Текст книги "Степени (СИ)"
Автор книги: KoSmonavtka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 53 (всего у книги 54 страниц)
Грей молчал, но его вид был достаточно красноречив.
– И после этого ты, скорее всего, встречался с моей матерью. Или с Паркманом, – Питер смотрел внимательно и чутко, не столько ради ответов, которые и так считывались по эмоциям, сколько ради самого Сайлара, не позволяя тому оставаться с очередным предательством один на один, – значит, помнишь, – безрадостно озвучил он свои выводы, – а это значит только одно: тебя заперли здесь с твоими кошмарами и не оставили шанса выбраться самому. Поверить не могу, – захлебнулся он вдруг истерическим смешком, вызванным внезапным осознанием, – твой самый страшный кошмар – это убийство Нейтана.
Оставив в покое горло, Сайлар зажмурился и схватился за голову, за виски, с силой стискивая их. Всё в нём отказывалось принимать услышанное. Столько лет он верил в то, что убил Петрелли… Столько лет…
И – вчера?!
И – Нейтан жив?!
Зачем? Кому всё это было нужно? Почему его просто не убили?
Ах да… его же нельзя убить.
Нельзя.
Нашли выход. Кинули пожирать себя самому. Они ведь от него почти ничего не оставили. Они… и Нейтан. За три года он почти стал им. И пусть этот за каким-то хреном припёршийся за ним герой ни на мгновение не признал в нём своего ублюдочного брата. Три года. Неважно кем он был три адских года. Главное – он не знал, где сейчас искать себя самого.
Мучение во взгляде на Питера сменилось защитной насмешливой обречённостью, а затем и вовсе полыхнуло ненавистью. И прежде, чем гость из реальности успел ещё хоть что-то сказать или сделать, Сайлар, так и не меняя облика Нейтана, исчез.
* *
Питер не стал сразу же бросаться искать его.
Решил дать время, успокаиваясь тем, что пока здесь он пережидает часы – в реальности, на полу в палате Прайматек, едва ли успеет сделать пару вдохов.
Поначалу он намеревался дождаться, пока Сайлар всё обдумает и вернётся сам.
Бродил по городу, отлавливая отличия от реальности, держался главных улиц, хоть и понимал, что в этом нет смысла, и если Сайлар захочет, то найдёт его где угодно.
Вспоминал прошлую ночь, но не свой кошмар, а то, что последовало после. Задыхался тоскующим счастьем и новым уровнем невообразимой ранее ответственности за Нейтана и за все грани их отношений. Едва не срывался от потребности немедленно убедиться, что с тем всё в порядке, и только усилием воли удерживался на месте, очень надеясь, что Сайлару не понадобится на переваривание услышанного слишком много времени.
Сначала это было «до вечера».
Потом – «возможно, ночью ему будет проще успокоиться».
Он изо всех сил старался быть терпеливым.
Явной ночи так и не наступило.
Лишь пелена на небе – истончённая, жемчужно-прозрачная «днём» – уплотнилась, придавливая город свинцовой тяжестью, и не столько тьмой, сколько беспросветностью.
Предзакатные сумерки сменились предрассветными, и наоборот, когда Питер решил, что пора выбираться отсюда.
И не смог.
====== 126 ======
Он прочёсывал город, по большому счёту, только для того, чтобы хоть чем-то себя занять.
Час за часом, день за днём.
Он цеплялся только за свои собственные слова: «всё, что меня сейчас держит – это знание о том, что мой брат жив».
Тот факт, что время здесь течёт по-иному, тоже успокаивал.
Но недолго.
Неделю, может, две.
А потом неизбежно стали появляться сомнения – а вдруг с его появлением здесь всё пошло иначе? Вдруг время решило вернуть своё, и теперь, пока он считал дни, ожидая Сайлара – Нейтан пролистывал не секунды, а годы, седея, сгорбливаясь и теряя по капле жизнь?
Или не по капле.
Что, если она обрывалась водопадом? Что, если кроме Питера больше никто не мог его удержать?
Что, если?…
* *
Питер успел несколько раз сбиться со счёта и почти потерять надежду выбраться отсюда.
Первичное возбуждение давным-давно улеглось, последовавшие за ним страхи – притупились.
Если он не слишком запутался – то прошёл уже месяц.
Месяц!
Сайлар так и не давал о себе знать.
Только опосредованно, через город, всё больше омертвляя его.
Однажды Питер заметил отсутствие запахов.
Ещё через несколько дней понял, что почти не слышит собственных шагов. Для верности крикнул – и не дождался эха. Подстёгнутый случайно объявившейся вспышкой наития, нашёл в одном из пустых зданий плеер, и с тех пор ходил с забитыми музыкой ушами. Звуки пропадать перестали.
Зато начали тускнеть цвета.
Питер не понимал – это было медленным самоубийством со стороны Сайлара, или попыткой, осознанной или не очень, о чём-то сообщить незваному гостю?
Может, имело смысл найти краски и пойти раскрасить что-нибудь в ответ? Деревья – зелёным. Обнаруженный недавно старый баннер с кандидатом Петрелли (зачем он тут Сайлару?) – красным и синим.
Светофоры, здания, разметку, детские площадки – всеми цветами, что найдёт
Город. Весь город.
Может, даже получится повернуть время вспять и дать этому скопищу серых улиц и зданий снова обрасти жизнью. И, может, Сайлар захочет найтись.
«Ну давай же, Габриэль Сайлар Грей», – мысленно взывал он к нему, рыская в поисках краски по художественным лавкам и незаконченным стройкам, – «позволь помочь нам всем выжить».
Банки были тяжёлыми, каждая по килограмму или по два, но именно сейчас терять время на несколько ходок не хотелось, а из всех способностей у Питера осталась здесь одна эмпатия, да и ту, в отсутствие чужих эмоций, было сложно проверить.
Он затащил их на крышу все разом – волок в огромном мешке по ступеням, наслаждаясь грохотом и болью в ладонях – хоть какой-то пищей для оголодавших органов чувств. Открыл, выстроил у самого края в один ряд – на том же месте, откуда когда-то впервые шагнул в провал между домами – и столкнул банки вниз.
И долго потом смотрел на распластанную на асфальте кляксу, то ли восторженно – от новых значительных ощущений, то ли разочарованно – от так и не случившегося чуда, сам не зная, чего ждал.
Сайлар так и не объявился.
Наступило оцепенение.
* *
Питер перестал считать дни и практически поселился на крыше.
Смотрел сверху на город, самоистезающе барахтаясь в мыслях об оставленной снаружи реальности. Пытался представить себе, что уже никогда не покинет этот город – но никак не мог: картинка получалась надуманной и плоской, не вызывая никаких чувств. Настолько никаких, что он даже не мог всерьёз этого испугаться.
Он привыкал.
Воспоминания о реальности всё больше напоминали не уколы игл, а тупые толчки, от которых не столько болело, сколько укачивало.
Может быть, ничего этого и не было? Ни бед, ни счастья, ни Нейтана, ни Сайлара, ничего и никого.
Ему показалось, что он даже почувствовал тот миг, когда поверил, что этот пустой город – единственная данность, которая существует, а всё остальное – это болезнь несогласного с этим сознания.
Он вытянулся струной, окидывая смирившимся взглядом бетонные владения и, впуская этот миг в себя, услышал за спиной то, чего уже и не ждал:
– Так зачем я был тебе нужен?
* *
В ту первую встречу он так и не смог ничего толком ответить Сайлару.
Едва не свалившись от неожиданности вниз, застыл на краю в напряжённой неудобной позе, судорожно силясь за несколько секунд прокрутить в обратном порядке всю свою здешнюю эволюцию.
Как оказалось, месяцы накапливаемого оцепенения не так то быстро можно было стряхнуть.
Сайлар не стал долго ждать.
Исчез также мучительно резко, как и появился, оставляя остолбеневшего гостя в сомнениях – а не привиделось ли это всё тому.
– Ты бы хотел, чтобы меня никогда не было? – спросил Сайлар на следующий день, и Питер, готовившийся к совсем другому вопросу, снова не успел ничего сказать.
Да что за новые игры-то?
Что за долбаные прятки?
На третий день он ждал его подготовленный.
Не с ответами на бумажке, а просто – готовый ко всему. Двух суток и адреналиновой злости более чем хватило, чтобы стряхнуть с себя многомесячный каталепсический туман. Хотя теперь ему мнилось, что с момента его появления здесь прошло не больше недели, настолько однообразно-неделимыми они были.
– Ты бы простил меня, если бы я на самом деле убил Нейтана? – знакомо раздалось за спиной.
Вот интересно, кого Сайлар больше цеплял этими вопросами – гостя или самого себя?
Устало вздохнув и отчего-то сегодня совершенно не боясь ничего испортить, Питер обернулся, подошёл к подобравшемуся, уже готовящемуся исчезнуть, хозяину, и буднично поинтересовался:
– У тебя новая способность?
Сайлар вопросительно нахмурился.
– Исчезать через десять секунд молчания на твой вопрос, – разъяснил Петрелли и склонил голову, глядя ожидающе и терпеливо.
Молча приняв этот взгляд, и не торопясь ни отвечать, ни исчезать, Сайлар двинулся ему навстречу.
Но, не дойдя до него, смешливо хмыкнул и притормозил. Обогнул сурово смотрящего гостя и прошёл к месту, откуда было хорошо видно цветное пятно внизу.
– Свою первую, основную способность… – начал он, не отрывая задумчивого взгляда от разноцветных брызг, – ты хорошо её помнишь?
– Основную? – Питер рефлекторно вытянул шею, вслед за Сайларом заглядывая вниз, за бетонные тумбы, будто хотел убедиться, что там, на асфальте, всё ещё сияли катастрофические последствия его разборок с десятком банок с краской.
Убедился, отпрянул.
– А у меня она не была первой. Первыми были сны – от мамы. Потом… – он резко умолк, подавившись непроизнесённым именем брата; запрокинул голову и упёрся взглядом в серое небо, – потом я полетел…
* *
Они проторчали в тот день на крыше до самого заката.
На этом шатком пике покоя.
Как два дурацких клоуна, запрыгнувших с двух сторон на одну качающуюся на этом пике доску. Понимая, что любой из них в любой момент может с этой доски спрыгнуть и развалить всю конструкцию к чёрту, и что ищи-свищи потом опять по жуткому пустому миру этот пик.
Быть может, это месяцы молчания сделали своё дело.
Сайлар изредка что-то спрашивал.
Питер – говорил.
Хотя что такого он мог поведать о способностях тому, у которого их было в несколько раз больше, чем когда-либо было у него самого?
Но Сайлар внимал, как ребёнок, слушающий на ночь сказку.
И Питер так и не нашёл подходящего момента, чтобы остановиться.
Рассказал про Клэр и человека-невидимку. Как понял, что умеет копировать дары и как учился их контролировать.
Умолчал про своё прошлогоднее отчаяние, но это и так помнили они оба – Кирби-Плаза не оставило подобных тайн.
Дошёл до момента, когда отправился в будущее за жаждой.
Изначально собираясь заостриться на этом дьявольском даре, «по пути» Питер постепенно замедлил темп, невольно останавливаясь на совсем иных подробностях. О фартуке и шипящей сковородке. Вкусном запахе. Полосах света на полу и на столе. Изрисованной маркером стене и цветных наклейках на дверце шкафчика.
О маленьком мальчике напрямую не было вымолвлено ни слова, но всё остальное подсвечивало невысказанное пылающим ореолом.
От Сайлара не доносилось ни вздоха, ни шороха.
Питер не смотрел на него, но от исходящего от того отчаянного сдерживания застывало сердце.
Он неоднократно улавливал подобное. От Нейтана. Но ни разу это тому не помогло.
– …когда я зашел в дом, то был готов к чему угодно, – не меняя интонации, абсолютно серьёзно продолжил он, – но только не к тому, что ты радостно меня облапаешь.
Сказал – и замолчал, всё также отстранённо глядя на растворяющийся в сумерках силуэт города.
– И что, ты не отскочил, как ошпаренный, и даже не попытался убить меня на месте? – спустя несколько практически принудительных вдохов хрипло поинтересовался Сайлар.
– Нет, – лаконично ответил Питер, но не выдержал и улыбнулся, – но не думай, что мне не хотелось.
– Герой не делает ничего, не оглянувшись на мир? – Сайлар поднялся на ноги, скупыми движениями сгоняя онемение с уставших от долгой неподвижности мышц.
– Не на мир, – обернулся к нему Питер, – на самого себя.
Странно на него посмотрев, Сайлар поправил пиджак, неуверенно – как будто впервые это делал – махнул рукой, и ушёл.
На сей раз вполне по-человечески.
* *
Он приходил каждый день почти в одно и то же время.
Питер перестал слишком ждать. И слишком вздрагивать при его появлениях тоже перестал. Не лез, не торопил, ни о чём не спрашивал. Сознательно. Как бы тяжело это сознательное «бездействие» ему ни давалось.
Человек не вырастет быстрее, если на него орать. Яблоко – не созреет, если его упрашивать.
Не взорваться бы только от этой мудрости по пути.
Иногда Сайлар просто молча усаживался рядом, и так и сидел до самого вечера, изредка кидая ничего не значащие фразы.
Иногда спрашивал о чём-то, и довольно благодарно потом выслушивал.
Иногда рассказывал о чём-то сам, причём не всегда Питер был уверен, что тому в эти моменты требовался собеседник.
Это всё походило не то на терапию, не то на эксперимент, не то на самодельные курсы «как научиться общаться».
– Я бы сдох от счастья в детстве, узнай я о том, на что буду способен, – заявил Сайлар однажды, и разразился монологом, в котором Питер с удивлением распознал ответ на свои собственные откровения.
* *
Если смотреть совсем со стороны, то, наверное, всё это могло бы показаться даже милым.
Сайлар осторожничал. Но, не встречая ни отторжения, ни агрессии, с каждой новой встречей позволял себе откатываться в своём эмоциональном развитии на кучу лет назад, практически до состояния ребёнка, перемалывая в себе всё то, что когда-то не смог пережить в режиме реального времени.
Переживая это сейчас.
Пусть сжато, скомкано, и нестройно – но именно переживая.
Переходя от напористого «я могу сломать любую вещь в мире» – к апатичному «я могу починить всё, что угодно… кроме себя самого».
Поначалу рагребаясь преимущественно по-детски и больше с самим собой, постепенно всё чаще «оглядываясь» вокруг, то выплёскивая подростковое несогласие, то удивляя не просто взрослым, а каким-то даже нечеловеческим самообладанием.
И никогда, никогда не забывая цеплять и провоцировать:
– А с тобой интереснее, – злорадно, после того как вечер напролёт рассказывал о своём местном бытие в роли Нейтана, и едва не довёл Питера до крушения всех его миротворческих замыслов. Последний краснел, бледнел, раздувал ноздри и пару раз чуть не смылся с крыши – чем чрезвычайно развлекал Сайлара – но так и не сбежал, и даже ни разу не сказал заткнуться.
– Если бы вместо меня с тобой тут был он, то вы, наверное, нескоро бы засобирались в реальность, – ядовито, после того как Питер мало-помалу выработал иммунитет и перестал менять цвет лица и подавать прочие поводы для развлечения.
– Зачем мне выпускать нас отсюда? – сухо, после того как понял, что Питер и откровенничать с ним больше не спешит, – здесь почти всё, что мне нужно. Целый мир, которым я могу управлять. И ты в довесок.
– Зачем мне нас отсюда выпускать? – снова и снова, постепенно превращая эти слова из провокации в самый обычный вопрос. Вопрос на миллион поводов рискнуть начать жить заново.
Снова и снова.
А Питер, легко делясь ничего не значащими фразами, на этот вопрос – всё молчал и молчал. Упрямо сжимая губы. То злясь, то прячась, прикрывая глаза, то наоборот, пристально вгрызаясь многозначительным взглядом.
Лишая мишени одну из самых колких издёвок, и разворачивая её острием к самому Сайлару.
Сметая с того и защитную бесстрастность, и злорадство, оставляя вместо них замешательство и поднимая внутренний мятеж.
Делая ответ на вопрос жизненно необходимым.
Пусть Сайлар и знал, что честный ему вряд ли понравится, а желаемому он не поверит.
Важным стало услышать хоть что-нибудь.
Он уже перестал верить, что когда-нибудь дождётся этого, но там, где не сработали ни насмешки, ни настырность, неожиданно помогло смирение.
И Питер – возможно, добрав последнюю каплю, а, может, и почувствовав найденную Сайларом правильную грань – поддался.
– Ну что ты хочешь от меня услышать? Что ты мне нужен? Ты и так это знаешь! – вымученно начал он, ткнув пальцем в сторону насторожившегося от этого выпада Грея.
– Или что ты мне нужен просто так, сам по себе, и плевать, что от этого зависит жизнь Нейтана? Что я и дня там без тебя не смогу прожить? Да чёрта с два! – он быстро заводился, повышая тон и продолжая наступать.
– Но если мы станем с тобой друзьями или даже братьями, если так сложится – отлично! Если нет – ну, значит, нет! Это жизнь, Сайлар! Будем обходить друг друга стороной и не пересекаться, но я должен буду – всегда, везде – знать, где ты, как ты, и что с тобой! И быть уверен, что ты – не опасен! Я не вправе этого требовать, но, чёрт, вот тебе моя честность! Этого ты хотел? Чёрт, чёрт, чёрт…
Пнув в сердцах бетонный выступ, он прижал к переносице кулак и отскочил в сторону.
А Сайлар, только что стоявший столбом, отмер и неожиданно блаженно расхохотался.
Что-то изменилось. Он ещё не совсем понимал, что, но ему было так легко, как не было никогда.
– Это лучший ответ, Питер! – восторженно прокричал он на весь свой пустой город, – лучший из всех возможных! – и, отсмеявшись и продышавшись, повернулся к смурному гостю и широко, безо всякого сарказма, улыбнулся, – ну так что, попробуем отсюда убраться?
====== 127 ======
Нейтана одолевало беспокойство.
С самого утра.
А всеохватывающая теплота, уже привычная, неразрывно связанная с Питом, после прошедшей ночи просто обжигала.
Он полагал (и отчасти боялся этого), что сосущая под ложечкой тревога связана именно с этим – с последним кошмаром брата и всем, что произошло после его пробуждения. Но несколько часов в Вашингтоне, всегда качественно утряхивающих разрозненность мыслей, уверенно отвели его волнения от предутренней «терапии» и сфокусировали внимание на самом кошмаре.
С заседания, закончившегося уже почти к полудню, Нейтан едва ли не выбегал. Десяток его смс, отправленных Питеру, так и висели без ответа.
Сердце частило. Руки дрожали.
Трейси понятливо умолкла после первого же взгляда и уверила, что в ближайшее время сенатор не связан ничем важным.
После нескольких звонков «не туда» и сотни клятв при первой же возможности заиметь телефоны всех точек доступа к брату, Нейтан узнал от одного из напарников Питера, что тот на сегодня взял отгул.
В беспокойство прокрались панические нотки.
Господи, а он уже размечтался хоть когда-нибудь отвыкнуть от них…
Питер… ну куда же ты снова? Ну куда!?
Нейтан был готов лететь за ним куда угодно, если бы он только знал, где тот может быть. И только это незнание принудило его остаться на месте и задать себе следующий вопрос.
Может быть, проще будет узнать, не «где», а «у кого»?
У кого?
Нейтан снова достал телефон.
В списке людей, всплывающих в памяти при ответе на второй вопрос, с большим отрывом лидировала мать. Кто там дальше? Кто ещё может знать? Беннет? Паркман? Этот ублюдок Грей?
Мысли метались, как сумасшедшие. Пальцы то и дело соскальзывали с кнопок. Гудки ввинчивались прямо в мозг.
– Мам, Питер у тебя? – без приветствия спросил Нейтан и по затянувшемуся молчанию понял, что все свои нервы, что он так тщательно сегодня берёг, ему предстоит потратить в самом ближайшем будущем.
* *
Вчерашнее заточение Сайлара в ментальную ловушку, к сожалению, не принесло миссис Петрелли должного успокоения, и она сочла, что побыть откровенной сейчас со старшим сыном будет вполне уместно.
К ещё одному своему сожалению, она тоже почти не сомневалась в том, что что-то снова пошло не так и что в этом «чём-то» снова замешан Питер.
И всё не казалось слишком страшным на этот раз, и мир не был в опасности, и никакого смертельного налёта не мерещилось, и только когда Нейтан отключился, миссис Петрелли запоздало вспомнила о его способности: тот наверняка уже летел в Прайматек… И он, вне всякого сомнения, окажется там раньше всех. И кто знает, что там может произойти с этими троими, если Питер действительно там.
Она стала слишком часто ошибаться, рассеянно подумала она.
И вызвала Паркмана.
* *
– …ну же, Питер, пожалуйста, давай… – осторожный шепот то появлялся, то пропадал. Питеру чудилось, что он летит в слишком плотных облаках и, снижаясь, никак не может выбраться из этой не слишком приятной пелены.
Точнее, неприятной до абсолюта, до выворачивающей внутренности тошноты.
Что было и странно – поскольку он считал, что любил небо любым; и очевидно – поскольку голос, на который он летел, был голосом его брата. Настоящим голосом брата, без тех чужих модуляций, которые Питер научился распознавать и к которым почти привык, находясь… где?
Выуживая из себя все возможные остатки воли, он «поднырнул» под очередное надвигающееся туманное уплотнение и, рванув на вновь появившееся «всё, Пит, всё, всё хорошо», и начиная различать собственные судорожные хрипы, разодрал глаза. И, дёрнувшись уже в реальности, вцепился в сидящего перед ним на полу Нейтана.
Тело ломило, мышцы гудели напряжением.
Твёрдый пол, по ощущениям, вгрызался в колени. Но, стоило очнуться и осознать себя здесь, в реальности, как физическая боль отступила вслед за рассеивающимся туманом. Оставляя после себя одновременно испуганное и ликующее «мы смогли?! мы выбрались?!» и совершенно безумное «…Нейтан…»
– Нейтан… – неуверенно произнеся первое слово, потянулся к брату Питер, перехватываясь, пробираясь выше, едва выдерживая неоглядную громаду придавивших его чувств.
Как же поверить? Как же поверить-то?…
Было проще принять, что это – очередное ответвление Сайларовского морока. Или сладкая галлюцинация собственного не выдержавшего разума. А напряжённые, перекатывающиеся под ладонями мышцы – всего лишь фантом. И шершавость пиджака – тоже. Милые маленькие придуманные подробности. Мифическая услада для изболевшейся памяти.
Внутренний хронометр изломанно бился и никак не помогал понять, когда Питер в последний раз видел Нейтана. День назад? Несколько недель? Месяцы, годы? Эти неопределяемые промежутки времени вились вокруг, складываясь вместе, один к одному, удлиняя срок разлуки до бесконечности.
Уже почти позабыв разумом за прошедшие фальшивые годы, но слепо помня въевшимся в тело и душу инстинктом, Питер, продираясь сквозь охватившее его оцепенение, добрался до своего исконного места и по-младенчески уткнулся туда лицом. Носом, губами, вдыхая, вспоминая, считывая.
– Нейт… Это ты?
Вот-вот… вот-вот всё же собираясь на самом деле сойти с ума.
Превозмогая головокружение, он – вспомнив о Сайларе – обернулся в сторону кровати, убедился, во-первых, в его наличии, а во-вторых, в его восхитительной непохожести на Нейтана, и, снова вернувшись к «инвентаризации» брата, строго и напористо – как будто кто-то собирался с ним спорить – заявил:
– Это ты.
И окружающий мир окончательно распахнулся, принимая его обратно.
* *
Медленно приходящий в себя Сайлар скосился, наблюдая за разворачивающейся перед ним идиллической картиной очень братской и одновременно очень не братской встречи, и наткнулся на предупреждающий сенаторский взгляд.
Предупреждающий – и свирепый.
Практически зверский.
Да тот бы растерзал его сейчас на месте, если бы не висящий на нём Питер – понял Сайлар, неожиданно обнаруживая в себе помимо желания поддразнить Петрелли ещё и признание всех тех прав, которые тот сейчас источал в своём испепеляющем взгляде.
И каким бы забавным ни выглядел сейчас сенатор, отирающий благородным кашемиром брюк пыльный пол, с этой своей трогательной деликатностью жестов и грозовой враждебностью взгляда, не принять всерьёз его «настроение» было невозможно.
– Скучные вы, – отвернувшись, констатировал Сайлар и, опершись руками о металлический каркас, принялся соскребать себя с кровати. Вот честное слово, будто не сутки пролежал, а все те годы, что провёл в ловушке, – кстати, сколько тут у вас натикало, пока мы с Питом развлекались в моих ментальных хоромах?
Метафорические струны, удерживающие Нейтана в мирных рамках, натянулись до предела, и Питер практически услышал, как звякнула, лопаясь, одна из них.
– Заткнись, – гаркнул он Сайлару, ни на сантиметр не сдвинувшись из остро необходимого ему сейчас нейтановского пространства, – он просто злит тебя, он не причинил мне вреда, – полушепотом добавил он специально для брата, широкими поглаживаниями убеждая того успокоиться.
И Нейтан хотел бы.
Успокоиться, перестать чувствовать холод стресса и жар радости, но внутренний мандраж всё никак не проходил и даже усиливался, накачивая грудь жгучей болью.
Наверное, внешне он выглядел относительно спокойным, отстранённо подумал он, так же отстранённо отмечая, что, вслед за аритмией начало сбиваться дыхание, а руки – возможно, из-за слишком сильного стискивания своего смешного, своего упрямого, своего невыносимого, своего, своего, своего… – начали неметь.
И голова закружилась, вероятно, от облегчения, а ухмылка Грея начал расплываться перед глазами, скорее всего, из-за нежелания на него смотреть.
…Не причинил вреда… Ладно… Разобраться можно будет после…
После?…
Тело прошибла ледяная волна беспричинного вроде бы ужаса, заставая врасплох, проступая через поры и выталкивая внутреннюю дрожь наружу.
Будто мчащийся на всех парах мир именно сейчас, жутко не вовремя, собрался соскочить с рельс.
Или уже соскочил?
В голове мелькнула запоздалая мысль, что это уже не просто волнение; что примерно так, наверное, и разрывается измочаленное стрессами сердце. Мысль вялая и бессильная, отчего-то совсем не удивительная, влекомая тоской и ощущением предела не только физических, но и психических своих возможностей.
И ведь не жаль ни того, как жил, ни того, что, кажется, жить прекращает.
Только Питера жаль.
Это было единственным, что заставляло сопротивляться.
И впервые этого не хватило…
Мир покачнулся, накренился набок и, невидимыми руками оттаскивая Нейтана от брата, погрузил всё в темноту.
* *
Сайлар топтался у кровати, привыкая к действительности и собственным затёкшим конечностям.
Нейтан тихо, но неотвратимо умирал.
Питер смотрел на его синеющие губы и так же старательно, как несколько минут назад убеждал себя в реальности окружающего пространства, теперь – пытался поверить в обратное, в паршивые, но небезнадёжные сети ментальной ловушки.
Ведь похоже…
И вместо секунд – липкие бесконечные годы.
Но не смог.
Отмер, кляня себя за этот тупой трусливый ступор, и, покатившись в другую крайность, заметался, уходя вразнос, одновременно кидаясь к телефону, выуживая из себя парамедика и, напоследок, вспоминая о своих способностях к регенерации.
Стоп.
Нет.
Не своих. Уже давно не своих.
Сердце под руками не билось едва ли дольше минуты.
Если не тормозить, то для реанимации ещё было время.
Но не много.
И с недостаточной гарантией на успех.
…Что же так пусто…
Он осторожно уложил Нейтана на пол и умоляюще обернулся к Сайлару, с нечитаемым лицом наблюдавшему за смертью заклятого недруга.
Слов не потребовалось.
Не сочувствуя, не злорадствуя, вообще не выказывая ничего, Грей подошёл к братьям и позволил младшему сжать себя за запястье.
И ещё до того, как Питер отпустил его, понял, что тот хватанул куда больше, чем намеревался. И больше, чем мог бы быстро принять и сразу эффективно использовать.
Герой…
Торопясь спасти брата, не оценил последствий своего энтузиазма.
Идиот…
И почему у него эти два слова зачастую шли в связке?
Зрачки Питера расширились, дыхание сбилось; он повалился на пол рядом с братом, одичало глядя вверх, на Грея, то ли снова о чём-то умоляя, то ли жалуясь, то ли просто бессмысленно цепляясь за единственный перед глазами объект. Секунда – и не осталось даже этого взгляда: Питера скрутило так, что взбугрившиеся мышцы грозили разорвать его тело по суставам.
Сайлару казалось, что он чувствует, как по жилам корчащегося перед ним человека течёт боль.
Плата за способности.
Как же, как же… У каждого своя.
Его собственная жажда была беспощадна к окружающим, но к нему самому – физически – была милосердна. Ни жгла, ни крутила, ни отнимала воздух.
Все остальные способности доставались Сайлару безболезненно.
А со временем – ещё и бесхлопотно.
А он стоял сейчас над проглотившим больше «нормы» Питером, смотрел на его вывернутые запястья и содрогающуюся спину – и подыхал от зависти к нему.
* *
Его лицо по-прежнему было безэмоционально, несмотря на то, что строить из себя стоика сейчас было не перед кем.
Разве что только перед самим собой.
Хотя так хотелось кричать…
Хотелось пнуть какое-нибудь из валяющихся перед ним тел: мёртвое или агонизирующее. Или хотя бы стену. Разнести эту комнату и свалить, бросить этих не имеющих права на существование сиамских Петрелли – всё равно ведь выберутся, ублюдки.
Хотелось опуститься между ними на пол, сгрести обоих, начувствоваться бездвижностью одного и болью другого, надышаться их воздухом, понять, хоть немного понять… Если не самих братьев, то – нужно ли подобное ему самому. Понять, счастье это или проклятие, когда без другого не можешь жить буквально.
Хотелось послать всё к чёрту…
Он вышел из палаты.
И почти сразу же вернулся.
Закатал на левой руке рукав и, перетянув жгутом выше локтя, ввёл в вену иглу.
Успел отметить, насколько просто он это сделал и, глядя на всё ещё борющегося с новыми дарами Питера, дождался, пока полностью наполнится шприц.
– Это за наши милые совместные годы, – сообщил он не слышащему его герою, вытащил иглу и, быстро выполнив необходимые манипуляции, ввёл свою кровь сенатору.
– И даже не надейтесь на повторение, – пробормотал он напоследок, встал и, насмешливо «посмотрев» сквозь обшарпанные стены в сторону миссис Петрелли, которая приближалась сюда и пока не знала, что за новости её тут ждут, став невидимым, исчез.
Оставляя братьев одних.
Сенатора с медленно воскресающим сердцем.
Героя, медленно привыкающего к способностям.
Питер всё ещё сражался за контроль над собственным телом, но всё ещё не особо успешно. Всё, чего он пока смог добиться – превозмочь пожирающую его боль и, извернувшись, безуспешно потянуться к брату – тот был слишком далеко, на непреодолимом для двух полуживых людей расстоянии.
Нейтан всё ещё был без сознания; он лежал на спине, лишь немного, будто нарочно, повернувшись в сторону Пита и склонив к нему голову.
Они не соприкасались, но их ладони лежали очень близко. Напряжённая, с судорожно сжимающимися пальцами – Питера, и расслабленная, полураскрытая, как цветок – Нейтана. Край белой манжеты, едва прикрывающей маленькую красную точку, был изрядно испачкан.
Когда Сайлар спасал сенатора, то не стал добираться до изгиба его локтя, удовлетворившись веной над запястьем. Грей был аккуратен, но всё же оставил идущую от места укола тонкую дорожку своей крови – нить, протянувшуюся по дуге от запястья Нейтана до руки Питера; не пуповину, но пугающе символическую связь, соединившую двух скорчившихся в позах эмбрионов братьев.
Оставляя их одних.
Но – теперь уже навсегда – оставаясь их частью.
* *
Его всё ещё ждало путешествие.
Бесконечное.
Приближающееся к одному логическому завершению и выходящее к новому началу. Всё то же путешествие к познанию мира и самого себя. К пониманию того, что у него, как-то очень незаметно и естественно, прибавилась целая куча причин для того, чтобы этот мир сохранять. И большая часть из них – за спиной. Где он всегда найдёт пинок под зад, яростный взгляд неблагодарного спасённого, раздражающее всепонимание очеловеченного героя.
