Текст книги "Степени (СИ)"
Автор книги: KoSmonavtka
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 54 страниц)
Уже дважды Питер стоял на краю крыши, но тогда оба раза Нейтан оказывался рядом.
В первый раз брат позвонил и позвал его.
Во второй раз Нейтану пришлось искать его самому.
Что будет, если случится третий?
После всех этих полётов, озвучив своё самоустранение от проблем брата и рискнув толкнуть того на одиночное плавание, Нейтан тайно надеялся, что тот отступится от покорения заоблачных вершин, но Питер… он удивил, да.
Интересно, кто ему сегодня откроет, когда он привычно постучит в дверь квартиры «1407»?
Наивный мальчишка с надутыми губами и взглядом обиженного щенка, которого будет достаточно притянуть к себе, и, пока тот пытается сдержать слёзы, прошептать ему «спасибо» и «извини»?
Или взвинченный подросток, мечущий из-под чёлки молнии, со скрещенными на груди руками с порога учиняющий ему допрос? С ним прошёл бы тот же сценарий, только сначала пришлось бы извиняться, а потом уже обнимать.
Но что делать с дерзким самодовольным типом, с помощью лжи виртуозно спасшим сегодня его политическую задницу, Нейтан не знал.
Дверь открыл праведник – ещё одна ипостась Питера.
Не слишком любимая Нейтаном, но зато знакомая и, к счастью, редкая. Тот был хотя бы не наглый, не взвинченный и не обиженный. Разве что недовольный, что было понятно, и какой-то отстранённый, что в некоторой степени задевало.
Угрюмые объяснения Нейтана, зачем тому нужна была та ночь в Вегасе, «праведника» интересовали мало, его вообще не интересовали причины произошедшего. Пит деловито шастал туда-сюда мимо застрявшего в дверном проёме брата, заставляя того испытывать стыд, которого не было даже при беседе с Хайди, и, обрывая все его попытки оправдаться.
Разговор не клеился.
Набегавшись, Питер спросил о картине.
Чуть ли не принудительно усадив его напротив себя в кресло, Нейтан попытался убедить его забыть о ней.
Тот в ответ снова завёл свою любимую песню о том, что в их руках – возможность всё изменить, что картина – ключ и к спасению мира, и к пониманию самих себя!
Нейтан слушал его и единственное, что он сейчас хотел понимать, так это своё нежелание, чтобы Пит спасал мир. Он вообще не верил в то, что это возможно, это по-прежнему казалось ему бредом, только теперь ещё и щедро сдобренным беспокойством за брата. Ну не его это стезя – геройство! Ну кого тот может спасти? Ему самому регулярно требовалась помощь! Как ребёнку – такого бы за руку вести и не выпускать из вида, что Нейтану и приходилось порой делать. И ведь тот не отказывался, хватался, успокаивая брата, но почти всегда для того, чтобы потом начать куда-то тянуть его.
Вот только куда?
Вот именно сейчас – куда?
Надеть костюм супермена, летать по городу и спасать с деревьев кошек?
Ну и чего он сможет с этими «чудесами» добиться?
У Питера же всё, как всегда, было очень просто: «Ты не узнаешь, пока не попробуешь».
Но Нейтан так не мог.
Ему всегда нужны были гарантии.
У него были свои способы влиять на мир, куда более эффективные и понятные и ему, и людям.
Уже уходя, он решился и рассказал Питеру о своём похищении, хотя изначально не собирался никому говорить. Но может, хоть это отпугнёт брата от слишком экстремальных действий?
Как бы не так.
Этот засранец ещё и не сразу поверил. А поверив – не столько испугался за брата, сколько порадовался, во-первых, что тот летал, во-вторых, что делал это осознанно, а в третьих, что научился уже запросто, не спотыкаясь, говорить об этом.
Но последующую смену настроения Нейтана, тем не менее, он уловил очень чутко. С ним всегда так было. Пит игнорировал любые слова и доводы, какими бы убедительными они не были, у него на всё была своя правда, но чувства окружающих понимал, кажется, даже стоя к ним спиной. И, что сейчас было ключевым, воспринимал их.
Его не заставили задуматься ни просьбы Нейтана, ни даже факт его похищения. Но беспокойство и страх, которым тот позволил появиться на своём лице и в интонациях, достигли нужной цели.
Прервав их короткое молчание, но не взгляд и не единение, пришедшее с ним, Нейтан тихо и серьёзно попросил Питера быть осторожным.
Загнанный этой серьёзностью в угол, тот кивнул.
Ну хоть что-то…
Кинув на него последний долгий взгляд, Нейтан развернулся и ушёл.
Они оба остались не слишком довольны этим разговором.
Но оба друг друга хотя бы услышали и поняли.
Уже сидя в машине, задумавшись и не торопясь трогаться с места, Нейтан мрачно покачал головой – дожил…, радуется такой малости. Интересно, на что распространится обещание Питера. Понятно, что инстинкт самосохранения никогда не будет у него в приоритете, но может, ради данного слова, он хоть немного поостережётся.
Непроизвольно сжав руль так, что побелели пальцы, Нейтан ещё какое-то время безуспешно попытался убедить себя в том, что с Питером всё будет в порядке, что нет объективных причин опасаться за его жизнь, но его противное, растормошенное внутреннее «я» настолько укоризненно на всё это взирало, что он сдался.
Куда он его к чёрту отпустит?
Последние дни очень наглядно показали, что держать того за руку – гораздо лучше.
Спокойнее для сердца и дешевле для выборов.
Так что никуда он не денется. Даже если начнёт вырываться.
А ещё лучше сделать это незаметно. Пусть бегает, пусть ищет, старший брат отойдёт в сторону… и постарается, чтобы тот ничего не нашёл.
* *
Спустя день, выплёскивая на искомую братом картину банку краски, Нейтан надеялся, что ни он сам, ни Питер, ни кто-либо другой никогда не увидит того, что на ней изображено – ни на холсте, ни наяву.
Он выкупил рисунок у Лидермана втайне от брата, Симон помогла ему в этом. Она же рассказала о вере Питера в то, что Айзек рисует будущее. Будущее, наличие на котором самого Питера категорически Нейтану не понравилось.
И пока Симон рассуждала о судьбе гипотетической девушки-чирлидера с этой же и других картин, а также уверяла, что никаких копий этого безобразия больше нет, Нейтан аккуратно надел резиновые перчатки и с закатанными рукавами и мятежной решимостью открыл первую попавшуюся под руку жестяную банку с краской, коими была заставлена вся студия.
А после, не говоря ни слова, не предупреждая и не сомневаясь, с разворота залил изображение самого лютого своего кошмара.
И на запоздалый крик Симон о том, что же он делает, ответил, что спасает брату жизнь.
А что?
Неужели она верит?
– Спасёшь чирлидера – спасёшь мир? – снимая перчатки и жестко улыбаясь, спросил он у неё.
Горестно глядя на загубленную картину, она ответила, что уже не знает, кому верить.
Зато он знал.
Никакой девушки. Никакого Техаса. Никакого чётко прорисованного названия школы. Никаких важных ролей и убийственных идей Питера.
Никакого грёбаного кошмара.
И никакая загубленная картина не стоит всего этого.
====== 24 ======
Нейтан не знал только об одном.
Вместе с картиной прислали фотографию, и Симон сохранила её для Питера.
И когда тот смотрел на собственное изображение – на своё тело, распростёртое на асфальте, на свои остекленевшие глаза – у него ни на одно мгновение не промелькнуло в мыслях обещание, данное брату.
Причём это не было ни забывчивостью, ни лукавством. Питер очень честно собирался быть осторожен. Но не здесь, в Нью-Йорке, забыв о школе Юнион Уолс и чирлидере как о страшном сне, а там, в Техасе, разыскивая незнакомую ему девушку, ради неё самой и ради пока ещё ускользающего от понимания спасения мира.
Он не сердился на Нейтана, когда узнал, что тот сделал с картиной. Вероятно, на его месте, он сделал бы то же самое.
Ему самому было не всё равно, когда он понял, что ценой вопроса может стать его жизнь.
Ему было до жути страшно.
Но отступить он не мог.
Судьба вела его, и он, не раздумывая, следовал её подсказкам; пока что, как бы трудно не давались ему порой разгадки, она его не подводила. Огонёк веры в самого себя, подкормленный в нём в тот день, когда он взлетел вместе с братом, креп с каждым новым встреченным человеком и каждым новым чудом. Он знал – он прав в своих предчувствиях, он сможет, он сделает всё, что потребует от него мир. Он станет героем – вопреки сомнениям брата. Докажет и себе, и ему, что и без предварительных гарантий можно достичь очень многого.
Докажет – и постарается выжить.
Это был второй раз в его жизни, когда он смотрел на картину, на которой было его будущее. И второй раз, несмотря на то, что обе картины были написаны очень давно, понимал – по одежде и некоторым другим деталям – что это будущее должно настичь его в ближайшие сутки.
День был определён.
Точное время и место подсказала картина.
Едва успев купить билет на ближайший самолёт, Питер вылетел в Техас.
* *
Страх собственной смерти оказался преодолимым препятствием.
По сравнению с этим ни доказательства существования реального убийцы, ни потерявшийся во времени Хиро, на которого так рассчитывал Питер, ни самолично озвученная и потому ещё более глубоко осознанная прискорбная истина – если рядом нет людей со способностями, сам по себе он ничего не может – уже не могли его остановить.
Он с лёгкостью нашёл нужное место.
Школу, лестницу, часы.
С девушкой чуть было не ошибся, хотя кому, как не ему было знать, что не всегда герой тот, кто громче всех кричит об этом. Героем оказалась не та, которая улыбалась с газетной вырезки, украшающей местную доску почёта, а другая, маленькая и неприметная, направляющаяся в раздевалку и улыбнувшаяся в ответ, когда он спросил у неё о девушке из газеты. Питер почувствовал в той, маленькой, схожесть с собой, но не придал этому значения.
В следующий раз он увидел её, выбегающей за минуту до часа икс навстречу с выражением ужаса на лице и в окровавленной форме команды поддержки.
Человек, вышедший вслед за ней, не суетился и никуда не бежал, но исходившая от него неумолимость была такой тяжёлой, что было ясно: возжелав, он достигнет любой своей цели. Даже если вначале и ошибётся, как с той девушкой из газеты; но ему, кажется, было безразлично оставляемое за спиной количество трупов. Чуть выше среднего роста, с мощью не столько внешней, сколько внутренней, он подавлял одним своим присутствием.
И он был из тех, кто имел способности.
Питер не дрогнув, встал на его пути, чтобы дать фору умчавшейся девчушке, и сам побежал только тогда, когда в него полетели сорванные дверцы шкафчиков, управляемые лёгким движением руки приближающегося убийцы.
Это было самое впечатляющее проявление силы из всех, что он видел до сих пор.
И самое жуткое.
Где-то совсем рядом шумел полный стадион, а вокруг была темень, прорезаемая только выпадающим в открытую дверь светом.
Питер нагнал девушку на знакомой по картине гигантской лестнице, и теперь они стояли на самом её верху, загнавшие сами себя в ловушку, где впереди была отвесная стена и пропасть, а позади – приближающаяся тень.
Пришлось кричать, чтобы заставить девчонку поверить в то, что он справится один, хотя он понятия не имел, что ему делать. Но ему не пришлось ничего придумывать, когда она убежала, а очутившийся рядом убийца протянул руку и перехватил его шею. Они стояли в шаге от края, и Питер просто сделал то, что уже когда-то совершал: шагнул за этот край.
* *
Последнее, что он запомнил, это лицо падающего вместе с ним убийцы.
Наконец-то он его разглядел.
Момент соприкосновения с асфальтом и сама смерть прошли мимо его восприятия. Он даже не успел почувствовать боль. Боль пришла, когда, очнувшись в луже собственной крови, он, ошарашенный, принялся выправлять переломанные и вывихнутые конечности. Но, наверное, он слишком привык к чудесам, потому что на глазах заживающие раны быстро перестали его волновать. Самое главное было, что он смог, он уберёг девушку. Её звали Клер, и она смотрела на него, как на героя.
– Ты та самая? – с надеждой спросил у неё Питер – и, спасая тебя, я спас мир?
Конечно же, она не знала.
Но она была чирлидером, и это именно она подарила Питеру способность к регенерации.
* *
Возможно, не стоило отправлять Клер за помощью и оставаться одному, всему в крови и без единой царапины, в непосредственной близости от совершённого убийства, но разве Питер когда-то рассуждал о таких приземлённых вещах?
Подъехавшим полицейским и в голову не пришло искать какого-то другого подозреваемого. Зачем, если перед ними и так уже был один вполне подходящий «красавчик», сидящий в целой луже улик. Они повязали его, не задав ни одного вопроса, и не слушая ничего из того, что он пытался им втолковать.
Все они вопят о собственной невиновности.
Ничего, разобраться можно и после, когда парнишка окажется за решёткой.
Клер не успела помочь ему.
Её отец, сходящий с ума, с которым она столкнулась сразу после того, как оставила Питера, никуда её не отпустил. Ной Беннет умел убеждать дочь вопреки её личным желаниям, даже если после она об этом жалела. Ещё не отошедший от пережитого ужаса, он слушал её сбивчивые фразы, гладил по голове, и мерно объяснял, почему сейчас им стоит вернуться домой, а не кидаться помогать взрослому дееспособному мужчине, пусть и спасшему её жизнь.
Потом… Они обязательно со всем разберутся, но потом.
Ною Беннету сию минуту было глубоко наплевать на Питера, уже сделавшему своё дело. Всё, что его сейчас волновало – это дочь и сбежавший убийца по имени Сайлар. Первую он держал в объятьях и никуда не собирался отпускать. А второго в данный момент уже искали его люди. Тот не мог далеко уйти, и на этот раз они его не упустят.
* *
Еле передвигая ноги, он брёл по лесу прочь от места неудавшегося покушения. Нужно было уйти как можно дальше. Чирлидер была лакомой добычей с очень уж вкусной способностью, и он к ней ещё вернётся… но не сейчас. Тот появившийся неизвестно откуда идиот, столкнувший их обоих со стены, ничего не изменил, а лишь отсрочил неизбежное. Сайлар не без злорадства приласкал в памяти последний запомнившийся отпечаток – переломанное, как у куклы, тело бездыханного парня с прилипшими к залитому кровью асфальту волосами. Ему самому при падении повезло куда больше. Он не чувствовал на себе целого места, но хотя бы был жив и даже мог идти сам.
А тот… Безумец. Ещё больший, чем он сам. В его смерти не было ни малейшего смысла.
Действия самого Сайлара, все до единого, имели всего одну, но очень определённую цель. Голод, гнавший его вперёд, появился у него совсем недавно, но он стал для него определяющим.
Когда-то его звали Габриэль и он был часовщиком.
В отличие от большинства людей, он умел ценить то, что даровала ему природа. Редко кто, узнав о своих необычных силах, сразу с радостью их принимал. Он был из тех, кто принял. Он вообще был очень восприимчивым молодым человеком. Его исходной способностью было умение видеть суть вещей и несколько месяцев назад, не без помощи некоторых людей и событий, она была расширена до бонусной функции – возможностью приобретать чужие способности, вскрыв черепную коробку их обладателя и исследовав их мозг.
Так он стал Сайларом и серийным убийцей.
Ему не доставляло особого наслаждения видеть, как жизнь покидает его жертвы, но ему не было жаль тех, кто не смог удержать свой дар, и ещё меньше – тех, кто вовсе от него отрекался. В идеальном будущем Сайлар видел мир, в котором из всех людей со способностями останется он один. Самый лучший. Самый благодарный за эти дары.
Но до такого будущего было ещё очень далеко, а сейчас было время сбора урожая, и голод, карябающий изнутри, пока что становился лишь сильнее, мало утоляясь тем, что он успел ему подарить.
Мало… Очень мало.
Впереди предстоял ещё очень долгий путь.
Который станет намного приятнее и быстрее, когда удастся добраться до чирлидера.
Он не успел скрыться.
Притупившееся восприятие подвело его, когда он остановился отдышаться, и он не сразу понял, что кто-то или что-то глушит его способности.
Их было двое. Огромный чёрный человек и безобидная на вид девушка. Она сказала, что ему нужно поспать, и была так убедительна, что он не смог ей воспротивиться.
* *
Организация, на которую работал Ной Беннет, заполучила один из лучших подопытных экземпляров.
Сам Ной получил временную гарантию безопасности своей дочери.
У Клер появился свой герой.
У Питера – возможность выспаться.
А у Нейтана – новая головная боль…
====== 25 ======
Он был совсем такой же, как раньше.
Его брат – он пришёл за ним, без нравоучений и упрёков, абсолютно не вписывающийся в тюремную обстановку, приблизился к нему и, невзирая на свой парадный костюм, позволил прижаться в грязной и испачканной в крови футболке к белоснежной рубашке. И даже потом, объясняя, почему уничтожил картину и, убеждая Питера, что тот не борец и не его это дело – спасать мир, он не цедил это сквозь зубы и не стоял истуканом в стороне. Он сидел рядом, совсем как раньше, проговаривая слова мягко и веско, притягивая к себе одной рукой взволнованного и ёрзающего брата, позволяя тому совершенно расслабиться, освободиться от гнёта взаимных недомолвок и несогласий. Слушая всё, о чём вдохновенно лепетал ему Питер, и ни на секунду не отводя от него внимательного и впитывающего взгляда.
Его брат…
В последнее время ему так не хватало его присутствия рядом.
Старшего, сильного, поддерживающего. Пусть часто незримого, пусть не всегда одобряющего – иногда достаточно просто осознания того, что если что, тебя будет кому подстраховать. Чтобы иметь возможность успокоиться в его руках, и еле слышно – вынуждая того склониться особенно близко – признаться, что ты не уверен, что сможешь совершить всё то, на что замахнулся… зная, что он не посмеётся и не упрекнёт.
Признаться… и почувствовать, как тебя кидает в ледяное крошево вкрадчивый голос, вытесняющий интонации брата:
«ты и не можешь»,
…чужое лицо, на расстоянии, допустимом лишь для Нейтана, и шепчущие губы:
«ты не можешь изменить то, что грядёт»,
…и насмехающиеся глаза:
«у тебя нет для этого силы».
Он был совсем такой же, как во время падения.
Он был совсем не такой, как брат…
* *
Питер подскочил на неудобной тюремной кровати, ещё не совсем понимая, где он и с кем он, судорожно отползая к стене, в угол, подальше от того места, где в его кошмаре сидел… нет, не Нейтан, а тот психопат. Превращение брата в маньяка-убийцу выбросило из ностальгирующих грёз в кратковременный ледяной ад, и сразу же, без возможности передышки, в неприглядную реальность.
Это ведь был просто сон.
Снова сон.
На этот раз обычный, не о будущем. Только забравший, кажется все силы, которых и так оставалось не слишком много после всего пережитого.
И никого здесь, кроме него самого, не было.
Он был один.
* *
День клонился к закату, и ещё одна предстоящая ночь в камере не очень вдохновляла. Не столько физическими неудобствами, сколько новыми снами. Питеру и так было не очень хорошо, и погружаться снова в изматывающие видения тем более не хотелось.
Слабость, пришедшая после сегодняшнего пробуждения, усилилась на допросе, когда один из полицейских, Мэтт Паркман, неожиданно принялся читать его мысли. Приобретение новой способности не прибавило Питеру сил, и из перекрестных вылазок в чужой разум ничего хорошего тоже не вышло.
Зато он выяснил, что брат уже в курсе, и что его стараниями где-то там сейчас пляшут шесть адвокатов. Что ж, это давало шанс, что уже сегодня его отпустят, и, если снова повезёт с билетами, он очень скоро окажется дома…
Нейтан приехал за ним сам, и был почти такой же, как в сегодняшнем сне, присутствовали даже костюм и белая рубашка, но, выдернутый с какого-то мероприятия, вынужденный мчаться к напортачившему брату через полстраны, вёл себя совершенно по-иному.
Неимоверно деловой и сердитый, он, не поздоровавшись, швырнул с порога камеры пакет с вещами брата, рявкнул, – пошли! – и, не собираясь задерживаться здесь ни единой лишней секунды, направился на выход, даже не проверяя, следует ли Питер за ним, или продолжает, скрючившись, сидеть на кровати.
– Не спросишь, что случилось? – обиженно спросил тот, еле успевая за стремительной походкой брата.
– Я знаю, что случилось, – сухо ответил Нейтан, – ты попал в беду и чуть не погиб.
– Но я спас девушку!
– Ты хочешь быть героем, да? Когда ты уже выбросишь это из головы?
– Теперь я всё понял, Нейтан, – даже не чувствуя ног, с туманом в голове и размывающимся силуэтом брата перед глазами, Питер не собирался сдаваться и оставлять попытки достучаться до него, – мне снятся сны! И когда я рядом с теми, у кого дар – я могу делать то же, что и они!
Деловито глянув на часы, Нейтан, не сбавляя скорости, соизволил, наконец, повернуть голову и обратить на него внимание. Да, наверное, сейчас они вдвоём производили то ещё впечатление: один прилизанный, при параде, второй – лихорадочного вида, в порванной футболке, весь в испарине и крови.
– Ты выглядишь ужасно.
Словно в подтверждение, Питер закашлялся, но, не отставая, продолжил хвостиком бежать за братом:
– Я был с той девушкой! И тот тип пытался убить её! И потом коп – он читал мои мысли! Они все, как мы!
– Ненормальные?
Они вышли на улицу и начали спускаться с лестницы, когда Питер почувствовал, что выдерживать темп движения становится всё сложнее, что ступеньки скачут под ногами, уводя его куда-то в сторону, а Нейтан, которого он только что касался рукой, вдруг оказался где-то в отдалении.
– Нет, они… Послушай, мне надо предотвратить взрыв и спасти… всех…
Он успел услышать глухое, как из-за стенки, нейтановское, – сейчас мне бы хватило того, чтобы ты шёл прямо, – и, не успев ничего возразить, как подкошенный, рухнул в обморок.
* *
Едва открыв глаза, ещё чувствуя щекой шершавость асфальта, Питер уже знал, что это снова сон. На этот раз из тех, что о будущем.
Брошенные машины.
Пустые улицы.
Как человек, из которого выпустили всю кровь – внешне целый, но холодный, без пульса, без жизни – город.
Нью-Йорк.
Только что покинутый всеми. Замерший в ожидании катастрофы.
Встав и оглядевшись, Питер вышел на большую улицу, и сразу, словно выплёскиваемые помпой, замелькали порции новых фрагментов: раз – и откуда-то донеслась безответно вопящая рация; два – и взгляд зацепился за растяжку над входом в офис брата с призывом голосовать за него; три – и появились люди… Не все сразу. И немного. Все, кого он знал со способностями. И несколько тех, кого ещё не знал. Взволнованные. Смотрящие на него кто с ужасом, кто с грустью, кто с сожалением. И все – убегающие.
От него.
Все.
Кроме Нейтана.
Тот вышел из штаба, единственный спокойный в этом бедламе, и без страха, со сдержанной решимостью подошёл к нему, не глядя ни на окружающее безумие, ни на разгорающиеся изнутри руки Питера, а только в его глаза, в которых уже начинала копиться боль, позволяя фиксироваться на себе. Единственный, оставшийся рядом, когда внутренний огонь достиг лица, и глаз, и всех нервных окончаний Питера, и спустя несколько красивых полыхающих мгновений, взорвал его изнутри.
Вместе с опустевшим городом, брошенными машинами, и самим Нейтаном…
====== Часть третья. Степени страха. ======
Он очнулся в реальности в тот же миг, когда в беспамятном видении разлетался на кусочки.
Первое, что он увидел – это уже совсем не отстранённое лицо склонившегося над ним брата.
Первое, что почувствовал – это дикий, ослепляющий ужас от осознания того, что именно ему предстоит стать причиной катастрофы.
Конвульсивно вздрагивая в руках удерживающего его Нейтана, и безуспешно хватая ртом воздух, он попытался предупредить о своей вине за грядущее бедствие, но его и без того ослабленное сознание, подкошенное ещё и детонацией эмоций, снова соскользнуло в небытие.
====== 26 ======
Питер… Он снова вынимал из него душу. В первый момент, когда брат только упал, Нейтан ощутил новый, пиковый всплеск злости, не раздражённо-ворчливой, как до этого, а истеричной, защитной, призванной не допустить иные, более разрушительные эмоции.
Иногда это срабатывало.
Возможно, сработало бы и на этот раз, но брат слишком долго не приходил в себя. Или это время так замедлило свой ход. Или Нейтан слишком близко подошёл к своему пределу. Но злость ослепила его, а когда эта вспышка затихла, он обнаружил себя на коленях, осторожно поддерживающим голову брата, и умоляющим его очнуться.
На какие то доли секунды он даже успел обрадоваться, когда Питер вздрогнул и распахнул глаза.
Продолжая бережно его удерживать, Нейтан успокаивающе зашептал:
– Тихо… тихо… всё хорошо… – чувствуя, как ходуном движется возле его ладони кадык брата.
– Это моя вина… тот взрыв… – хрипло выдавил из себя Питер.
– О чём ты? – Нейтану потребовалось усилие, чтобы вникнуть в его слова.
– Это я… – спустя ещё пару надрывных вдохов, смог произнести Питер, и начал обмякать, тяжело откинувшись затылком на поддерживающую его руку.
Паника, доселе кружившая поодаль Нейтана, обрадовано подступила ближе, затекая холодом через кончики пальцев, захватывая и поглощая, делая тело хрупким, а разум беспомощным. Единственным признаком жизни брата остался исходящий от него жар, всё остальное – движения, дыхание и даже, кажется, биение сердца – словно отключилось.
– Дыши, – не то требовательно, не то умоляюще выговорил, наконец, Нейтан, обхватывая его за подбородок.
– Давай… – шептал он, тормоша тряпичное тело.
– Дыши! – уже звенящим голосом повторял он, то беспорядочно гладя брата по лицу, то пошлёпывая по щекам.
– Питер… Питер! – страх окончательно завладел им, выставив наружу все мысли, кроме одной: он отдаст всё, что угодно – людям, богу, чёрту – только за то, чтобы его брат сейчас задышал.
– Питер!!! Дыши!
* *
Нейтана Петрелли было не так-то легко испугать. В его жизни приключалось немало поводов для страха, но он никогда не позволял ему надолго выходить из-под контроля и влиять на свои действия. Ни в личной жизни, ни в политике, ни даже на войне. Он умел перерабатывать его внутри себя, конвертировать в более продуктивные вещи: страх боли легко превращался в адреналиновое «врёшь – не возьмёшь», страх смерти перечёркивался верой в вечность жизни собственных деяний, страх одиночества терялся за ветвями многочисленных связей и контактов. Избегая всего нерационального, Нейтан относил страх к этой же категории, наравне с прочими душевными слабостями, мешающими эффективному жизнепроживанию. Его броня, за многие годы наращивания, к тридцати восьми годам приобрела практически идеальную целостную поверхность, и при этом была настолько влитой и прилегающей, что почти не стесняла движений, позволяя ему выпускать на волю ту часть себя, которой не были опасны уколы снаружи.
У него было только одно, не очень заметное для посторонних, слабое место.
Его брат.
Конечно, для Нейтана было важно благополучие всех без исключения членов его семьи, но Хайди, и тем более, мама, имели собственные способы защиты, и редко давали поводы для беспокойства за них. Были ещё Саймон и Монти, но мальчишки были под очень надёжным присмотром, к тому же ещё слишком малы для опасных проделок.
Хотя Питер и в их возрасте умудрялся пугать его до смерти.
Так что оставался один брат – и Нейтан истово верил, что дело только в Питере, а не в нём самом. Что будь на месте брата кто-то другой из близких, он точно также сходил бы по этому человеку с ума. И неважно, что жизнь многократно доказывала ему обратное, это было вне пределов области, стоящей обдумывания.
Питер нуждался в его защите.
Это был факт, принятый с самого детства.
И, возможно, именно поэтому у того была личная маленькая лазейка в броне старшего брата – где, как не под ней было надёжнее всего укрыться. Всегда была и всегда будет, несмотря на регулярные «злоупотребления», и умение Питера залезть не только под броню, но и под кожу.
Его слабость, его боль, его крест – и единственный человек, имеющий доступ к настоящему Нейтану, как бы тот не убеждал себя в обратном.
Его страх…
Сколько уже было тех звоночков, после каждого из которых хотелось засадить брата в помещение с толстыми стенами и запертой дверью, без возможности выйти наружу, и навещать его время от времени, якобы из-за простого желания увидеть, а на деле – по мере усиления собственной потребности, зуда под слишком прилегающей оболочкой, позволяя Питеру «почёсывать» себя под ней – то был растравливающий, но уже давно необходимый ритуал, в котором Нейтан не собирался себе признаваться.
Ущербный это был сценарий – с этими запертыми дверьми – но Нейтан нередко мысленно себя им тешил, прикидывая, будут ли при таком варианте муки совести стоить количества нервных клеток – и уже угробленных, и тех, которым уничтожение ещё только предстояло.
Как ни странно, самым первым, пробившим не зарастающую брешь, звоночком, стали не полёты брата с крыши, а инцидент в Вегасе с похищением самого Нейтана. Не сразу созревшим-зазвеневшим звоночком, а выждавшим, пока тот решит, что инцидент полностью исчерпан.
Страх-предчувствие.
Страх-угроза.
Принесший осознание того, что, продолжай Пит своё донкихотство в том же духе, и вероятность его встречи с подобными людьми возрастёт до ста процентов. И Нейтана рядом может не оказаться.
Тогда он удовольствовался обещанием Питера быть осторожным.
Нихрена не выполненным обещанием.
Поэтому при следующем звоночке – картине с изображением мёртвого брата – Нейтан без колебаний взял ситуацию в свои руки и уничтожил эту визуализированную жуть, пока она не успела ни воплотиться, ни отпечататься в памяти.
Страх-отрицание.
Самообман.
Беспричинная, детская вера в то, что если чего-то не видишь – оно и не существует. Что если зальёшь будущее чёрной краской – оно не наступит.
Спрятать брата под одеялом, точнее, закрыть от него этим одеялом опасность, не удалось.
Он всё равно туда полез, причём без ведома Нейтана.
Аукнувшись оттуда таким звоном, что это уже больше походило на колокол.
Разгневанность Нейтана между известием о Питере, «взятом под стражу на месте убийства», и его освобождением претерпела миллион изменений, от досады до натурального бешенства – с помутнением в глазах и чешущимися руками – отвесить брату подзатыльник, чего он, к слову, никогда в жизни не делал.
Страх-злость, почти привычный.
С убеждённостью, что самое страшное позади.
С очень веской убеждённостью…
Оборванной новыми оглушающими ударами, когда Питер упал.
Сметённой набатом, когда Нейтан понял, что тот не дышит.
Сменившейся жгучим бессилием и тихим, но непрекращающимся гулом, когда Питер, так и не очнувшись, впал в кому.
* *
Это был страх-оцепенение.
Не находя раньше, бывало, и свободной минуты, для того, чтобы в сотый раз выслушивать фантазии брата, сейчас Нейтан проводил в больнице, кажется, целые дни. Всё свободное время. Не забывая о предвыборной кампании, значительную часть забот о ней он переложил на плечи помощников.
Дома он почти не бывал.
Хайди понимала…
Сидя у постели брата, осунувшийся и погасший, он беспрестанно думал обо всех своих страхах, словах и поступках; прошлых – какими они были и как повлияли на всё вокруг, и будущих – какими они должны быть, чтобы никогда больше Питер не смел его так пугать. Он и представлять не хотел, что тот может вздумать снова его разочаровать и так не придти в себя.
