Текст книги "Книга чародеяний (СИ)"

Автор книги: Katunf Lavatein

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 54 страниц)

Берингар подождал, не задаст ли он правильный вопрос, и не дождался. Адель опустила голову, с преувеличенным интересом разглядывая свои ладони. Наверняка жалеет о том, что раньше ранила людей, с грустью подумал Арман.

– Ну надо же, – заметил он чуть позже, когда они приближались к замку и Бер менял потрёпанный плащ на приличный сюртук. На открытой шее виднелось ещё несколько маленьких ожогов в форме полумесяца. – Как тебя так угораздило?

Берингар помолчал, расправляя рукава, и медленно ответил:

– Я был неосторожен.

– Нельзя же так, – не сдержался Арман, которому ожоги по личным причинам сильно не нравились. В эту минуту на него с надеждой и страхом смотрела вся компания, исключая господина писаря, но всё, что он добавил, было: – Лучше наложить мазь.

– Лучше наложить мазь, – согласился Берингар. Он подождал снова, и снова ничего не произошло. Адель прикрыла рот кулаком и уставилась в окно, Лаура спрятала лицо в ладонях. Теперь они обе вспоминают историю с ожогом и целебной мазью, вздохнул Арман. И кто его за язык тянул? Только зря расстроил девушек.

Один Милош не стал церемониться и громко рассмеялся. Милош отлично знал, какие следы оставляют страстные поцелуи ведьмы.

***

Группу молодых магов ждали в замке со дня на день.

На правах отца, а также почётного члена посольского комитета, пан Росицкий прибыл заранее. Сердце его переполняло радостное волнение – скоро завершится работа над великой книгой, и, что ещё важнее, совсем скоро он увидит сына! В прошлый раз Милош показался ему совсем чужим, но только в первые пять минут – потом вся Прага имела честь убедиться, что вернулось ровно то же, что уехало. Каково будет теперь?

Конечно, пан Росицкий переживал меньше Корнеля. Старший сын окончательно запутался в себе: одной своей частью он скучал по Милошу, другая часть понимала, что возгордившаяся мелочь перетянет всё внимание семьи на себя, третья часть помнила, что Милош в Праге – это круглосуточная головная боль, четвёртая голосила, что не всё ж одному Корнелю возиться с девочками… В общем, со страданиями несчастного Корнеля не могло сравниться ничто, тем более что он разрывался на несколько неравнозначных частей, и все эти части, как мы видим, требовали неусыпного внимания.

Девчонки тоже извелись: Хана не понимала, почему любимого брата так долго нет, и чаще ревела, от чего у соседей трескались тарелки и осыпались стены. Катаржина вела себя сдержаннее, но только для виду, одна матушка хранила спокойствие и загадочно улыбалась, словно ей всё уже было известно.

И вот пан Росицкий сидел в полутёмном круглом зале, освещённом волшебными свечами, и с некоторым трепетом ожидал, что будет сказано, что будет сделано. Дураком пан Росицкий вовсе не был, поэтому его облик искренне беспокоящегося отца бросался всем в глаза в первую очередь, а поблёскивание внимательных глаз за пенсне – во вторую или даже в третью.

– С этого момента всё пошло не очень хорошо, – сурово говорил один из старейшин. Имя у него было – какое-то из двух десятков, их мало кто помнил, поэтому возникали постоянные трудности с обращением. – На след нашей группы вышли враждебные маги. Отряд из двух боевых колдунов и одной ведьмы.

– Древний дух! Книга уцелела?

– Судя по докладу, основная команда цела полностью, разумеется, с книгой и господином писарем, – старейшина поджал высохшие губы и косо поглядел куда-то вбок. – К несчастью, вынужден сообщить тем, кто ещё не знает… Погиб другой отряд, который мы направили к основному с результатами расследования. Об этом стало известно совсем недавно от наших друзей в Хайденау.

– Как – погиб отряд? – педантично уточнила Вивиан дю Белле. – Вы хотите сказать, все?

– Все, – сухо повторил старейшина. – Мария Вильхельм, Адельхейд Вильхельм, и Густав… Хартманн.

Охи, вздохи и тревожный шёпот со всех сторон обволокли пана Росицкого. О ведьмах он только слышал, да и Густава лично не встречал, но его отец, Роберт Хартманн, посол от Пруссии, был здесь. Когда-то они работали вместе, и пан Росицкий помнил улыбчивость, дружелюбие, неиссякаемое остроумие и аристократические манеры этого человека. Сейчас Хартманн казался потерянным: он кивал, принимал соболезнования и рассеянно улыбался краешком рта, словно пытался понять, почему все обращаются к нему в такую минуту. Пану Росицкому стало его жаль, и он промолчал, тем более, в общем хоре его слова совсем ничего не значили. Потерять сына! Это его самый страшный кошмар. Пан Росицкий постарался отвлечься, но теперь его мысли с новой силой завертелись вокруг Милоша.

– Мы почтим память погибших бойцов, тем более что они были такими юными и отдали жизни ради самой магии, – после паузы продолжилась речь. – Мы будем скорбеть вечно, но помните: если бы не ошибка, сделанная врагом, если бы не эта путаница, мы бы потеряли всё и пришлось бы начинать сначала.

– Грубы ваши слова, – похожий на паровозные гудки голос смуглой женщины слева от пана Росицкого заставил всех вздрогнуть. Это была Чайома: её он тоже знал. – Потеря юных – большое горе, неуважение к горю карается духами, а неуважение в присутствии потерю понёсшего карается вдвойне.

– Нет, нет, – пробормотал Роберт Хартманн, словно очнувшись. Он немного поморгал и остановил свой взгляд на этой могучей, рослой ведьме, которая даже за столом возвышалась над многими из них. – Благодарю, Чайома, но не стоит… Старейшины говорят правду, это так. То, что погиб мой сын, ничего не меняет для… для нашего дела, я знаю, он бы тоже всё понял.

Чайома едва заметно качнула головой, выражая несогласие, и не ответила. Она всегда была скупа на жесты и на слова, но если уж говорила, то по делу. В такт её движению сухо стукнули друг о друга деревянные бусы.

– Что было дальше, господа?

– Дальше вражеский отряд (их личности до сих пор не установлены, похоже, у магов был умный покровитель) столкнулся лоб в лоб с нашим. Благодаря навыкам и опыту Берингара Клозе, а также поддержке местной ясновидящей Эльзы фон Беккенбауэр, они смогли уберечь книгу, господина писаря и, собственно, себя, – старейшина откашлялся. – Я возьму на себя смелость не читать доклад целиком, в общем, вкратце – они убили всех троих, а потом успешно скрылись от людской полиции. Следующий наш вопрос…

– Минуточку, – снова вмешалась мадам дю Белле. – Как это – вы не будете читать? Потрудитесь, пожалуйста. Вдруг там что-то важное для всех, мы по старинке отложим, а потом снова кто-нибудь… подавится вишней.

Хольцер хмыкнул, сэр Дерби кашлянул, Чайома неодобрительно загудела. Пан Росицкий удивился, с чего это Вивиан пробило шутки шутить, он догадался позже – суровая госпожа посол пыталась развеселить своего давнего друга. Вышло непонятно и неуместно, а Хартманн, кажется, даже не заметил.

– Ну ладно, – буркнул другой старейшина. На внешний вид они отличались только длиной и густотой бороды. – Я, конечно, не одобряю, но так тому и быть. Раз это желание большинства…

И они принялись читать, громко и вслух. Пан Росицкий уже не мог не улыбаться, хоть ему и было неловко – он слушал хитросплетение сложных, порой незнакомых, но определённо очень умных слов, и повторял их про себя голосом Берингара. Он видел этого молодого человека не очень много раз, но есть в жизни вещи, оставляющие впечатление до самой, с вашего позволения, смерти.

– «…и вышеупомянутая операция была проведена незамедлительно, как того требовали обстоятельства», – запинаясь, читал пожилой колдун. – «В связи с тем, что человеческие, магические и временные ре… ре… ресурсы были ограничены, я взял на себя смелость в очередной раз… раздроб…» Да чтоб тебя! «Раздробить наши силы и перераспределить их для наиточнейшего выполнения поставленной задачи…» Какой задачи? Какой, я вас спрашиваю, задачи?! Не склеить копыта? Я уже забыл, с чего он начал!

Тут уже захихикали многие. Пан Росицкий поискал глазами Юргена Клозе и увидел, что тот старательно прячет улыбку.

– Прошу прощения за причинённые вашему языку неудобства, – мягко сказал Юрген и отобрал бумагу. – Боюсь, в детстве у моего сына было слишком много книг. Это моя вина… Если хотите, я прочитаю быстрее.

– Не надо! – взмолились все. – Мы поняли, можно не вдаваться в подробности…

– И не нужно, – вполголоса заметила Чайома. Пан Росицкий понял, что она обращается к нему, и склонил голову набок. – Они рассеянные сегодня, как и всегда, наподобие праха на ветру. Нас, очевидно, может слушать тот, кто виновен в смертях многих.

– Правда, правда, – покивал пан Росицкий. – Спасибо за доверие, хотя, каюсь, я тоже не подумал об этом.

– Тебе я верю, твой сын – там.

– У Клозе и Хольцера тоже…

Чайома поглядела на них обоих и медленно покачала головой. Крупные бусины совершили перекат в противоположную сторону.

– A им – не верю, но дело это не моё. Общее оно.

Кто-то из многоопытных ведьм уловил витающую в воздухе мысль Чайомы и вынес её на всеобщее обсуждение – мысль о том, что среди них мог затесаться предатель. На это верховные маги и послы среагировали вяло: на их веку было уже столько предателей самого разного сорта, что, казалось, их уже ничем не удивить. Пан Росицкий невольно задумался, почему их жизнь ничему не учит, но вовремя спохватился: маги ведь. Когда ты способен менять день на ночь по щелчку пальцев, поневоле чувствуешь себя самым лучшим. Несмотря на то, что твой товарищ рушит мосты хлопком ладоней…

– Всё-таки я озвучу, – настаивал Юрген Клозе. – Спасибо. Здесь сказано, что есть новости по поводу противостоящих нам людей, но это требует личного разговора и выяснения обстоятельств.

– Правильно он не доверяет бумаге, – пробормотала Вивиан дю Белле. – Далеко пойдёт.

– Ну ладно, хоть что-то, – теперь проснулся Хольцер. Пан Росицкий не сомневался, что этот старый приятель скажет какую-нибудь гадость, и приятель не подвёл: – А что с молодёжью делать будем? Они, конечно, сослужили хорошую службу, но нельзя после такого просто их отпустить.

Собрание смущённо замолчало. О том, что делать с молодёжью после миссии, вообще никто не думал.

– Эрнест, – обратился к нему пан Росицкий. Его голос немного дрожал, но пана Росицкого все любили, поэтому ему всё прощали. – Мне не совсем понятен смысл ваших слов. Эти достойные молодые люди сделали то, на что не решился никто другой, они почти довели до конца важнейшее на нашем веку дело – конечно, они нуждаются в награде. Прошу всех не думать, что я только хлопочу за сына… Конечно, меня переполняет гордость, но я уверен, отличились все. – Собственные слова показались ему недостаточно вескими, и он добавил: – Если кто-то сомневается, можно в этом убедиться, перечитав доклады пана Берингара с самого начала.

– Никто не сомневается! – испугался Хольцер. Юрген, сидящий сбоку от вредного старика, усмехнулся. – Так, ну что ж… Полагаю, господина Клозе нам стоит наградить сразу и как можно быстрее.

– Уверяю вас, мой сын не тщеславен, – заверил его Юрген. В глазах военного мага искрился неозвученный смех.

– Знаю, – буркнул Хольцер, – но он определённо будет весьма благодарен, причём благодарен вслух… Моя дорогая внучка сослужила хорошую службу, её навыки амулетоплетения были полезны в пути, а в деревне этого проклятого отщепенца Никласа она и вовсе всех выручила. Моя девочка…

– Это так, – подтвердил Юрген, перелистывая лежащие перед ним бумаги. – Господин Росицкий также полностью оправдал свою фамилию: уверен, без него многие не вернулись бы живыми.

Эти слова тронули пана Росицкого до глубины души. Он так расчувствовался, что даже забыл что-то сказать, а когда сморгнул слёзы гордости, за столом уже обсуждали Гёльди.

Родственников у Гёльди не осталось, и некому было высказаться за них. Однако за Адель ручались многие ведьмы, посетившие шабаш в этом году (например, пани Росицкая), и те, кто шабаш не посещал (например, пани Хелена): их свидетельства, зафиксированные в письменном виде, тоже лежали на столе. Арман произвёл на колдунов сплошь положительное впечатление даже без отзывов Берингара – картину смазывало лишь то, что он был оборотнем, но, в конце концов, среди гипнотизёров и чёрных заклинателей это была не самая подозрительная личность.

– С этим согласен, – вынужденно кивнул Хольцер. – Но что насчёт ведьмы? Не знаю, как вы, а я не верю в то, что разовое посещение шабаша – на который её, к слову, вполне оправданно не пускали – одним махом всё исправит. Вы видели эту бестию, уважаемые! Её сила неохватна, и её никто не держит в узде!

– Как же брат? – уточнил Юрген. Кое-какие из старейшин согласился с ним.

– Да никак, – холодно ответила мадам дю Белле. – По моим личным наблюдениям, Арман Гёльди абсолютно её не контролирует.

Пан Росицкий расстроился. Он успел немного узнать новых друзей Милоша, и ему казалось, что члены собрания намеренно сгущают краски. Ну конечно! Эрнест Хольцер всегда был злопамятным человеком: если Лаура когда-нибудь простит Адель все их разногласия, то он определённо этого делать не намерен.

Споры росли, ситуация накалялась. К единому выводу не пришли, и пан Росицкий убедился: Адель придётся несладко. Её не смогли ослабить, не смогли убрать, напротив – даже пустили в общество. Конечно, Эльжбете ничего за это не грозило, но одно дело – Эльжбета, и совсем другое – юная ведьма, у которой в самом деле было мало опыта, но много горечи в судьбе… Адель действительно оставалась потенциально опасна, с этим поспорить трудно. Однако то, что её собирались подвергать каким-то испытаниям, унижениям или наблюдениям и впредь, совсем не нравилось пану Росицкому. Что они имели в виду под уздой, которая необходима Адель? Какую-то колдовскую клетку в виде обета или очередное поручительство? Но если их не удовлетворило поручительство самой Эльжбеты Росицкой, то что тогда?

В этот невесёлый момент полоска света на полу стала шире. Высокие двери распахнулись, и младшие колдуны, подскочив со своих мест, замахали руками и прибавили огня. Берингар Клозе прошёл к столу чётким шагом, не останавливаясь на пороге и не обращая внимания на полный раздрай за столом. Он даже подождал, пока его заметят – и почтенные члены собрания, один за другим и одна за другой, по очереди поворачивали головы в его сторону и замолкали. Чем дальше от входных дверей – тем позже спадал шум, и, когда прикусил язык самый последний маг, наконец-то стало тихо.

– Приветствую собрание. – Сегодня Берингар был лаконичен, как выстрел, и это произвело должное впечатление. – Мы вернулись.

Вдоволь наругавшиеся старейшины вмиг приняли торжественный вид (возможно, этому способствовал внешний вид самого Берингара – высокий и отстранённый, в своём длинном пальто, он один уравновешивал разодетых и разгорячённых магов всех мастей).

– Все ли добрались?

– Все на месте и ожидают ваших распоряжений.

– Тогда мы немедленно проведём церемонию, – решили старейшины и поднялись, опираясь кто на посох, кто на модную трость. За ними торопливо встали все остальные. – Нам следует освободить господина писаря от его обета, поставить последние печати на книгу… и, конечно…

– Конечно, конечно, – забормотали из углов. – Разумеется.

– Совершенно точно, само собой…

– Определённо, вопросов нет!

Пан Росицкий смутно догадывался, что речь идёт о непридуманной награде для группы, но не был в этом уверен.

Достопочтенные колдуны и ведьмы потянулись к дверям, и образовалась некоторая давка. Обычно в таких случаях пан Росицкий, не особенно крепкий физически, предпочитал держаться в кильватере Чайомы, но она отошла выразить соболезнования Хартманну, и пришлось пробираться своими силами. От надежды наконец увидеть сына пана Росицкого отделяла толпа, и он смиренно замер возле стены, чтобы напряжение немного схлынуло. Волею судеб он оказался рядом с Берингаром.

– Вот толкотня, – виновато пожаловался пан Росицкий, глядя на него снизу вверх. – Не очень-то красиво вас встретили.

– Это не главное, – сказал Берингар. Пан Росицкий ожидал, что следопыт покинет его и пойдёт к своему отцу, но этого не произошло. Наверное, Юрген уже проложил себе выход в общий зал. – Пан Михаил, когда я вошёл, здесь очевидно происходила ссора. Что-то случилось?

Пан Росицкий поколебался немного – речь шла об Адель, возможно, стоит рассказывать сразу ей или её брату. С другой стороны, насколько он лично знал и помнил, Берингар заботился о её благополучии не меньше, если не больше Армана, поэтому правда не заставила себя ждать.

– Так вышло… Боюсь, больше ничем не могу помочь – они хотят как-то её приструнить, а я даже не знаю, как. И соответственно не имею идей, каким образом этому можно помешать, – вздохнул пан Росицкий. Он искренне переживал и совершенно искренне расстраивался, потому что не мог найти решение.

– Понятно. Спасибо за сведения, – пан Росицкий даже прищурился, пытаясь распознать выражение его лица, но при беспорядочных отблесках свечей это было непросто. Через какое-то время Берингар спросил у него: – Вы получили письмо от Милоша? Мы пытались передать его с группой Густава Хартманна, но я не уверен, что оно добралось до адресата.

– Ох, – сказал пан Росицкий. – Мне жаль, но, кажется, их всех убили до того, как… мне правда жаль. Вы были близки?

– Мы были приятелями. Служили вместе, – Берингар внимательно посмотрел на него, потом отвернулся. – Спасибо, что сообщили. Давно это известно?

– Лично я узнал только что…

Хотелось сказать что-то ещё, но он не мог придумать, что. Дело было не в том, что у пана Росицкого не хватало слов – в отличие от многих других присутствующих, его не смущало и не отталкивало присутствие Берингара. В конце концов, лет семь-восемь назад Корнелик был точно таким же. Дело было в том, что слишком многое хотелось сказать и спросить, но пан Росицкий понимал, что он сейчас будет неуместно навязчив. Он и к своему-то сыну подойти стеснялся, что уж говорить о чужом!

Поэтому пан Росицкий вышел в общий зал, заморгал от непривычно яркого освещения, а потом повертел головой, ища, где бы пристроиться. Тут он увидел Милоша. Сын несильно изменился внешне – немного похудел, немного отпустил волосы, потерял любимую трость и в целом стал больше похож на старшего брата. Пан Росицкий тихо вздохнул… Его одолевали сомнения постепенно стареющего отца. Подойти или нет? Милош теперь тоже важная персона, гораздо важнее, чем он сам. Не будет ли ему неловко от этой встречи? Как ни крути, кругом новые друзья и высокие колдовские чины.

– Пан Михаил! – его позвали. Это был Арман, широко улыбающийся за плечом Милоша. – Мы здесь.

Пришлось идти, преодолев смущение. Пан Росицкий честно сделал несколько шагов, но ему не удалось достичь цели – отвлёкшись от болтовни с кем-то знакомым, Милош повернулся к отцу, разглядел его, издал какой-то неразборчивый возглас и в следующую минуту уже висел у него на шее.

– Милошек, – растрогался пан Росицкий, претерпевая мучительную внутреннюю борьбу между приступом нежности и своими понятиями об общественных приличиях. – Ну люди же смотрят. Я думал, ты вырос…

– Да, пап, – невнятно пробормотали ему в плечо. – Именно это я и сделал.

Когда они наконец расцепились, церемония началась, и пан Росицкий поспешил отойти. Ему выпала возможность поглядеть на всех со стороны, и он ею воспользовался с радостью. Помимо Милоша и Берингара, которых он уже видел, здесь были и Гёльди, и внучка Хольцера. Лаура казалась отстранённой и немного грустной, но вряд ли из-за того, что миссия кончилась: об этом говорил её нежный взгляд, посланный деду, а также то, что она старалась держаться в стороне от остальной группы, хоть их и выстроили всех рядом. Пану Росицкому стало жаль, что девочка так и не прижилась в компании, но что ж, не всем дано, не всем дано. Только в сказках бывает так, что все живы и довольны, напомнил себе он.

Aдель и Aрман смотрелись куда увереннее, чем в прошлый раз: сестра больше не обращала внимания на шепотки и взгляды и победно улыбалась, да и братец вёл себя более раскованно. Пан Росицкий не знал, почему он так уверен в этом, но ему казалось – все вынесли из своего путешествия больше, чем рассчитывали.

Тем временем старейшины торжественно вели в центр зала господина писаря с книгой в руках. Выглядел тот жутко: совсем бледный и местами жёлтый, с пустыми запавшими глазами, какой-то высохший и худой. Только кисти рук казались плотнее, но то они опухли от частого письменного труда. Пан Росицкий покачал головой; его утешало, что этого человека вот-вот освободят, но сколько ему придётся поправлять здоровье? Будет ли он гордиться тем, что сделал? Нужно позаботиться о том, чтобы этому господину дали лучшие условия. Была у пана Росицкого навязчивая мысль, что об этом собрание тоже не подумало, вопреки всем красивым словам.

Но пока всё шло хорошо. Разные маги, в своё время наложившие чары на писаря, вставали по очереди в кружок вокруг него и снимали свои заклятия. Пан Росицкий в этом не участвовал, но ему приходилось то и дело вжиматься в стену, пропуская то Юргена Клозе, то Эрнеста Хольцера, то Роберта Хартманна, то Вивиан дю Белле. К счастью, Чайома стояла в стороне, и пропускать её ему не пришлось. Оставались последние штрихи – триумвират главных старейшин воздел руки и монотонно запел… Пан Росицкий подался вперёд, силясь разглядеть лицо писаря. Он-то думал, что снятие чар будет постепенно высвобождать запечатанную волю, память и имя, но внешне книгописец не менялся никак, только стоял и равнодушно ждал, глядя перед собой.

В один момент господин писарь выпустил из рук книгу: она упала аккурат на бархатную подушку у него под ногами.

– Луи-Станислав Антуан де Рец де Арманьяк, – провозгласил старейшина. – Ты выполнил свою работу, и отныне ты свободен! Мы возвращаем тебе…

Что они собирались вернуть, почтенное собрание так и не услышало. Вопреки ожиданиям, поименованный Луи-Станислав не очнулся, когда его позвали, и не изменился в лице, и взгляд его не оживился выражением радости или страха. Когда прозвучали заветные слова, этот человек не шевельнулся, не открыл рта и даже не моргнул – только рухнул, где стоял, на устланный коврами пол, и теперь бездонные глаза глядели на потревоженный мягкий ворс. Господин писарь был мёртв.