Текст книги "Книга чародеяний (СИ)"

Автор книги: Katunf Lavatein

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 54 страниц)

VI.

«Творение молитвы противопоставляется творению магии. Это верно: молясь, человек просит у высших сил, колдуя – пользуется силами, ему доступными. Другое дело, что доступны они не всем, поэтому люди склонны выдавать свершённые нами чародеяния за волю господню».

Книга чародеяний, теоретические главы.

***

Господин писарь молчал. Молча и беспрекословно забирался он в карету, молча подтягивал локти, устроенный между Милошем и Берингаром, молча смотрел перед собой – и молча закрывал глаза и дремал, когда ему того хотелось. Он даже не представлял, что стал для Адель чем-то вроде охранного амулета: когда её все бесили, она смотрела на писаря. Писарь не был ведьмой, несмотря на то, что от него разило десятками чар и следами обета; писарь не был мужчиной-колдуном – то есть, Адель не считала его за такового, поскольку мужчины-колдуны её выводили из себя, а писарь – нет. Может, за пределами обета он был ужасным человеком, но сейчас Адель почти наслаждалась его обществом.

К сожалению, идиллия продлилась недолго. Когда на очередной стоянке Берингар заметил, что Адель проводит много времени с писарем и книгой, он ничего не сказал, но уединение кончилось – кто-то из группы отныне всегда ошивался рядом. Наблюдательности у Адель было не меньше, чем у брата, чего не скажешь о терпении.

– Оставьте меня в покое! – заявила она при первом же удобном случае. Берингар посмотрел на неё, Милош поднял бровь, писарь промолчал. – Я согласна делать то, что вы скажете, когда мы заняты делом, и даже терпеть всех этих знатных выскочек тоже согласна, но хоть иногда я могу оставаться одна?! Или с писарем? Мы ведь должны охранять писаря, разве нет?

– Должны, – ответил Берингар. При виде его невозмутимого холодного лица Адель захотелось что-нибудь поджечь. Писарь промолчал, Милош опустил бровь. – При всей настороженности, которую вызывает твоё поведение…

– Можно покороче?

– Нельзя. При всей настороженности, которую вызывает твоё поведение, дело не в нём. Мне не нравится повышенное внимание к нашей группе, а также самовольный уход господина писаря из дома Стефана, – развил мысль Берингар. – Любой из нас может оказаться ненадёжен, и не только ты. Виноват, я подумал об этом после того, как заметил твою симпатию к его обществу, однако именно это позволило мне понять…

Что он там ещё понял, Адель не слышала. В ушах раздалось какое-то шипение и треск, как от разгорающегося костра. Что-то такое она испытывала недавно… И забыла! Это плохо…

Фигуры перед глазами слегка расплывались. Писарь оторвался от книги – он редактировал записанную на днях историю деревенской знахарки – и поднял голову, затем равнодушно её опустил, ему ничего не грозило. Милош схватил Берингара за плечо и оттащил в сторону… с линии огня. Адель увидела, как от неё рванулось живое пламя, которое могло задеть следопыта, но в итоге охватило стол.

– …воды с кухни. Ведра хватит, ну, живей там!

– Как ты успел?

– Успел что? Оттолкнуть тебя? Да прости уж, ты не тяжелее безансонской шторы.

– Успел заметить, Милош.

– А-а, – неопределённый звук вернул Адель в действительность. Она уставилась на спутников, на свои руки и отшатнулась. Берингар смотрел внимательно, Милош – недоумевающе. – Не знаю, просто почувствовал.

Стол потушили. Им пришлось заплатить, и кто-то заплатил, Адель денег не видела, она вообще мало что видела, оглушённая осознанием. Ей было плевать, что она только что потеряла контроль, едва не подожгла Берингара и вообще повела себя дурно, реакция Милоша её тоже не восхищала – вот уж кто спокойно восхитится собой сам. Адель вспоминала, когда ей точно так же жгло глаза и сердце, и вспомнила, и многое встало на свои места.

– Где Арман? – собственный голос прозвучал хрипло и как-то жалко, Адель это не понравилось. – Или с братом я тоже оставаться не могу? Помнится, вы нас обоих считали подозрительными…

– Можешь. – К счастью, Берингар не стал распространяться о том, что Арману он доверяет больше. Это было так же очевидно, как то, что дождь идёт сверху вниз. – Он был во дворе.

Адель кивнула и, по возможности избегая чужих взглядов, вырвалась на волю. В лицо ей ударил свежий послегрозовой воздух, жаль только, что это совсем не помогло… И почему бы ей не брызгаться водой, не вызывать какие-нибудь ветры? Почему сразу огонь? Любая стихия способна убить, но эта – особенно.

Арман был там, собирал вместе с Лаурой какие-то травы. Трогательная, наверно, парочка, но сейчас Адель не остановил бы и поезд. Она подлетела к брату со спины, схватила его за плечо чуть дрожащими пальцами и выпалила:

– Раздевайся. Немедленно.

Лаура обязательно сказала бы что-нибудь неприятное, если б не покраснела до корней волос. Даже Арман немного удивился, впрочем, его выходки сестры смущали гораздо меньше. Поднявшись с колен, он оставил Лауре какие-то мешки и серп и спокойно предложил:

– Не знаю, что у тебя на уме, но мы могли бы зайти в дом.

Путь по лестнице до комнаты Адель ощущала очень плохо – ей в глаза до сих пор бросались вспышки пламени, и она изо всех сил боролась с внутренним огнём. Когда дверь закрылась, стало очень тихо. Адель увидела перед собой низкое маленькое окно, грязноватый стакан с водой, свои дрожащие на коленях руки – она сидела – и подол юбки. Звуки до сих пор не проникали извне. Горячо, как же горячо… пламя воистину проклятое… Она сорвалась с места и три раза прошлась по комнате рваными шагами, тыкаясь в стены, пошатываясь и тяжело дыша, как будто борясь с невыносимой болью. Наконец Адель остановилась, опустив голову, возле того же неказистого окна.

Арман ждал; застывший у двери, он не напоминал Берингара, который застывал так, что его можно было спутать со статуей. В отличие от привыкшего выжидать охотника, Арман был человеком. Человеком! Даже не будь он братом, внезапно поняла Адель, он был бы ей приятней этого ледяного чучела, слишком наблюдательного, чтобы убить, и слишком неприступного, чтобы ненавидеть.

– Я готов, – сказал Арман. Он не улыбался, внимательно и с лёгкой тревогой глядя на сестру. Он знал, когда не стоит вмешиваться… – Ты всё ещё хочешь, чтобы я разделся?

– Да, – голос Адель всё ещё напоминал карканье больной вороны. – Да, хочу.

– Совсем?

– Нет, только… только сверху.

Брат кивнул и, сбросив верхнюю одежду, принялся расстёгивать рубаху. И ни одного вопроса, ни одного затравленного взгляда! Адель смотрела на него и успокаивалась – ей было приятно знать, что рядом хотя бы один родной человек, который способен не злить её… Настроение юной ведьмы менялось быстрее, чем она замечала – совсем недавно Арман был виноват в каких-то мелочах, но сейчас, прямо сейчас, она этого не помнила. Места для памяти в голове не осталось, только затихающее пламя, зыбкое подобие спокойствия и любовь к брату.

Он отбросил рубаху и встал напротив, слегка усмехнувшись. Раскинул в сторону руки. Доверительный жест – сердце в бледной груди так близко, и оно ничем не защищено! Адель сделала глубокий вдох и, стараясь забыть обо всём, что ненавидела, медленно обошла Армана со всех сторон. Ни на груди, ни на спине, ни на животе… ключицы, руки, шея… снова руки… Нет, неужели всё было в порядке? Она не могла поверить.

– Снимай штаны. Вообще всё снимай!

– Сестрица, – поморщился Арман, – мне не пять годиков. И всё равно, чего ты там не видела?

– Оставь свои пошлые шутки при себе, – потребовала Адель. Она уже не злилась, боялась возвращения вспышки. – Пожалуйста, Арман. Я должна знать, не ранен ли ты.

Понимание на его лице не утешало, однако после этих слов Арман покорно разделся. Не считая каких-то старых шрамов, дорожных синяков (ноги Берингара?) и пары царапин от серпа, он был абсолютно цел. Адель отошла и присела на подоконник, угрюмо уставившись в пол. Не привиделось же ей…

– Что ты хотела найти? – мягко спросил Арман, одеваясь в другом углу. – Скажи мне.

Тот самый голос, после которого все его слушались. Проникновенный и такой простой. Адель ответила, не поднимая головы:

– Внизу я разозлилась и чуть не обожгла Берингара. Чёрт бы с ним, но я вспомнила, что недавно делала что-то подобное… и вспомнила, когда… – Она резко вскинула голову и поглядела на брата: тот слушал с вниманием, не меняясь в лице, и никак не давал понять, о чём думает. – Дома, на Круа-Руссе. Я как будто обожгла тебя, и потом ты был странный… и я вспомнила, как Мельхиор лизал тебе руку, и как в дороге ты много молчал… Я была уверена, что ранила тебя, но не вижу никаких следов.

– Посмотри на меня ещё раз, – предложил Арман и протянул руки. – Посмотри, чтобы убедиться.

Она посмотрела и ничего не нашла.

Какое-то время они сидели молча, слушая, как в окно опять стучится дождь. В голове Адель всё потихоньку приходило в порядок, и она вспоминала события минувших дней. Пять городков, три истории. Косые взгляды ведьм и равнодушные – одного сельского колдунишки, который слыхом не слыхивал фамилию Гёльди и вообще почти ослеп. Скверная еда в трактире, долгие весенние дожди, ветер, заставлявший слезиться глаза, и бесконечная выматывающая борьба с собой. Адель не вникала, о чём говорят остальные – знала только, что Берингар чем-то недоволен. Борьба… как же она устала.

– Я просто хотела знать, не ранила ли тебя, – почти шёпотом сказала Адель. Её щеки коснулась холодная ладонь брата – единственного человека, чьё прикосновение было ей приятно. Тёмные глаза Армана оказались совсем близко.

– Послушай меня… ты знаешь, что я люблю приврать, но между нами не должно быть лжи. Мы умеем причинять друг другу боль, такое бывает со всеми, даже когда люди любят… особенно когда они любят. Так?

– Так.

– Сейчас на мне нет никаких следов, – тихо, но твёрдо сказал Арман. – Ты видела это сама. Адель, на мне нет никаких следов, нанесённых тобой.

Адель смотрела на него в ответ, чувствуя, что печаль затопила её сердце до краёв. Он совершенно точно врёт, но врёт так, чтобы она поверила – чтобы он сам поверил. Врёт ради неё и ради них обоих. То, что не осталось ожога, действительно странно, но Адель не могла припомнить мази, которая свела бы след так быстро. То, что она не находила решения, не означало, что Арман говорит чистую правду.

– Никаких следов от меня? – она попыталась улыбнуться и выпрямила спину, высвобождаясь из полуобъятий. – Сейчас оставлю.

Любой другой при этих словах сбежал бы. Арман, конечно, напрягся, но не сдвинулся с места. Адель подалась вперёд и легко поцеловала его в лоб.

– Пусть будет хотя бы этот. Я люблю тебя.

Арман опустил голову, чтобы она не видела его лица, и быстро сжал руку сестры.

– Я знаю.

***

Они шли дальше, но легче не становилось. Писаря и книгу чаще всего охранял Милош со своими пистолетами, к ним в компанию набивалась Лаура – она тихонько плела свои амулеты, неловко поддерживая разговор. Берингар был занят поисками новых следов магии, ему помогал Арман, чему-то научившийся от следопыта. Адель приходилось проводить время либо с теми, либо с другими, и она почти нашла гармонию: в первом раскладе её утешал писарь, во втором – Арман. Увы, от Лауры и Берингара никуда не деться, а Милош был бы гораздо более милым, если б почаще молчал. Его разговоры по делу не казались пустопорожней болтовнёй, но Адель раздражал голос – слишком высокий для мужчины, звонкий какой-то, как колокольчик, который висит на линии ветра и никак не может заткнуться.

Злость закипала в ней, как варево в котле. Такое всегда случалось в предвестии Вальпургиевой ночи. Ночь всех ведьм… всех, кроме Адель. Лаура Хольцер расцветала, больше улыбалась, и даже её волосы казались пышнее. Адель едва могла держать себя в руках. Тысяча проклятий, она вообще не могла! Всё её естество готовилось к тому, чтобы выпустить силы на волю на верхушке горы, расслабиться, набраться сил у других, и только голова понимала – этого не будет.

Теперь они направлялись в Мец, город-крепость на северо-востоке Франции. Первые попытки пересечь границу по-людски не увенчались успехом, и Берингар договорился с кем-то важным, чтобы их провели или дали магический ключ – подробностей Адель не держала в голове, ей перестало быть интересно всё, кроме… да что уж говорить об интересе, все силы уходили на то, чтобы казаться спокойной. Хотя бы казаться. Похоже, маленькая деревня, где они заняли пустой дом накануне въезда в город, могла ей в этом помочь.

Тут Адель удалось найти спасение: она осталась почти одна с писарем, чего не случалось уже несколько дней. Милош и Арман ушли вдвоём, исполненные решимости выследить своих же преследователей, Лаура заснула, утомлённая изготовлением амулетов. Адель никак не могла взять в толк, на что уходят эти плетёные изделия и пользуется ли ими хоть кто-нибудь, пока не поняла – девица Хольцер в самом деле делает что-то нужное для группы, только ей, Адель, не перепадает ни охранного амулета, ни ловца дурных снов, ни маленькой согревающей вязанки, которую другие клали за пазуху. Лаура, при всей своей внешней наивности и безобидности, ненавидела спутницу не меньше, чем та её. Так, Адель осталась в общей комнате с писарем и Берингаром. Она коротала вечер за штопаньем братского плаща, Берингар писал письмо, а писарь возился с книгой. Он часто сидел так, перепроверяя страницы, пополняя запас чернил, очиняя перья и заготавливая вкладыши. Писарь делал всё, что ему было положено, и не делал ничего, что было бы лишним. Ей бы так… хотя бы иногда.

– Как твои дела? – спросила Адель, откладывая шитьё и наклоняясь к писарю через стол. Берингар посмотрел на них, ничего не сказал и продолжил заниматься своим делом. Две свечи тускло освещали стол, и казалось, что между ними – целые мили. – Как обычно? Вот и у меня тоже… Мне нравится твой гербарий. Может, магия из этих лепестков и выдохнется, но потомки хоть узнают, как они выглядели.

Благодаря своей односторонней симпатии к молчаливому писарю, Адель почти полюбила книгу. Она не носилась с ней как с великой миссией, как это делали другие, но ощущала книгу как живой организм, наполненный уже десятками разных историй. Кое в чём Арман и Берингар оказались правы – ей нравилось чувствовать магию, ей нравилась сама магия. Пожалуй, за книгу саму по себе Адель могла бы убить… Ей казалось, что эта вещь куда живей, чем некоторые люди рядом с нею.

– И пальцы у тебя красивые, – добавила Адель. Она общалась с писарем, как со своей собакой, не нуждаясь в ответе и позволяя себе глупости. Всё из-за того, что она не считала его человеком: не будь писарь обременён своими страшными обетами… но он был обременён. Адель больше не отвращал его неприглядный внешний вид, ей нравилось изливать душу «пустому сосуду», или как там его назвал Берингар.

Писарь, конечно же, не ответил. Поглядев пустым взглядом на Адель, он продолжил распрямлять сухой кленовый лист. Потом он поставил какую-то печать, потом – вложил закладку. В глаза Адель бросилась история Жизель: хотелось почитать, но, если честно, она плохо слушала правила игры и не смогла вспомнить, позволяет ли подобное Берингар. Настроение у Адель было на редкость спокойным, и ей не хотелось подставляться под удар.

– И хорошо, что ты всё время молчишь. Я вот это очень ценю… Тебе, наверное, тяжко там, внутри. Хочется выйти из себя, покинуть кокон, а ты не можешь, – Адель неожиданно поняла, что ей ещё нравится в сущности писаря: их неуловимое и вместе с тем очевидное сходство.

– Не надо, Адель, – заметил Берингар и обмакнул перо в чернильницу.

– Точно. Ты ведь принёс обет добровольно, а я и забыла… Вот у меня выбора не было. – Адель мало волновало, что она откровенничает в присутствии следопыта. Тот и так всё знал, и вообще ему было наплевать. – Впрочем, хватит обо мне. Красивый почерк! Понятно, почему старейшины остановили свой выбор на тебе.

– Спасибо, – сказал писарь.

Адель запнулась, подавившись словом, Берингар резко повернул голову в их сторону.

Для писаря ничего не изменилось: сказав это, он продолжил свою работу, как ни в чём не бывало. Невзрачное лицо осталось прежним, и ни один жест не выказывал желания продолжить разговор. Под пристальным вниманием Берингара Адель попробовала сказать ещё несколько ничего не значащих фраз, но тщетно – все они остались без ответа.

– Что это значило? Обычно он не разговаривает.

– Ничего хорошего, – хмуро заметил Берингар, забывший о своём письме. – «Необычно» нам не на руку.

– Но это магия, – слегка фыркнула Адель. – Здесь нет места обычности.

– Вот именно… Предложи ему прогуляться, если тебя не затруднит.

– Что? – Адель выглянула в окно, хотя это было лишним: в стёкла до сих пор колошматил жестокий дождь, в стёкла и, вероятно, в спины отсутствующих Армана и Милоша. – В такую-то погодку?

– Просто предложи.

Адель неуверенно пригласила писаря на прогулку, тоже заинтересованная в результатах опыта – ничего. Она поняла, в чём дело, и постаралась произнести те же слова веселее, серьёзнее или увереннее, но снова не преуспела. Берингар жестом остановил её:

– Спасибо, достаточно. Возможно, дело в том, что тебе это действительно не нужно, а про почерк ты говорила от души.

– Если бы говорить от души помогало, он бы всем отзывался!

– Не всем, – взгляд Берингара показался ей тяжёлым. – Ты очень сильна, а слова сильной ведьмы, как и мысли, порой обладают даром убеждения. Даром воплощаться в жизнь… На господине писаре много, очень много заклятий, и его собственное добровольное согласие – данный им обет, как ты помнишь – скрепляет волю гораздо сильнее, чем чары, наложенные извне. Однако…

– Однако, – повторила Адель. В горле пересохло от неожиданной догадки, и она сама удивилась тому, что её это задело. – Хочешь сказать, что есть что-то посильнее личной воли?

– Не хочу, – медленно ответил Берингар. Он ходил кругами вокруг писаря, как хищный зверь, и размышлял. В такие моменты следопыт, бывший хорошо если ровесником Армана, казался старше лет на десять и вообще напоминал своего отца. – Я думал о том случае, и мне приходит в голову несколько вариантов. Например, такой: множественные чары, несовместимые друг с другом в иных обстоятельствах, периодически ослабевают, и господин писарь совершает незначительные поступки, не предписанные ему обетом. Это не хорошо, но и не плохо, потому что он так и не сделал ничего непоправимого, а книга всегда оставалась в сохранности.

– А другие версии? У нас есть сильный враг, – сама догадалась Адель. – Такой, о котором никто не знает.

– Это пугает, но маловероятно. Все сильные маги сейчас на виду у старейшин, а за теми, кто не выразил одобрения по поводу книги, установлена дополнительная слежка. К тому же, те, кто нас преследует, похожи скорее на жаждущих наживы наёмных грабителей. Ты не обращала внимания?

– Разбойники с большой дороги, и на колдунов-то не похожи, – согласилась Адель, припоминая те рожи, которые им удавалось уловить в окне или в углах таверн. – Хотя это ничего не значит. Или значит… они, может, за нами или за книгой, но не за писарем. Сильный колдун, способный управлять другими, не стал бы подглядывать за нами из кустов.

Берингар неохотно кивнул: ему явно не хотелось принимать на веру самый простой вариант. Адель же была склонна к тому, что чары прохудились, скажем, от усталости. Или всё-таки дело в ней? Это возможно – она сильная ведьма, пусть и без гипнотического дара.

– Сильный враг не стал бы размениваться по мелочам, – заметила Адель. Её слова прозвучали как утешение, но на самом деле она хотела доказать, что Берингар неправ. – Сам посуди, раз он заставил писаря выйти из дома часовщика – если предположить, что это было так, – он бы не упустил момент и велел что-нибудь ещё. По мне так, это не повод для беспокойства, уж лучше обратить внимание на преследователей – писарь-то всегда у нас под носом.

– В этом есть смысл, – согласился Берингар. Как показалось Адель, он просто устал спорить или не желал делиться своими мыслями. – К слову об этом…

Снаружи послышались шаги и голоса, разобрать которые мешал шум дождя, но дверь распахнулась и явила их взору Армана и Милоша. Оба мокрые насквозь – с плащей течёт водопадом, только ливень не может быть красным.

– Ты ранен! – воскликнула Адель и, бросив всё, кинулась к заляпанному кровью брату.

– Ах, спасибо за заботу, – сварливо отозвался Милош, ковыляя к столу. – Ранен я, рад, что ты заметила.

– Адель, разбуди Лауру, – Арман осуждающе поглядел на сестру. Неужели побудка этой дуры – наказание за её поведение? Во имя древнего духа, вот предатель!

Лаура не пожелала вставать после грубого пинка: в глазах блеснули злые слёзы, но тут же высохли, стоило Адель сказать про Милоша. Диво дивное, девица тут же вспорхнула, как потревоженная бабочка, и полетела на зов своей глупой любви. Адель уже порядком надоело наблюдать, как Лаура вздыхает и вертится вокруг чеха. Больше, чем ей, это надоело только самому чеху, но он изображал рыцаря и молчал… когда не надо. Оба бесят.

Люди вернулись, их снова стало шестеро, и Адель в считанные секунды растеряла всё своё спокойствие, которое не поколебал даже разговор с Берингаром и выходка писаря. К сожалению, сейчас ей не стоило покидать группу – явно что-то случилось. Адель зажгла ещё несколько свечей, заодно избавившись от зудящего огня в ладонях, и подошла к столу.

– Царапина, – говорил Милош. Он был ранен в плечо и морщился, когда Лаура дрожащими от волнения руками подтирала кровь.

– Не храбрись, это может быть опасно! – восклицала та, глядя больше ему в глаза, чем на рану.

– Лау, если бы я умирал, я бы так и сказал. Не вижу смысла скромничать, – Милош аккуратно забрал у неё тряпку здоровой рукой. – Давайте-ка я сам. Ты переживаешь…

– Тебе понадобится помощь, – настаивал Берингар, он уже засучил рукава.

– Я умею зашивать, – добавил Арман, отводя в сторону Лауру.

– Да не трогайте вы меня! – возмутился Милош. – Спасибо большое, мне заботы от родичей хватает! Не скрою, это приятно, но позвольте хотя бы вытащить её самому. Это я вам не доверю, господа хорошие…

Вытащить что? Адель поняла, что в руке осталась пуля. Если б на месте Милоша был Арман, она бы уже сошла с ума и растеряла всё хладнокровие, а так смогла равнодушно пронаблюдать, как Милош… зовёт пулю обратно. Ну конечно, это ведь его конёк. Несколько правильных слов – и пуля безболезненно вышла из раненой плоти. Ладно, пожалуй, судя по лицу Милоша, больно всё-таки было, но явно лучше, чем возьмись за это дело кто-то другой.

– Всё, – чуть побледневший Милош откинулся на спинку скамьи. – Можете заботиться.

– Мы нашли их, они ждали за поворотом, – Арман не стал дожидаться чужих расспросов. Он говорил, Берингар слушал, помогая взволнованной Лауре в её попытках целительства. Адель встала рядом с писарем, заставив себя сосредоточиться на происходящем, а не на выводящих из себя тоскливых вздохах внучки Хольцера. – Они напали первыми, увидев, что нас только двое. Их тоже было двое… Одного Милош застрелил на месте, второй достался мне, мы боролись какое-то время… Он, похоже, рассчитывал разделаться со мной потом и выстрелил в Милоша, когда повалил меня на землю.

Лаура тихонько вскрикнула.

– Всё обошлось, – миролюбиво закончил Милош, отвлекаясь от раны. – Я застрелил и второго, благо Арман валялся в луже и не мешал мне целиться.

– Рад стараться, – улыбнулся Арман. – В общем, за углом два тела, нам нужно что-то с ними делать?

– Пули были обычные? – осведомился Берингар.

– Ещё бы, иначе бы они попали. Вообще эти двое не похожи на магов… но с чего за нами следить не магам? – Арман рассуждал вслух, напомнив Адель недавний разговор с Берингаром. – Конечно, могли и обычным людям насолить, но Милош говорит, за ним начали охоту ещё в Праге…

– Я просто важная птица, а вы нет, – пробормотал раненый, запрокидывая голову и прикрывая глаза. – А всё потому, что вас на метле не рожали. А меня рожали. Такие вот дела…

– Отдохни, – велел Берингар, застёгивая плащ. – Арман, пойдёшь со мной, разберёмся с телами. Остальные – будьте здесь и не ослабляйте бдительность. Если кто-то придёт по ваши души – берегите книгу и писаря любой ценой. Адель, я рассчитываю на твои навыки.

Дверь закрылась прежде, чем Адель полностью приняла это к сведению. С ума сойти, Берингар разрешает ей атаковать! Конечно, в случае необходимости, но всё же… была бы она в себе уверена. Лаура, Милош, даже писарь – кто из них мог вызвать в Адель стремление защищать? Вот книга – другое дело… но Арман расстроится, если кто-нибудь умрёт. Он вообще не любит чужой смерти, а с этими людьми подружился, не считая писаря. Как жаль… эти нежные чувства всё усложняют. Любые чувства усложняют, поняла Адель и впервые подумала, что Берингар, может, очень даже прав в своём незыблемом хладнокровии.

К сожалению или к счастью, сегодня ей пришлось обойтись без убийств. Было удручающе тихо: писарь, как будто и не заметивший суматохи, лёг спать, как обычно рядом с книгой. По привычке повесив над ним охранный амулет, Лаура всецело занялась Милошем – она уже обработала рану, смазала края каким-то бальзамом и теперь умоляла выпить зелье, снимающее боль. Милош поколебался, но выпил, как показалось Адель – из вежливости. Впрочем, если помогает, то на здоровье… Дождь тупо долбился в окно, как баран в ворота, вестей от брата с Берингаром не было, как и их самих. Свеча тревожно выплясывала, раскидывая пятна света по спине отвернувшегося к стене писаря.

И было бы это хорошо, если б Лаура не вбила себе в голову, что раненому нужно утешение. Адель только порадовалась, что при всех своих капризах Милош спокойно переносил боль и сам по себе не жаловался, и тут внучка Хольцера всё испортила.

– Можно ворковать потише? – прошипела Адель, стараясь не сталкиваться ни с кем взглядами. – Господин писарь спит.

Лаура нехотя подчинилась, Милош притворился спящим, хотя это не помогло – ведьма продолжала бормотать что-то ласковое, как колыбельную. И зачем Адель угораздило обернуться? Она и без того не могла это слышать, а увидеть глупейшее мечтательное выражение лица на Лауре было уже слишком. Возможно, она была милой, сидя рядом с раненым возлюбленным. Возможно, она, с растрёпанными волосами и исполненным нежности взглядом была и трогательной, но только не для Адель. Её это не касалось, не касалось, не касалось… проклятое пламя, какой же бред!

– Да оставь ты его в покое, не нравишься ты ему! – не выдержала Адель, резко повысив голос. – Неужели не очевидно? Ведёшь себя, как дура… понятно, почему все на тебе воду возят… Хоть капля гордости есть у тебя?

– Говори потише, – Лауру мелко затрясло, но она не сдвинулась с места. – А ещё лучше – не говори вообще… о том, чего не понимаешь…

– О, милая, все это понимают, кроме тебя. Милош, кончай притворяться спящим!

– Не трогай его! И знаешь, что? Ты, может, самая сильная, но далеко не самая умная, – Лаура не отходила от Милоша, что не мешало ей закусить удила и подхватить разгоравшуюся ссору. Что ж, им обеим пора было высказаться. – Ты никого не любишь, и никто не любит тебя, да ладно любовь – тебе вообще никакие хорошие чувства не знакомы… бедный Арман… Ты и его замучила, просто он терпит…

– Не лезь в дела моего брата, – Адель почувствовала, как больно ударили по ней эти слова, но она не могла позволить себе сдаться. – Не о нём речь. Может, меня никто и не любит, это моё дело, а вот ты…

– Не кричи…

– Почему бы это?

– Например, потому что нас могут найти, – вмешался Милош, нехотя открывая глаза. Адель обратила внимание, что он и в самом деле задремал или, по меньшей мере, его сморило от слабости, но не извиняться же теперь – и вообще, пусть разберётся со своими проблемами. С одной проблемой, визгливой такой. – Дорогие дамы, я вас безмерно уважаю, но время для ссоры вы выбрали не самое лучшее.

Он избегал говорить о Лауре, а Лаура избегала это замечать. Она бы так и так не заметила, ослеплённая светлым чувством. И с чего она вообще решила, что это взаимно?.. А её никто не разубедил, вот с чего… Что ж, пускай мучается, так даже лучше. Адель хмыкнула и отвернулась.

– Ни за что, ни про что обидела сразу двоих, – еле слышно сказала Лаура. – Я бы прокляла тебя, только ты уже проклята…

От необходимости отвечать ещё и на это Адель избавил шум из-за двери. Когда на пороге появились брат с Берингаром, она даже слегка расстроилась: некого было убить. Они коротко доложили, что сделали всё, чтобы замаскировать случившееся – свидетелей не обнаружилось, а ливень скрывал и звуки, и запахи, и вообще всё, что было доступно человеческому глазу. Спать всё же решили в общей комнате, на всякий случай. Писарь уже лежал здесь, Лаура преданно сидела рядом с Милошем… Адель из последних сил заставляла себя заснуть. Она лежала, положив голову на колени брата, и слушала их с Берингаром негромкий разговор, а из мыслей всё не шли обидные слова Лауры. Обидные вдвойне, оттого что правдивые.

– В следующий раз постарайтесь обойтись без крови, – вполголоса говорил Берингар. Последнее время он общался с Арманом, как с равным, и это всех устраивало. – Полагаю, этот следующий раз рано или поздно наступит, а нам не помешало бы узнать, кто именно нас ищет и зачем.

– Ищет и находит, – голос брата казался ещё тише. – И что потом? Вряд ли они расскажут так просто. Пытки?

– Иногда приходится идти на меры. Конечно, мне бы не хотелось до этого доводить, но лучше так, чем ждать, пока нас действительно перебьют.

– Милош будет в порядке, – зачем-то сказал Арман. – Мы все будем. Наверное… Бер…

– Да?

– Сестра не ранила тебя?

Адель подобралась, не открывая глаз. Она напрочь забыла о том случае и, само собой, напрочь забыла извиниться. Не по своей воле – этого хотел брат.

– Нет, – спокойно ответил Берингар. – Никто не пострадал.

– Мне жаль, что это происходит, но ты ведь знал…

– Мы знали все втроём. Близится ведьмина ночь…

Больше её имя не упоминалось. Арман и Берингар говорили о многом – о преследователях, о возможных врагах, о книге, о планах на будущее, в том числе на ближайшее. Они опасались, что из-за раны Милоша придётся задержаться в пути, однако зря: стрелок поднялся раньше всех, бодрый и весёлый, и заверил, что всё прекрасно. Судя по его виду и состоянию, это действительно было так, и группа отправилась разыскивать экипаж подороже, чтобы в должном виде предстать перед госпожой дю Белле – госпожа посол Франции не могла раздавать ключи к своему обиталищу всем подряд, а идти пешком они теперь опасались.

– И всё-таки не понимаю, – сознался Арман, бредущий нога за ногу рядом с Милошем. – Конечно, не худшее из зол, но и не царапина. Как ты так быстро встал?

– Не моя заслуга. Чем ближе к ведьминой ночи, тем сильнее сами ведьмы и всё, что ими сделано, – Милош обернулся к Лауре. – Ты ведь сама готовила этот бальзам и… что там было?