем не заводил сколько бы то ни было серьёзных отношений – это Нейтан тоже осторожно проверял. Ему было непонятно добровольное отшельничество брата, и отчасти принимая на себя ответственность за это – если бы он не помог с квартирой, Питер бы каждый день возвращался в дом, полный людей – привлекал брата к совместным семейным мероприятиям. Не только официальным, как это делали родители, но и именно семейным, без посторонних, в узком кругу, только он, Хайди, дети, изредка родители – и Питер. Брат исправно приходил, возился с племянниками, болтал, спорил и смеялся вместе со всеми, но никогда не оставался на ночь, и, уходя – Нейтан чувствовал это – совсем не грустил.
* *
Питеру нравилась семья брата, но он не чувствовал себя её частью. Это было из другой жизни Нейтана – той, где тот был королём бала, человеком-фотографией, капитаном Америка; где были армия, карьера и отец-бог. Где всё было расставлено по своим специальным местам, но гармонично вписывающего места для младшего брата – не было, слишком уж тот выбивался из общей картины.
Но как бы далеко Питер от этой картины не уходил в своих метаниях, его присутствие в жизни Нейтана было не обсуждаемым фактором, и за это он был очень благодарен брату. Он знал, как и двадцать лет назад, что бы ни случилось, тот примет его любым, подхватит, если он начнёт падать, подскажет, если будут нужны слова, и промолчит, когда будут нужны только объятья.
Иногда Питер задумывался, а знает ли Хайди того Нейтана, которого знал он: сильного тем, что сам брат считал слабостями – умеющего гореть, любить и плакать. Питер не был в этом уверен. И не пытался это выяснить. Насколько он мог судить со стороны, брат и его жена были весьма удовлетворены и горды тем, что имели.
К Хайди Питер относился с большой симпатией, очевидно взаимной, но, возможно в силу обстоятельств, они не были хоть сколько-то близки.
Они и познакомились-то, фактически, уже перед самой свадьбой. Нейтан будто спохватился, что одного «познакомься, это моя невеста» будет недостаточно, и устроил ужин в ресторане для троих. Позвонил внеурочно, пригласил, и в конце буркнул что-то типа: «и оденься поприличнее, чтоб без этих твоих капюшонов». Пит, естественно, не остался в долгу, – «ну да, а запонки размером с булыжник – это верх стиля!» – но на встречу с радостью согласился.
Он помнил, что в тот вечер из них троих Нейтан был самым взволнованным – его это тогда очень развеселило. Волнения были напрасны: Питер был идеальным младшим братом, Хайди была идеальной будущей женой, все трое были хорошими и добрыми людьми и все трое знали соответствующие правила.
Только к концу ужина старший брат позволил себе расслабиться. Он пригласил Хайди на танец, и они медленно кружили посреди открытой площадки, без лишней экспрессии затмевая собой остальных, а Питер сидел и не мог оторвать от них взгляда. Наверное, брат тогда, выйдя из-за стола, оставил свои переживания ему. Иначе не объяснить то охватившее его волнение, заставляющее испытывать чувство радостной гордости за Нейтана, и какую-то непонятную тоску, пробирающуюся в эту радость тонкими змейками, неразрывно увязывающуюся с ней. Не зависть и не страх. Скорее очередной этап взросления, смирение с тем, что не всю жизнь они с братом будут друг для друга номером один.
Но то, что это была именно Хайди, успокаивало. По крайней мере, она легко приняла Питера как важную часть жизни своего будущего мужа.
* *
Мальчишник Нейтан устроил чисто номинальный. По сути, это был обычный приём в доме родителей, за исключением того, что на нём присутствовала лишь мужская часть его с отцом круга знакомств – тот даже такой повод предпочёл использовать в правильных целях, теснее сближая старшего сына с нужными людьми.
Зачем туда пригласили его, Питер не очень понял.
Он простоял в стороне почти весь вечер, и несколько раз порывался уйти, но Нейтан всякий раз предрекал его маневр и перехватывал у самой двери, уговаривая сначала «ещё немного побыть приличным младшим братом», а под конец, кажется, будучи уже несколько выпившим – «не оставлять его тут одного». Это заставило Питера улыбнуться, и после этой фразы он больше не предпринимал попыток к бегству.
Потом, уже заполночь, они забурились в комнату Нейтана, и как когда-то очень давно сидели в темноте на полу, только теперь пили виски, и болтали ни о чём. Нейтан ворчал, что Питу ещё нет двадцати одного, но сам, когда они только поднялись, протянул ему массивный стакан и плеснул туда из принесённой наверх бутылки. Питер поддразнивал брата, убеждая его, что пьяный тот похож на мишку Тедди, и хохотал под укоризненным взглядом взъерошенного, в расстёгнутой у ворота и слегка помятой рубашке брата – с таким взглядом и в таком виде сходство определённо возрастало.
Они просидели почти до утра. Бутылка была допита быстро, и они просто тихо разговаривали, но о чём – Питер уже и забыл.
Но было хорошо…
Хорошо, что он не сбежал тогда домой.
* *
Свадьба прошла канонично.
Её видеохроники, безо всякой иронии, вполне можно было бы выставлять в какой-нибудь рекламе чего угодно: счастливой семейной жизни, свадебного агентства, цветочного салона или напитков.
Молодожены были торжественны и светлы, отец доволен, мама, кажется, готова была всплакнуть, Питер просто радовался за брата.
Накануне он видел сон, в котором все были живы и здоровы, и всё, вроде бы, было замечательно. Он не видел причин не верить в это, хотя и проснулся с тревожным настроением. Обычно он не придавал значения снам, но в этот раз всё было настолько символично, что он надолго запомнил его.
* *
Через несколько лет, поняв, что этот сон сбывается – племянники, внешний вид Хайди, карьера Нейтана – он испугался. О семье брата ему больше ничего не снилось. Но один сон, о себе, он повторялся из года в год. Ещё с детства, сколько он себя помнил. Были промежутки, порой в несколько лет, когда он про него забывал. Но потом сон снова возвращался. И в последнее время – чаще, чем обычно.
Ничего особенного.
Он стоял на краю крыши, раскинув руки, пропитываясь воздухом, чтобы полететь. Потом делал шаг – и… иногда он падал, иногда летел…
И иногда в этом сне был Нейтан.
====== Часть вторая. Степени лжи. ======
Когда Нейтан попал в аварию, Питер знал об этом.
Ещё до звонка.
Будто тот сообщил ему через много миль. Питер проснулся и уже знал, что случилось с братом.
====== 12 ======
Дело Линдермана начинало грозиться куда более масштабными проблемами, чем это казалось у истоков происходящего. С одной стороны, это было неплохо, столь громкий и многообещающий процесс для юриста любого уровня был достойным трофеем. С другой стороны, это было катастрофично, потому что Нейтан понимал: без их отца всё это никак не могло обойтись, слишком тесно были связаны интересы – финансовые и не только – его семьи и Линдермана. Более того, когда всё это закрутилось, отец сам выступил адвокатом этого мерзавца, считавшегося другом семьи.
Всё это давило и будоражило одновременно.
Получалось так, что, пойди Нейтан по заветам отца, выпестованым в нём с детства, то есть вероятность, что эти его действия самого отца и погубят. Но оставить начатое ему не позволяли ни совесть, ни гордость.
Диссонанс нарастал с каждым новым найденным фактом. Было очень сложно до конца поверить в причастность отца ко многим открывшимся нелицеприятным прецедентам, но поведение последнего практически не оставляло поводов для сомнений: он неоднократно и открытым текстом советовал сыну не активничать в этом деле, а лучше вообще передать его другому юристу.
Впереди всё отчётливее брезжило перепутье, на котором Нейтан Петрелли должен был выбирать: или его представления о чести – или отец...
На этом фоне то, что происходило в жизни младшего брата – его озабоченность невнятными высшими материями, которые нельзя было ни представить, ни намазать на хлеб – казалось Нейтану детскими играми. Это не раздражало его, как отца, который и слышать не хотел обо всём этом безобразии, но заставляло относиться к Питеру с не слишком лестным для того снисхождением, и беспокойством за его будущее.
И, кроме того, что это за профессия – медбрат?
* *
На выпускной Питера, который тот устроил в своей «каморке», отец прийти так и не соизволил.
Хотя уговаривали его всей семьёй по очереди. Кроме самого Питера, разумеется, его тихий бунт достиг своего тихого апогея, и в последнее время они с отцом уже почти не разговаривали. Наученные многолетней историей, в их отношения не вмешивались, но если мама заметно переживала, бросая порой украдкой взгляды то на одного, то на другого, то Нейтан делал вид, что ничего особенного не происходит. Ну что поделать, если Питер не тот сын, который нужен отцу, а отец – не тот, кто может понять такого сына.
И всё же Питер расстроился.
Для него это был особенный день, и если ожидать от отца, что тот его поймёт, он уже давно перестал, но на то, что хотя бы просто разделит его радость, ещё надеялся. Как Нейтан, например. Мог же тот за своей личиной харизматичного хладнокровного юриста оставаться братом, умеющим раскритиковать его в пух и прах, а потом обнять и не отпускать, пока Питер не улыбнётся.
Больше всего он боялся, что однажды щёлкнет замочек, что-то переключится в голове или сердце брата, и тот, наконец-то достигнув желаемого, станет таким, как отец.
Это было бы страшно…
Мама в тот день была особенно сентиментальна, Хайди светилась и танцевала как никогда.
Братья почти весь вечер просидели в стороне, расслабленно потягивая из бокалов вино и наблюдая за весельем, заполонившим тихую обычно квартиру.
Нейтан, конечно, не преминул в очередной раз едко проехаться по выбору профессии Питера: забота об умирающих? Он это серьёзно? Ни денег, ни карьеры – он хоть немного представляет себе своё будущее? Но портить брату вечер долгим спором не стал. Толку никакого, да и пока он рядом, Питер не пропадёт, это успокаивало. Со своими бы заботами разобраться, кажется, это будет актуальнее для всех них.
Его мысли снова потянуло в сторону последнего дела, растворяя пришедшую было беззаботность, и это не смогло ускользнуть от внимания младшего брата.
Было так легко сейчас выложить тому всё, как на духу, тем более что это касалось всей семьи.
И Нейтан не сдержался.
Мрачнея с каждой фразой, он, поддавшись на расспросы, поведал ему о происходящем. О деле и о Линдермане.
Большего и не требовалось.
Питер всё понял сам, сразу обозначив самую болезненную точку.
– Но это ударит по нашему отцу, – посерьёзнев, констатировал он.
– Я говорил ему, что он преступник, если защищает преступников, – размеренно, но упрямо возразил Нейтан, так, будто оправдывался, было видно, что эти слова он не раз прокручивал у себя в голове и сам никак не мог заставить себя в них поверить, – это шанс оправдаться, вернуть семье доброе имя.
Братья переглянулись.
Отец… Столп, стержень семьи и её защита. Всё держалось на нём. Старшему сыну было ещё шагать и шагать вперёд, младшему – со своей бы жизнью справиться. Нейтан отталкивался от отца, чтобы полететь вверх, Питер – чтобы устремиться в сторону. Для одного плюс, для другого минус, но, тем не менее, им обоим он задавал нулевой километр, точку, от которой они сами выбирали куда идти.
А ещё была мама…
И это тоже на многое влияло.
– Но он наш отец. И неважно, что он сделал. Пойдёшь против него – никогда себе не простишь, – Питер склонился к старшему брату, – никогда.
Как будто он этого не понимает… Нейтан тяжело вздохнул. Это был один из тех редких моментов в его жизни, когда он не знал, что делать. Начиная этот разговор, он хотел лишь поделиться с Питером, заранее будучи уверен в том, что так или иначе доведёт дело Линдермана до конца. Но его собственные сомнения, озвученные братом, у которого к тому же было гораздо меньше поводов любить и выгораживать отца, усилились, и начали склонять чашу весов на другую сторону.
Тем не менее, напряжение, сковывавшее его уже не первый день, немного отпустило.
И как Питеру это удаётся?
Нейтан с благодарностью посмотрел на младшего брата, вопросительно уставившегося на него своими до сих пор по-детски ясными глазами, и, поддавшись внезапному порыву, притянул к себе и поцеловал в растрёпанную макушку.
И сразу стало казаться, что, что бы ни случилось, они со всем справятся.
– Потанцуем, красавчик?
Не разнимая объятий, братья счастливо уставились на только что подошедшую сияющую Хайди. Чуть смущённо передав свой бокал Питеру, Нейтан подхватил игривый тон жены, и, подав ей руку, утянул в круг танцующих пар.
Они были такими красивыми – мечтательно улыбаясь, Питер проводил их взглядом – Нейтан, такой сильный, такой безупречный, власть и обаяние – сногсшибательный коктейль. Недаром, где бы он ни был, всегда находилась не одна пара женских глаз, затуманившихся желанием или тоской, а то и тем и другим сразу. И Хайди, лёгкая, лучащаяся жизнью, порхающая сегодня как мотылёк, не оставляющая никаким другим женщинам ни шанса.
Настолько идеальные, что таких, казалось, не бывает.
Перехватив жену за талию, Нейтан развернулся, и посмотрел из-за её плеча на брата.
На несколько секунд их взгляды пересеклись.
Всё будет хорошо.
Всё обязательно будет хорошо.
====== 13 ======
Питер влетел в больницу, судорожно ища брата, и, увидев того в комнате ожиданий, мрачного и помятого, но целого и, кажется, невредимого, кинулся к нему. Тот смотрел перед собой и практически не двигался.
Питер уже всё знал… Из телефонного звонка. Или из сна, который этот звонок прервал. Всё спуталось, обрывки приглушённых телефоном слов, фраз, видений, образов, всплывающих из уголков ещё помнящего кошмар подсознания, всё сплелось в один клубок, и всё это было так странно, и так похоже между собой, что разделить реальность и сон почти не представлялось возможным.
Машина врезалась в заграждение на полной скорости. Сам Нейтан почти не пострадал. А вот Хайди…
Питер взволнованно присел перед непривычно потерянным братом на корточки. Хотелось трогать его, заглядывать в глаза. Убедиться, что с ним всё в порядке – и физически, и морально.
– Привет… Как она?
– Оперируют уже десять часов. Что-то со спиной. С позвоночником, – в голосе Нейтана не было ни единой эмоции.
Забрав из его рук бутылку с водой, которую тот крутил в руках, не открывая, скорее всего, уже вечность, Питер устроился рядом, приобняв, желая хоть как-то поддержать. Зная брата, он не пытался разбить его безучастный вид, подозревая, что тот сейчас, возможно, только на нём и держится.
– Я должен позвонить маме… дети у неё. Можно твой телефон?
Приезд Питера выбил Нейтана из замкнутого круга мыслей, наедине с которыми он провёл последние несколько часов. Ожидание сводило с ума. А примешивающееся к этому чувство вины просто убивало.
– Да, – Питер немедленно подал ему свой мобильник, тем временем пытаясь рассмотреть рану на лбу брата, – ты не ранен?
– Нет. Меня отбросило метров на десять, – менее всего расположенный сейчас к исследованию своих царапин, Нейтан встал и отошёл в сторону, отправляя матери сообщение. Причина того, почему так вышло, что за жизнь Хайди сейчас боролись в операционной, а он рефлексирует в комнате ожиданий, подтачивала его дух, обступала со всех сторон, заставляя раз за разом возвращаться к этой мысли, хотя сам он мечтал, чтобы это оказалось бредом, результатом посттравматического шока.
– Не знаю, как это вышло, – пробормотал он себе под нос, – я мало что помню.
Последовав за ним, Питер осторожно развернул его к себе:
– Так… подожди… порез глубокий, – он уговаривающе посмотрел брату в глаза, – тебе надо прилечь.
– Нет, пока не кончится операция. Я буду сидеть здесь.
По-прежнему не даваясь ему в руки, только что просидевший без движения не один час, Нейтан принялся разминать затёкшую шею.
– Ты запомнил машину? – желая разобраться в том, что произошло, спросил Питер.
Закруженный многочасовым перетиранием в мыслях причин и последствий аварии, находящийся в прострации, от этой фразы Нейтан словно уткнулся в выросшую перед ним стену.
– Что? – ошарашено переспросил он.
– В аварии…, – Питер, не имея намерения ни скрывать свой сон, ни отступать от выяснения произошедшего, подтверждая свои слова осторожным кивком, упрямо вперился в брата.
Нейтана охолонуло.
Как будто ему не хватало тех странностей, которые уже произошли.
Почему? Ну почему всё не могло быть проще? Так, чтобы можно было взять, разложить на этапы и постепенно решить. Почему дело Линдермана оказалось настолько связанным с отцом? Почему так случилось, что Нейтан жив, а Хайди почти половину суток спасают в операционной? Почему он отчётливо помнит, как видел сверху сминающуюся в груду металлолома машину, пустое водительское кресло, на котором ещё несколько секунд назад сидел он сам, и Хайди, с ужасом смотрящую перед собой и кричащую в пустоту его имя? И, в конце концов, почему, откуда Питер мог узнать, что причиной аварии была преследующая их машина? Это всё не подчинялось никаким правилам, никакой логике, и, следовательно, только больше всё усугубляло!
Он оглянулся, убедившись, что их никто не слышит.
– Кто тебе это сказал?
Питер пожал плечами.
– Кто. Тебе. Это. Сказал.
– Мне… это снилось, когда ты позвонил, – часто заморгав, но не отводя глаз, ответил Питер.
– Моя жена при смерти, а ты… о каких-то снах…, – Нейтан грубовато похлопал его по шее, и, раздражённо облизнув губы, отошёл в сторону, – отлично.
– Но ведь была другая машина! Так? – не отступаясь, Питер снова обошёл брата и, сжав его за плечи, вопросительно заглянул в глаза, – Нейтан!
Тот угрюмо уставился на него.
– Была? – не сдавался Питер.
Господи, да что он сейчас теряет… Не важно, откуда Питер это знает, важно, что он один из немногих, с кем можно всем этим поделиться.
И Нейтан сдался. Вся усталость от ожидания и страха, которую он сдерживал, нахлынула от него, смыв с лица бесстрастность, а из глаз – стальной блеск. Стараясь всё-таки держать себя в руках, он позволил себе чуть более глубокий вдох.
– Да, – с трудом переведя дыхание, он сглотнул, и совсем уже дрогнувшим голосом добавил, – это люди Линдермана… видимо, узнали о планах прокурора.
Сначала лишь немного позволив себе подпустить поближе эмоции, Нейтан сам не заметил, как каждое слово, из тех, что он уже миллион раз проговорил про себя, сейчас, произнесённое вслух, подбрасывает дров в топку ярости, ненависти к Линдерману, так тщательно скрываемой ранее, прикрываемой мыслями об отце и собственной профессиональной беспристрастности. И, кроме того, этой злостью так легко было прикрыть боль, почуявшую добычу, и заставляющую что-то колоть в груди.
– Сам виноват, как я мог всерьёз связаться!
– Эй, эй! Смотри на меня! – не давая уйти разошедшемуся брату, Питер почти силой снова развернул его к себе, – смотри на меня! Это не твоя вина! Это вина отца! И ты знаешь, что это ещё не конец!
Послушно замерев на месте и внимая горячей защите Питера, Нейтан вдруг точно понял, что на один вопрос он всё-таки нашёл сегодня ответ. Единственно верный, единственно возможный, как и должно было быть.
– Если… я соглашусь вести это дело… ты дашь показания? – едва касаясь груди брата, словно боясь спугнуть его, медленно, тщательно проговаривая слова, спросил он.
Переживание на лице Питера сменилось решимостью. Он торжественно положил ему на плечи руки, касаясь испачканного в крови ворота рубашки, и без капли сомнений подтвердил:
– Да.
– Против своего отца? – с волнением уточнил Нейтан.
Но повторного ответа не дождался. Подошёл врач и отозвал его в сторону.
Операция закончилась.
Обрадованный Нейтан с надеждой устремился за ним, а Питер остался на месте, тревожно следя сквозь стеклянную перегородку за их разговором. Очень коротким разговором. Судя по всему, доктор не сообщил ничего утешительного. Воодушевлённый было Нейтан уже спустя мгновение выглядел так, словно собирался или взорваться сам, или взорвать всю больницу вместе с доктором.
Приди Питер чуть позже, не растормоши он брата, и тому было бы легче сейчас держать лицо. Но Питер не жалел, что завёл его. Быть может, сейчас бы тот не вёл себя, как человек без кожи, но, по крайней мере, он выглядел живым.
Резко и грубо откинув от себя руку доктора, собравшегося его утешить, отчаянно живой Нейтан через стекло нашел взглядом младшего брата.
Всё плохо, Питер… всё больно…
* *
Не стоило отцу делать вид, что он не понимает, при чём здесь Линдерман. Возможно, отцу вообще не стоило в тот день приезжать в больницу. И уж точно родителям не стоило появляться в ту минуту, когда Нейтан только узнал о результатах операции.
Это был первый и последний скандал, устроенный членами семьи Петрелли на людях.
Первые же слова отца – он лишь спросил, как Хайди – окончательно вывели Нейтана из равновесия, и, даже сквозь стекло почувствовавшему бурю, Питеру пришлось прервать только начатый разговор с доктором и нестись к ним через весь коридор, чтобы не допустить чего-то похуже словесной перепалки.
Он никогда не видел брата таким разозлённым. То ли отец не почувствовал истинного состояния своего старшего сына, то ли нарочно спровоцировал его сомнениями о причастности Линдермана к аварии, то ли Нейтану, провёдшему всю ночь в безумных размышлениях, и не было нужно много поводов для подобного поведения… Но он завёлся в считанные секунды, его буквально трясло от каждого отцовского слова и от самого его присутствия здесь, в нескольких метрах от чуть не погибшей жены. Он настолько потерял самообладание, что Питеру пришлось силой оттаскивать его от отца и, отвлекая на себя внимание, уговаривать, как ребёнка, успокоиться.
Отец почти сразу замолчал, лишь пристально глядя на старшего сына. Мама стояла в стороне, не решаясь вмешиваться.
Позволив Питеру себя увести, притихший Нейтан отвернулся от родителей, опёрся о поддерживающего его брата, и, наконец, озвучил то, что сказал ему доктор. У Хайди сломан позвоночник, и она никогда не сможет ходить.
Предостерегающе вскинув руку на эмоциональный возглас матери – не стоило заново накалять обстановку – Питер склонился к Нейтану, и, сообщив, что Хайди уже очнулась и хочет его видеть, перехватил за талию и потянул в сторону палаты. Но, вроде бы кивнув и согласившись, уже уходя, Нейтан напоследок дёрнулся из кольца рук брата к отцу, не крича, но тихо угрожая:
– Ему не поздоровится. И если ты будешь рядом, когда я его прижму, тебе тоже несдобровать.
– Ну всё… всё… пошли, – не отпускающий его, не желающий оставить его одного – из-за отца ли, или просто, чтобы брат чувствовал его присутствие – Питер снова поманил его к палате Хайди.
Сам прекрасно знающий, что значит противостоять родителям, он боялся, что для Нейтана, боготворившего отца, это крушение идеалов окажется дополнительным ударом. И он не собирался позволять стать этому последней каплей, и оставлять брата с этим один на один.
* *
В тот день Питер в последний раз на долгое время вперёд видел брата настолько открытым.
Много после Нейтан нигде не появлялся без своего невидимого скафандра, со времён юности претерпевшего немалый ряд внешних изменений, превратившись из безликой оболочки в униформу обаятельного, уверенного и неуязвимого лидера.
Даже с братом.
А может быть, особенно с ним. После того дня, в следующие полгода, даже будучи рядом, даже улыбаясь ему, даже обнимая, Нейтан не выходил из образа героя. Ему не нужны были более ни смятение, ни боль, а из всех людей именно Питеру легче всего удавалось вытащить его из защитного панциря.
И, вероятно, именно поэтому он не рассказал брату, что в ту ночь его никуда не отбрасывало.
Он сам взлетел.
За несколько секунд до столкновения. Прямо из-за руля кабриолета. Вверх. Метров на десять. Оставив Хайди в неуправляемой машине одну.
Расскажи он это Питеру, и можно было быть уверенным, что больше ничего в его жизни не будет правильно и понятно. Слова обретут плоть, призраки овеществятся, бредовые фантазии станут реальностью. А груз вины за последствия станет неподъёмным.
Нет. Лучше сделать вид, что этого вообще не было. И, по большому счёту, почему нет? Быть может это действительно лишь последствия шока.
Парадокс.
Он не желал признавать в себе сверхчеловеческие способности, но сам при этом прятался за образ супермена – сильного и борющегося со злом героя.
И он отринул, обесценил в памяти эти фантастические бредни. Замазал маркером, замотал в обрывки других событий, завалил прочими коробками, закинул на дальнюю полку, поставил метку «очень забавно». Стёр, вычеркнул, забыл. Почти. Ну, по крайней мере, отошёл, не оглядываясь. Он и без этого способен на очень многое. И что он действительно может и должен сейчас сделать, так это довести начатое до конца.
