Текст книги "Книга чародеяний (СИ)"

Автор книги: Katunf Lavatein

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 54 страниц)

А ведь другая, нормальная женщина была бы счастлива увидеть такой сон. Он полон света, любви, добра… многочисленных детишек… Чувство безмятежности и безопасности, пронизавшее всё видение насквозь, было лишь следствием такой жизни – мирной, правильной, где ласковая жёнушка рожает мужу бесконечных детей… Адель заломила руки и прикусила губу, мрачно глядя в одну точку перед собой. Это всё не для неё. Пусть она перестала сходить с ума, пусть запертая колдовская сила больше не съедает её изнутри, доводя до бешенства, это не значит, что она готова к такому. И не значит, что она этого хочет. Адель совершенно не видела себя в роли матери – рано оставшись без родителей, она кое-как тянула на себе свою судьбу и судьбу брата, пока Арман не подрос и не перехватил вожжи. Что она может дать ребёнку? Любовь, которой сама была лишена? А если родится девочка и получит такой же проклятый дар? Ей снова придётся страдать за свою фамилию, за бабку и прабабку, пробивать себе путь в мире ведьм?.. Всё это не беспокоило Адель так сильно, как возможная беременность. Она с трудом справлялась со своим телом один на один, и мысль о том, что внутри появится ещё одна жизнь, доводила её до паники.

Перед глазами всплыл образ пани Росицкой. Вот это женщина, женщина и ведьма! У Эльжбеты четверо детей, а она всё равно остаётся собой, её сила пылает, несмотря на возраст, и материнскую ласку она выражает так, как ей захочется. Адель ощутила укол зависти: пани Росицкая была здорова, здорова в плане колдовства, ей никогда не приходилось сдерживать свои силы. Поэтому у неё всё легко и хорошо…

Вихрь мыслей привёл её к воспоминаниям о матери, и Адель резко остановилась, как дверь захлопнула. Не сейчас. Это уже не имеет никакого смысла. И всё же… новая, доселе неведомая грусть затопила её сердце. То, что она больше не бракованная ведьма, освободило Адель от многих оков, но под ними обнаружились другие – не бракованная ли она женщина, не порченая ли, раз не хочет потомства? Не просто не хочет – боится, как обычный человек боялся бы пламени?

Адель загнала пламя с ладони в переносной фонарь, накинула на плечи шаль, нервно отпила большой глоток воды из графина. Она бы в любом случае пошла искать помощи у Берингара – это было так же естественно, как когда-то скулить, уткнувшись в плечо брата, – но сейчас в таком решении раскрывался новый смысл. Он ведь, подумала Адель, её муж. Эта мысль вызвала привычную ухмылку, одновременно саркастичную и нежную. Слово «муж» по-прежнему звучало странно и смешно, а вот «её»...

– Мой, – шепнула она, толкнув дверь, и печаль уступила место сумасшедшей радости и гордости. Иногда от природы переменчивое настроение ведьмы играло на руку и притупляло эмоции, которые только что пытались сожрать изнутри.

Фонарь – в руке, под ногами – твёрдый пол, рамы настенных картин ловят отблески огня. Адель шла по коридору, исполненная самых светлых чувств. Насколько же ярче стала жизнь, с тех пор как в её голове сложились все события, забытые и отпечатавшиеся в памяти, скорбные и счастливые! Как она наконец связала тревогу и любовь, защиту и защитника! Сложись всё иначе, Адель бы по-прежнему ненавидела Берингара, убеждённая, что он желает лишь укротить её и посадить под замок. Но он боролся не с нею, а с демонами внутри неё, охранял от самой себя. И не ждал ничего взамен. Когда это стало ясно, Адель поняла и то, чего ей всю жизнь не хватало, чего она отчаянно искала в брате и на что огрызалась, увидев в других – защита и безопасность. Не тошнотворная опека, не забота в сахарной клетке с карамельным замком, а твёрдая уверенность в человеке, рядом с которым она больше никогда не сойдёт с ума.

Пришлось немного постоять в коридоре, справляясь с нахлынувшими чувствами. По прошествии нескольких недель Адель выучилась не оставлять ожогов при поцелуе – пани Росицкая подсказала ей, как грамотно распределять свою любовь, чтобы огонь не рвался наружу. По молодости, рассказывала пани Эльжбета, она была так возбуждена, что едва не спалила постель во время первой брачной ночи. К счастью, пан Михаил знал, с кем связался, и это не довело его до заикания, а вот их старший сын был немного дёрганым… может быть, как раз поэтому.

В кабинете Юргена горел свет. Адель постучала и коснулась натёртой до блеска дверной ручки. Внутри всё оставалось по-прежнему – книги, портреты, секретеры. Берингар сидел за столом в высоком кресле и отчего-то казался меньше, несмотря на свой рост: Адель решила, что это из-за нагромождения предметов в комнате. Или из-за памяти о Юргене. Она какое-то время стояла на пороге, потом шагнула внутрь, прошла вперёд, ведя ладонью по гладким граням деревянных полок. Берингар редко погружался в себя настолько, чтобы никого рядом не заметить, но сегодня голову поднял не сразу – убрал руку с пистолета, выпрямился, моргнул. В светлых глазах читалось узнавание и облегчение, но прежде всего усталость.

– Ты не спишь, – хором сказали они и улыбнулись. Берингар кивнул, предлагая ей закончить фразу первой.

– Поздний час, – заявила Адель, наслаждаясь моментом: то, что она снова умела проявлять заботу, кружило ей голову и вовсе не делало её внимание фальшивым или неискренним. Напротив, в лучшие дни забота Адель приближалась к уровню пани Росицкой – сногсшибательная любовь, способная спасти или уничтожить мир. – Вы целый день мотались по каким-то полям и ничего не нашли, неужели ты рассчитываешь найти это в бумажках? Что там, кстати?

– Карты, письма, адреса, – коротко ответил Берингар. Он откинулся на спинку кресла, но взгляд оставался прикован к столу. – И искать здесь действительно нечего. Может, мадам дю Белле права и мы свою работу уже сделали.

– Старая калоша пусть говорит, что хочет, – Адель была в курсе самопального расследования, хотя куда больше книги и убитых людей её беспокоило, что Арман и Берингар продолжают рисковать и лезут на рожон. И ради чего? – Я бы на вашем месте тоже всё оставила, они не заслужили.

Её совсем не волновала судьба других магов и возможная угроза, связанная с книгой. Какая разница, кто за кем следовал, кто чего искал, если всё кончилось? Кончились и убийства, а вот если эти двое не угомонятся, дело может пойти плохо. Адель опасалась, что в своём нынешнем положении не сможет их защитить.

– Книга ведь в безопасности? – неохотно спросила она. Когда мощный артефакт пропал из виду, Адель постепенно утратила к нему интерес. – Ты говорил, её охраняют.

– Охраняют, но это временная мера. Нужно решить, как сберечь её на века, а не на одну ночь.

– И как обычно решают такие вопросы?

– Так же, как всегда: собирают старейшин и послов, обсуждают повестку дня. Боюсь, это затянется надолго.

Адель покачала головой, сдерживая раздражение. Как всегда, ни к чему хорошему великое собрание не приведёт. Как же им узнать, в какую сторону пойдёт мысль великих колдунов? Пана Росицкого приглашают на все такие встречи, он сможет что-то рассказать. Был бы Юрген…

– Не забивай этим голову. На самом деле никто из нас не должен искать следы, которые давно смыл дождь, просто другие свой долг не исполнили, – Берингар наконец закрыл папку, лежавшую на столе, и посмотрел на Адель из кресла. Она стояла рядом, задумчиво теребя шаль.

– Единственная причина, по которой я готова терпеть, это твой отец. Его арестовали несправедливо, и даже не из-за старой вражды, а из-за банальной лени!

– Спасибо, – взгляд Берингара потеплел. – Рад слышать, что ты так думаешь. К сожалению, пока кто-нибудь не обнаружит настоящих злоумышленников, отца не отпустят.

– Ты никогда не жалел о том, что сказал им? – вырвалось у Адель. Она знала, что Берингар не мог поступить иначе, а скрывать предсмертные слова той ведьмы – уже настоящее преступление. И всё же…

– Жалел. И до того как сказал, и сразу после, как тебе известно. Наверное, тогда я в последний раз полагался на других, – сухо закончил он. – Давай не будем снова об этом говорить.

– Давай, – легко согласилась Адель. Она скользнула навстречу и, схватив его за руку, потянула из кресла. – Будет ещё лучше, если мы пойдём и ляжем спать.

О собственном сне Адель не забыла, просто увиденное отошло на дальний план. Шаль стекла на стол, потом на пол, и девушка осталась в одной сорочке. Белая ткань на светлой коже подчёркивала уголь её растрёпанных волос и черноту глаз, на дне которых мерцал огонь. После шабаша здоровье Адель стало понемногу улучшаться, и, хоть она оставалась болезненно худой и бледной, исчезли круги под глазами, а черты лица смягчились, самую малость округлившись.

Берингар поднял шаль, повесил на кресло. Адель прильнула к нему, не задирая головы, и привычным жестом прижалась щекой к груди. Всякий раз она боялась – совсем чуть-чуть, – что пришла не вовремя, и всякий раз ошибалась, потому что ответные объятья не заставляли себя ждать.

– О чём ты думаешь? – шёпотом спросила она.

– Я счастлив, что ты согласилась остаться со мной, – ответил Берингар, и сердце Адель подпрыгнуло от радости. Он опустил голову и спрятал лицо в её пушистых волосах; Адель отчётливо представила, как он закрыл глаза, и ощутила расслабившиеся мышцы спины под своими ладонями. – Иначе бы я потерял вас обоих в один день.

Он счастлив! Это серьёзные слова, а Берингар никогда не врал ей. Адель зажмурилась от удовольствия – то, что ледяная скульптура оказалась вовсе не ледяной, то, что они оба нужны друг другу, дарило ей новые силы жить. Она вспомнила встречу с Юргеном в этом самом кабинете. Однажды он вернётся, посмотрит на них и тоже будет счастлив… И тогда они снова призовут призрак Вильгельмины, и будет счастлива она… Адель расстроилась оттого, что не получится призвать маму, но вызвала в памяти родную улыбку и успокоилась. Раз магия не позволяет никого вернуть, можно только отпустить.

– Так что тебя разбудило? – в свою очередь спросил Берингар, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть ей в глаза. Адель напряглась. Вести этот разговор стоило либо сразу, либо завтра, но ей не оставили выбора. – Адель?

– Ты хочешь детей? – выпалила она, не ходя вокруг да около. Случилось совсем не то, на что она надеялась – прежде чем вернуться к привычному невозмутимому состоянию, лицо Берингара озарилось радостью. Он хотел, с ужасом поняла Адель. А она – нет.

– А ты?

Пожалуйста, пусть он не будет увиливать от ответа… Хотелось верить, что не будет. Адель нравилось и то, как её носили на руках, и сумасбродная жертвенность Бера, но её не прельщали крайности. Если бы он начал сходить с ума и подстраиваться под неё во всём, как часто делали мужья ведьм, это было бы хуже всего!

К счастью, так Берингар не делал никогда. Адель дозволялось всё до определённого момента, и он стерёг эти рубежи, как солдат на посту. В конце концов, он начал с того, что не выполнил её просьбы о смерти. Никто в магическом сообществе не осудил бы…

– Нет, – ответила Адель с вызовом и страхом. Ей не приходило в голову, что их мнения разойдутся, и теперь она боялась… нет, не оказаться ненужной, но потерять всё, что обрела сама.

– А я хотел бы, – спокойно ответил Берингар, и, несмотря на смысл его слов, Адель успокоилась. Пусть лучше так! Если б он передумал, только чтобы угодить ей, она бы не глядя сожгла весь дом. – Конечно, не в ближайшее время. Почему ты спрашиваешь об этом?

– Кошмар приснился, – буркнула Адель. – Меня всё это пугает… не хочу превратиться в глупую квохчущую курицу, и отвечать за чьи-то жизни больше не хочу… Я едва справилась со своей жизнью и жизнью брата… и то мы бы погибли, если б нам не помогли. Мне нельзя никого доверять. Какая из меня мать?! Мне страшно, Бер.

– Не бойся, – эти слова в его устах обладали мощью, рядом с которой все секреты книги меркли и таяли во тьме. – Ничего не бойся, – он погладил её по голове и снова притянул к себе. – Я уверен, что со временем ты справишься со всем, что тебя тревожит. Не стану врать, мне бы очень хотелось стать отцом, но это счастье не должно быть омрачено твоим несчастьем.

Адель снова резко подняла голову, едва не ударив его по подбородку.

– Правда?

– Правда. Мать не должна быть несчастной, – отозвался Берингар, глядя куда-то поверх неё. Потом опустил глаза, ловя взгляд Адель. – Если ты не веришь мне насчёт детей, ты знаешь, что сейчас не самое подходящее время. В жизни магов слишком много волнений.

– Да, это даже успокаивает, – хмыкнула она. Хотелось снова сказать что-нибудь нежное, но Берингар оставался собой – обнаружил угрозу и преисполнился намерения её устранить.

– Если тебя что-то пугает, следует поговорить с Ингрид. Я думал пригласить свою тётю в дом: она сильная ведьма, у неё есть дети, полагаю, она сможет что-то посоветовать. Ты знаешь, что я не знаток женского здоровья…

– Уж мне-то известно, как не залететь, – грубо ответила Адель и тут же добавила: – Зато кое в чём другом ты вполне знаток, – и, встав на цыпочки, укусила его за ухо.

– Не во всём же быть невеждой, – согласился Берингар и недвусмысленно коснулся её губ. – И тем не менее.

– Бер! Не будь занудой…

– Буду занудой, – невозмутимо продолжал он. – Если тебя волнует что-то, связанное с твоим телом, обратись к знахаркам. Некоторые сны являются нам неспроста. Я вынужден настаивать.

Это означало, что вне зависимости от желания Адель утром к ней заявится Ингрид и потребует тщательнейшего осмотра. Одна половина Адель была благодарна, что о ней заботятся вот так, не оставляя ни малейшей лазейки для вреда, другая бесилась, получив недвусмысленный приказ. Где-то между этими половинами и угнездилась любовь.

– А сам-то? – воскликнула она, вспомнив историю с проклятием. Адель как раз перешагнула порог кабинета Юргена – и перед глазами тут же встал страшный вечер в деревне Кёттевиц, когда она всерьёз испугалась за Берингара, ещё не восстановив в памяти, как он сам её спасал. – Мы тогда чуть с ума не сошли, а ты молчал до последнего!

– Это была ошибка, – спокойно признал Берингар, закрывая за собой дверь. Фонарь в его руке казался меньше, по коридору заплясали новые тени. Адель решила, что у него наверняка был свой резон и сотня доводов, но он просто устал спорить.

Адель забралась в постель, успевшую остыть, и с наслаждением вытянула ноги. Несмотря на кошмары, арест Юргена и прочие незакрытые дела, ей было так хорошо, как если бы в мире не осталось ни одной проблемы. Прикрыв глаза, она лениво наблюдала за Берингаром, пока он не погасил свет и не лёг рядом с ней.

Адель перевернулась на левый бок и прошептала в темноту:

– А напомни, почему я не могу выходить из дома?

Берингар отозвался не сразу, и она со стыдом поняла, что разбудила его. Для человека, весь день скакавшего по полям, он ещё долго держался, и это не считая разговора с неуравновешенной ведьмой!

– Что ты сделаешь, если встретишь кого-то из старших магов? – вздохнул Бер.

– Убью на месте, – без запинки ответила Адель, удивившись, что он ещё спрашивает.

– Вот поэтому.

– А-а, – протянула Адель. Ответ её совершенно не удовлетворил, пришлось вспомнить, что Арман тоже настаивал на сохранении жизней всяких идиотов, а точнее, тоже думал о последствиях. Пусть сначала идиоты перебесятся… иначе она загорится от одной искры и вмиг уничтожит всё, что с таким трудом приобрела. – А ты сказал Арману, чтобы он пришёл?

– Сказал, – односложно ответил Берингар. Фактически он уже спал, поддерживая беседу по привычке.

– Спасибо. Надеюсь, тебя он послушает… – Адель легла на спину и уставилась в потолок. Сонливость совершенно её оставила: тяжело спать, когда ты слишком несчастен или слишком счастлив. – Мы поболтали пару раз, но, кажется, он всё ещё чем-то недоволен. Я бы очень хотела… – Тут она задумалась. Жизнь показала Адель, что нельзя владеть сразу всем, чего желаешь; постоянно видеться с двумя людьми, которых она любила, было трудно, да и Арману следует отдохнуть от неё и сделать что-нибудь для себя. Вот об этом она ему и скажет, если сам ещё не догадался. С него станется! Как бы ни был хорош Арман Гёльди в оборотничестве или общении с людьми, иногда он дурил, как ребёнок, а для неё всегда оставался младшим братом – особенно теперь, когда Адель снова отвечала за себя.

Монолог в пустоту оборвался, она зевнула и зарылась щекой в подушку. Глаза привыкли в темноте, и Адель различила тонкие черты лежащего рядом Берингара. Он спал и не слышал, что она говорила. Ну и пусть. Адель осторожно подтянула одеяло и едва не замурлыкала от удовольствия: сейчас она могла сделать для него очень немного, но каждая такая мелочь шаг за шагом возвращала её на свет.

XVI.

– Огонь, – сказал он после долгой паузы. – Я знаю имя огня. И ещё одно.

– Всего два? – выпалил я, не подумав.

– Ну, а вы сколько знаете? – отпарировал он с мягкой насмешкой. – Да, всего два. Однако в наше время целых два имени – это очень много. [...]

Дал немного поколебался, потом улыбнулся. Он устремил пристальный взгляд на стоящую перед нами жаровню, зажмурился и указал на незажженную жаровню в другом углы комнаты.

– Огонь! – Это слово прозвучало как приказ, и над дальней жаровней взметнулся столб пламени.

– Огонь? – озадаченно переспросил я. – Просто «огонь», и все? Это и есть имя огня?

Элкса Дал улыбнулся и покачал головой.

– На самом деле я сказал не это. Просто какая-то часть вашего разума заменила его знакомым словом. [...] То, что вы вообще что-то услышали, наверное, хороший знак.

Патрик Ротфусс, «Хроника убийцы короля. Страхи мудреца».

***

Тем временем жизнь в Лионе текла своим чередом, пусть и претерпела некоторые изменения. Арман перебрался в город, забрав собаку и продав дом в Круа-Руссе, и теперь занимал почти такой же домик – маленький, небогатый, зато неприметный и с садиком. На оставшиеся с прошлой жизни и новоприобретённые сбережения Арман устроил свою жизнь чуточку лучше и теперь носил хорошие рубашки, новые крепкие сапоги и тёплый плащ, который спасал от осенней сырости. Шляпа, трость и даже щегольской платок на шею, заботливо врученный Милошем («не станешь носить – убью», сказал Милош), карманные часы, хорошие письменные принадлежности – вот что он приобрел ещё, но на этом остановился. Роскошь не прельщала Армана, и он вовсе не хотел разбазаривать деньги на всякую ерунду. Раньше кое-какие суммы копились втайне от Адель для самой Адель, на всякий случай… Что ж, теперь о сестре заботится другой, и, честно говоря, пока ему это удаётся гораздо лучше.

На службу Арман наниматься не стал. Недолгое время в обществе магов показало ему, что совмещать две жизни довольно сложно, поэтому для соседей и других любопытных горожан он сочинил новую легенду, позволив им додумать детали. Одни считали Армана угрюмым писателем-одиночкой, который целыми днями пишет свою мрачную повесть, другие – скрытным художником, третьи – молодым вдовцом, что сошёл с ума от горя. Шпионом его тоже называли, не без того.

Мельхиор не сразу простил хозяина, о нет. Конечно, Арман нравился ему больше, чем Адель – он не бился током и не оставлял подпалины на шерсти, гулял, кормил и играл. Тем не менее, Арман исчез вместе с сестрой, и довольно долго Мельхиор влачил тяжкое существование у чужих людей. Те пса побаивались, но из уважения к Арману Марсо – милейший же человек! – терпели. Это было не то, Мельхиор изголодался по искренней любви, но позволить себе сразу же броситься в объятья, отозваться на «хорошего мальчика» и сделать вид, будто ничего не произошло, – ни за что! У Мельхиора тоже была своя гордость, и поступиться ею он не мог.

Поэтому лохматое исчадие ада облизало Армана с ног до головы не в первый миг их встречи, а только во второй.

Несмотря на все приключения прошлых месяцев и, казалось бы, заново обретённое место в мире магов, Арман был одинок, как прежде. И даже больше. Сестра теперь жила в фамильном особняке Клозе, и, пускай они оба владели нужным ключом, всё было совсем не так. Отчасти поэтому его тянуло на людскую службу – компания, знакомства, приятели и неприятели… Но расследование, которое они с Бером вели, и другие мелкие поручения совета старейшин не оставляли Арману времени на простую работу в Лионе. Другие маги не ощущали того же, ведь у большинства из них, не считая старых отшельников, была семья. У некоторых, как у мадам дю Белле, семью заменяли слуги, у некоторых, как у соратников Берингара, однополчане. Вот Арман остался один… почти.

Из-за стены послышался надрывный лай. Мельхиор прыгал около входной двери и едва не подвывал от восторга.

– Иду! – крикнул Арман. Стук он разобрать успел, но дальнейшие звуки потонули в воплях Мельхиора. – Однажды ты вышибешь дверь, – укорил он пса и попытался отпихнуть, но Мельхиор не уступал. Страшная, как смертный грех, чёрная собака неведомой породы была чудовищно падка на ласку и прекрасно знала, что именно дверь отделяет её от желаемого. Арман тяжело вздохнул и приоткрыл дверь. – Он сейчас сойдёт с ума. Постарайся устоять на ногах…

– Ничего не обещаю, – звонко ответили с порога. Лотта никогда не боялась животных, а тех, что её любили, и подавно. – Давай, Арман, выпускай зверя!

Арман выпустил. Косматое облако выскочило наружу и набросилось на гостью, что не составляло особого труда – стоя на задних лапах, Мельхиор вполне мог положить передние на плечи Лотты. Удивительно, но сегодня никто из них не упал.

– Если бы я не знала, что ты о нём заботишься, нипочём бы не поверила, – упрекнула девушка, усердно наглаживая мускулистую собачью шею. На улице шёл дождь, поэтому плащ Лотты был усеян бусинами капель, а торчавшие из-под капюшона каштановые волосы растрепались и завились неряшливыми кольцами.

– Никогда не верь чужой собаке, – наставительно сказал Арман. – Я кормлю его трижды в день, но если бы он говорил, тебе бы сказал, что ни одного. Внутрь зайдёшь или я вас так оставлю?

– Погода замечательная, – не моргнув глазом, заметила гостья. В этот момент ливень усилился, будто им управляла далёкая Адель, а вдалеке послышались короткие, но увесистые раскаты грома. – Мне и здесь хорошо… Ай, Мельхиор!

Разумеется, кошмарное создание о четырёх ногах и одном хвосте до смерти боялось грома. Зычный лай сменился писклявым скулежом, и вот Мельхиор уже тащил Лотту в дом, ухватив за полу плаща.

– Мы забрызгаем тебе пол, – сообщила Лотта скорее довольно, чем виновато. Она сняла насквозь промокший плащ, а Мельхиор энергично затряс боками, оросив всё, до чего смог дотянуться в доме.

– Вы так похожи, – обрадовался Арман, вешая одежду на крючок. Под неё было впору ставить таз. – Располагайся, я скоро подойду…

Шарлотта Дюмон всегда являлась без предупреждения, но никогда не заставляла его немедленно бросать свои дела. Она прекрасно знала, где находится кухня и что в этом доме можно съесть, поэтому занялась и чайником, и собакой, пока Арман спешно заканчивал письмо в своём крохотном, но уютном кабинете. Огонёк извивался внутри лампы, стоявшей на краю стола, и казался частью абсурдно счастливого сна – на фоне окна, которое заливало всё сильней, пламя не меркло, а упрямо боролось за жизнь. Арман торопливо распрямил бумагу, вздумавшую свернуться, и докончил брошенный постскриптум:

«...я недавно видел твоего дедушку: он здоров, хотя сильно переживает из-за ситуации с арестом Юргена Клозе. Между нами было что-то вроде конфликта… Пишу тебе об этом сам, чтобы ты не испугалась, когда услышишь от него. Я считаю, что твой дедушка несправедлив к Берингару, остальное – не моё дело. Надеюсь, ты не очень расстроишься, Лау. Мы всё равно друзья!»

Обычные письма передавались с обычной почтой, поэтому никаких ритуалов с ключами и зеркалами не последовало. Срочности никакой, можно и подождать. Лаура Хольцер, как и предсказала себе сама, почти не общалась с другими членами группы: с Адель их разделяла непримиримая вражда, с Милошем – несостоявшийся роман, Берингара она попросту боялась, ну а Арман ладил со всеми. Лаура стала его подругой с того момента, как он разглядел славную, верную девушку за капризной и плаксивой ведьмой. Они болтали о самых разных вещах, и Арман чувствовал себя обязанным даже больше Лауры – она просвещала его о тонкостях жизни в мире магов, делилась всякими нюансами, которых он никогда не узнал бы сам.

Ценнее дружбы и переписки были только амулеты. В прошлом месяце Лаура прислала ему ловцы снов, которые сплела сама. Арман так и не понял, как она догадалась, что его мучают странные, болезненные кошмары – вот уж о чём, а об этом он точно никому не говорил! В конце концов он решил не ломать голову и не задавать мнительных вопросов. Благодарность была совершенно искренней, а амулеты помогали, так что Арман высыпался куда чаще, чем мог бы.

Тем временем буря подкралась ближе, и совсем над его домом раздался оглушительный взрыв – грохнуло так, что Мельхиор на кухне отчаянно завыл. Это он давно Адель не видел, подумал Арман и невольно ухмыльнулся. Сестрица в дурном настроении устраивала всем такой молот ведьм, что ураган мог долететь и до Парижа.

– Извини, что задержался, – вежливо сказал Арман, проходя на кухню. Шарлотта сидела за столом и раскладывала перед собой птичьи перья; рядом источала пар и аромат чашка свежего чая, а на фарфоровом блюдце лежало надкушенное печенье. Как и всегда, её волосы жили своей жизнью – часть безнадёжно спуталась, часть завилась, а часть лежала смирно, вогнувшись почему-то внутрь. За ухом тоже торчало перо.

– Ой, кто здесь? – Лотта весьма успешно изобразила испуг, а потом хитро уставилась на Армана. – Я уж думала, хозяин не придёт…

– Меня не было пять минут, – укорил Арман и обошёл собаку: Мельхиор бродил вокруг стола, ворча, фыркая и требуя еды.

– Пятнадцать. Готова поспорить, ты потратил это драгоценное время, чтобы меланхолично смотреть на дождь и вздыхать о какой-нибудь печали.

Она не спрашивала, а Арман не отвечал. Это было правдой.

– Что нового говорят птицы? – поинтересовался он, вытаскивая шмат сырого мяса для Мельхиора. Пёс набросился на еду с жадностью и с таким видом, словно его морили голодом, а не кормили пару часов назад.

– Они все намокли, я не могу ничего почувствовать, – пожала плечами Лотта и с досадой собрала перья в охапку, чтобы бережно обвязать их лентой и спрятать в мешок. Там, в сухости и тепле, хранилась её магия и связь с природой: Шарлотта понимала птиц. – Может, когда-нибудь я освою и этот трюк, но пока…

Она безнадёжно покачала головой.

– А если намочить какое-нибудь перо? – предложил Арман, садясь напротив. – Это не сработает?

– Нет, – поморщилась Лотта. – Я так делала однажды, только перо зря испортила. Почему-то моя магия не проходит через воду… если говорить о дожде! Если птица водоплавающая, ей-то хоть бы хны.

Она оставила на поверхности стола одно перо и хмуро уставилась на него, подперев голову руками.

– Галка, – объяснила Лотта. – Она попала в беду, третий день ищу… Вот даже до Лиона добралась, но в городе слишком много людей, лошадей и дурацких фабрик. Боюсь, уже не помогу ничем…

– Перед дождём она была жива?

– Да, – судя по голосу, Лотта уже ни на что не рассчитывала. – Ладно, всех не спасти. Лучше ты расскажи, как продвигается ваше расследование?

Лотта знала много – больше, чем стоило, но Арман ей доверял. В общих чертах про книгу чародеяний слышали все маги Европы, в том числе родители Шарлотты (строго говоря, колдовской дар был только у её матери, но семья считается по ведьме). Когда идея только зарождалась и созвали самую первую комиссию, госпожа Дюмон не разрешила дочери присутствовать на отборе: она не была готова пожертвовать единственным ребёнком. Поэтому из всех недавних сборищ Лотта побывала лишь на ежегодном шабаше, где, разумеется, видела Адель – издалека и снизу.

Они встретились случайно, в обход прочих знакомств Армана в колдовском сообществе. Дружба переросла во влюблённость, влюблённость – в отношения, и Лотта всё чаще оставалась у него на ночь. Правда, большую часть ночей они проводили за разговорами: Арман рассказывал о приключениях, связанных с книгой, а Лотта слушала. Ей очень нравилось, как Арман говорил о своих друзьях: они разом оживали и в его памяти, и в воображении Лотты. Страшных тайн Арман не выдавал, говоря ей лишь то, что знали все – ряда покушений и смерти писаря было не скрыть, да и то, что Юрген Клозе оказался под арестом, утаивать не имеет смысла.

– Как же так? – возмутилась Лотта в первый раз. – Он же отец вашего руководителя!

– Это может быть как оправданием, так и подозрением, – объяснил ей Арман. – Конечно, никто из нас в это не верит… Вот мы с Берингаром и пытаемся доказать, что Юрген ни при чём, и заодно найти настоящих виновников.

Ещё Шарлотте нравилось слушать об Адель – ей очень хотелось познакомиться с сильной ведьмой, наделавшей столько шума, но сделать это напрямую она боялась, и кто бы решился осуждать. Более того, Лотта подозревала, но не говорила вслух, что Адель Гёльди не обрадуется, увидев подружку своего брата. Разумеется, сама она уже была формально замужем, но дело не в глупой ревности, а в ненадуманной близости и чувстве собственничества: точно так же, как Арман незаметно для себя менял интонацию, рассказывая об отношениях сестры и Берингара, Адель наверняка попытается сделать хорошую мину при плохой игре. Только вот у неё вряд ли получится, в этом Лотта не сомневалась – она узнала достаточно много, чтобы составить убедительный портрет.

Рано или поздно они всё равно встретятся, и Лотта не хотела торопить события. В конце концов, самое страшное позади, а брату с сестрой нужно время, чтобы научиться жить отдельно друг от друга. Удивительно, что они вообще на такое пошли, хотя сообщество не оставляло иного выбора – либо Адель окажется под недвусмысленной защитой известной семьи, либо под замком. Романтично, думала Шарлотта, романтично до головокружения… Думала – и не завидовала: ей самой была ближе спокойная жизнь, не обременённая излишней драмой и дополнительными обязательствами. Пока у них с Арманом выходило именно так.

Сегодня Арман не рассказал ничего нового – дело не сдвинулось с мёртвой точки, письмом Лауры не поделишься, как и безумной теорией её деда. Он слишком много думал о том, что сказал Хольцер, и ничего хорошего в этом нет.

– Так уж и ничего нового? – с иронией переспросила гостья и подняла бровь, но Арман не понял, что к чему. – Здорово! Тогда удивлять тебя буду я.

Лотта выпрямилась, откашлялась и с преувеличенной торжественностью протянула ему руку:

– Арман Гёльди, будь моим спутником на осеннем балу.

Арман посмотрел на протянутую руку и ухмыльнулся.

– Видишь, какой я дурак, так и не знаю ваших традиций. Поцеловать? Пожать? Съесть? Ты просто показываешь мне ногти?

Шарлотта не ответила, задохнувшись от смеха, и пришлось подлить ей чаю.