Текст книги "Степени (СИ)"
Автор книги: KoSmonavtka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 54 страниц)
Благодарность перед Адамом за спасение Нейтана категорически пасовала перед единственным человеком, которым мог бы составить этой благодарности конкуренцию – самим Нейтаном.
Кто-то другой умилился бы тому, как трогательно они выглядят сейчас со стороны; но Нейтан бы испугался и в тысячный раз проклял самого себя за переступание очерченной недавно черты; а Питер сгорел бы в ответ слепящим пламенем… только никто их сейчас не видел, а им двоим было чертовски не до того.
Они замечали только обоюдную невозможную открытость, дозволенную лишь для того, чтобы отстраниться от всего чужого, наносного, инородного, оставив только эту узкую полосу между их взглядами; для того, чтобы услышать друг друга, поверить, и, посреди всего этого бедлама, понять.
Питер застыл, поражённый мыслью о том, как далеко зашёл в своих заблуждениях, ослепший в незнании о том, что делать дальше.
– Ты можешь доверять Адаму? – помогая ему, укутывая, спасая от новых ошибок, задал Нейтан очень простой, лакмусовый вопрос.
Ещё больше углубив изломанную складку между бровей, тот поджал губы и оглянулся на приоткрытую дверь, за которой несколько минут назад скрылся Адам.
Некстати впав в лёгкое оцепенение при виде напряжённых мускулов на его шее, Нейтан чуть не упустил момент, когда Пит сорвался с места и побежал в сторону сейфа. Стряхнув наваждение, он ринулся вслед за ним.
* *
В другой стороне от них, на полу заворочался постепенно приходящий в себя Паркман. По спинам убегающих братьев ему было совершенно непонятно, что творится и кто кого в чём переубедил, поэтому он, кряхтя и шурша, кое-как поднялся на ноги и двинулся в том же направлении.
====== 66 ======
– Войны, голод, болезни… прошло четыреста лет, но ничего не изменилось! Когда Господь разочаровался в своём творении, он вызвал дождь, который лил сорок дней и сорок ночей. И всё было смыто! – Адам захлёбывался в собственных откровениях, распинаясь перед упрямым, снова вставшим на пути, занёсшим над ним свой меч, японцем, – и это отличная мысль! Потому что когда вирус разнесётся, у тех, кто выживет, будет второй шанс! А я – буду их героем.
– Ты не Господь… – печально возразил Хиро.
Ему было бесконечно грустно. За то, что не все герои оказываются героями. За то, что некоторые герои становятся злодеями. За то, что изменение прошлого крайне редко приводит к желаемым результатам. Что добрые поступки не всегда приводят к добрым последствиям. Что иногда они даже приводят к смерти близких людей.
Что он не может отменить смерть отца. Что должен отомстить за него.
И за то, что он, не убийца, должен лишить человека жизни. Злодея, вечноживущего безумца. И всё-таки человека.
– Неужели!? – полностью погружаясь в своё сумасшествие, заорал Адам, – я прожил четыреста лет! А что мне мешает прожить ещё столько же?
– Я, – начиная приближаться, вежливо известил Хиро, – я убью тебя, – и на всякий случай уточнил, – за моего отца.
Предугадав его намерение, Адам, держащий в отведённой за спину руке пробирку с вирусом, разжал кулак за миг до прикосновения Хиро, и когда тот перенёс их прочь отсюда в другое место, его ладонь была уже пуста.
А стеклянная пробирка, с закупоренной в ней гибелью мира, отправленная в свободное падение, стремительно полетела к бетонному полу.
* *
Где-то очень далеко, на другом конце мира, в окрестностях города Токио, на ухоженном красивом кладбище было очень тихо и мирно. Ничто не нарушало покой ни приходящих сюда живых душ, ни лежащих под зелёной травой и двухметровой толщей почвы душ усопших.
Только в одном месте этот покой был нарушен, но снаружи даже это место являло собой тишь да гладь.
Глубоко под землёй, надёжно сокрытый, в узком красиво украшенном пространстве, лежал человек. Он был жив, он был самым живым из всех живущих – бессмертным; но, не обладая более никакими другими особенностями, он не мог покинуть своей импровизированной тюрьмы, бесполезно молотя по ней кулаками и бессильно крича.
Всё такой же грустный, поодаль от памятного надгробия, там, где рядом должны были возлежать члены его семьи, стоял Хиро Накамура.
Он не смог убить человека, хотя знал способы сделать это даже с Адамом Монро, но и оставить его свободным он тоже не смог. Наверное, совершённый способ мести был даже более подходящим, чем лишение жизни, но Хиро не испытывал от него никакого удовлетворения.
Вернуть отца не могли никакие силы.
Компенсировать боль от его потери – тоже.
И только надежда на то, что применённые к Адаму меры не дадут погибнуть миру, хоть как-то утешала печального Хиро в этот яркий и солнечный день в окрестностях города Токио.
* *
Миру оставалось быть прежним буквально доли секунды.
Оставалось бы…
Но Питер успел. Вскинул руку буквально из-за двери, заставив пробирку замереть в нескольких дюймах от непоправимого.
С зашкаливающим пульсом, медленно, не делая резких движений, зашёл внутрь, бережно перехватил её, и только тогда выдохнул, облегчённо прикрывая глаза.
– Это он? – спросил ворвавшийся почти сразу же за ним Нейтан.
Питер кивнул, со священным ужасом глядя на стеклянную ёмкость. Покрасневший и тяжело дышащий, он всё никак не мог придти в себя, никак не мог поверить, что успел… успел буквально в последний миг.
– Я видел, что могло случиться. Я чуть не…
– Питер, – остановил его назревающий поток самобичевания Нейтан, – ты не отвечаешь за то, что только могло случиться, – с нажимом произнёс он, отвлекая брата от созерцания сероватой жижи под хрупкими стенками, обращая внимание только на себя, и уже мягче добавляя, – ты пришёл затем, чтобы уничтожить вирус. Так закончи начатое.
Ну вот.
Так то лучше.
Нейтан мысленно кивнул самому себе, не отпуская цепкого заботливого взгляда от взявшего себя в руки Питера. Такой смешной. Его младший брат. В этой скорлупе из мужественности. Способной, судя по всему, обмануть любого. Кроме Нейтана.
А может… всё наоборот?
Может, это он ошибается, а на самом деле всё не так? На самом деле Питер действительно основательно изменился, растерял свою мечтательность раз и навсегда, истребил внутри себя донкихотство, и стал завидным для большинства парнем, с жёсткой поступью и уверенной, взрослой походкой. Со стиснутой челюстью и тёмным закрытым взглядом из-под всегда теперь нахмуренных бровей.
Глядя на повернувшегося к ним спиной, сжимающего в сомкнутых руках пробирку, Питера, Нейтан придирчиво прищурился. Было видно невооружённым взглядом, как тому удобно в своём вернувшемся на место облачении. Ни капли неуверенности, смущения или восторженности. Ни капли того, что когда-то распахивало его глаза до размера чайных блюдец.
Взявший под контроль свои способности. Гроза морей и океанов, несостоявшаяся гордость всегда его недооценивающего отца. Холодный, неправильный, и почему-то по-прежнему вызывающий желание от чего-то спасти.
Выругавшись про себя, Нейтан дёрнул щекой и прикусил изнутри губу.
Да кому он нужен со своими желаниями? Он должен помнить! Он должен держать их при себе!
Любые. Но особенно те, что касались брата.
И вряд ли он ему сейчас нужен. Тот, кажется, вполне понимает, что делает.
Нейтану вдруг очень, по честному, захотелось поверить в это. Чтобы вот это суровое обличье брата оказалось истинным. Так, наверное, было бы легче им обоим. Питеру так точно.
Но ему почему-то в это совершенно не верилось.
Между ладонями Питера полыхнула яркая вспышка, и вскоре с его рук уже сыпался невзрачный серый порошок, исчезающий, даже не успевая достигнуть пола.
– Да что вообще происходит? – глядя на взвившийся над исчезнувшим порошком дымок, с ошалевшим видом возмутился Паркман, и, вскинув голову, подозрительно вперился в Питера, потом в Нейтана, и обратно, не зная, кому вернее задавать вопросы и как-то слишком уж резво заводясь, – ваша мать и мой отец, одному богу известно, что они ещё натворили! Долго нам ещё разгребать то, в чём они виноваты?!
– Мэтт, ты прав, – довольно резко прервал его начинающееся буйство Нейтан, и более мирным, сглаживающим тоном повторил, – ты прав.
Знал бы Паркман, чего это ему стоило.
Потому что, по сути, он действительно был прав, Нейтан был с ним полностью согласен. Гнев на родителей, отодвинутый на время мыслями о брате, вернулся с новой силой. Этот сейф – это ещё хуже, чем он себе представлял.
Он окинул взглядом содержимое множественных ячеек: непонятное, потенциально опасное.
Зачем это всё здесь хранится?
Для чего?
Если любая из этих вещей обладает хотя бы десятой долей опасности только что уничтоженного вируса…
Снова стало гадко. Как всегда, когда он вспоминал, что успел натворить сам. Было сложно сейчас поверить в то, что он некогда был таким же, как родители, что отец был его идеалом, а мама…
– Они нас просто использовали, управляли нами, – негромко произнёс он, – но этому конец, здесь и сейчас, – и, помолчав с задумчивым видом, повернулся от ячеек к Питеру и твёрдо добавил, – больше никаких тайн.
– Что ты хочешь сделать? – без заминки подтвердил тот свою готовность к любому его шагу.
– Надо всем рассказать. Показать, кто они такие, и что они натворили. Что они – настоящие враги. Надо устроить пресс-конференцию. Мэтт, мне нужна твоя помощь, – не откладывая дела в долгий ящик, обратился он к Паркману, – чтобы меня увидели все.
У Питера по спине прокатился холодок: колючий, о чём-то сигналящий, и он бы не проигнорировал его, если бы не второе ощущение – сильнейшая ностальгия, возврат в прошлое: Нейтан-политик, Нейтан-конгрессмен, Нейтан – заразительный, обаятельный…, а дальше эпитеты прерывались, потому что дальше всё было совсем не так как раньше. Не капитан Америка. Не мистер «голосуйте за Петрелли». Обаятельный – не внешним лоском и белозубой улыбкой, а искренностью. Собранный – даже сквозь во всех смыслах потрёпанный вид. Никакого пафоса. Никакого напускного франтизма. Тот самый, настоящий, Нейтан-его брат.
* *
Он не вспомнил о том холодке, даже когда немного позже, в полицейском участке, где было решено делать публичное заявление, увидел брата подготовившимся к выступлению, в отглаженной рубашке и ностальгически красном галстуке. С насильно уложенными отросшими вихрами, выбритого и практически с прежним лоском, только куда более живого, куда более волнительного.
– А ты точно не против? – спросил тот, закатывая до локтя рукава рубашки.
– Да, но если бы я тогда не послушал Адама… – удручённый, Питер снова окунулся в терзания, казня себя за чуть было не ставшими фатальными заблуждения, и отворачиваясь от брата.
– А если бы я тогда не послушал Линдермана… – в тон ему повторил Нейтан, хватая за плечо и разворачивая к себе.
Как раньше… Всё – как раньше. Только вслед каждому старому знакомому жесту внутри ёкало что-то новое, чему сейчас категорически было не место, да и не только сейчас, да и бог с ним, когда вот она, надежда на то, что всё между ними как прежде. Доверие, понимание с полуслова, с полувзгляда, вообще всё…
Разрываясь между старым ощущением автоматизма и новым чувством запрета, Нейтан сжал его плечи уже обеими руками, заглядывая в глаза, заставляя смотреть в свои, привязывая к себе взглядом, убеждаясь, что Питер и не собирается сопротивляться.
Мимо сновали сосредоточенные люди с аппаратурой, суетясь и что-то то и дело настраивая, а они стояли посреди всей этой кутерьмы и не замечали её.
– Ты хотел поступить, как лучше, – авторитетно начал он, источая понимание и надёжность, – как всегда. Ты думал, что все такие же добрые, как и ты. Но если будешь считать, что поступил плохо, Пит, то хуже будет только тебе самому, – доверительно кивнул он вслед своим словам, – поверь, я знаю.
О, этот старый добрый режим старшего брата, который раньше зачастую так раздражал, а теперь почему-то вызывал такой беспощадный взрыв нежности, что Питер не знал, чего ему сейчас больше хотелось, разреветься или разулыбаться. Сдерживаясь, он сглотнул солёный комок, и позволил улыбке тронуть свои губы.
– Что? – застопорившись на них взглядом и тут же забыв о чём говорил, рассеянно заулыбался в ответ Нейтан.
Вокруг всё шумело, кричало, возилось…
Мягкость улыбки Питера вдруг резко оттенилась рвущимися наружу подавляемыми чувствами, и она почти исчезла, вытесненная внутренней болью.
– Просто я соскучился, – его было еле слышно среди окружающего гама, но Нейтан понял бы его, даже если бы ему пришлось читать по губам.
– Я тоже, – расцвёл он, и тут же, подбитый под колени неприкрытой мольбой во взгляде о чём-то большем, потянул его за затылок к себе, чтобы обнять, но, вспомнив, чем всё это закончилось в прошлый раз, как будто наткнулся на стену.
Больно стиснув плечи Пита, и вместо объятий покрепче встряхнув его, Нейтан отпрянул назад, поджимая уголки губ, и безмолвно убеждая брата, что вот этого – этого сейчас вполне для них достаточно.
– Так, я всё устроил, они готовы! – пробираясь сквозь царящую вокруг неразбериху, подошёл к ним Паркман.
Рассеянно кивнув ему, Нейтан спешно убрал руки с плеч Питера и направился к месту, подготовленному Мэттом для пресс-конференции, убедившись, что брат следует за ними и стараясь не обращать внимания на занывшую под рёбрами пустоту.
Всё хорошо – уверял он себя, подходя к месту выступления – всё хорошо. Питер рядом. Вот он, видимый краем глаза, сбоку и чуть позади. Полностью поддерживающий его намерения и никуда не собирающийся сбегать. Это ли не предел его мечтаний?
В груди кольнуло, и пустота заныла с новой силой.
Нейтан решительно шагнул через порог и засиял приветственной улыбкой.
====== 67 ======
Все ожидали только их.
Они вышли в коридор, и холодок, навязчиво преследующий Питера и то и дело отгоняемый им, превратился в ледяной шквал.
Тот же коридор, те же вспышки камер. Трибуна, флаг, мигающая лампа вдалеке.
Как будто разом провалившись в свой сон, воспроизведённый до мельчайших деталей, он в смятении уставился на брата, поудобнее устраивающегося перед трибуной, ничуть не робеющего перед грядущим выступлением. В той же рубашке с закатанными рукавами. С тем же вредным завитком на затылке. С твёрдым взглядом и всесилием на лице. С той лишь разницей, что Питер знал, что тот собирался сказать, и почему он сейчас рядом с ним.
В прострации, он встал по левую руку от брата, и, судорожно соображая, что ему делать, принялся высматривать в толпе того, кто мог бы оказаться убийцей. Только кто бы их разобрал!? Сплошь сосредоточенные – и даже не на Нейтане, а на своих камерах – телевизионщики. Никого, кто бы походил на человека, прячущего оружие со взведённым курком.
Он сам куда больше походил на такого человека, чем любой из присутствующих. Он сам был, как взведённый курок, но замерший не с намерением выстрелить, а в ожидании того самого момента, с готовностью хоть на что-то повлиять.
Но что он мог сделать?
Нельзя же взять и прервать выступление Нейтана!
Или можно?
Пока тот не начал говорить, да, вот сейчас, пока…
– Добрый день! – перекрыл возню и гомон толпы перед ними, усиленный микрофоном, голос брата.
Питер обречённо повернулся к нему.
Всё абсолютно также. Как будто это был повторный просмотр видеозаписи, и Нейтан даже также поджимал губы, вскидывал подбородок, делал многозначительные паузы и уверенно смотрел вперёд.
И говорил.
А Питеру так хотелось, чтобы тот замолчал.
Так хотелось…
– Большинство из вас меня не знает. Моё имя Нейтан Петрелли, и меня выбрали в Конгресс от штата Нью-Йорк.
Хотелось шарахнуть кулаком по микрофону, заорать на Паркмана, или любопытно поглядывающего на них из-за двери молоденького копа, или на слишком вылезшего вперёд парня с камерой, или на всех сразу, хотя никто ни в чём, конечно, не был виноват, и микрофон – тем более.
– Кажется, это было так давно. Я потерял свой пост… Потерял семью… Потерял брата… И вынужден признать, что потерял цель в жизни.
Хотелось отгородить Нейтана от толпы, встав перед ним, спиной к трибуне и к людям, укрывая эту безоглядную откровенность, эту откровенную незащищённость без того, привычного, политиканского цинизма в глазах; без ненавистного, но такого нужного сейчас скафандра; пусть невидимой, но брони; даже без пиджака! И пусть бы это не уберегло от пули – от пули он, грёбаный бодигард! укроет сам, своим телом – но от этих жадных, проникающих взглядов: бездушно-стеклянных линз и заитересовано-цепких репортёров… пусть бы это уберегло Нейтана хотя бы от них!
– Но за всё это время у меня была возможность взглянуть на мир по-новому. Увидеть, как самые обыкновенные люди каждый день стараются быть героями. И эти обыкновенные люди, такие, как вы, или я, способны творить невероятные чудеса. Вы даже не представляете, насколько невероятные. Но есть и другие люди и организации, которые не хотят, чтобы вы обо всём узнали. Я и сам хранил всё в тайне. Но в прошлом году со мной произошло нечто невероятное. И вся моя жизнь изменилась.
Хотелось, чтобы Нейтан вдруг передумал, и увёл разговор в сторону. Куда угодно! О чём угодно! Пусть переключится на политику: как они любят это делать? – перескакивать с каких-то милых личных откровений на неожиданно глобальные вещи, лепить из персональных мелочей общие выводы. Пусть наобещает с три короба! Пусть расскажет о безумии младшего брата! Любую ложь о нём. Только не то, что собирался. И не о себе!
– Поначалу я боялся, – в пику его мысленным мольбам, продолжал Нейтан, – но больше… больше не боюсь. И я хочу рассказать вам правду.
Он наконец-то смолк, собираясь с духом, и, не обращая внимания на защёлкавшие с удвоенной силой фотокамеры, повернулся к Питеру.
Всё, как тот помнил, в точности проходя тот же путь. Взяв паузу перед самым важным, чувствуя необходимость переглянуться с братом, прочесть в его глазах поддержку и уверить в своей; убедиться, пообещать.
Окончательно повергая того в пучину собственной никчёмности, бессилия что-либо изменить при наличии целой кучи сверхчеловеческих способностей и знанием о грядущем покушении.
Несколько секунд…
И времени нет даже на то, чтобы ещё раз вглядеться в толпу в поисках убийцы. Нет – потому что невозможно отвернуться, когда он смотрит на тебя так, что кажется, что вы сцепились за руки, и кто-то из вас висит над пропастью, а может быть и оба, и выжить сможете, только если удержитесь друг за друга.
Но время работает не на жизнь, и этого взгляда мало, чтобы спасти Нейтана, и вот сейчас он снова повернётся к этим людям, и даже успеет сказать пару слов, и…
…не дожидаясь этого, Питер шагнул, смещая его, занимая место у микрофона, игнорируя круглые возмущённые глаза Паркмана и пронизывающий прищур брата, смущённо улыбнулся тому самому вылезшему вперёд парню с камерой, и неловко принося свои извинения за то, что имел наглость и смелость перехватить нить заявления в самый волнительный момент, кинулся спутанно объяснять, что хотел бы лично рассказать, а, главное, продемонстрировать то, ради чего они тут все собрались. Он тараторил и сбивался, и лихорадочно соображал, какая из его способностей лучше всего подошла бы к случаю, и отчасти ждал, что это выяснится само собой, как это нередко с ним бывало, и совсем не удивился, когда после его «я могу…», грудь прошила раскалённая игла. И – через бесконечно длинный миг – ещё одна.
Он даже не слышал звуков выстрела.
Он просто был счастлив, что успел вместо Нейтана.
* *
И всё было так же, как во сне, кроме того, что они поменялись местами.
Крики, вспышки, визги, подхватившие руки, шумовая завеса, замедлившееся время и переставшие иметь значение посторонние звуки. И только они вдвоём посреди окружающей вселенской пустоты. Два цветка на – своей! – груди и божественно прекрасное лицо брата прямо перед собой, но на этот раз прекрасное не затихающей слабостью и близостью к небесам, а страхом, таким живым, чудесным страхом, таким напрасным страхом, ведь он должен был знать, что Питер не может умереть.
Как покойно было так лежать, в его руках, дыша с ним одним воздухом и не видя ничего за его склонённой фигурой. Если в несостоявшейся параллельной реальности, свершившейся лишь во сне, Нейтан чувствовал то же самое, то тогда становилось понятно, почему он был настолько умиротворён.
Питер схватил его за локоть, безуспешно подаваясь навстречу, вдруг испугавшись, что Нейтан захочет продолжить выступление. Этого никак нельзя было допустить. Возможно, он уловил эмоции затаившегося убийцы, или просто откуда-то это знал, но он был уверен, что не позволив брату встать, он спасёт его уже наверняка. Жаль, что он не мог издать ни звука, места ранения жгло, да и пули были ещё внутри, и горло пропускало только хрипы.
Запаниковав от его очевидного беспокойства, Нейтан ещё ближе склонился к нему, поглаживая по щеке и выговаривая шепотом что-то успокаивающее, боясь сделать лишнее движение, способное причинить брату боль, и, похоже, до сих пор опасаясь, что его бессмертие однажды может дать осечку.
– «Всё хорошо… Нейтан, всё хорошо», – мысленно коснувшись, попытался унять его волнение Питер. Осторожно, старательно избегая лезть дальше.
Нейтан моргнул, и, немного расслабившись, взглядом дал понять, что понял, но пока всё не уляжется, пока не выведут всех людей, и Паркман не перекроет все выходы; в конце концов, пока он не увидит затянувшиеся раны на груди Пита – он всё равно его не отпустит. Коротко глянув на не особо пока удачные попытки копов расчистить помещение от возбуждённых произошедшим, не желающих уходить, пробивающихся к ним репортёров, Нейтан спешно вернулся взглядом к брату. Казалось, что пока он на него смотрит, и держит, то всё действительно будет хорошо, а вот если отвлечётся слишком надолго, то тогда никто никаких гарантий не даст. И чёрт с ним, с выступлением.
Тот и не сопротивлялся. Смотрел неотрывно, изредка моргая, затаившись под поглаживающей его ладонью, и не сопротивлялся.
Жизнь, хоть и временно, всё же покидала его, но это было не страшно, только тревожно за Нейтана, тот, кажется, поставил себе целью поддерживать биение его сердца одним только взглядом, передавая свои жизненные силы так долго, как мог.
Так самоотверженно, так бессмысленно, но в этом было что-то такое важное…
Хотелось надеяться, что, остановившись, его сердце не будет молчать слишком долго. Его ритм совсем уже затихал, и последние силы Питер потратил на то, чтобы сжать ещё раз локоть Нейтана и взглядом пообещать очень скоро вернуться.
Выдохнул с последним ударом и потерял связь с миром живых.
А придя в себя, дёрнувшись и часто задышав, чуть не охнул, почувствовав себя крепко прижатым к брату, в защитном коконе его рук. Объятие усилилось в ответ на появившиеся признаки жизни, и, только после нескольких тяжёлых выдохов Нейтана, снова немного ослабло – ровно настолько, чтобы Питеру перестало быть больно, но не настолько, чтобы он вздумал начать высвобождаться.
Только сейчас, при порядком разреженной толпе, Нейтан начал осознавать, насколько они были на виду.
Укрывая от чужих назойливых взглядов, удерживая и не выпуская очнувшегося и, к счастью, не возражающего против этого брата, он сурово посматривал на оставшихся снующих репортёров.
Лучше даже и не думать, что именно завтра покажут по новостям. Мать будет шокирована. Наверняка поймёт, какие именно карты они собирались раскрыть. Разозлится, и снова не будет лезть в их жизни какое-то время. Уже ради одного этого стоило всё это затевать.
А вот стоило ли миру знать о людях со способностями и всех вытекающих отсюда последствиях, Нейтан уже не был так уверен. Два веских контр-довода, прошивших грудь Питера, оказались для него чертовски убедительны.
Лампа вдалеке так и продолжала мигать, у стены лежали неубранные провода, в конце коридора то и дело мелькал хмурый Паркман.
Оцепеневший, временно перегоревший, всё ещё пытающийся прийти в себя и сбежать от случившегося дежавю с безвольным телом Питера на руках, исцеляясь теперь ощущением напряжённых мышц под своими ладонями, Нейтан смотрел перед собой, мысленно пролистывая гипотетические заголовки завтрашних новостей, и не замечал, как машинально перебирает пальцами волосы на затылке Пита, укачивая того, как в детстве.
Не зная и не видя, как тот, кляня себя и блаженно уткнувшись в живот своего замечательного, правильного, самого лучшего в мире брата, почти по-настоящему умирает от шершавых касаний рубашечной ткани и пробивающихся сквозь неё пульса и тепла. Как дышит, коротко и редко, боясь сорваться и зареветь, и млеет украдкой от захвативших затылок неспешных пальцев. Как ненавидит себя, понимая, что окончательно пропал…
====== Часть седьмая. Степени отречения. ======
…чудесное выздоровление произошло во время пресс-конференции в небольшом городе на западе Техаса. Шокирующие кадры, которые крутят снова и снова в новостях и на ютубе, вызвали…
…очевидцы уверяют, что младший брат Нейтана Петрелли, несколько месяцев назад избранного в конгресс, умер у него на руках. Факт воскрешения засвидетельствован не был, но впоследствии молодого человека, погибшего на глазах десятков людей, видели живым и здоровым, выходящим из здания полицейского участка под бдительным присмотром своего…
…неожиданно отреагировал на просьбы закончить своё выступление, прерванное покушением на брата, заявив, что только у Господа есть к нам послания, и что только воля его…
…невероятные заявления о божественном вмешательстве привлекли к себе внимание всей страны. И нигде к ним так не прислушались, как на верхушке религиозного сообщества. В двух словах, избранный конгрессмен из Нью-Йорка вызвал большой резонанс, а это явный признак политического воскрешения…
Сюжет определённо был горячим.
Новостные каналы, в зависимости от своей направленности, наперебой делились подробностями произошедшего в Техасе чуда.
В Вашингтоне, сидящий перед телевизором человек вдруг улыбнулся, осенённый неожиданной мыслью.
– Трейси, милая, я нашел того, кто нам нужен.
– И кто же это, губернатор? – подошедшая к нему девушка уселась на ручку его кресла и обратила своё внимание на дающего интервью темноволосого мужчину, являющегося на сегодня целью номер один для всех репортёров.
– Петрелли. Нейтан Петрелли.
Мужчина с экрана был молод, красив, представителен, и говорил, очевидно, что-то правильное, но это было даже не важно. Он внушал симпатию и доверие даже без необходимости вслушиваться в смысл произносимых им слов.
Трейси удовлетворённо изогнула губы и кивнула.
– Он мне нравится.
====== 68 ======
– Значит, это всё воля Божья?
– А как ещё я мог это прокомментировать? И, кроме того, разве наши способности не даны нам свыше? – Нейтан пожал плечами и выглянул из-за спины Питера, посмотреть, чего он там возится. Какое-то время понаблюдав, как тот одной рукой воюет с оконной защёлкой, второй – ради сохранения невидимости – продолжая удерживать его за руку, он ради интереса уточнил:
– И что же помешало нам зайти через дверь?
– Так быстрее, мы же не пришли, а прилетели, – пробормотал тот, и, добившись, наконец, желаемого, со скрипом поднял вверх оконную раму. Переполненный безудержной воздушной радостью, всё ещё находясь под впечатлением от только что совершённого полёта с братом, Питер дёрнул его за руку и широким приглашающим жестом указал на открытое окно, – кроме того, я всегда хотел так сделать.
– А если кто-то чужой залезет? – с трудом сохраняя серьёзность спросил Нейтан, когда они, по-прежнему не расцепляясь, покряхтывая, забрались внутрь квартиры.
– Кому я нужен? Да и было бы что брать.
– Вдруг кто-то устроит здесь ночлежку в твоё отсутствие? – Нейтан стиснул челюсть, чтобы ни в коем случае не улыбнуться в ответ на неприкрытую весёлость брата, но глаза выдавали его с головой, да и кого он пытался обмануть, да и пытался ли…
– Кажется, кое-кто уже устроил, правда, совсем не чужой, – загипнотизированный искрящимися смешинками в его глазах, совсем разулыбался Питер. Его дыхание было ещё неровным, не столько сбитое физической нагрузкой при полёте, сколько перехваченное восторгом от него; глаза горели таким знакомым откровенным счастьем, и он так крепко сжимал ему ладонь…
Как будто только что опустившись на землю, Нейтан, не сумев скрыть торопливости, отдёрнул свою руку и, на ходу расстёгивая куртку, отошёл подальше от Питера.
Тот сделал вид, что этой торопливости не заметил, но ощущение волшебства, набранное там, под облаками, рассыпалось с оглушительной тишиной.
Путешествие по небесам закончилось.
– Мне, наверное, тоже стоит подыскать себе квартиру, – как можно непосредственнее заметил Нейтан, оглядываясь кругом и пытаясь сообразить, когда он успел настолько заполонить это жилище своими вещами, – поживу пока в отеле.
– Ты не собираешься возвращаться домой? – Питер опёрся на спинку кресла, наблюдая за перемещениями брата.
Поморщившись, Нейтан открыл на кухне шкаф и уставился в него, в поисках сам не зная чего.
– Не сейчас.
– Не можешь простить маму?
Захлопнув шкаф и добравшись до холодильника, он выудил бутылку холодной содовой и, открыв её, отпил прямо из горла.
– Не сейчас.
Каждое новое произнесённое слово весило, кажется, вдвое тяжелее предыдущего. А каждая последующая секунда молчания – втрое.
Опустившись с небес, они как будто зарывались под землю.
Это было невыносимо.
Понимая, что если кто всё это и выдержит, то точно не он, Питер сорвался с места и, заметавшись по квартире, достав откуда-то сумку, швырнул её на диван и принялся как попало скидывать в её сторону свои вещи.
– Слушай, подожди, – он ненадолго остановился и уставился на брата немного нездоровым горящим взглядом, – оставайся, я всё равно кое-куда собирался, – он вернулся взглядом к сумке, рассеянно взирая на хаос в ней и вокруг неё, и вытряхнув всё наружу, попытался придать этой куче более благопристойный вид.
Нейтан стоял поодаль, изредка поднося к губам бутылку, и молча наблюдал за его сборами, не останавливая и не возражая.
– Тут такое дело, – безуспешно пытаясь найти второй носок из пары, Питер, сдавшись, отбросил в сторону единственного беднягу, – когда я был в Ирландии, там была девушка, Кейтлин, она… мы… когда я искал ответы, то переместился в будущее, и она… она была со мной, и когда я вернулся обратно, она осталась там, наверное, в общем я не знаю, что с ней, – Питер сбивался и путался, как всегда, когда волновался и торопился, – но должен это выяснить, и если нужно, вернуть домой, – он остановился также внезапно, как и перед этим взвился волчком, и, выпрямившись, посмотрел на брата.
– Оставайся, – еле слышно повторил он, смотря, как Нейтан делает ещё один глоток.
Ну почему он молчит!?
Оттолкнувшись от стола, Нейтан невозмутимо прошёл мимо эпицентра спонтанных сборов в спальню, принёс оттуда любимую толстовку брата и, вернувшись обратно, протянул ему.
