Текст книги "Степени (СИ)"
Автор книги: KoSmonavtka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 54 страниц)
Но она успела стать для него важной. И успела дать ему почувствовать себя нужным. Его восхищала её эмоциональная сдержанность – ничуть не меньше, чем завораживала искренность и открытость Питера, и он стал настолько честным с собой, что позволял себе признаться в этом.
Его устраивало, что в качестве награды мать пообещала ему не любовь, а гордость. Это позволяло одновременно и верить ей, и не слишком поддаваться размякшему в таких благоприятных для него условиях Габриэлю.
Благоприятных?
Камера на пятом уровне, злобный напарник и норовящий придушить младший брат?
Какое всё-таки непривередливое его второе «Я».
Сайлар невесело усмехнулся, вызвав неодобрительный прищуренный взгляд со стороны ведущего машину Беннета, но, не собираясь утолять его любопытство, только скривил губы и отвернулся к окну, переводя мысли в другое русло. Они уже почти были на месте, а он так и не придумал устраивающего его объяснения тому, что Ной так легко согласился взять его с собой.
Слишком легко.
* *
Мистер Беннет не мог упустить такой возможности.
Он ведь этого ждал, не так ли? Разобраться с ублюдком раз и навсегда, уничтожить, стереть с лица земли.
Его не волновали чаянья миссис Петрелли, имевшей на вновь приобщённого к семье сына свои виды, но его напрягало противное, липкое, свербящее ощущение собственного падения. Он, убивший не один десяток людей, вдруг начал испытывать муки совести перед ликвидацией самого опасного человека, что он знал. Целенаправленной, хладнокровной ликвидацией. И чёрт знает, что его терзало больше всего – то, что при этом он собирался использовать свою дочь, или то, что он начинал видеть человека в этом ублюдке, грызущем сейчас яблоко на пассажирском месте.
Всё это неимоверно бесило.
Беннету то и дело приходилось напоминать себе, что тот посягнул на Клер и убил множество людей, а сейчас смеет ходить с расправленной спиной и надеяться на новый шанс.
Беннет надеялся, что тот попробует сбежать, и у него будет повод пристрелить его без дополнительных последующих объяснений с миссис Петрелли.
Но тот не собирался облегчать ему жизнь и не давал поводов, покорно ступая следом и подчиняясь всем приказам, за исключением того случая в банке. Смотрел прямым, а-ля невинным, взором с издёвкой на самом дне глаз, и говорил, что не может пообещать не убивать. Что это не так просто, но он старается.
Он, твою мать, старается!
Беннета это не устраивало. Ему были нужны гарантии. Он собирался всё решить сам, без чьего-либо согласия или одобрения. И подвернувшийся случай подходил ему как нельзя лучше.
Да простит его Клер…
* *
Клер его не простила.
Он пообещал ей поговорить с одним из беглых преступников, на которого она самолично вышла и внезапно воспылала к тому сочувствием.
Да, да, да, тот не был дьяволом во плоти, особенно по сравнению с остальными! За ним было всего одно убийство, и то пришедшееся на первое проявление способности – сосед вывел его из себя, доведя до спонтанного всплеска силы – и парня забрали следующей же ночью, без суда и следствия, сразу под «тёплое» крылышко Прайматек, на пятый уровень. Чёрт, но его способность даже по описанию выглядела весьма угрожающей, а в тот момент им некогда было выводить градации потенциального риска! Парень умел создавать пространственные дыры, втягивающие в себя всё в радиусе нескольких метров без возможности возврата!
А ещё у него было имя – Стивен, и семья, которая отреклась от него, когда его забрали; и мистер Беннет отлично понимал свою дочь, со всем рвением взявшуюся за судьбу этого бедолаги.
Да, он обещал ей поговорить с ним.
Он и поговорил.
Предложил сделку. Свободу в обмен на ликвидацию своего нового напарника, в момент разговора стоящего в отдалении и ничего не подозревающего.
И всё было бы хорошо, будь Стив хоть немного достоин звания убийцы, которое, «благодаря» компании, носил на себе несколько лет. Но убийцей он не был и вместо того, чтобы тихо создать воронку в непосредственной близости от Сайлара, он, заупрямившись, развёл драму, не поддаваясь ни предложениям, ни шантажу, ни угрозам, и всё это в присутствии Клер, шокированно взирающей на отца, безуспешно пытающейся увязать его безжалостные действия с его же эмоциональным:
– Это всё ради нас, Клер!
В общем, вышло не очень.
Разумеется, Сайлар понял, что что-то не так, и пошёл в их сторону.
И это был лучший момент для того, чтобы навсегда отправить его в ад, но Стив принял иное решение и со словами:
– Я не чудовище, – отправился в ад сам. Хотя, скорее всего, не для постоянно проживания, а для того, чтобы забронировать там местечко для Беннета, а самому, с короткой промежуточной остановкой в чистилище, отправиться куда повыше. С таким-то самопожертвованием. Или это можно было считать самоубийством? Проклятье. Какая теперь к чёрту разница…
На словах Клер простила его. Но в душе – Ной видел – не особо.
Ни за то, что он притащил с собой Сайлара, ни за то, что сотворил со Стивом.
Сайлар был рад.
Ублюдок.
Молчал всю дорогу, пока они отвозили Клер домой, но когда Ной попытался пробиться к притихшей замкнувшейся дочери, встрял туда, куда его не звали!
– Она не верит ни единому твоему слову, Ной. Она прекрасно понимает, что ты устроил, и поняла, кто ты такой. Манипулятор. Разве не так, Клер? Ты использовал её, чтобы найти того беднягу, потом использовал его, чтобы найти меня… потому что для тебя я всего лишь чудовище. Он не видит в нас людей, Клер, и никогда не увидит.
И Клер ещё больше скукоживалась, а Ной молчал и бессильно стискивал зубы.
И ненавидел ублюдка, как никогда.
====== 79 ======
Нейтану не слишком хотелось встречаться с матерью.
Он всё ещё не простил её и, даже осознавая некоторую детскость своих обид на неё, совершенно не готов был всё забыть и шагнуть навстречу. Возможно, его обиды были не очень взрослыми, но весь тот кошмар, который приключился с ним, и Питом, и ещё многими и многими людьми не без участия матери, и то множество кошмаров, что нависли над ними всеми, готовые разразиться в любой момент – всё это было достаточно взрослым для того, чтобы в качестве компенсации за это он мог требовать хотя бы время для «переваривания».
Кроме того, ему не нужна была сейчас её проницательность. Абсолютно. Категорически. До такой степени, что у него внутри всё холодело при мысли, что она хоть что-то может заподозрить. Хотя его и не в чем пока было подозревать. Или – кто знает, откуда появляются её видения и что их провоцирует – увидеть во сне. Хотя и видеть пока что было нечего.
Но обещания – и не столько произнесённые, сколько выдаваемые самому себе по умолчанию – не оставляли ему выбора.
Было не так много мест в мире, куда можно было обратиться за помощью для Трейси.
И самым очевидным из них была Прайматек.
Так что как бы неоднозначно он не относился к компании, бразды правления которой после гибели Боба Бишопа взяла на себя мать, если кто и мог что-то подсказать – так это они.
* *
Он твёрдо и несколько раздражённо вышагивал по коридорам пятого уровня на полшага впереди тревожно озирающейся Трейси и искренне недоумевал, что они здесь делают. И что надумала мать, и почему нельзя было назначить встречу в кабинете.
Наверняка она подготовила для него какое-то занимательное с её точки зрения зрелище: скорее всего, спешила поделиться успехами на новой должности и попытаться скостить несколько обиду сына-сенатора, предъявив ему Сайлара, о поимке которого Нейтан уже успел наслышаться.
Но все его предположения рассыпались в прах, стоило ему переступить порог камеры, которая являлась местом назначенной встречи.
Там, под капельницей, зафиксированный на каком-то чудовищном сооружении, то ли столе, то ли кушетке– без чувств, без движения, без сознания, и даже, кажется, без дыхания – лежал совсем не Сайлар. Там был Питер, его Питер, из этой реальности, он точно это знал.
Мать стояла рядом, опираясь о стол, но спину держа привычно прямо, ничем не показывая своего сожаления по поводу печального положения своего младшего сына, но Нейтан слишком хорошо её знал, чтобы не испытывать сомнения по поводу её показного равнодушия.
Будь ей всё равно, она бы его сюда не позвала.
Но, чёрт бы её побрал, что ещё!? Что ещё она натворила!?
С трудом удерживаясь от более буйной реакции, неумолимо проваливаясь во все прошлые «с Питером беда», внешне практически спокойный, но внутренне расшвыривающий по сторонам все заданные самому себе зароки и установки относительно брата, он подошёл к его изголовью, осторожно опускаясь на колени, и, не думая о том, как это будет выглядеть в глазах матери или Трейси, опустил на его грудь руку, пытаясь уловить хоть какие-то доказательства жизни.
– Что с ним случилось? – не отрывая от Питера взгляда, спросил он.
Так, на коленях, он был к нему ближе.
Так, на коленях, он мог хоть как-то его чувствовать.
– Я намеренно ввела его в кому, – деловито пояснила мать, ненадолго привлекая к себе внимание старшего сына и удостаиваясь его короткого ошарашенного взгляда.
– Что?!
– Твой брат пытался меня убить, – она даже не сбавила будничности тона.
– Почему? – обманчиво тихо и без грамма удивления спросил Нейтан, возвращаясь взглядом к Питу, нависая над ним, беспокойно всматриваясь в полумраке камеры в его закрытые глаза. Он даже не трудился скрывать, что в последнем заявлении матери его больше взволновала судьба брата, нежели её несвершившаяся смерть. Кажется, он не верил, что тот всерьёз мог угрожать ей.
Кажется, он вообще ей не слишком верил.
– Он получил способность Сайлара, и теперь испытывает её последствия. У нас большие проблемы.
Нейтан замер над братом и обратил, наконец, на мать, действительно серьёзный взгляд. Серьёзный и чертовски испуганный. Отмечая то, что заметил не сразу – утомлённый вид и заклеенный порез у неё на лбу. И медленно осознавая, что его страх – он по-прежнему не за неё… он за Питера.
Господи… во что он снова ввязался?
Во что ОНА снова ввязала его!?
* *
Трейси стояла в стороне и молчаливо наблюдала за разворачивающимся перед ней действием. Точнее, сразу за двумя действиями. Или тремя? Очевидно, семейству Петрелли было не привыкать к подобным многослойным спектаклям.
За первым, самым явным слоем из произнесённых слов и демонстративных действий, проступала целая вязь взглядов, намеков, полутонов, наличие которых она могла распознать, но их значение… оно терялось для неё, и чем больше она наблюдала за ними, тем меньше была уверена, что хочет знать.
Честно говоря, её не слишком удивило поведение миссис Петрелли, она кое-что слышала о ней, и сейчас немного видела в ней постаревшую себя: вздёрнутый подбородок, сухие жесты, скупая мимика, острый язык. И стиль общения матери и сына тоже не поверг её в изумление, в отличие от многих других. Она, не имевшая нормального детства и лишённая личной модели семьи, даже находила в этом определённое очарование. Эти игры, недомолвки, и, тем не менее, очевидная взаимосвязь этих двоих, выглядели… не скучно. Но недостаток доверия, также очень сильно бросающийся в глаза, значительно всё это очарование подкашивал.
Что поразило её – так это отношение Нейтана к брату.
Хотя, кто знает, возможно, когда тот находился в добром здравии, их общение проходило на том же поле, что и с матерью – но что-то подсказывало Трейси, что это было не так. А возможно, в отсутствие чрезвычайных ситуаций, Нейтан не был настолько несдержан – и вот это уже больше походило на правду.
Она заметила, как дрогнула его рука после слов миссис Петрелли о приобретённой Питером способности Сайлара. И как дёрнулся панически кадык – тоже.
Как он приподнял свою ладонь, лежащую напротив сердца брата, но тут же вернул обратно, и ещё, и снова, легко касаясь; то ли проверяя, убеждаясь, что тот жив, то ли лаская, давая понять, что он рядом, как будто тот мог это чувствовать.
Как склонился над ним ближе некуда, словно ожидая, что тот сейчас прошепчет ему что-то на ухо. Только ему.
И не дышал, и буравил взглядом, и с большим трудом отвлекался на то, что ему говорила мать.
Трейси сама стояла, не дыша, остро ощущая себя свидетелем чего-то слишком личного, чтобы это могло быть выставлено на всеобщее обозрение. Но заставить себя отвлечься, или хотя бы отвести взгляд, она не могла. Что-то будоражило её в этом зрелище, будило что-то или застаревшее, или спящее, или, наоборот, новое, заставляя сердце сжиматься то ли в тоске по угробленному непрожитому детству и начинающей вдруг становиться осязаемой мыслью о своих сестрах-близнецах и погибших родителях, то ли по неиспытанному чувству сильнейшей привязанности неважно к кому. Тому самому чувству, от которого она сбегала всю свою сознательную жизнь, не позволяя хорошим знакомым превращаться в друзей, а хорошим любовникам забираться в сердце.
Она с трудом узнавала человека, девизом общения с которым стала приятная откровенность, мужчину на пике расцвета, политика с огромным потенциалом и целой прорвой перспектив за своим упакованным видом – без раздумий опустившегося на колени перед ложем своего беспамятного брата. Это било куда-то в невидимую точку, но Трейси не могла понять, выглядело ли это всё сильно или слабо, и имело ли вообще право на существование.
И ещё никогда, никогда она не чувствовала себя настолько лишней.
* *
Наверное, она слишком «громко» думала, либо миссис Петрелли имела какие-то тайные способности, но, до этого абсолютно не замечаемая, Трейси вдруг стала пристальным объектом её внимания.
Их обоюдное молчание грозило затянуться на неприличный срок, но Нейтан соизволил всё-таки отвлечься от брата и представить друг другу присутствующих здесь дам.
– Я знаю, кто она и почему она пришла, – дождавшись соблюдения внешних приличий, тут же заявила миссис Петрелли и, без лишних хороводов, с самым невозмутимым видом спросила гостью в лоб, – слышала, вы виделись с доктором Циммерманом?
– Ты знаешь его? – удивился Нейтан.
– Он работал на компанию много лет назад, в отделе исследований и разработок, – ответила ему мать, так чётко и складно, как будто заранее готовилась к подобным вопросам, и он бы не удивился, узнав, что так оно и было, – светлая голова, – добавила она со слегка затуманившимся взором и шевельнула губами в ностальгической полуулыбке.
А через миг, вернувшись из воспоминаний на землю, уткнулась недовольным взглядом в снова залипшего на брате Нейтана.
– Значит, вы знаете, что он со мной сделал? И поможете мне? – раздалось откуда-то сбоку, заставляя её резко повернуть голову, и не менее резко ответить:
– Нет, боюсь, что это невозможно. Его работа была засекречена.
Мисс Штраус, конечно, симпатична и, вроде бы, не глупа, и способна помочь сыну пережить уже, наконец, события последних месяцев и избавиться от зависимости от брата, но лучше с самого начала определить правила и расстановку фигур на поле действий семьи Петрелли. Тем более, если эта славная девушка хочет в неё войти. А она – миссис Петрелли могла бы поставить на это что угодно – хотела, даже если ещё сама не осознавала этого до конца. Красивое личико во вкусе сына, вежливость, понимание собственной цены, мягкий голос – указав ей на её место, миссис Петрелли, тем не менее, подсознательно уже выдала ей пропуск в следующий тур «отбора», когда этот, только что тихий и даже робкий голос, взвился на пару тонов выше, и жёстко спросил:
– Вы хотите, чтобы я публично обо всём заявила?
Вызывая и раздражение – да как она смеет! – и восхищение – она ещё и угрожает! – и страх… ещё больше усугубляемый вопросом почувствовавшего её слабость сына:
– Что ты скрываешь, мама?
Его рука всё ещё лежала на груди брата, но он не спешил возвращать ему всё своё внимание, глядя снизу вверх на мать, которая только что так настойчиво этого добивалась, а теперь взирала на него грустно и устало, уже не питая ложных надежд, что он отвернётся, не заметив её заминки.
– Циммерман проводил для компании разработку синтетических способностей, – наконец, сказала она, утоляя тихую настойчивость своего упрямого сына.
– Синтетических?
– Мы применили технологию на нескольких детях, – она перевела взгляд на Трейси, – и ты была одной из них, как и твои сёстры, Ники и Барбара.
Шокирующая новость. Рискованное заявление.
Этим можно было бы ограничиться, затушив интерес сына к подробностям. Нейтана редко интересовали подобные детали, это Питер был до жадности любознательным.
Если бы только можно было этим ограничиться…
Оставив потрясённую, кусающую губы, мисс Штраус наедине с новыми знаниями-новыми печалями, миссис Петрелли с обречённым выдохом повернулась к сыну.
Снова склонившегося над Питером.
Ну конечно.
Как бы он ни был удивлён услышанным, всё это было куда менее интересным, чем безучастное лицо введённого в кому брата.
Да, можно было бы остановиться на истории о тройняшках, если бы у неё была полная уверенность в том, что никто из сыновей никогда не докопается до сути. Но верить в это после заявления о существовании технологии было бы верхом наивности, а наивность никогда не была у миссис Петрелли ни в списке достоинств, ни в списке недостатков.
– Ты тоже, Нейтан… – еле слышно сказала она, – тебя мы тоже наделили способностями.
Еле слышно и немного глухо, но по-прежнему умудряясь сохранять свой независимо-официальный вид, подразумевающий, что нет в этом ничего страшного или чрезвычайного, так, некая подробность из биографии, не стоящая ни особого внимания, ни особых переживаний.
Стараясь не судить заранее о степени катастрофичности для их и так не слишком в последнее время тёплых отношений, по убийственному взгляду Нейтана, заторможенно, как в замедленной съёмке, поднимающемуся вверх до её застывшего лица.
Этот взгляд был единственной его реакцией, но миссис Петрелли не была уверена, что лучшей.
Возможно, она ещё пожалеет, что он не закричал.
Но сейчас она как никогда надеялась на благоразумие своего сына.
Потому что его благоразумие – как никогда – было ей необходимо.
====== 80 ======
Никогда ещё её надежды не падали с такой огромной высоты.
Никогда ещё её самонадеянность не была настолько беспочвенной и отчаянной. Но, лишённая в борьбе за исправление ошибок Прайматек своего главного козыря в лице усовершенствованного Питера, она действительно оказалась в безвыходном положении.
Она осознавала свою вину перед младшим сыном, понимая, что, жестоко ошибшись с его возможностями, она собственными руками подвела его к пропасти безумия – но это не мешало ей испытывать некоторую досаду на него за то, что он не справился со способностью Сайлара. Они должны были быть сильными, её сыновья. Они должны были быть сильнее всех, кто бы их ни окружал, и как можно дольше оставаться живыми. Когда они были детьми, она находила в себе силы лишать их ласки, не давая расслабляться до состояния безвольных тряпок. Когда они повзрослели, ей пришлось искать новые способы воздействия, и всякий раз разные, и не всегда честные, но в этом ей не было равных, и она редко не достигала поставленных в отношении сыновей целей. Особенно с Нейтаном.
Но сейчас всё было иначе.
Сейчас Питер лежал без сознания, а Нейтан – её достойный ученик, знающий большинство материнских скрытых приёмов и способов манипуляций – он всё ещё не простил её, и изначально был настроен против всего, что она скажет, и сканировал каждое слово на ложь.
Поэтому она не нашла лучшего выхода, кроме как выложить перед ним все карты, касающиеся данной ситуации.
Очень надеясь, что он её поймёт.
Очень надеясь на его благоразумие.
Ошибаясь как никогда.
* *
Документы, эксперименты, анализы…
Они поднялись в кабинет матери, и она предоставила им всё, что касалось технологии привития способностей, все архивы, все наработки.
Но она не понимала… она действительно не понимала всего того ужаса, что они натворили. В её голосе сквозила хорошо скрываемая, но всё же заметная Нейтану гордость, когда она говорила о том, что они пытались превзойти бога. Она вздрогнула, когда он швырнул перед ней папку со своими файлами – тридцатилетней давности! ему не было и десяти лет! он был ребёнком! их! ребёнком! – но скорее от резкого и громкого движения, чем от стыда.
Это не укладывалось у него в голове.
Они использовали людей, как подопытных кроликов.
Детей.
Собственного сына.
Что это было вообще?
Особо изощрённый цинизм? Ущербность, патология, бездумность? Как они могли!?
И как ответ – разом всплыли подзабытые уже воспоминания, вечные родительские ожидания, отстранённость матери, призраки досады в глазах отца. Незримая дистанция, которую не под силу было преодолеть одному ребёнку, без желания на то его родителей.
То, что в детстве он полагал нормальным, не представляя себе иного отношения, да и во взрослом возрасте находя в подобном поведении родителей определённую разумность – сейчас, в свете новых обстоятельств, казалось чудовищным.
Потому что раньше, несмотря ни на что, он верил в то, что его любят, и рады самому факту его существования.
Но сейчас… Что он должен думать сейчас, зная о том, что его использовали для экспериментов?
– Твой отец был разочарован, что ты родился без генетического кода. Но мы подумали, что в силу наследственности твой организм справится, и мы были правы.
И это должно его успокоить? Это должно помочь понять?!
Но, конечно, это многое объясняло. Он смутно припоминал какое-то обследование в какой-то странной больнице. Какие-то инъекции. Интересно, будь у них тогда гаитянин, стёрли бы они память своему малолетнему сыну? Нейтан почти не сомневался в этом. Сейчас, судорожно перебирая воспоминания, он всё больше находил признаков изменения отношения отца к нему после тех «обследований». Кажется, именно тогда тот как будто ещё подтянул узды и ужесточил давление, поднимая планку для своего и так старающегося на все сто сына, активируя стремление быть идеальным, самым лучшим сыном для самых лучших родителей.
Следующий год, пожалуй, был самым тяжёлым для Нейтана, а потом всё закончилось также внезапно, как и началось.
Именно тогда особенно часто проявлялось плохо скрываемое отцовское разочарование, и тогда же Нейтан в полной мере оценил бремя одиночества, или «личного времени», как красиво именовал его отец. Он избавил сына от своего довлеющего присутствия, но от желания быть идеальным не отучил. Зачем? Это же наверняка казалось таким полезным, даже если и не настолько эффективным, как прежде представлялось отцу.
Да, Нейтан помнил… Его как будто бы оставили в покое.
А ещё через год или два появился Питер.
По спине прокатился холодок.
Боясь даже представить, как во весь этот бред могло уложиться рождение брата – «особенного», он помнил, что родители называли так Пита – Нейтан стряхнул все начавшие метаться в распухшей голове мысли и предположения, и вынырнул в реальность.
Где мать, отчаявшаяся достучаться напрямую до сына, принялась за Трейси, взывая к её здравому смыслу, признавая недопустимость того, что они сделали с ней во имя науки, и убеждая помочь им не допустить повторения.
– Кто-то украл формулу! Они хотят возобновить проект! Хотят наводнить мир опасными людьми, смертоносными и неподконтрольными!
Начиная почти шёпотом, она говорила всё громче, но Трейси, отгородившись за сложенными на груди руками, только поджимала губы, не понимая, с какой стати должна помогать людям, которые, воспользовавшись гибелью её родителей, подобрали их с сёстрами в качестве лабораторных мышей.
Покачав головой, она криво улыбнулась, поражённая дерзостью просьбы миссис Петрелли, и, отвернувшись прямо на середине фразы, направилась к двери, пренебрегая неприкрытым отчаяньем в догоняющих её словах:
– Они всё уничтожат!
Три часа назад он обижался на мать, раздумывая, не готов ли он ещё её простить?
Сейчас он даже не мог осознать, что его мать – это вот эта женщина, стоящая перед ним, за последний час признавшаяся в том, что ввела младшего сына в кому, а старшего в детстве позволила «усовершенствовать», потому что отец оказался не слишком доволен тем, что даровала сыну природа – что они сами даровали ему! – клочки собственного генетического материала, слепившиеся в не угодивший им результат!
Это был кто-то чужой. Незнакомый.
Не могла эта женщина тешить его еле заметной, но гордой улыбкой, когда юному Нейтану не удавалось дождаться от отца слов одобрения; улыбкой вроде бы не для сына, а так, в никуда; научившая его с младенчества всё это замечать и понимать. Не могла она таять над новорожденным Питером, и смотреть на него, как на самое великое в мире чудо.
Или она уже тогда знала, что тот особенный?
Голова просто раскалывалась.
Воспоминания тянулись и тянулись, перетекая то в защиту матери, то против неё, и последнего было откровенно больше, но и первого было достаточно для того, чтобы Нейтан никак – ну совершенно никак! – не мог их игнорировать!
Трейси ждала его у выхода.
Он тяжело смотрел на подошедшую к нему почти вплотную мать и всерьёз размышлял о том, не проще ли ему было родиться сиротой.
– Прошу, помогите их остановить, – умоляюще произнесла она. Какое чрезвычайное для неё падение, какое унижение – это Нейтан точно знал.
– Иди к чёрту, – по слогам прошипел он, разворачиваясь в сторону выхода, но тут же возвращаясь обратно, едва услышав следующие её слова:
– Нейтан, потому Питер и получил способность Сайлара! Потому и принёс себя в жертву! Потому что он знает, что случится с нашим миром! Ты не понимаешь!
Дыхание перехватило, сердце буквально затрещало от бешеной ярости.
Да как… она… смеет…
– Понимаю, мама, понимаю… Ты забрала Питера, воткнула ему в голову иглу, проводила эксперименты со мной, и бог знает с кем ещё, – сделав вид, что раздумывает, он замолк, издевательски приподняв брови и неприятно скривив рот, и, уже не сдерживаясь, прокричал ей в лицо, – с Питером?! С Клер?! Кого ещё ты использовала как маленькую морскую свинку? – и, выплюнув последнее слово, развернулся и ушёл уже насовсем, уводя за собой Трейси и не реагируя на несущееся вслед:
– Нейтан, послушай… Нейтан!
Дверь захлопнулась, наглядно отрезая, оставляя позади и приглушённый свет кабинета, и пыльные архивные папки с чудовищными секретами, и непривычно эмоциональные глаза матери. Отбрасывая на потом и муки самокопания и полное осознание услышанного. Возвращая Нейтана к главной его сегодняшней тревоге, которая не предполагала никаких откладываний ни на какое потом.
Питер.
Нужно забрать его отсюда.
Нейтан не имел представления, как ему избавить брата от жажды убийства, но оставлять его здесь он не собирался.
Но сначала – приглушив одолевающее сердце нетерпение, он с самым ободряющим видом повернулся к своей спутнице – нужно помочь Трейси.
* *
Он отвёз её к доктору Сурешу.
Самолично.
Как бы ему ни хотелось всё бросить и прямо из кабинета матери помчаться на пятый уровень. Мысль о брате пульсировала, не отпуская, не давая прямых ответов на то, чего же так сильно боится Нейтан, оставляя Пита одного в стенах компании, но наполняя его скребущими предчувствиями чего-то невнятно-ужасного. Подгоняя быстрее разобраться с остальными делами, выстраивая чёткий план действий, позволяющий сделать всё быстро и эффективно.
Но быстро не получилось.
Отправляясь к доктору, Нейтан был уверен в том, что Суреш, во-первых, разбирался во всей этой генетической ерунде, а во-вторых, был безобиден.
И при встрече поначалу казалось, что всё даже лучше, чем можно было бы ожидать. Суреш как раз сейчас занимался разработкой формулы, прививающей способности, и Нейтан счёл это совпадение весьма полезным. И нервное возбуждение, охватившее доктора, когда тот услышал о причинах их визита, тоже не слишком встревожило его.
Он не мог знать об успешно привитой Сурешем самому себе способности и безуспешной борьбой с её непредвиденными побочными явлениями, не ограничившимися лишь малозаметными пока физическими мутациями и оказывающими немалое воздействие на его мозг. Нейтан не мог догадываться, что сразу двое человек, переживших подобный эксперимент много лет назад без каких-либо неприятных последствий, были для психически неустойчивого доктора одновременно и красной тряпкой и ходячими надеждами на собственное исцеление.
И поэтому беспокойство охватило его только тогда, когда спустя минуту после инъекции с «маркером, помечающим особую ДНК», у него начало мутиться перед глазами, но, разумеется, в этот момент было уже поздно на что-либо влиять. Трейси, получившая свою дозу первой, потеряла сознание, и через несколько мгновений, под жадное предвкушение в глазах доктора, Нейтан последовал за ней.
Не то чтобы Суреш собирался причинить им вред.
Он смутно понимал безумие и преступность своих действий, но изменённое сознание легко подсовывало ему удобные и успокаивающие предлоги для самооправдания: он всего лишь хочет вылечиться; и не собирается причинять никому вред. Ни Нейтану, ни Трейси, ни ещё нескольким людям, надежно запертым в его «лаборатории», напоминающей сейчас не место генетических исследований, а скорее кадр из фильма ужасов со всеми этими зафиксированными на стенах людьми в полуанабиозном состоянии.
Он отпустит их. Потом. Когда поймёт, как стабилизировать формулу и избавиться от побочных явлений. И это не должно быть слишком долго.
* *
– Нейтан, – уже больше по инерции выдохнула миссис Петрелли в захлопнувшуюся дверь, и, дав себе несколько секунд на смирение с новыми обстоятельствами, тяжело ступая, вернулась к своему столу.
Всё было очень, очень плохо.
Формула неизвестно в чьих руках, и наверняка не в тех, что собираются её хранить или уничтожить, а тех, что собираются её использовать. По городу всё ещё разгуливает с десяток сбежавших преступников, Сайлар всё ещё слишком ненадёжен, Нейтан послал её к чёрту, а Питер едва не убил.
Могло ли быть ещё хуже?
Устало опускаясь в кресло и доставая файлы со всеми, кто мог бы быть причастен к краже формулы, миссис Петрелли была уверена, что не могло.
Прикрывая глаза, она только хотела дать им отдохнуть. Она даже не откинулась на спинку кресла, продолжая держать осанку, будто боясь, что, полностью расслабившись, окончательно потеряет контроль над ситуацией. Пока она ещё могла тешить себя надеждами, что всё ещё держит поводья в руках.
А он, казалось, только этого и ждал.
Сон, похожий на те, которые она всегда ждала и боялась, но которые никак не зависели ни от её страхов, ни от её желаний. Похожий – но другой. Более реальный. Настолько, что она даже не сразу поняла, что это видение.
Страшный, сдавливающий её пустыми стенами, выманивающий в коридор.
Убеждающий, что всё может быть гораздо, гораздо хуже. Доводящий её усталость до подкашивающихся ног и такого бессилия, что ей пришлось держаться за стены. Возводящий её одиночество в абсолют, оглушая тишиной – и тут же разрывая барабанные перепонки чьим-то истошным криком.
