Текст книги "Книга чародеяний (СИ)"

Автор книги: Katunf Lavatein

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 54 страниц)

XXI.

«Я вижу великое торжество и великую боль, и я вижу неизбежность. Я всегда её вижу… Даже если человек идёт наперекор своей судьбе, та новая судьба, что он куёт себе, также предписана свыше. Человеческая воля очень сильна, но она никогда не сильнее воли мира, таков закон. Стремление переиграть судьбу – такая же судьба, но человек с сильной волей склонен называть её своим решением. Пусть зовёт».

Эльза фон Беккенбауэр.

***

Он знал, что переговоры затянутся надолго, но не представлял, каково это в действительности. Главное старшие маги сказали в первый вечер, со второго началось переливание из пустого в порожнее, один и те же тезисы разными словами. Иногда у кого-то находился аргумент получше, и это слегка оживляло спор, катившийся по наезженной колее. Однако скоро противоречие между старостью и молодостью всем приелось, и господа послы вернулись к началу.

Арману всё это поначалу казалось удобным: он не вмешивался больше необходимого, успевал отдохнуть и всё обдумать, изредка направлял коллег в нужную ему сторону – в сторону одиночного владения книгой – и снова таинственно умолкал. Сам артефакт был гораздо интереснее, но к нему пускали нечасто: наблюдали. В другой раз книга оказала на всех весьма благотворное влияние, подтверждая самые смелые ожидания Хартманна о целебных свойствах, впрочем, третий визит прошёл не так удачно – пресыщенный чужим вниманием артефакт отталкивал, как человек руками, всех, кто пытался к нему подойти. Арман не смог проверить, каково будет ему самому, потому что вляпался в давку на пороге зала. В итоге Милош на пару с каким-то французом вытащили его, и пришлось благодарить, хотя и сам Арман, и Хартманн были раздосадованы этим обстоятельством.

– Вы хотите взять их измором, господин посол? – не выдержал оборотень в очередной утренней беседе. – Рано или поздно кому-то придётся уступить.

– Вы должны доказать, что способны и достойны завладеть книгой, – напомнил ему Хартманн. – Кто вам в этом препятствует?

– Не те, кто должен. Ни мадам дю Белле, ни Хольцер не станут вам мешать, а от Юргена Клозе вы и сами избавились. Другие соперники не лишены достоинств, но они не застали процесс создания книги…

– О, поверьте, они просто боятся, – хмыкнул Хартманн. – На самом деле привыкнуть можно на любом этапе, мы лишь на шаг впереди. Этим шагом, правда, можно и нужно пользоваться. Так кто вас беспокоит?

– Старейшины и Берингар Клозе, – ровным голосом сказал Арман, чувствуя, как потяжелело сердце при этих словах. Он никогда не сможет вжиться в роль настолько, чтобы забыть о друзьях, о настоящих друзьях. – Это они внимательно наблюдают за нами и требуют, чтобы всё шло по протоколу. Переговоры – значит переговоры… Решение должно быть принято большинством.

– Рано или поздно кто-то проявит решительность.

– Мы? – спросил Арман. Последнее время он пристрастился к слову «мы», говоря об их с Хартманном совместном творении.

– Похоже на то, – вздохнул господин посол. – Я не люблю действовать напролом, но надо бы как-то подтолкнуть этих упрямых ослов, когда они в достаточной мере усвоят наше с вами положение. И своё. На чём, говорите, они остановились в последний раз?

У затяжной борьбы были и недостатки. Арман начинал уставать от частых превращений, что хуже, он понемногу терял суть происходящего. Приходилось постоянно твердить себе: Хартманн должен получить полное доверие и книгу в свои руки, и в этом есть что-то такое, что под силу только Арману. Как и прежде, он чувствовал, что ответ прост и находится под самым носом, но колоссальная нагрузка на тело и разум, ежедневные метаморфозы, двойная игра и чужое слабое здоровье сплелись в прочную сеть, не дающую ему как следует подумать, нащупать что-то, что казалось очевидным. Сам господин посол был спокоен – ждал момента и велел прислушиваться к артефакту, а не к людям, но это оказалось не так-то просто: старейшины, Берингар и сменяющиеся стражники подпускали старших магов к книге не чаще пары раз в неделю. Каждый раз книга вела себя чуточку иначе, совершенно не давая времени изучить себя, но всё это только подтверждало важность поднявшейся вокруг неё суматохи. Непонятное издавна пугало человечество, и пусть в колдовстве непонятного всегда хватало, вершили его такие же люди.

Этим вечером, устав от всей тягомотины и вдобавок от боли в ноге, Арман едва не сорвался и не потребовал проводить его в нижний зал: ему отчаянно хотелось разобраться самому и без свидетелей, пусть он и не знал, как. У Берингара, Адель, Милоша получилось бы лучше, они колдовство либо чуяли, либо понимали интуитивно; сам Арман вне оборотничества полагался только на смутные предчувствия, но они пока его не обманывали. Ни разу. То, что он с самого начала ощущал особый, ни на что не похожий трепет, только услышав о книге, должно было что-то значить. А ещё у этого должно быть объяснение, только дойти до него своим умом никак не удавалось.

Старая добрая компания собралась в Доме Родендорф, в пятиугольной комнате, греясь у камина и потягивая пунш. Послов было шестеро: Арман-Хартманн сидел рядом с Вивиан дю Белле и Эрнестом Хольцером, через стол располагались пан Росицкий и Чайома, а английский посол сэр Дерби ходил туда-сюда, пытаясь согреться. Старейшины вместе с остальными разошлись после ужина, но оставшихся стерегли неизбежные стражники замка Эльц. Арман заметил, как Милош успел быстро поболтать с отцом, а низенький француз с вдохновенным лицом о чём-то расспрашивал мадам дю Белле. Менее разговорчивые наёмники хмуро торчали по углам.

– Вы ещё не утомились, господа? – поинтересовался сэр Дерби. Он стоял спиной ко всем, потирая сухие холодные ладони и разглядывая фламандский гобелен семнадцатого столетия.

– Сегодня или вообще? – уточнил Арман, не забыв придать голосу ироническую интонацию. Хольцер тут же услужливо захихикал. Не запугал ли его чем-нибудь Хартманн или он сам по себе такой дурак?

– Тонко подмечено, Роберт… Я даже не знаю. – Англичанин вздохнул и вернулся к столу, постаравшись устроиться поближе к огню. – Уже хочется махнуть рукой и бросить жребий, но так при любом исходе будет скандал и вопли о фальсификации… Не старейшины, а кучка бюрократов! Да и мы не лучше.

– Вы бы ещё считалочку предложили, Джеймс, – улыбнулся пан Росицкий. – Ах, если б не переменчивое состояние книги, было бы куда проще.

– Но книга суть сама магия, – процитировал сэр Дерби то ли Моргану, то ли Берингара. – Она и не может быть постоянной… до конца магии.

– Создали себе проблему, – тихо заворчал Хольцер. – И вот, пожалуйста… Теперь носись с ней до этого самого конца.

– Раз так, – вмешался Арман, смертельно уставший от одних и тех же комментариев, – раз это проблема, пусть с ней разбираются её создатели. Лично я не против взять на себя ответственность, – это было слишком прямо, ну и плевать: всё равно никто не заметил, как никогда не замечали. Мадам дю Белле согласно кивнула, Хольцер уставился в пол, а Юргена здесь не было.

– Жаль, что Юрген утратил наше доверие, – вздохнул пан Росицкий. Он по-прежнему не верил в вину Юргена, но развязывать новые ссоры и споры не хотел. – Как было бы хорошо! И сам он ещё не стар, и сын его всех устраивает…

– Не всех, – тут же вмешалась Вивиан. Прежде чем Арман успел что-нибудь сказать, ей ответил всё тот же пан Росицкий:

– Вы его не любите, Вивиан, я помню. Есть ли среди нас тот, кого любят все? Это ли самое важное – наши добрые чувства? Мы ищем человека, которому можно доверить временное хранение книги, и если пан Берингар…

– Простите, что перебиваю, пан Михаил… По поводу книги, – Арман продолжил рисковать. Ему было холодно, он устал и хотел домой; недавно ему снилась сестра, и пусть он теперь не доверял снам, не мог это игнорировать. – Нам бы не помешала, как бы это сказать, некоторая доступность. С тех пор как книгу переместили в замок Эльц, лично я стал видеть её реже, чем прежде.

– А то вы на неё раньше не насмотрелись? – переспросил пан Михаил, слегка подняв брови. – Я думал, Роберт, вы её хорошо знаете, как знали господина писаря.

Ага! Хоть что-то новое. Вместо страха, что его заподозрят или разоблачат, оборотень почувствовал греющий душу азарт, вряд ли принадлежащий ему самому. Так занимается лихорадка, от лёгкой дрожи до бессознательного бреда. Арман сделал усилие над собой и сбавил обороты.

– Та книга, что я знал летом, не та же, что мы видели осенью, – пожал плечами он. – Та книга, что мы видели вчера, не та же, что мы увидим завтра.

– Потрясающее хладнокровие, при том что вы не ведьма. Это наших дам такими штучками не запугать, – похвалил сэр Дерби и чихнул. – Проклятое пламя, мне уже всё равно. Давайте просто за Роберта проголосуем. Он разбирается…

Арман нашёл в себе силы скромно улыбнуться и додумался промолчать, хотя внутри у него едва ли не фейерверки затрещали. Англичанин отказывается от такой игрушки? Человек, в доску свой среди акционеров Ост-Индской компании и падкий на всё, что способно – хотя бы в теории – умножить влияние и капитал? Искусственная старость приучила Армана смотреть на вещи иначе – Джеймс просто устал и замёрз, как все они. В былые годы этот орешек был покрепче, но его размягчила жена, внуки, благосклонность королевы, поддержка семьи… всё то, чего не было у Роберта. Так, глядишь, сэр Дерби в самом деле уступит.

– Давайте! – обрадовался Хольцер. – И покончим с этим, а?

– Вам бы только покончить, – сдержанно сказала Вивиан. Несмотря на личные амбиции этой женщины, Арман был почти уверен – Роберту поддержка обеспечена. Он никак не мог разобраться в отношениях этой пары вдовцов, но гибель писаря от руки Вивиан по просьбе Хартманна, не говоря уж об участии её гипнотизёров, говорила о многом. Как интересно всё повернулось: теперь, когда Арман услышал об этом из первых уст, ему было абсолютно всё равно.

– Что скажете, Вивиан? – настаивал сэр Дерби. – Думаю, вы не станете возражать.

Вивиан профессионально тянула время за глотком пунша, её светлые глаза смотрели в огонь. На одной чаше весов был старый друг, если только друг, и сообщник, на другой – Франция. Устранить писаря было желанием и самой Вивиан, не имевшим отношения к попыткам завладеть книгой: она беспокоилась прежде всего о безопасности артефакта. Но кому уступать теперь?

– Знать бы, сколько ещё протянет магия, – продолжал сэр Дерби. Сегодня у него голова работала почище прочих: о таком ещё никто не заговаривал. – Было бы проще. Скажем, если это произойдёт через год, зачем нам искать семью и передавать её из поколения в поколение?

– В самом деле, – заметил Арман, – тогда и возраст не помеха. А то наоборот: выберем мы с вами почтенного старца, а он и отправится на тот свет через недельку-другую… оставив книжечку на столе…

Все похихикали, напряжённо замолчали. Оборотень мысленно подсчитывал голоса: Хольцер и неожиданно Дерби – за него, Вивиан колеблется, пан Росицкий и Чайома сидят тихо. Если хотя бы в этой компании все придут к согласию, второстепенные силы вроде Свена или Чезаре останутся ни с чем.

Арман уставился на пана Росицкого, прекрасно копируя пронзительный и не очень приятный взгляд Хартманна. Пан Михаил не отвёл глаз, глядя на него спокойно и доброжелательно.

– И я не возражаю, – весело сказал он. – Роберт заслуживает этой чести не меньше, чем все мы, и он лучше многих понимает книгу. По-моему, это важно.

– Боюсь, с упомянутым здесь Берингаром Клозе мне в этом не сравниться, – слегка дёрнул плечом Арман. – С другой стороны, пусть этот молодой человек применит свои силы где-нибудь ещё. Мне вот ещё что в голову пришло… Охранитель книги потратит на это немало времени, можно сказать, посвятит артефакту свою жизнь… Будет справедливо, если этим займутся те, кто всё затеял, но мы с вами незаслуженно обходим ещё одно действующее лицо. Вивиан, прошу вас, скажите своё слово.

– Мне не хватает того же, чего и вам: знаний о свойствах книги, – незамедлительно ответила она. – Роберт, вы всегда были любознательны и открыты всему новому… Я не нахожу в себе такой уверенности, оставаясь наедине с книгой. Однако, – голос мадам дю Белле стал твёрже, – я не хочу, чтобы кто-то нёс такую ношу в одиночестве. Особенно вы.

Арман растерялся. Он старался уследить за её мотивами, рациональными и стратегическими, и в итоге уткнулся в такое… тёплое чувство. Похоже, Вивиан не врала и в самом деле переживала за Роберта.

– Ну что вы, – пробормотал он и поморгал, не зная зачем, просто так же делал пан Росицкий. Хартманн не упоминал об этом прямо, но в погоне за образом наивного доброхота он одолжил немало привычек у своего чешского приятеля, чем Арман успешно пользовался в минуты затруднений.

– Как говорят, – наконец прогудела Чайома, – один в поле не воин. Я бы говорила так: один нигде не воин. Не будет разума в том, чтобы хранитель был один.

– Опять, – разозлился сэр Дерби. – Уж почти договорились, пусть будет один!

– Чайома имела в виду другое, – поспешил объяснить пан Росицкий. – Она хотела сказать, что, когда мы отдадим книгу кому-то, это не значит, что он останется без поддержки со стороны других магов.

– В самом деле, это было бы неразумно, – согласился Арман и теперь посмотрел на Чайому. Её было трудно понимать, но Арман не чувствовал себя в безопасности под взглядом этой женщины: иногда она смотрела насквозь, как сам Хартманн.

Опасения подтвердились.

– Моё уважение имеют все присутствующие, – медленно сказала она, – но не моё доверие. Если мы уже голосуем, я говорю «нет».

– Спасибо за честность, – Арман учтиво склонил голову. – Я всегда прислушивался к вашему мнению, и не только я. Безграничного доверия не существует, и я был бы немало удивлён, если б обладал им…

– Почему?! – Хольцер аж поперхнулся от возмущения. – Если вы Роберту не доверяете, кому ж вы доверяете вообще?

– Моё доверие принадлежит тем, кто не гонится за книгой, – сказала Чайома. – Но мне ведомо, что подобное мнение приведёт только в тупик.

– А что, по-вашему, он будет делать с книгой? Съест он её, что ли?

– Книга чародеяний дарует власть над многими. Роберт часто говорит о германском единстве, хотя мы предпочитаем не видеть границ людских. Мне не нравится, что то и другое соприкасается в одном человеке.

Арман предполагал, что этот долгожданный момент вышибет из него последние остатки храбрости, но сейчас только подумал с ледяным цинизмом: ну надо же, не прошло и года. Зря ли, не зря ли, Хартманн действительно не делал тайны из того, что предпочёл бы Германскому союзу единое государство, большое и могучее: вслед за отцом, королём и многими другими он считал многовековую раздробленность слабостью народа, некогда великого, но вынужденного теперь уворачиваться из-под сапог более сильных, шагающих по Европе. Когда Роберту стукнуло сорок, он, поистине любознательный и открытый всему новому, без зазрения совести вписался в молодёжное общество, разделявшее эти идеи, и неделями спорил с Эрнестом Хольцером – увы, сам Эрнест соображал туговато, да и австрийский канцлер был против… А зря, какой потенциал! Особенно с магией, о чём не знали обыватели, но были сполна осведомлены власть имущие. Хартманн старался быть объективным в своих записках, но его откровенно раздражало то, что верхушка упускает такую возможность – то под влиянием церкви, то из-за иных глупых предрассудков. Когда он увлекался, оседлав любимого конька, идея перетащить на сторону Пруссии не только национальное, но и колдовское преимущество становилась почти прозрачной. Сам по себе он мог немного, а вот перед хранителем всея магии открывались возможности поистине головокружительные – так в выигрыше останется и родина, и тот, кто сделал ей столь щедрый подарок.

Ему было что сказать: Хартманн не упускал случая порассуждать о том, как на самом деле на них повлиял пресловутый император. Есть мнение, что Наполеон стравил мелкие германские княжества между собой, спровоцировал эдакое братоубийство. Есть мнение, что он невольно подсобил грядущему единству, хотя пока им даже не пахнет. Есть мнение, что именно Прусскому королевству надлежит собрать под своим крылом весь народ. В голове Армана фонтаном забили все эти идеи, обиды и чаяния, ему не принадлежащие; он знал, что Хартманн далеко не один так думает, что мысль витает в воздухе, что немецкие студенты объединяются и требуют… Всё это настолько же не касалось оборотня, насколько ему нужно было понять.

И он понял, пусть и весьма поверхностно, но разглагольствовать сегодня не собирался. Главное, что остальные знают. Ещё важнее, что Арману известно, как далеко простираются желания Хартманна. Где гарантии, что он ограничится объединением? Европейские соседи только и делают, что выкачивают кровь из своих колоний… Арман ненадолго закрыл глаза. Он наконец познал то, о чём ему талдычил Роберт и на что намекал Джеймс Дерби: в современном мире дело добром не кончится. Франция или Германия, Британская или Российская империя, не всё ли равно? Не воспользуется книгой сам Роберт – воспользуется кто-то другой, а уж в человеческой изобретательности сомневаться глупо – даже не понимая, что несёт в себе артефакт, можно наворотить немало бед. Хартманн понимал.

– Однако же, – добродушно хмыкнул сэр Дерби, – однако же, дорогая Чайома, мы действительно в тупике. Тот, кто власти не хочет, книгу не возьмёт, а тому, кто хочет, мы её не дадим? Так, что ли? Разумеется, эти дебаты выиграет человек не только разумный и ответственный, но и амбициозный. И наши с вами амбиции простираются далеко за пределы магии, так было всегда. И я, и Вивиан не меньше, а то и больше любим поговорить о своих соотечественниках… то ругая, то хваля. И вы Роберта поймите, после всего, что наворотил небезызвестный император, трудно остаться в стороне.

– Мы всегда были в стороне.

– Особенно при Ватерлоо, – не без язвительности вмешалась мадам дю Белле. – Нет, Чайома, мы никогда не были в стороне, как и наши предки, и любая вражда между народами оставляла след на нас.

– Тише, тише, – Арман замахал рукой, привлекая внимание. – Прошу вас… Вот сейчас я бы вернулся к вопросу Эрнеста.

– К какому? – обалдел Хольцер.

– Съем я её, что ли, – терпеливо процитировал Арман, и обстановка снова разрядилась смехом. – Вы, друг мой, иногда говорите весьма дельные вещи, просто до них надо докопаться. Раз уж речь зашла о власти и о злополучных землях… Как вы уже сказали, мы никогда не действовали порознь: всегда были колдуны на поле боя, всегда были наши ведуньи в правящих кругах. Что даст мне книга? – Арман приступил к вдохновенному вранью, и врал он без труда: он не имел понятия, как именно Хартманн распорядится книгой, и сам посол любил импровизацию. Оборотень же этот монолог заготовил давно. – В первую очередь – ваше уважение, но до смерти магии во внешнем мире мало что изменится. Ничто ведь не возродит нашу былую мощь, людям это уже не нужно… – Конечно, не нужно, они ведь о ней не знают. Если бы массы прознали о возможности заговаривать оружие, сейчас на улицах любого крупного города начался бы кровавый ад. Такой инструмент должен находиться в надёжных руках, которыми господин посол считал свои, а Арман – любые другие. – Не буду отрицать, что я болею сердцем за своё отечество: пусть сам я не смог пройти отцовскими стопами, он воспитал меня, как считал нужным. – О чём они точно не знают, так это об отношениях с Людвигом – гордость у господина посла имелась, и ещё какая. – Так что некоторые вещи неизбежны, да и с годами мои убеждения только окрепли… Однако всё это никак не касается тех материй, которые мы с вами обсуждаем здесь и сейчас: мы, маги. Я участвовал в создании книги, мой сын погиб за неё, – самое время им об этом напомнить. Слушатели стушевались и уставились кто в стол, кто в огонь, пан Росицкий вздохнул, только Чайома не шелохнулась. – И я отчасти в этом виноват, – а вот здесь не соврал. – Так что готов нести эту ношу… если, конечно, на то будет согласие большинства.

Едва он договорил, все слова стали казаться глупыми и пустыми. Сказанного не воротишь, и Арман молча ждал комментариев: когда оборотень сомневался в себе, он всегда вспоминал – другие видят нас совсем не так, как мы. К сожалению, так высоко он ещё не забирался, такими картами ещё не играл. Не вошёл ли он в противоречие с тем, что говорил раньше? Не вышел ли из роли Роберта? Остальные как будто под впечатлением, но под каким? Сидят и молчат… Большинство даже не задумается, а меньшинство не обманется, как ни старайся. Здесь не один хитрый старый лис, а целая стая, только у каждого – свои интересы. Все надежды Армана были на то, что пожилые колдуны испугаются своенравного артефакта… надежды Роберта, конечно, это его слова…

– Не хочу показаться грубым, – осторожно сказал пан Росицкий, – но справитесь ли вы? Мне, если честно, нехорошо, когда эта штука так долго находится рядом.

– И дастся ли она вообще вам в руки, – скептически добавил сэр Дерби. – М-да, этот момент всё время вылетает у меня из головы.

Угадал. Это не значит, что они не услышали всего остального, но промахов, если Арман их допустил, не заметили. Сердцебиение немного угомонилось, но лоб он всё-таки промокнул: холод холодом, а от нервов в жар бросило.

– Я один из тех, кто её создал, – напомнил Арман и подмигнул. – Уж как-нибудь договоримся. Что до вашего вопроса, пан Михаил… Давайте ещё немного понаблюдаем. Попросим старейшин увеличить временной промежуток, убедимся, хватит ли мне или ещё кому-то из нас выдержки.

Вот теперь точно промахнулся: надо было стрелять в упор. Арман пошёл на попятную, потому что таков был их с Хартманном изначальный план, но не пора ли чуток встряхнуть упрямых стариков? Пусть будет так, сэр Дерби отлично высказался по поводу амбиций. К тому же, оборотень держал в голове и то, что он сам не вечен, и роль его – всего лишь роль, а финал спектакля написан давно и только ждёт своего часа.

– Итак, – с напускной весёлостью сказал Арман. В ушах неприятно зашумело, и он усилием воли и парой глубоких вдохов отогнал несвоевременные ощущения. – На данный момент с кем соперничает ваш покорный слуга? С вами, дамы, не так ли?

– Я бы пока воздержалась, – уклончиво ответила Вивиан.

– Не выйдет воздерживаться бесконечно, – упрекнул её сэр Дерби. – Признайтесь, вам трудно сделать выбор между Францией и другом.

– В отличие от вас, я хотя бы пытаюсь выбирать, – с достоинством ответила мадам дю Белле, и англичанин поёжился. – А не бездумно переложить ответственность на чужие плечи. Верно, Роберт мне друг, как друг мне Франция, что бы с ней ни происходило. Но я не стану пользоваться колдовством во внешнем мире больше, чем то позволяет наша договорённость с людьми, и ещё меньше я хочу ошибиться.

Очаровательно, подумал Арман. Наверняка Вивиан врала так же, как и он сам. Владеть книгой чародеяний и ни разу не воспользоваться ею в своих целях? Для такого и в самом деле нужен кто-то вроде Берингара или его отца, только такой человек и не согласится никогда.

– А вы, Чайома? – поспешил вмешаться Арман. Он торопился, потому что чувствовал себя неважно и не знал, сколько ещё выдержит. – Ну же, мне любопытно. Кому бы вы доверили столь ценную вещицу? Ваша точка зрения мне ясна, точка зрения, но не ответ. К сожалению, мы ищем именно его.

Чайома сказала именно то, о чём он думал минутой ранее:

– Юрген Клозе.

Все промолчали. В тишине трещал огонь, изредка по окнам стучали градины.

– Он – лучший выбор, – продолжала Чайома, – и я не имею сомнений: как раз поэтому он сейчас не с нами.

Тут она угадала: Юргена устранили заранее отчасти намеренно, отчасти по воле случая, чтобы он не мешал сейчас. Роберт и прежде недолюбливал его, как понял Арман, и в их дружбе было столько же искренности, сколько честности в сегодняшнем посольском разговоре. Очередная насмешка над собой, злобная и отрезвляющая, как оружейная комната в доме посла. Юрген, в отличие от Берингара, мог бы книгу и принять и оберегал бы её, как рыцарь свою честь; а может, это были просто мечты Армана, который надеялся передать артефакт ему.

– Гм. Виновен Юрген или нет, общественность не обрадуется, если он выйдет на волю раньше, чем мы с вами решим вопрос, – пробормотал сэр Дерби. – Ошиблись мы или нет, а отступать уже поздно.

– Тогда его потомок.

– Ага, книга чародеяний в одном доме с Адель Гёльди, – хохотнул Хольцер. – Так и вижу! Опять что-нибудь взорвётся… Нет, я думаю, Роберт прав насчёт молодёжи: пусть займут своё время чем-нибудь другим.

– Эта молодёжь уже потратила часть своей жизни на книгу, так же, как и вы, – намекнул пан Росицкий. – Они по меньшей мере заслужили наше доверие.

Снова началось… Арман хотел было вмешаться, но понял, что ему не хватает воздуха. От недосыпа его благодушно избавил Хартманн, всё остальное свалилось разом, видимо, последней каплей стал этот напряжённый разговор. Он не успел ничего предпринять, не успел даже подумать, и после провала в черноту обнаружил себя лежащим на деревянной скамье с каким-то валиком под головой. Голоса доносились издалека, метель и ту он слышал гораздо лучше. Свистит, свистит, свистит… Проклятое пламя, так туго ему ещё не приходилось. Не потерял ли облик? Арман попытался сесть, но чья-то рука надавила ему на плечо. Он срочно хотел знать, как он выглядит. Не дай древний дух, чары слетели из-за потери сознания… это ведь не исключено…

Когда зрение немного прояснилось, Арман повернул голову, чтобы узнать, кто с ним рядом. Мадам дю Белле и пан Росицкий. Ни о чём не говорит… Кто он? Как выглядит, на кого похож? Арман едва не сошёл с ума от страха, вспомнив, что после обращения в писаря его черты исказились до неузнаваемости – ни оборотень, ни жертва… Если он выдаст себя сейчас, он вообще никак это не объяснит. Сердце упорно пыталось выскочить через горло.

«Жертва», забавно. Юный Хартманн тоже называл жертвами тех, на ком пробовал своё колдовство…

– Робби, – с облегчением, которое Арман разделил полностью, позвала его Вивиан. – Как ты?

Всё ещё Роберт, это хорошо. Но лучше немедленно вернуться в свои покои, спасибо телу за повод… Только сможет ли он? Сейчас Арман чувствовал себя откровенно паршиво, он даже сесть не мог, не говоря уж обо всём остальном.

Но это было не его тело, не его сердце. Он в состоянии обмануть не только глаза – пусть тело знает, что ни старость, ни усталость не принадлежат ему. Арман Гёльди от такого не умрёт! В том числе поэтому он здесь, ведь Роберт Хартманн в настоящем своём облике устал бы раньше. И они оба должны довести игру до конца.

Арман приподнялся на локтях, спокойно и уверенно сел. Все присутствующие не смогли скрыть своего удивления.

– Роберт, – воскликнул сэр Дерби: он вернулся со стаканом воды. – Как славно! Я уж испугался…

– Ничего страшного, – Арман заставил себя улыбнуться, и он знал, что это необычайно преобразило бледное отёчное лицо. Он только что показал, что вполне себе вынослив, несмотря ни на что, ведь немолодой человек не оправился бы так скоро. Встать Арман решил без посторонней помощи, опершись только на трость. Голова закружилась и общая слабость едва не сбила его с ног, но делать вид, что всё в порядке, оборотень умел прекрасно. И это стоило всего, особенно уважения, которое выказали окружающие его послы. – Тронут вашим беспокойством… Я, конечно, отправлюсь отдыхать, но вы можете спать спокойно.

Да, доверять артефакт старому больному человеку не кажется такой хорошей затеей. Но если этот человек покажет, что он выдерживает и себя, и книгу, и общественное давление, лучшего варианта им не сыскать! Ведь Хольцер труслив, а Юрген под замком… Какое совпадение, Юрген тоже поймал пулю ногой, только в другом бою и в первых рядах…

– Мы все тебя проводим, – решительно заявил Хольцер. Проклятое пламя, только этого не хватало, подумал Арман с нездоровым весельем. Хольцер уже впал в детство и возвращаться явно не планировал. Конкурентом меньше!

– Эрнест, это неразумно. Мы и в коридоре-то не поместимся, – упрекнул его пан Росицкий и обернулся в поисках помощи. – О нет, они убежали за знахарями…

– Не стоит, все лекарства у меня в комнате, – легко соврал Арман. – Эрнест, я весьма тронут, но зачем выполнять чужую работу? Здесь есть крепкие молодые люди, которые как раз и должны меня проводить.

– С большой охотой, господин посол, – раздался голос Милоша, – когда другие господа послы соизволят немного расступиться. Честное слово, вы его там окончательно задушите.

В самом деле, Армана обступили все, кому не лень. Неудивительно, что дышать тут было нечем… Пан Росицкий вполголоса выговаривал сыну за непочтительное отношение, но тот только отмахнулся.

– Хочу двоих, – закапризничал Арман. Он не мог позволить себе согласиться на одного Милоша, не дай древний дух, ляпнет что-нибудь не то. Не дай древний дух, Милош заметит подмену, он ведь хорошо его знает и был рядом в такие моменты… – Не подвергаю сомнению ваши достоинства, молодой человек, но если я упаду, лучше вас будет двое. Нести удобней…

– Как скажете, господин посол, – легко согласился Милош и кликнул Небойшу, который до того момента оставался в стороне. – Устроит?

– Более чем, – сказал Арман, смерив их обоих скептическим взглядом вредного старика. – Ну ладно, будет. Кого я обокрал, друзья мои?

– У нас в достатке хорошей стражи, – успокоил пан Росицкий, которого как раз охранял Небойша. – Уверяю вас, со мной ничего не случится…

Ещё пять минут обмена любезностями и расспросов о здоровье, и его наконец отпустили с миром. О книге больше никто не заговаривал. Арману казалось, что он вот-вот рухнет снова, ноги перестанут слушаться или слетят чары, но он продолжал притворяться, и это работало: даже недоверие Чайомы показалось ему исполненным уважения. Нужно будет спросить у Хартманна, как он справляется с подобным состоянием. К вечеру становилось хуже, а утром всегда находились более насущные вопросы…

Когда Арман закрыл дверь за своими провожатыми, он снова запретил себе садиться и поплёлся в туалетную комнату, не раздеваясь. Его била дрожь, пока он умывался, но оборотень успокаивал себя тем, что скоро всё пройдёт. Не прошло. Тело, вымотанное до крайности самой метаморфозой, повторявшейся изо дня в день, и чужой болезнью, чувствовало себя не лучше, а то и хуже, чем прежде: Арман уже был собой, и всё равно его тошнило, кружилась голова, озноб переходил в какую-то совсем нехорошую трясучку.

Ничего не соображая, он на ощупь устроился прямо на полу туалетной комнаты, подстелив одежду Хартманна и сунув под голову свёрнутое полотенце: дойти до постели совсем не было сил. Больше всего на свете Арману хотелось провалиться в сон или отключиться напрочь, но прошло ещё несколько мучительных часов, прежде чем он наконец забылся.