Текст книги "Степени (СИ)"
Автор книги: KoSmonavtka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 54 страниц)
– Там сейчас холодно. Не забудь кофту.
Максимально осторожно забрав её, стараясь не коснуться пальцами руки брата, Питер тут же небрежно бросил её в общую кучу. Нейтан проследил за ней ревнивым взглядом, раздражаясь на свою реакцию на этот абсолютно безобидный жест.
Ну же! Это просто вещь, и швыряться ею – это не святотатство, это нормально, даже если вещь любимая. А ненормально – быть грёбаным фетишистом и не выпускать эту вещь из рук почти всё то время, что он провёл в этой квартире.
Месяц. Он прожил вместе с кофтой целый месяц. Он идиот.
А ещё он старший брат и должен заботиться о младшем и делать всё для того, чтобы тот был счастлив. Да, это правильно, и неважно, что у них почти не было времени на общение после возвращения Питера, но сейчас – именно сейчас – им нужно взять тайм-аут. Свыкнуться с тем, что оба живы и здоровы. Вернуться в нормальную колею, без угрозы чьим-то судьбам и чьим-то мирам.
Просто начать заново.
И Питер, несмотря на некоторую нервозность, кажется вполне довольным предстоящей поездкой. Конечно, наконец-то у него появилось время на самого себя, когда не нужно ничем жертвовать и следовать чьим-то указкам. Время просто жить. Так что не стоит ему ещё всё усложнять.
Почти без особого труда улыбнувшись, Нейтан подмигнул суетящемуся у сумки брату.
– Наверное, это очень хорошая девушка.
Тот отчего-то вздрогнул, застегнул сумку, закинул её за плечо и, подойдя к нарочито позитивному Нейтану, также нарочито жизнерадостно подтвердил.
– Замечательная, – ведь она и вправду была такая, даже необыкновенная, и совсем не заслужила того, чтобы её бросили болтаться в неосуществившемся будущем. А ещё она может помочь ему понять, что она – то, что ему нужно. Ведь он испытывал к ней нежность, целовал её, и даже строил планы о совместном будущем. Правда, он тогда находился в полном раздрае и не помнил и одного процента из своей прошлой жизни, но ведь после у него не было возможности проверить свои намерения в нормальной, благоприятной обстановке. А сейчас – есть.
Не переставая улыбаться, Нейтан медленно кивнул, подчёркивая свою полную поддержку в этом и в любых других вопросах, и сжал его плечо, коротко и немного больно.
– Найди её.
И, когда Питер был уже в дверях, не сдержавшись, добавил, всё ещё зачем-то удерживая ставшую уже совсем окаменевшей улыбку.
– Только сам не теряйся, ладно?
* *
Питер вышел из дома и, зайдя в пустынный переулок, оттолкнулся от земли и взмыл вверх. Где-то там впереди была Ирландия, и он поднимался всё выше и выше, надеясь в полёте вернуть то ощущение свободы, уверенности и счастья, которое испытывал, держась за руку брата по пути от Техаса до Нью-Йорка, но на сей раз небеса оставались глухи к его чаяньям.
Тоска, которую он должен был испытывать весь прошедший месяц, но не испытывал по причине отсутствия памяти, и которой теперь, после встречи с братом, живым и здоровым, больше не должно было быть, почему-то наполнила его сейчас одним разом. Как случается наводнение, когда после долгой засушливой погоды за один день выпадает месячная норма осадков.
Наверное, он поднялся слишком высоко. Глаза слепило, напряжённые ноздри обдавало ледяным воздухом, сжатые губы словно кололо мелкими иглами. Самым сильным, что он сейчас чувствовал в нескольких километрах от земли, был холод, и, наконец, остановившись, он окинул взглядом раскинувшийся под ним город, натянул на стиснутые ладони рукава куртки и рванул на восток.
Нейтан набрал номер Хайди, намереваясь договориться о встречах с сыновьями, и в ожидании ответа, поднёс к лицу руку, рассматривая содранную кожу на ребре ладони, разбитой о совершенно ни в чём не повинный стол минут через пять после ухода Питера.
Краем глаза уловив какое-то движение в стороне, он резко повернул голову и уставился на собственное отражение в висящем на стене зеркале. Надо же… Он уже и забыл… Но там был только он сам и никого и ничего больше: не было чувства, что за ним кто-то поглядывает, не было этого леденящего взгляда монстра из каждой зеркальной поверхности.
Он бы обрадовался этому, если бы его не снедало смутное подозрение, что из них двоих исчез именно он, а чудовище выбралось из зазеркалья и ходит теперь по земле вместо него. Ходит, рассказывает о боге, вздрагивает от прикосновений брата и пьёт содовую, которую он, Нейтан, терпеть не мог. А он умер уже давно, ещё тогда, в небе над Кирби-Плаза, оставшись зачем-то только эхом в теле и разуме кого-то чужого. Наверное, затем, чтобы ещё хоть как-то оберегать брата. От всего мира, и от этого чужого – тоже.
Гудки прекратились, и телефон отозвался холодным голосом Хайди.
Жизнь продолжалась.
* *
Ирландия всё также утопала в тумане, море облизывало скалы, звон часов на городской церквушке делил день на части, в порту царила извечная возня, работяги по-прежнему коротали вечера за уютными желтыми окнами разбросанных вдоль главной улицы пабов.
Кейтлин ничего не помнила, хозяйничала за барной стойкой и, как могла, приводила в порядок свой маленький мирок. Она скучала по Рикки и избегала каких-либо разборок. Улыбалась по вечерам клиентам, практически одним и тем же изо дня в день, в свободное время рисовала в подсобке, собирала монеты из разных стран и складывала их в шкатулку, стоящую внизу на полке под кассовым аппаратом.
Ту самую шкатулку…
Что именно произошло и как она вернулась из будущего, Питер так и не узнал, но, судя по всему, дело не обошлось без происков компании. Он разрывался между злостью за то, что это было сделано без него – и стыдом за то же самое.
Мысленные самоуверения, что он бы всё равно вернул её, раз это было возможно, утешали мало.
Признаться самому себе, что он пытается совершить эмоциональную подмену, он был не в состоянии, но то, что, наобум навязавшись сейчас Кейтлин, он обманет и её и себя, понимал.
Он был невидимкой.
Сидел за самым непопулярным столиком, а когда клиентов набилось столько, что заняли и его, перебрался в угол и просто смотрел, как Кейтлин порхает по кругу беспрестанных действий и по кирпичику выстраивает свою новую жизнь. Наверное, чему-то учился. Наверное, пытался понять, нужен ли он ей. И нужна ли ему она. Он что-то испытывал к ней, но не ощущал её ни своей возлюбленной, ни своей сестрой, ни просто кем-то близким. Там, в нём, всё ещё была чёрная дыра, и здесь, в нескольких метрах от девушки, рядом с которой он мог бы быть вероятнее, чем с кем-либо ещё, он как никогда остро чувствовал, что пока не разберётся с этой пожирающей его тенью, он никого не сможет сделать счастливым. Ему хотелось, чтобы у Кейтлин всё было хорошо, он хотел быть в этом уверен, но способен ли был стать полноценной частью этого «хорошо» – сомневался.
Она увидела его случайно, следующим утром, в той самой комнате, в которой когда-то вытирала с него кровь. В том самом укромном уголке, в котором они, бывало, целовались.
Приняла за заблудившегося в поисках туалета клиента, сначала немного испугавшись, но потом, убедившись в его безобидности, предложила кофе, и они неожиданно разговорились за столиком в пустом ещё пабе, запросто и шутливо, воскрешая в его памяти первые дни их знакомства, когда он был пуст и растерян, и мало чем отличался от новорожденного.
Благодарность и невозможность восполнить Кейтлин всё, что она для него сделала, сдавливали грудь и лишали непринуждённости. Противоречивое желание рассказать ей всё – и промолчать, оберегая её от новой боли, вспыхивало и гасло, терзая. Питер улыбался настороженно-заинтересованным взглядам Кейтлин, спрашивал о чём-то малозначимом, а сам мысленно выстраивал разговор о том, что произошло с ними в прошлом, о Рикки, о будущем и людях со способностями. Но потом смотрел на живость в её глазах, готовность идти дальше и без этих сомнительных знаний, и снова возвращался к милым пустякам.
Он ушел, так и не сказав ей ни одного обжигающего слова, не напомнив о себе, не рассказав, откуда у неё взялась та шкатулка и из-за чего погиб её брат. Видимо не всем, и не всегда, и не на все вопросы нужно знать ответы, и он убедился, что Кейтлин справляется и так. Что не нужно ничего говорить, не нужно ничего менять. Что без правды – она будет счастлива скорее.
Без правды и без него.
Было ли ему от этого хотя бы немного больно?
Наверное, но, продираясь через целую прорву стыда и тоски, связанных совсем не с Кейтлин, Питер признавал – и он без неё тоже…
====== 69 ======
Для Трейси Штраус понятие счастья было очень тесно связано с её карьерой.
Округ Колумбия, Вашингтон, поле действия политических игрищ – этот город был точкой концентрации того, к чему она стремилась всю свою жизнь. Стремилась не из самых худших побуждений, но не самыми лучшими способами, впрочем, не столько подлыми, сколько грешными. Как и все люди, она была рождена непорочной и, учитывая барьеры, которые ей приходилось преодолевать, и планку, которую ей удалось достичь, она и сейчас была практически образцом чистоты, доброты и определённых принципов. Была бы и без оговорок, но ей хотелось от этой жизни слишком многого и как можно раньше, а её внешность и гендерность не подразумевали на выбранной ею стезе лёгких путей.
Нет, она не хотела быть президентом Соединённых Штатов, она всего лишь хотела максимально контролировать жизнь. Поначалу только свою, но затем, в довольно юном возрасте поняв, что либо ты, либо тебя – то и чужие.
На сегодняшний день она считала, что добилась уже очень многого, из никому не нужной, практически невидимой бессемейной замухрышки превратившись в настоящую леди, которую никто бы не заподозрил в отсутствии прилично-типичного детства и влиятельных родственных связей. Она научилась использовать свою внешность для первого впечатления, а ум – для последующего, и хорошо различала, какая должность имеет лишь громкое название, а какая – реальную власть.
За спиной её называли ледяной королевой, она была помощником губернатора, и сейчас перед ней было открыто уже достаточно дверей для того, чтобы она, помимо извечной борьбы, научилась ещё и наслаждаться тем, чего уже добилась.
Интимная связь со своим работодателем была для неё не столько залогом его лояльности, сколько довольно качественным суррогатом любовных отношений. Губернатор был вполне симпатичен, зрел, но не стар, и вкладывал в их связь не больше и не меньше смысла, чем она сама.
А ещё он прислушивался к ней, и это было одним из главных его достоинств.
– Только не говори, что ты передумал!
– Я понимаю, что мы хотели рискнуть, но Петрелли как заряженный пистолет! Ты уверена, что выбрав его, мы точно получим, чего хотим?
Появление на горизонте нового молодого и уже популярного лица в момент кончины одного из старейших членов сената было весьма своевременным и, с радостью поддержав накануне эту, высказанную самим губернатором, мысль, Трейси искренне недоумевала, что заставляло того сейчас сомневаться.
– Да. Будущее. Того, кто многим тебе будет обязан.
– Он не проверен. Ему нельзя доверять.
Она подавила раздражённый вздох.
– Его уже избрали в Конгресс! В самом популярном округе в штате!
– А он от этого поста отказался! Думаешь, пресса об этом не вспомнит?
– Если их отвлечь – да! Его брата застрелили. Он чуть не умер. Но при этом выжил. И кого наш конгрессмен благодарит за это чудо? Бога!
– Бог и политика. Опасная комбинация.
Ну почему чем выше они забираются, тем трусливее становятся?
Вашингтон – город параноиков…
– Может и так, но все СМИ сейчас сконцентрированы на нём, и правые его обожают, что удачно подходит вашим приоритетам.
– Да, сейчас они его обожают…
Остановившись перед дверьми, за которыми уже ожидали губернатора, Трейси тронула его за локоть, прерывая речевой поток сомнений и заставляя обратить на себя особое внимание:
– Вы платите мне не за секс, губернатор, это я делаю бесплатно. Вы платите за мои советы. И я вам советую: назначить Нейтана Петрелли младшим сенатором штата Нью-Йорк. Но опять-таки, – жесткость взгляда и голоса вдруг растопились в сугубо женственной мягкости, опутавшей губернатора с беспощадным кокетством, – как я вам уже говорила, решать вам.
…параноиков и недоласканных мужчин.
Пройдясь взглядом по свежему румянцу, точёным скулам и провокационно приоткрытым пухлым губам, губернатор сыто ухмыльнулся, приказал связаться с Петрелли и зашёл в открывшуюся дверь.
Трейси вернула своё привычное ледяное выражение лица и зашагала прочь.
Господи, храни Америку и её столицу. Она их и в самом деле любит.
И губернатора, как детище этого варева, тоже.
Зачем ей сдался в этой и без того многоугольной любовной связке Петрелли – она бы и сама толком не смогла объяснить.
* *
Как и то, почему встречу с этим самым Петрелли нужно было назначать именно сегодня, с трудом втискивая её в череду уже запланированных дел.
Стоило признаться, что он просто её заинтриговал. Он отличался от основной мужской политической массы, с которой она была знакома, и не вписывался ни в какие известные ей типажи. Если бы ей показали только его фото, она сказала бы, что это красавчик с высоким самомнением и гипертрофированным эго. Обычный, в общем, случай для капитолийских холмов, если не считать яркой внешности. Но такие не говорят о Боге, отстранённо глядя куда-то в сторону, и не водят под локоть младших братьев, закрывая от камер собственной спиной.
И, конечно же, не уклоняются от ответа, когда в тот момент, когда они стремительно катятся вниз, на них сваливается предложение стать сенатором.
* *
Если не считать того, что эта Трейси Штраус была как две капли воды похожа на Ники, и Нейтан не сразу поверил, что это не его случайная любовница из Лас-Вегаса, а действительный советник губернатора, то его замешательство на её предложение стать сенатором, было просто страхом.
Он уже делал шаг вверх по политической лестнице и ничем хорошим это не кончилось. Сейчас ему предлагали зайти с другого хода, и это было невероятным шансом, но вправе ли он был им воспользоваться?
Год назад он бы не задал себе такого вопроса.
Год назад он, кажется, не боялся вообще ничего.
* *
Трейси было не по себе.
Уже второй человек принимал её за некую Ники Сандерс, и если в случае с Петрелли это выглядело забавным недоразумением, то преследующий её уже несколько дней журналист с требованиями признаться в тёмном прошлом и угрожающий громким разоблачением, порядком выводил её из себя.
Поначалу она не воспринимала эти угрозы всерьёз, не сомневаясь, что это всё притянутая за уши утка, но реакция Нейтана при встрече заставила задуматься о том, что он мог оказаться не единственным готовым принять её за стриптизёршу из Вегаса.
Она была полностью погружена в эти мысли, когда на подземной парковке её догнал тот самый журналист и принялся семенить рядом, размахивая видеоплеером и требуя комментариев к завтрашнему репортажу.
Попытка объясниться была ошибкой.
Журналист только ухмыльнулся на её оправдания, что эта стриптизёрша – не она, а Ники Сандерс, и ткнул ей в лицо включённой видеозаписью.
– Я получил это от одного друга, который работает охранником в отеле в Лас-Вегасе! И это – вы. И, если не ошибаюсь, это конгрессмен Нейтан Петрелли, и поговаривают, что именно он займёт место Диккенсона в сенате. Комментарий?
Потрясённо уставившись на абсолютную свою копию, с недвусмысленными намерениями сползающую вниз по телу сидящего в кресле темноволосого мужчины, Трейси пришла в себя, только когда дело пошло к уже куда более провокационным кадрам.
– Это не я! – она резко захлопнула крышку плеера и направилась к своей машине, не желая больше ни слышать, ни видеть этого бреда.
– Я даже придумал заголовок! – понеслось ей вслед, – Ледяная королева растопила Лас-Вегас! Спит с сенатором и конгрессменом!
Да как он смеет!
Ослеплённая яростью и обидой: на этого конкретного журналиста – за беспринципное вторжение в её частную жизнь, на Петрелли – за небрежную вальяжность позы на видеозаписи и расписное удовольствие на холёном лице, и на всех мужчин в целом – за все тяготы своего выживания в их мире параноиков, эгоистов и самцов, она развернулась на месте и, схватив плеер, попыталась его отнять.
Ей безразлично было то, что даже отобрав, она ничего не изменит, ведь наверняка это была копия. Она просто сорвалась, доведённая всей этой ситуацией с лас-вегасовской дамочкой до белого каления.
Её ладонь соскользнула с гладкого корпуса, но, не желая сдаваться, Трейси вцепилась в ненавистную, удерживающую плеер, паучью руку, со всей злостью, что сейчас в ней бурлила.
С кончиков её ухоженных пальцев, побелевших от сильной хватки, вдруг поползли дорожки инея и, прежде чем она успела хоть что-то осознать, перебрались с руки на плечо журналиста, и моментально охватили его целиком, с ног до головы покрывая ледяной коркой.
Но это ведь не могло быть правдой.
Люди не превращаются ни с того ни с сего в ледяные статуи. Только не в её тщательно выстроенной, практичной жизни. Только не с ней. Только не от её прикосновения. Она не убийца. Она не хотела. Она…
Превратившееся в кусок льда, тело журналиста покачнулось и, упав на бетон, рассыпалось на множество осколков, оставив ледяную королеву в одиноком ужасе взирать на дело рук своих.
* *
Способности не могли быть плохими или хорошими.
Конечно же, всё зависело от того, каким людям они давались.
Линдерман обладал одной из величайших и безобиднейших – умением исцелять – но даже её умудрялся использовать для разрушительных целей и покинул этот мир с оглушающим счётом загубленных жизней.
Питер обладал множеством опасных, но худшим его кошмаром был причинённый кому-либо вред.
Большинство людей не были героями или злодеями. Большинству людей просто приходилось выбирать между разными возможностями, и не всегда этот выбор был очевиден.
Согласиться ли на меньшее зло, чтобы предотвратить большое?
Прочесть ли мысли своей жены, чтобы узнать, изменяет ли она тебе?
Стоит ли слеза ребёнка…?
Бесконечное множество вопросов, бесконечное количество развилок.
Стерильных душ не бывает.
Каждая несёт свои камни, у каждой свои собственные житейские проблемы и радости, каждая имеет свой взгляд из своей точки нахождения на глобальное устройство мира, в котором живёт. И вырваться за пределы этой точки, отринув всё личное, практически невозможно, да, наверное, и не нужно.
К сожалению, не все оказывались готовы к грузу новых возможностей.
Тем более что самое первое проявление почти всегда возникало под влиянием мощного эмоционального всплеска, сваливалось на «одариваемого» как снег на голову, нередко с разрушительными последствиями, и в итоге оборачивалось таким сильнейшим стрессом, что момент смирения и принятия этого дара отодвигался куда дальше, чем это произошло бы для данного конкретного человека в более мягких обстоятельствах.
Кто бы ни стоял за раздачей этих «призов», он не заботился о подушках безопасности и тамбурах для адаптации. Он словно нарочно проверял избранных на прочность, с самого начала отсеивая неготовых. Предлагал самим обуздывать силу, и зачастую – в одиночестве, информационном вакууме, без помощи и подсказок.
И некоторые ломались.
Запирались в норах, или, напротив, мчались сломя голову подальше от людей – отрекались от дара, не понимая, что это – уже часть их, а от себя не убежать и не скрыться.
Остальные, как могли, искали место новому приобретению.
Кто-то, отказываясь уклоняться от уже выбранного курса жизни, поначалу преуменьшал его значимость, как Нейтан; кто-то, страстно желая изменить собственную судьбу – делал его средоточием своих помыслов, как Сайлар.
Мало кто, как Питер, просто принимали это, как всё, что предлагал им мир; и хотя даже ему приходилось нелегко – не все дары можно было удержать голыми руками – неведомый благодарный даритель, по всей видимости, умеющий ценить бескорыстную готовность ко всему новому, выдал ему ключ от всех способностей, какие только существовали. Питеру нужно было только захотеть их взять и научиться это делать, и хотя он был ещё далёк от совершенного владения этим ключом, он определённо был на пути к этому, даже если ему самому так не казалось.
====== 70 ======
Сайлар нихрена не принимал этот поганый мир, и самого себя, как часть этого мира – тоже.
Когда-то, когда он был Габриэлем Греем, он числил себя изгоем. Его никто не любил настолько, чтобы он поверил в это и полюбил себя сам. Мать не скупилась на ласковые слова, но всегда при этом смотрела сквозь сына. А с чего бы остальным понадобилось сфокусировать на нём своё внимание, Габриэль и сам не представлял; он сам, сколько ни всматривался в самого себя, ничего особенного не видел. Да и неособенного – тоже. Он не замечал у себя предрасположенностей и талантов и, когда пришло время, просто направился по стопам отца, став часовщиком.
Его исконное умение видеть суть вещей проявилось довольно рано, но распознать за этим дар на тот момент он был не в состоянии.
Это лишь помогало ему чинить часы.
И ведь он даже не смел надеяться на большее.
Мечтал, да, но тайком даже от самого себя, тщательно удерживая внутри трепет в ответ на очередные материнские бессвязные словесные ласки, прячась ночами под подушку, изнывая сам не зная от чего, чувствуя, что пролетает где-то абсолютно мимо всего остального мира и не понимая, зачем тогда что-то так больно царапает его изнутри, и манит, и тянет куда-то, дальше и выше в тысячу раз, чем позволяло ему мироздание.
Полтора года назад доктор Суреш-старший открыл для него врата во вселенную – и предал его.
Наверное, Габриэлю было бы проще научиться справляться с жаждой, вскрытой с осознанием своего дара, будь рядом с ним хоть кто-то, кто пусть бы не обязательно его любил, но хотя бы был честен, глядя ему в глаза.
Но рядом с ним никого подобного не было.
И тогда изгой Габриэль убил доктора Суреша и стал изгоем Сайларом, у которого не было причин бороться с этой жаждой, кроме смутных, помятых, серых, как вся его прежняя жизнь, бессмысленных принципов. Наверное, моральных, но он бы не взялся судить эти ошмётки Габриэля, той части самого себя, что он отчаянно пытался упрятать, затоптать в самом тёмном углу своей развороченной души.
Получалось так себе.
Он мог встать с утра, липкий от ужаса, от понимания того, каким монстром становится; позавтракать, проторчать пару часов в мастерской, чиня часы и принимая клиентов; потом спокойно закрыть в неурочное время дверь и пойти в комнату, в которой на стене висела карта с отметками о людях, имеющих способности, реализуя своё намерение выйти на охоту: у него был частичный список тех, кого разыскивал убитый доктор. И так весь день. Иногда казалось, что Габриэль и Сайлар даже не пересекаются, живя в одном пространстве параллельными жизнями, но это было лишь уловкой ума, и он понимал, что долго так продолжаться не сможет. Даже во сне он то скукоживался, вновь и вновь погружаясь в подробности о том, как убивал – грубо, неизящно, камнем по голове – первого своего донора, человека, вместе с жизнью отдавшему ему телекинез, то метался по кровати, хрипя от острого желания наживы, нового, нового, нового познания, нового мира, в центре которого будет находиться он.
Его исполнившаяся мечта стала его проклятием.
Будучи одним из немногих, кто умел ценить и принимать подобные подарки, он был готов сломаться от самого долгожданного из них.
Сложно было сказать, кто именно перекидывал верёвку через балку и завязывал петлю.
На первый взгляд казалось очевидным, что это был Габриэль, но при этом он использовал способности, оккупированные Сайларом, так что, скорее всего, это была инициатива обоих.
Это было год назад.
В его голове, просунутой в петлю, пульсировало: «непростительно… непростительно…», и в тот момент, когда он понял, что шея намертво перехвачена затягивающимся узлом, что под ногами уже нет опоры, и что руками тоже дотянуться не до чего, и пути назад нет, о, в этот момент, несмотря на весь охвативший его ужас, он был почти счастлив.
Верёвка порвалась и он готов был рыдать от того, что даже сдохнуть не может по-человечески. И он бы рыдал, если бы не оказавшая рядом девушка, случайная клиентка, кинувшаяся утешать абсолютно незнакомого ей человека, убеждая, что всё будет хорошо, что лопнувшая верёвка – это знак судьбы, это второй шанс.
Шанс?
О да, шанс… Но для кого?! Габриэля или Сайлара?
Он утыкался ей в плечо и позволял гладить себя по голове и не позволял себе плакать, хотя всё ещё хотел – уже не столько от обиды на безжалостный фатум, не дающий ему даже умереть, сколько от этой нечаянной ласки от той, которая просто зашла починить часы.
Она не оставила его и после, приходя к нему в мастерскую почти каждый день и, наверное, это была странная дружба, хотя, наверное, и не совсем дружба, потому что в её присутствии его сердце напоминало сбившийся с ритма механизм, и он почти поверил в то, что ему не обязательно отбирать чужие дары для того, чтобы стать особенным.
Особенным не для всех, нет, но для неё.
Эта девушка – она заставила его поверить в то, что он сможет справиться с жаждой – и предала его.
По крайней мере, он так решил, у него была целая куча поводов так думать.
Как выяснилось, она оказалась рядом с ним не случайно. Она тоже имела способности. Это она перебила электрическим разрядом его верёвку. Она не дала ему умереть. Она таскалась к нему всё это время, и это была никакая не судьба!
Никакая! Нахрен!! Не судьба!!!
Притащила к нему какого-то постороннего недотёпу, тоже имеющего дар, расписывая того, как лучшее блюдо в ресторане, заставляя задыхаться от ревности и жажды! А когда он не сдержался, выдала себя, выдала своё грязное предательство, разразившись молнией и сбежав… господи…
Оставшись с парнем наедине, он убил его, вскрыв череп и ознакомившись с подробностями его дара. Техническая информация. Не забывайте требовать при покупке… господи…
Господи…
Сайлар послал к чертям всех богов и шокированно взирающего на свои окровавленные руки Габриэля, и вышел на охоту.
Не зная о том, что в одном квартале от него колотится в истерике спасшая его и сбежавшая от него девушка – запутавшаяся, погрязшая между вросшей в неё потребностью угодить отцу и компании, и новым, совершенно новым для неё желанием причаститься к человеку, с которым у неё было куда больше общего, чем это казалось поначалу – и кричит, размазывая слёзы, своему напарнику:
– Ты не понимаешь, Беннет! У него была душа! Её можно было спасти!
А тот смотрит на неё нечитаемо без единой эмоции сквозь роговые очки и сухо отвечает:
– Мы выполняем приказы, Элль. Мы агенты.
Хотя что бы это изменило, даже если бы и знал?
Список был на руках, и всё, что ему требовалось – пойти по следу.
Сначала беспорядочно, кидаясь на всё, что первым попадалось у него на пути, но очень скоро у него появился приоритет. Пока только один. Точнее, одна. Девчонка. Такая заманчивая маленькая девчонка. Клер Беннет. Чирлидер. Умеющая регенерировать.
Если бы он знал тогда, что она дочь главного его преследователя, её ценность возросла бы ещё выше.
Он выслеживал её.
Компания выслеживала его.
Он проиграл, упустил Клер и попался в руки её отца.
И, наконец-то, столкнулся с компанией напрямую, без подставных лиц, помещённый на пятый уровень для самых опасных преступников, привязанный к кушетке и подключенный к аппарату, вводящему его в искусственную кому. Его боялись даже сквозь пуленепробиваемое стекло. Над ним проводили эксперименты, на нём поставили печать маньяка, и не оставили ни шанса на то, чтобы остаться человеком. У него появился личный враг и в редкие моменты просветления Сайлар ловил его суженный ненавистью и страхом за дочь взгляд из-за стекла. Ной Беннет делал всё для того, чтобы он никогда больше не приблизился ни к кому. Особенно – к маленьким заманчивым девочкам. Особенно к ним…
Сайлар всё равно сбежал.
Несколько месяцев назад.
Поумневший, последовательный, на новой ступени своей эволюции, походящий уже не на взбесившееся голодное животное, а на существо, умеющее планировать, отказываться от малого ради большего.
Ещё более опасный.
Стараясь не пересекать дорогу компании, осторожный, он намечал новые тропы вокруг Клер, когда на его пути попался Суреш-младший. Чудесный, охочий до ответов, не знающий, кто такой Сайлар, доктор Суреш-младший. Любящий чай с бергамотом, ищущий людей со способностями, готовый своими знаниями поделиться.
Широко смотрящий на мир.
Настолько широко, что это разбудило измученного Габриэля, недолюбленного плаксу, почуявшего в новом знакомом человека, способного его «прочесть» и понять. Почуявшего так же остро, как Сайлар чувствовал своих жертв. Габриэль так надеялся, что ему всё-таки докажут, что не все в этом мире готовы его предать; так этого ждал!
И надежды Габриэля, наверное, могли бы оправдаться, если бы только Суреш не узнал, что тот убил его отца.
Пока он сидел привязанный к стулу под воздействием наркотиков, доктор научил его причинять боль ради боли и открыл глаза на такую неожиданную для Сайлара вещь, как месть. Тот никогда раньше не думал о том, чтобы наказывать обидевших его людей. А сейчас – задумался. Одного или нескольких, или целый город, или весь мир – это было неважно. Главное, что это обещало принести утешение, ведь не зря доктор предпочёл это даже новому продвижению в своих исследованиях.
Месть.
Всем и каждому.
В этом городе не было никого, кто не предал бы его, будь такая возможность. Сайлар-Габриэль дал бы шанс только одному из них, одному из нескольких миллионов, но только если бы этот человек встретился ему несколькими предательствами ранее.
Питер Петрелли.
Совершенно не производящий никакого ощущения опасности или силы, сумевший стать из путающегося под ногами досадного препятствия главным его соперником. Единственным достойным соперником. Предметом тайного интереса и ещё более тайного восхищения, трансформируемых им в обиду и ненависть.
Умение получать способности, не убивая, не испытывая беспрестанно адский голод, не проводя жизнь в мучительной борьбе?
Предел мечтаний, залог зависти.
Они встретились, Питер разрушил его планы, Сайлар его убил.
Они встретились снова, и сценарий повторился.
В первый раз убийство Петрелли было побочным недоразумением.
Второй раз Сайлар уже знал, почему и на что идёт.
В третий раз, на Кирби-Плаза, он пренебрёг возможностью просто и без объяснений спалить этот город, отомстив сразу всем и за всё, ему нужен был именно этот наивный, перепуганный, но не сдающийся идиот, с чего-то возомнивший, что сможет противостоять ему, с чего-то решивший, что способности даны ему для спасения мира. Грёбаный герой с дрожащими руками и несгибаемым взглядом. Грёбаный герой! Сайлар желал отобрать у Питера то единственное, что, как ему казалось, имело для того значение, он желал сделать из героя злодея, сжечь город его слишком чистыми руками, довести до необратимой детонации, ткнуть лицом в грязь этого мира, обратить в изгоя – для всех и для самого себя.
