Текст книги "Степени (СИ)"
Автор книги: KoSmonavtka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 54 страниц)
Болтающийся в глубине кабинета пленник, находящийся в полном здравии и сознании, казалось, совсем не волновал мистера Петрелли, как будто не было ничего необычного в этой странной парящей инсталляции.
Сам же Сайлар, в свою очередь, не отрываясь, следил за ним, впитывая разные детали, пытаясь понять, что это за человек, который поверг свою жену в паралич, а младшего сына – в бегство.
При некотором усилии, он вполне мог бы разорвать удерживающие его путы, но пока не желал открываться в полную мощь. Он желал знать, на что ещё способен мистер Петрелли, тоже имеющий, как оказалось, не одну способность. Сайлар хотел быть уверен в своём преимуществе при полноценной схватке.
Потому что перед ним, вне сомнений и вопреки заявленному отцовству, был враг.
* *
Не слишком уместный в дорогой обстановке кабинета головорез, довольный личным заданием от шефа и потерявший от этого весь страх, пытался забраться на недоступную ему территорию, развязно подшучивая по поводу лёгкого, на его взгляд задания:
– А когда я найду этого вашего Питера, доставить его поджаренным или с кровью?
Но тут же умолк, «поджимая хвост» от тихого, но хлёсткого, обрубающего все нынешние и будущие шутки на корню:
– Живым, пожалуйста, – теряя с лица всю напускную удаль и без дополнительных намёков выметаясь прочь из кабинета.
Пара вежливых слов – а эффект сильнее, чем если бы «шеф» пальнул недоумку под ноги.
Сайлар был впечатлён.
Но не испуган.
Он продолжал молча наблюдать, не желая ни нападать, ни сближаться, ни пресмыкаться. Понимая, что за ним также наблюдают – не акцентируя особого внимания, занимаясь своими делами, и даже не глядя в его сторону – отмечают каждую реакцию, каждый неровный вздох или быстрый взгляд.
Взаимное сканирование длилось не слишком долго, и как только они остались одни, мистер Петрелли заявил ему, что не ожидал его здесь увидеть. С самого начала задавая тон их будущей беседе, подталкивая собеседника к объяснениям.
Вроде бы не скрывающий своих умыслов и уловок, якобы предоставляющий возможность выбора, но на деле гонящий всех подпадающих под его влияние людей по чёткой, нужной лишь ему одному колее.
Но Сайлар не настроен был играть, ни в тайные игры, ни в открытые.
Сочтя, что увидел достаточно, он сразу же перешёл к тому, что волновало конкретно его.
– Моя мать в коме. Это твоих рук дело?
Вызывая своей дерзостью, противоречащей его положению, ответное восхищение. Насколько мистер Петрелли вообще мог быть восхищён кем-то, кого собирался использовать в своих целях.
– Она не такая, как ты думаешь, Габриэль, – подходя ближе к пленнику, мирно заметил тот, – она совершала ужасные поступки.
– И я тоже с тобой их совершу, – в тон ему ответил Сайлар.
Надо же. Какой смелый. Это потому что он такой умный, или потому что такой глупец?
Мистер Петрелли поднял голову, оценивающе глядя на пленника снизу вверх и ничуть не теряясь от этого обстоятельства, им же самим и созданного. Барственно и не без иронии.
– А она простила тебе твои грехи?
– Она приняла меня таким, какой я есть, – приподнял брови Сайлар, с таким упёртым и хвастающим видом, который бывает только или у абсолютно уверенных в своём прикрытии детей, или у тех, которые отчаянно об этом прикрытии мечтают. Но как бы ему ни хотелось относиться к первой категории, пока что он прочно засел во второй.
И, конечно, это не осталось незамеченным.
– Интересно, ответишь ли ты ей взаимностью, – с сомнением склонив голову, как бы между прочим заметил мистер Петрелли, отходя в сторону.
Схватка оказывалась не той, что ожидал Сайлар.
Не бой лицом к лицу, а лёгкое касание мимоходом, не причиняющее боли, но заставляющее покачнуться, и, потеряв равновесие, рухнуть со своей вожделенной тропы.
– О чем ты говоришь? – не мог не спросить он вслед, всё ещё зачем-то стараясь удерживать лицо.
– Это ведь она тебя прислала? Чтобы спасти своего любимого сына? Она тебе уже говорила, что вы будете жить долго и счастливо? – как будто только этой фразы и ждал, с отзывчивостью продолжил мистер Петрелли, «капая» вопрос за вопросом, загоняя Сайлара в нужный угол, наслаждаясь его оцепеневшим видом и всё менее успешным старанием скрыть беспокойство, – она использует тебя, сын! Как оружие, как простой инструмент, который можно применить, а потом выбросить.
Задышав, мелко и часто, тот едва заметно мотнул головой, будто отгоняя от себя весь этот бред.
– Она любит меня, – севшим, и от этого грубым голосом возразил он с глубоко оскорблённым видом.
– Когда ты родился, ей приснился очередной сон, видение из будущего, она увидела, каким ты станешь.
– Я это знаю, – воодушевившись озвученным совпадением, подтвердил пленник, пытаясь вернуться к прежней уверенности в себе и в матери, – она сказала, что я стану героем!
По скептично сложенным губам мистера Петрелли еле заметно промелькнула насмешка.
– Неужели? – не жалеючи подсёк он всё воодушевление Сайлара и бодро, с выражением и не без издёвки, взялся излагать невероятно драматичную версию событий многолетней давности, – она настолько испугалась того, что увидела, так ужаснулась от своей плоти и крови, что попыталась убить тебя.
Всё-таки глупец, подумал мистер Петрелли, глядя на меняющегося в лице пленника. Только идиот поверит в подобную историю. Хотя после того, как дорогая жена смогла убедить бедолагу в том, что он её сын, наверное, уже не стоило удивляться подобной ущербной доверчивости.
– Только представь, мать хотела убить своего ребенка! – стеганул он уже и без того растерявшего все ориентиры Сайлара, и коротким взмахом руки убрал ограждающую сферу. Выпуская его на свободу и больше совершенно не тревожась о том, что тот сделает что-то неугодное или вредоносное.
Вид рухнувшего на пол упрямца, затравленного и дышащего через раз, был упоителен.
– Я едва успел добежать до ванны, она держала тебя на дне, под водой. Пора тебе уже узнать правду о своей матери, – добил поверженного пленника мистер Петрелли и протянул ему руку.
Он не собирался уничтожать его. Не в его правилах было выбрасывать годные вещи, даже если они были опасны. Он планировал его использовать. Его – и весь носимый им арсенал.
У всех есть своя ахиллесова пята.
Или почти у всех – себя он ныне предпочитал считать полностью неуязвимым.
И каким бы наивным ни выглядел Сайлар в своём примитивном желании быть принятым таким, какой он есть – пока что он казался куда примечательней официальных сыновей мистера Петрелли.
* *
У него был шанс всё испортить и оступиться.
Он слишком много говорил и был близок к тому, чтобы начать упоминать во всех этих изобличениях Питера – и это стало бы доказательством того, что, как минимум, не всё, им сказанное, является непреложной правдой. Насколько бы больно ни ударился сейчас Сайлар, вытолкнутый со ставшего уже привычным места в этой семье, насколько бы ни растерялся, у него ещё оставались удерживающие его соломинки – возможно, только одна соломинка – которая была у него ещё до всей этой игры в отцов и детей.
И этой соломинкой был Питер.
Но мистер Петрелли выставил единственной злодейкой свою жену, и не прогадал. Как и с тем, что не стал придавать её действиям излишнюю эмоциональную окраску и рефлексию. Ну да, ребёнок был ужасен и опасен. Ну да, ребёнок должен был умереть. Несмотря на отдельные эмоциональные штрихи вроде страха перед будущим, вся эта история выглядела очень прагматично. А последнее было не просто характерной особенностью миссис Петрелли, это было её сутью, и – не меняя кардинально своего представления о женщине, час назад вызывающей его восхищение и уважение – Сайлар шокирующе легко вписал в её образ детоубийство.
* *
И всё же мистер Петрелли не достиг окончательной своей цели.
Он собирался лишить Сайлара матери и стать ему отцом. Но если с первой частью этого плана он справился успешно, то со второй – прогадал и, что было хуже для него, сам того не понял.
Сайлар был повержен.
Без сомнений.
В тот миг, когда он, освобождённый от невидимых пут, упал на пол, он не помнил себя от потрясения, от нового предательства, которое, несмотря на заботливо предоставленную персону матери, было гораздо шире коварства лишь одного человека. Которое было обезличенным и глобальным, которое было вокруг уже не тропы, а пятачка, на котором Сайлар едва умещался и, слушая дальнейшие разглагольствования возвышающегося над ним человека, старался не думать о его младшем сыне, своём брате, наличие которого в этом мире конкретно сейчас всё только портило, не давая ни поверить до конца в то, что он всё-таки в этом хаосе не один, ни послать к дьяволу весь этот вертеп вероломства.
Лишившись одной точки опоры, Сайлар не собирался тут же вставать на другую.
Приняв руку помощи и поднявшись с пола, он позволил мистеру Петрелли вести и дальше.
Сел в кресло, на которое ему было милостиво указано, проглотил остатки царственной речи.
Ему было не очень это интересно, хотя то, о чём вещал мистер Петрелли, наверняка зажгло бы прежнего Сайлара некоторое время тому назад. Времён Кирби-Плаза, или обретения регенерации. Но не сейчас, и он, застыв, даже не старался делать заинтересованный вид – испытанное потрясение было прекрасным прикрытием для любых иных эмоций. По крайней мере, мистера Петрелли вполне всё устраивало, и он прохаживался туда-сюда мимо своего, уставившегося в одну несуществующую точку, сына, и щедро делился своими планами, уверенный, что это откладывается в поникшей голове Сайлара так, как надо. Как надо ему, главе Пайнхёрст и великому благодетелю. Не замечая, что захваченный трофей в своём коленопреклонении не присягает на верность новому сюзерену, а просто берёт паузу, переводя дыхание после последней схватки, ещё не зная, куда пойдёт дальше, что будет делать, кому присягать и с кем сражаться.
Мистер Петрелли уже давно ушёл, с доброй улыбкой похлопав его напоследок по плечу, сочтя молчаливость Сайлара необходимостью всё осмыслить и переварить, а тот всё сидел и сверлил всё ту же точку на ковре, на том месте, куда он упал, и даже не пытался ни на чём сосредоточиться.
Всё было как-то пусто и бессмысленно.
И даже жажда молчала.
* *
В груди свербело. Питер прятался на лестничном пролёте между этажами здания Пайнхёрст и мучился стыдом и злостью на себя за то, что бросил Сайлара одного. Там. С теряющим разум доктором, и отцом, готовым разменять на свои цели всё, что угодно. Мучился вопреки здравому смыслу, твердящему, что ничего бы он там не смог сделать. Что без своих способностей, среди трёх сверхлюдей он был никчёмной букашкой.
Конечно, он не собирался оставлять Сайлара им на съедение, но выждать нужный момент для того, чтобы пробраться к нему и вытащить отсюда, оказалось очень сложно. Не из-за многочисленных физических преград. А из-за нетерпения, подстёгиваемого прочими эмоциями.
Он проводил взглядом отправившихся на его поиски громил, чуть не попался на глаза бежавшему по каким-то своим делам доктору, пару раз выходил в пустой коридор, пережидая, пока на лестнице не стихнут чьи-то голоса. И, когда он уже почти отчаялся дождаться подходящей ситуации, из кабинета вышел довольный отец и, на ходу набирая чей-то номер, направился прочь по коридору.
Вот оно.
Боясь упустить эту возможность, Питер, даже не дожидаясь, пока отец скроется из виду, бесшумно выскользнул в коридор и, не отрывая взгляда от широкой удаляющейся спины, нырнул в кабинет.
* *
И всё-таки он его не оставил.
Вопреки назревавшему внутри него решению отречься от всех и навсегда, приняв груз одиночества навеки, Сайлар был рад видеть Питера.
Сбросить то, что стояло на самом краю, было не сложно.
Но на то, чтобы избавиться от того, что успело прорасти, требовалось гораздо больше сил и манипуляций.
И некоторой доли боли – тоже.
Немалой доли. Непременно. Плюс ко всему с непредсказуемым результатом. Потому что Сайлар не готов был спрогнозировать, сумеет ли избавиться от того, что успел прочувствовать, сможет ли выкорчевать из себя ощущение причастности, подаренное ему этим взволнованным – из-за него! – придурком, вернувшимся в логово всемогущего противника ради того, от чьей руки он дважды лишался жизни! Молодым и наивным, вряд ли заинтересовавшим бы его раньше без своих способностей, но неподобающе важным для него сейчас с любой степенью силы в багаже.
Впрочем, не был ли придурком он сам, пробираясь недавно к ненавидящему его и подчинённому жажде человеку с намерением освободить его?
– Я не собирался тебя бросать! Почему ты тут сидишь? Он забрал у тебя способности?
Он не оставил его. Встревоженный и нервный, забрасывающий его вопросами, то и дело оглядывающийся на дверь, Питер вернулся за ним, чтобы спасти. Не потому, что имел на это хорошие шансы, а потому что не мог иначе. И, что самое тяжелое, Сайлар прекрасно этот последний довод понимал.
И, кажется, сам бы поступил также, но, в свете последних обстоятельств и решения обрубить все свои зависимости, ему бы следовало – вот прямо сейчас – начать заново обрастать цинизмом и свободой равнодушия.
Не убивать Питера, нет, это было необязательно.
Заставить его уйти. Послать к чёрту в ответ на его разгорающийся монолог на тему: «Я знаю своего отца, ему нельзя верить!» Подкосить сарказмом жаркие уговоры присмотреться к тому, что их отец натворил, что сделал с матерью и с ними.
Но Сайлар только смотрел на него, молча и недвижимо, следя за эмоциональными живыми жестами и не реагируя на них. Ни так, как того бы хотелось Питеру. Ни так, как следовало бы поступить по собственному разумению.
А тот, ещё больше распаляясь от этого молчания, переходя уже от частного к общему, напоминал о том, что видел в будущем, о катастрофе, к которой всё это приведёт.
Ну вот как его, такого, из себя выкорчёвывать?
Тяжело вздохнув, Сайлар уже было собрался приступить к словесному бичеванию того, кого только-только успел приручить, когда в кабинете появился объект их обсуждений собственной персоной.
– Мира, который ты видел, больше нет, – ответил Питеру на его последнюю фразу его отец, – мы этого не допустим.
И Сайлару ничего не осталось, как, с проявившейся на невозмутимом лице тенью сожаления, лёгким телекинетическим движением вышвырнуть Питера в окно.
Питера, лишённого всех способностей.
С седьмого этажа.
* *
– Странно, – протянул мистер Петрелли, подойдя к стоящему у оконного проёма новоявленному сыну, и посмотрев вниз, – Питер выжил при падении… Как думаешь, почему? – повернулся он к нему, – семь этажей… это ж надо…
– Не знаю, – весь вид только что невозмутимого Сайлара выражал крайнюю степень недоумения.
Ну-ну.
Вдоволь на него насмотревшись, мистер Петрелли вернул своё внимание на покорёженное окно.
– Знаешь… – после звона разбитого стекла наполненные тишиной паузы оглушали, – Питер никогда не отступится. Потому что он тоже Петрелли.
– Значит, он вернётся, – снова упаковываясь в непроницаемость и вглядываясь в некую абстрактную даль, констатировал Сайлар.
– Нет, сын, мы сами придём к противнику с боем.
Вот почему он никогда не примет сторону мистера Петрелли, то ли гордясь, то ли сожалея по этому поводу, подумал Сайлар, когда тот отошёл, отвлечённый телефонным звонком.
Он не мог считать Питера противником. Не по-настоящему. Потому что он всё равно не сможет его убить.
И даже если получится оборвать все до единого корешки их взаимосвязи – всё равно не сможет.
Отца, Суреша, Беннета, весь этот чёртов мир, и даже мать – наверное, смог бы.
Но не этого наивного придурка, заражающего собой всех и вся. Нет. В этом он был уверен.
====== Часть девятая. Степени родства. ======
Летать…
Вожделенная мечта.
И в пять лет, и в двадцать.
Под тридцать его этим умением одарили. Не ангелы и не медицина, а Нейтан. Сугубо земной и прагматичный Нейтан. Пренебрёг собственной раздражающей его тайной и взлетел навстречу падению младшего безрассудного брата, помогая тому удержаться в небесах.
Питер после так и не вспомнил того, как, выскользнув из его рук и снова рухнув вниз, он, уже без всякой помощи, в первый раз полетел сам.
Он так и не вспомнил свой первый полёт.
Только изумление от того, что не получилось ухватить ветер, и взмыть на потоке параллельно земле – хотя он так чётко ощущал всё это в предшествующих видениях!
Только страх, проклюнувшийся на первых же метрах вниз, нарастающий с каждым этажом.
Он помнил, как беспомощно лупил по воздуху руками, помнил звук ветра в ушах и трепыхание плаща за спиной. Как оборвавшееся сердце вскочило под горло и забулькало там. Как стало холодно и пусто.
А ещё он помнил приближающееся лицо стоящего на асфальте Нейтана и, наверное, только поэтому не умер до того, как тот взметнулся ему наперерез.
====== 88 ======
Падая с седьмого этажа здания Прайматек, Питер уже не собирался умирать прямо в воздухе. Его тело и сердце, привыкшие за последний с лишним год и всей этой кутерьмой со способностями к самым разным физическим стрессам, не собирались рефлекторно впадать в панику и, хотя разум вполне отчётливо подавал сигналы о фатальности происходящего, не было ни холода, ни спазмов в мышцах, ни сосущей под ложечкой пустоты. Были красиво летящие вокруг него осколки, кривой стык здания и неба, и бесстрастно взирающий вниз Сайлар в проёме разбитого окна.
И был почти выбивший дух удар спиной и затылком о землю, после которого Питер, несмотря на помутившееся сознание, почему-то сумел самостоятельно подняться. И удивление. Только поначалу не тем, что он выжил после подобного, а тем, как неожиданно больно саднят многочисленные порезы, как ломит спину, и гудит, и кружится голова.
Он успел отвыкнуть от подобного. И ещё не успел осознать, что теперь придётся привыкать заново.
* *
Когда миссис Петрелли отправила дочь Боба Бишопа строить новую жизнь вне стен Прайматек, она, безусловно, очень сильно польстила абсолютно не приспособленной к иной жизни Элль. Девчонка без дома, с не особо практичной способностью, и лучше всего приспособленная выслеживать и убивать – да куда она вообще могла приткнуться в этом чуждом ей мире?
Возможно, миссис Петрелли имело бы смысл сильнее озаботиться дальнейшей судьбой Элль, но, во-первых, новой главе Прайматек и без того сейчас забот хватало, а, во-вторых, её искреннее убеждение в том, что человек сам строитель своей судьбы вне зависимости от обстоятельств, касалось не только её собственных детей, но любого и каждого.
Не можешь идти – топчись на месте. Не можешь жить – не живи.
Никто тебя уговаривать не будет.
Тем более никто чужой.
Возможно, Элль бы справилась и самостоятельно, если бы её способность не вышла из под контроля после атаки на Сайлара, вытянувшую из неё все силы. Это значительно всё усугубляло. При любой сильной эмоции, а иногда и вовсе нежданно, её тело прошивали электрические разряды, причиняя боль, которой раньше она никогда не испытывала при применении дара.
Она надеялась, что постепенно всё пройдёт, но с каждым днём ей становилось лишь хуже.
Однажды к ней пришла девчонка, едва ли старше, чем она сама, и, сунув в руку какую-то бумажку, пробурчала что-то о том, что если она придёт по указанному адресу, то там ей смогут помочь. Но ни сама девчонка, ни написанное на визитке название компании не были знакомы Элль, а, вдоволь наработавшись на другую корпоративную махину, она не верила в бескорыстность так запросто предлагаемой ей помощи. И не была готова без оглядки сунуться в чужие руки, не зная наверняка, для чего она им вдруг так понадобилась. Неизвестность пугала её ещё больше, чем расшалившийся дар.
Пока были деньги, она перебивалась по отелям, но и деньги, и контроль неумолимо кончались.
Когда настал день, когда у неё не осталось ничего, кроме боли и страха – ни средств, ни злости, ни гордости, ни смущения, ни желания хоть кому-нибудь отомстить за весь этот кошмар – она, по-своему приняв к действию напутственные слова миссис Петрелли, не придумала ничего лучше, чем отправиться в Техас. К тем, кто должны были бы её ненавидеть, но кого она хотя бы знала. Туда, где, несмотря ни на что, был шанс на помощь. Пусть и велик был риск того, что её лишат свободы или даже убьют… Но, по крайней мере, она была уверена в том, что её не выгонят, не оставят вновь наедине со своим взбесившимся даром, и не причинят ещё большую боль.
Все остальные варианты её вполне устраивали. Более чем.
* *
Она не рассчитывала на особо тёплый приём, вломившись в дом своего то ли бывшего коллеги, то ли нового врага.
Не то чтобы ей особо понравилось обращение «тварь», бескомпромиссное предложение убраться отсюда подальше и ледяной душ из ведра в ответ на её очередной разряд.
Но ведь у неё не было иного выбора, не так ли?
Забившись в угол, мокрая и униженная, она обвела отчаянным взглядом стоящую перед ней семью Ноя Беннета – почти в полном составе, за исключением его самого – и, остановившись на разозлённой, раздувающей ноздри Клер, с трудом проговорила:
– Мне нужна помощь… И я не знала, куда ещё пойти.
Ей удивительно повезло.
Или не повезло – это как посмотреть.
Клер так и не оправилась после недавних событий. Визит маньяка, вскрывшего ей череп, лишил её физической боли. Выходка отца со Стивом, которого он подговаривал убить Сайлара, но в итоге лишь подтолкнул к самоубийству – вывернула наизнанку психологически. Поговорить об этом было не с кем, разве что с Питером, но тот всё время где-то пропадал.
И сейчас, глядя на дрожащую от холода и боли Элль, Клер вдруг почувствовала себя к ней ближе, чем к кому бы то ни было. Насколько бы странным это ни могло показаться со стороны.
Злость испарилась, будто её и не было, оставив после себя лишь выкипевший след, коррозию, не причиняющую боли, но дающую острое понимание собственной ущербности. Да она ничем не лучше неё. Они одинаковы. Просто волей случая однажды оказались по разные стороны. Но сейчас, когда многие стены оказались разрушены, а незыблемые идеалы оказались мифами, Клер не видела между нею и Элль принципиальной разницы.
Две ненормальных малолетки, которым даже не с кем поговорить.
– Что с тобой происходит? – спросила она у Элль, когда они остались вдвоём.
Та забито и зло посмотрела на неё исподлобья… и рассказала. Про всё – это не заняло много времени. Меньше минуты. О том, что не может себя контролировать, что не может ни есть, ни спать. Что к ней приходила какая-то девчонка, рассказывала про какую-то компанию, где знают о её проблемах и о том, как их исправить. И что она не пошла туда только потому, что ничего о них не знала.
Пайнхёрст?
Клер тоже ничего не слышала о них. Но – передумав в последние дни кучу способов выяснить, что с ней происходит, перебрав в памяти всех, к кому в итоге она так и не решилась обратиться – сейчас, в ответ на этот новый вариант, её сердце отозвалось неожиданным пламенем.
А что, если они действительно могут всё исправить?!
Элль даже не сразу поняла, о чём та вообще говорит. Румяная, полная физических сил, Клер не производила человека, нуждающегося в помощи.
– Но ты то можешь исцеляться, – скупо, сипло от боли и собственной беспомощности процедила сквозь зубы гостья, и горько усмехнулась, – у тебя то всё супер!
– Нет, – с не меньшей горечью возразила Клер, – я не чувствую боли. И думаю, что рано или поздно я всё перестану чувствовать.
– Не чувствуешь боли? – да она издевается, – мне бы твои заботы! Моё тело – оно просто горит! Это… страшно больно…
Полумрак комнаты наполнился тишиной, нарушаемой лишь тяжёлым дыханием не справляющейся с самой собой Элль. Клер хмуро отметила её всё время сжатые зубы, скованность и неестественную сутулость – как будто та хотела сжаться в один, стойкий к спазмам тугой комок, пережав одновременно все мышцы. Ожившая иллюстрация боли. Вздрагивающие ресницы, поблёскивающие безумием глаза, прерывистость движений, смесь былой дерзости – и готовности пойти на любые унижения ради избавления от мук. Само олицетворение отчаянья.
Возможно, сама Клер никогда не дойдёт до подобной степени падения.
Но, возможно, она была не так уж и далека от неё.
Решительно поднявшись, она протянула Элль руку.
– Пойдём вместе. Если есть шанс, что там помогут – то идём вместе.
* *
– Спасибо, что помогла, – сказала ей Элль уже у самого входа в здание Пайнхёрст, – я всё время вела себя как стерва, а ты была такой… доброй со мной. И это меня ещё больше бесит, – не без усмешки буркнула она в конце.
А они могли бы быть подружками, синхронно и с удивлением подумали они обе, коротко переглянувшись.
Если бы отец Клер не прятал её всю жизнь от способностей и от мира. Если бы отец Элль не вздумал ставить на своей дочери опыты. Если бы у них были просто родители, а они были просто детьми.
Если бы…
– Нет, это я должна говорить спасибо, – Клер задрала голову, посмотрев на нависшее над ними здание, и снова вернулась взглядом к явно удивлённой её ответной благодарностью Элль, – я готова была всё бросить и сидеть дома, – откровенно, хотя и не очень легко, пояснила она, – потому что испугалась того, на что ещё способна.
– Ну, тогда… – кривая усмешка на лице Элль неожиданно расцвела, превратившись в самую настоящую, немного смущённую улыбку, – приятно знать, что я не одна такая повёрнутая, – вызывая у Клер ответную, с ямочками на зардевшихся щеках.
Эту идиллическую картинку нарушил звон стекла откуда-то сверху – страшный, пугающий – и ещё более кошмарный, глухой удар упавшего на землю тела.
– О боже, – кинулась Клер к неловко ворочающемуся посреди опавших вокруг осколков Питеру, испытывая и облегчение, что это был именно он – бессмертный, и недоумение – почему же он не взлетел, и нарастающую тревогу, причину которой она почему-то никак не могла определить. Да, на нём кровь. Да, его движения слишком странны для человека, обладающим даром регенерации. Да, вообще в этом всём происшествии что-то очень сильно не так!
Она уже вилась вокруг кряхтящего, упрямо пытающегося встать, изрезанного стеклом Питера, когда к ним подбежала Элль, и цепким взглядом охватила всё развернувшееся перед ней действо.
– Он не исцеляется, – сформулировала она все сумбурные мысли Клер в одном предложении, а после ответной фразы Питера о том, что у него забрали все его способности, и что надо уходить, рефлекторно сделала шаг вперёд, и странным взглядом посмотрела в сторону входа в здание.
Петрелли сжимал зубы, но всё равно шипел от каждого, самого мелкого движения, Клер обнимала его за талию и громко звала Элль помочь дотащить ей его до машины, всё это было так шумно и беспорядочно, с одним только стремлением убраться отсюда подальше, и звон стекла ещё стоял в ушах, но всё, что имело сейчас значение для Элль – это последняя фраза Питера.
Сделав ещё один, на этот раз сознательный, шаг к зданию, она, раздираемая между старым страхом и новой надеждой, прокричала вслед так и не состоявшейся своей подруге:
– Клер, ты слышала, что он сказал, там могут забрать способности, за этим мы и пришли!
Та даже остановилась, продолжая придерживать еле стоящего на ногах Питера.
– Ты же не знаешь, что там происходит, – Элль ведь больше всего боялась именно неизвестности…
– Прости, Клер, – чуть не плача, произнесла та, и, развернувшись, побежала ко входу. Так быстро, словно боялась передумать. Словно хотела обогнать свой страх, оставив его снаружи, успев хлопнуть дверью перед самым его носом.
– Элль! – Клер тревожно проводила её взглядом, но, подстёгнутая новым стоном пошатнувшегося Питера, снова направилась к машине.
Всё было как-то не так.
Не так, как бывает, когда кто-то, запутавшись, бежит не в ту сторону, или когда какой-нибудь шутник напяливает шиворот навыворот одежду и, хотя никто не смеётся над его неуместной дуростью, показывает язык и корчит рожи. А так, словно сам мир вывернулся как зонтик, и, того и гляди, люди побегут по небу, а время обратится вспять.
Всё было как-то не так, и ощущение безумия лишь нарастало.
Уже давно, но только сейчас это ощущение настигло её так ярко.
Она не должна была сочувствовать Сайлару за то, что её отец собирался убить его. Она не должна была переживать за не раз покушавшуюся на близких ей людей Элль. И помогать ей не должна была тоже. И Питер… он не должен был сейчас хромать и истекать кровью. Совершенно точно не должен был.
Он утратил способности – это почему-то не укладывалось в голове у Клер. На время – думала она – только на время, и так было легче признать действительность. И постепенное осознание этого факта вдруг открыло ей глаза на иное несоответствие, которому она совершенно не придала значения вначале: если он не исцеляется, то почему тогда не разбился, упав с такой высоты?
====== 89 ======
Не сдержавшись, Питер дёрнулся, когда Клер, сидя за его спиной, коснулась одного из самых глубоких порезов на его плече. Он отвык от такой долгой боли. Регенерация успела разбаловать его. И он даже не мог понять, ему и в самом деле так больно или это лишь капризы его не желающего возвращаться к смертному состоянию тела. Стараясь не демонстрировать страдания, он искусал изнутри все губы и щёки, его лицо от напряжения превратилось в маску, но Клер, кажется, было всё равно. Она бережно обрабатывала его раны, не пугаясь вида крови, как видавшая виды заправская медсестра, и всё ещё смотрела, как на героя – прямо навстречу кидаемым на неё из-за плеча косым взглядам.
И было в этом что-то такое уютное. Такое, чего он давно не испытывал. То ли отголосок прошлого, то ли аванс на будущее. Ощущение семьи, не надорванное ни всевозможными долгами, ни невозможными желаниями. Так хорошо…
Хорошо, что он успел навести порядок, когда отправился в Пайнхёрст, некстати подумал он, и прикрыл глаза. Порезы уже не столько пронзало, сколько жгло, и это было даже почти приятно.
Стресс потихоньку отпускал его, и, будто обрадовавшись его расслаблению, мысли заметались в хаотичном порядке. Но, нагулявшись по самым неожиданным уголкам подсознания, поворошив их и не обнаружив ничего особо нового, они постепенно начали возвращаться к последним событиям.
– Я всё думаю… почему выжил после того падения, – Питер повернулся к Клер, желая увидеть её реакцию на то, что он собирался озвучить, на то, во что он сам до конца не верил, но по-иному объяснить не мог, – может, Сайлар не хотел, чтобы я погиб? Хотел, чтобы я ушел живым?
– И решил выкинуть из окна?
– Он замедлил падение, – убеждая в этом Клер, Питер словно сам прорастал уверенностью, – говорю тебе, он спас мне жизнь!
Нет, всё-таки то, что делало Питера её героем, никак не зависело от наличия у него способностей. Но, если год назад это вызывало у Клер чистый восторг, то сейчас – ещё и мучительное беспокойство.
Боже, он ведь стал смертным!
Он сам это понимает?
