Текст книги "Подвалы твоего сердца (СИ)"

Автор книги: hazy forest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 55 страниц)

– Идем, – Теодор резко отвел взгляд, но все же улыбнулся. – Пора найти то, что осталось от платья, пока это не сделал кто-нибудь другой.

На то, чтобы восстановить образ Астории, потребовалось около пятнадцати минут. Все это время Теодор старательно отводил взгляд и странно поджимал губы. Пэнси размышляла над его поведением совсем недолго, но потом все же пришла к выводу, что Теодор пребывал в сильном смятении. Каждый раз, когда Пэнси бросала на него более долгий взгляд, Нотт дергался и начинал что-то усиленно разглядывать по сторонам.

– Готов? – поправляя волосы, спросила она.

– Да.

– Как неуверенно, – хмыкнула Пэнси и остановилась у входа в зал. – Куда делся тот, кто так ловко завалил меня на пол? – она не могла не поддеть Нотта, когда он так очаровательно стыдился.

– Паркинсон! – процедил он. – Я уже извинился и… – увидев на лице Пэнси нескрываемое веселье, Теодор возмущенно вскинул брови. – Просто заткнись, – буркнул он и схватился за ручку двери, пропуская девушку вперед. Пэнси коротко рассмеялась, чувствуя, как страх перед встречей с обществом Пожирателей немного притупляется.

– И что, нам просто торчать тут до самой ночи? – прошептала Пэнси, беря своего жениха под руку.

– Не просто «торчать», – недовольно отозвался Теодор, слегка сжимая её пальцы. – Найди миссис Малфой и узнай, хочет ли она бежать отсюда. Назови время и место, а потом тут же уходи. Никто не должен нас заподозрить. Стоит дождаться, пока Малфой уведет Гермиону обратно в комнаты, и тогда…

– Где они? – Пэнси осмотрела зал и непонимающе нахмурилась. – Когда мы уходили, я видела, как Драко и Грейнджер танцевали. Может, ей стало плохо?

– Только бы в его голову не пришла какая-нибудь пошлость, – в шепоте Теодора послышались боль и ненависть, а Пэнси почему-то почувствовала обиду. Еще несколько секунд назад ей казалось, будто она не одна, будто рядом есть тот, кто защитит и утешит. Но со словами Теодора вернулось понимание того, что все это было придумано ради спасения Грейнджер. Подняв голову, она плотно сжала губы и отдернула руку.

– Тогда я займусь миссис Малфой, – небрежно бросила она и направилась на поиски. Пэнси знала, что ведет себя по-детски, и в такой ситуации никому и дела не было до её капризов, но отказать себе в этой выходке не смогла. Пусть Нотт думает, прежде чем сказать что-то.

В зале было душно и шумно, заинтересованные взгляды скользили по коже, словно холодные змеи. Пэнси повела плечами и попыталась сделать счастливое лицо. В одном Теодор был прав: подозрения вызывать не стоило. Разыскать Нарциссу в таком столпотворении было довольно сложно, но Пэнси после нескольких минут скитаний, сопровождаемых раздачей дежурных улыбок, наконец обнаружила её, одиноко стоящую у стены. Оглянувшись по сторонам и убедившись в том, что никто за ней не следит, Пэнси неспешно подошла к миссис Малфой.

– Добрый вечер, – сдержанно улыбнулась она, посмотрев на Пэнси. – Поздравляю.

– Спасибо, – усмехнулась та и сделала шаг, чтобы оказаться к Нарциссе почти вплотную. – Как вам церемония?

– Что конкретно вы хотите узнать? – миссис Малфой изогнула тонкую бровь. Младшая Гринграсс её настораживала.

– Вы бы хотели уйти отсюда?

– Из зала?

– Из особняка.

– О да, – поспешно выдохнула Нарцисса, улыбаясь наблюдающему за ними Гринграссу.

– Старая часовня слева от дома, полночь. Вам придется обезоружить охранника.

– Я справлюсь, – кивнула Нарцисса, словно невзначай поправляя прическу. – Астория, – она нахмурилась, с опаской наблюдая за приближающимся к ним Гринграссом. – Никогда бы не подумала…

– Пэнси, – шепотом поправила её девушка и, широко улыбнувшись, повернулась к залу.

– Астри, дорогая… – мужчина посмотрел на дочь с любовью и тревогой. – Вы уходили. Все в порядке?

– Все просто изумительно, – ловко солгала девушка. – У меня разболелась голова, и Теодор вызвался прогуляться со мной по особняку. В нем столько пустых тёмных комнат… – Пэнси коварно улыбнулась.

– Вижу, прогулка пошла тебе на пользу, – хмыкнул Гринграсс. – Миссис Малфой, – и кивнул Нарциссе.

– Добрый вечер, – она слегка склонила голову. – Я как раз выражала свои восхищения по поводу церемонии.

– Спасибо, – в голосе Гринграсса отчетливо слышалась искренняя нежность. – Астория так ждала этого дня. Свадьба всегда волнительна для девушек! Кажется, еще вчера я имел удовольствие быть на вашем с Люциусом бракосочетании. Мы были так молоды…

– И так невинны, – заключила Нарцисса, и тень печали облачила её лицо в скорбь. – Жаль, что мы не можем вернуться в те дни.

– Всегда есть то, ради чего стоит смотреть в будущее. Наши дети, например. Я был бы горд иметь такого сына, как Драко. Признаюсь, мы с Люциусом думали о том, чтобы соединить наши семьи, но эта любовь… – Гринграсс многозначительно посмотрел на дочь. – Я ничего не мог поделать. Разрушать счастье собственных детей – просто ужасно, разве нет?

– Так и есть, – Нарцисса пристально наблюдала за Асторией. – Только не нам решать, что для них лучше. Дети вырастают.

– Бросьте, – рассмеялся Пожиратель. – Разве молодые люди могут управлять своей жизнью без участия родителей? Мой отец однажды сказал мне, что завел детей лишь для того, чтобы принимать решения за них, потому что сам был лишен этого в юные годы. Непрерывный процесс… – мечтательно прикрыв глаза, Гринграсс усмехнулся. – Что ж, не будем мешать вам наслаждаться праздником. Астория, – мужчина повернулся к Пэнси и качнул головой. – Тебе не стоит бросать своего мужа в одиночестве, ведь ему может стать тоскливо.

– Конечно, – притворная улыбка вышла до одурения сладкой. – Приятного вечера, миссис Малфой.

– И вам, – Нарцисса кивнула, провожая Гринграссов долгим настороженным взглядом. Неужели это действительно была Пэнси? Тогда с кем связался чарами Теодор? Если эти двое действительно совершили то, о чем подумала Нарцисса, их стоило бы считать самыми большими безумцами в магическом мире.

– Госпожа желает выпить? – донесся снизу писклявый голосок, и Нарцисса склонила голову. Эльф с подносом выжидающе смотрел на неё большими блестящими глазами.

– Нет, благодарю. Постой, – окликнула домовика Нарцисса, когда тот уже вознамерился исчезнуть. – Ты не знаешь, где находится мой сын?

– Господин Малфой приказал эльфам принести в его покои еще несколько бутылок огневиски. Некоторое время назад он определенно точно был с бедной мисс Грейнджер.

– Бедной?

– Простите меня, – эльф зарядил себе звонкую пощечину и с усилием прикусил язык. – Я не должен был так говорить.

– Все в порядке, – поспешно прервав его приступы самобичевания, Нарцисса чуть склонилась. – Почему эльфы называют мисс Грейнджер «бедной»? Мой сын что-то делает с ней? Что-то плохое?

– Эльфы не знают, госпожа, но мисс Грейнджер всегда плачет, когда ест. Она сильно похудела и почти не спит. Простите, я не могу рассказать вам больше, иначе господин Нотт накажет меня!

Домовик, округлив глаза от страха, мгновенно испарился. Нарцисса выпрямилась и медленно осмотрела зал, пока не наткнулась на арочный проем, ведущий вглубь особняка. Фигура, привалившаяся к стене почти у входа в зал, казалась почти тряпичной – настолько изломанной и помятой казалась. Светлые волосы были взъерошены, а в руках покоился пресловутый хрустальный стакан, наполненный мутной жидкостью. Сомневаться в том, что это был какой-то вид алкоголя, не приходилось. Яростно приподняв подол своего платья, Нарцисса решительно двинулась сквозь толпу. Она жалела, что не могла оттаскать сына за уши, потому что её терпению, которое многие считали исключительно ангельским, приходил конец.

– Драко, – она остановилась у самого входа, закрывая ему обзор на происходящее в зале. – Когда ты прекратишь себя так вести? Только посмотри, в каком ты состоянии…

– Что? – Малфой пошатнулся и, с трудом оттолкнувшись от стены, встал на ноги. Несколько секунд его покачивало, словно он стоял на палубе корабля, попавшего в бурю. – Дорогая матушка… Пришла отругать меня за глоток огневиски? – он натянуто усмехнулся и в попытке разозлить её еще больше отпил из стакана очередную порцию алкоголя.

– Если бы это был только глоток! – в ужасе она отпрянула. Наверное, самым больным для матери было не понимать своего ребенка. Нарцисса чувствовала, что между ней и Драко разрастается пропасть. – Ты даже не в состоянии стоять!

– Да какая разница?! – отчаянно прошипел он. – У меня больше ничего нет, кроме злости и вина! Какого черта вы все пытаетесь сделать меня кем-то другим? Я не был хорошим мальчиком, и никогда не буду! Слышишь?! Прекрати! – Драко было рванул в зал, но на удивление твердая рука стиснула его предплечье.

– Пойдем-ка со мной, Драко Люциус Малфой, – Нарцисса дернула сына за руку, и он чуть не упал. В чертах лица миссис Малфой обнаруживался очевидный гнев, и Драко притих. Когда мать обращалась к нему по полному имени, нечто внутри, врожденное или взращенное с младенчества, замирало в щекочущем нервы страхе. Малфой почувствовал себя двенадцатилетним мальчишкой, разбившим фамильный фарфор.

– Куда мы идем? – устало жмурясь, Драко медленно следовал за матерью.

– Закрой рот, – жестко выплюнула Нарцисса, даже не оглянувшись на сына.

Они достигли маленькой гостиной, и миссис Малфой, ничуть не церемонясь, толкнула Драко к креслу, в которое он тут же неуклюже упал. Голова шла кругом, а внутри нарастало чувство тошноты.

– Кого ты из себя строишь? – мрачно начала она, остановившись перед склонившим голову к коленям Драко. – Думаешь, если будешь пить и вести себя, как безумец, сразу станешь взрослым? Глупый мальчишка… Я жалею, что в детстве потакала тебе во всем.

– Если бы не это, – Малфой поднял голову и посмотрел на мать помутненным взглядом. – Я бы просто не выжил. Кто-то должен был меня любить. Не отец, так хотя бы ты…

– Люциус любил тебя!

– Ложь! – Драко стряхнул с руки расплескавшийся во время падения алкоголь. – Если бы это было правдой, мы бы сейчас так не страдали!

– Никто не идеален, – с расстановкой произнесла Нарцисса и опустилась перед сыном на колени. Насколько бы зла она не была, жалость и нежность, которые она испытывала к своему ребенку, заглушали все. – Ты думаешь, что взрослые всегда правы? Кто вообще такие эти «взрослые»? Возраст – всего лишь число прожитых зим, и ничего больше. Когда-нибудь ты поймешь это. У тебя будут дети, и, смотря на них, ты будешь думать: «Мерлин всемогущий, я же сам ребенок». Люциус был плохим отцом и не самым лучшим человеком, вот только в его сердце все же было место для нас с тобой. Вам не дали встретиться перед тем, как он отправился в Азкабан, но знаешь, что он сказал в тот последний вечер? – Нарцисса тяжело сглотнула и заметила, что взгляд Драко загорелся. Он задержал дыхание. – Сказал, что всю жизнь пытался вырастить сына лучше себя, но считал, будто ты хуже, однако после победы над Волан-де-Мортом понял, что все наоборот. Он бы никогда не признался тебе – в этом вы похожи. Люциус боялся показаться слабее, а чувства казались ему полнейшей чушью. Но в последнюю ночь дома он думал о том, что не мог желать сына лучше.

Драко неверяще качал головой, и в его глазах стояли злые слезы. Видеть сына абсолютно разбитым и потерянным было невыносимо больно – Нарцисса скорее бы согласилась на «круциатус». Поспешно взяв его руки в свои, она сжала их изо всех сил. Боязнь того, что тонкая нить, все еще соединяющая её с Драко, оборвется и исчезнет, пожирала разум.

– Зачем ты говоришь это сейчас? Почему не сказала раньше? – губы Драко дрожали, с них срывалось тяжелое сиплое дыхание.

– Я боялась ранить. Эти слова могли бы заставить тебя горевать по прошлому, сожалеть о том, что уже никогда не вернется. То, что Люциус понял свои ошибки, никому бы не принесло облегчения, ведь это случилось слишком поздно. Зло перестает привлекать, когда из союзника превращается в противника. Люциус много страдал в последние месяцы правления Лорда.

– Так почему сейчас? – напряженно выдохнув, Драко сжал руки матери в своих.

– Потому что твой отец был прав. Ты лучше, чем себе кажешься.

– Неправда… – злоба вскипала в опьяненном сознании с новой силой.

– Ты обманываешь себя, когда думаешь, будто нет в этом мире места, предназначенного для тебя! Люциус сделал из тебя циника, и этого я ему никогда не прощу, но, Драко, ради всего святого! Когда ты стал ближе с ней, я подумала, будто теперь все будет по-другому…

– Только не упоминай её имени… – прорычал Малфой, вскакивая с места. – Как ты смеешь давить на больное, когда сама привела к тому, что оба мы теперь страдаем?!

– Ты страдаешь не по моей вине, – Нарцисса бросилась вслед за сыном. – Открой же глаза, Драко! Ты почти потерял её!

– Я потерял себя. Лишений болезненней в моей жизни быть уже не может.

– Я вижу, что с тобой делают эти чувства. Пойми же – это не неправильно, не запрещено. Если бы ты только захотел быть с ней в том мире…

– Тот мир был не для меня! – выплюнул Драко, мечась по комнате. – В том мире я был лишь тенью, лишь ничего не значащей пылью под ногами таких, как она. – Малфой остановился и тяжело сглотнул. – Сын Пожирателя, почти убийца, предатель, крыса! И кто она? – его дрожащий шепот разрывал барабанные перепонки. – Героиня войны. Мораль во плоти. Божество Магического мира.

– Но она все же была рядом.

– Потому что таков был приказ Министерства, – мрачно усмехнулся он.

– Ты слеп, – покачала головой миссис Малфой. – Если бы не был слишком зациклен на том, что думают окружающие…

– Не пытайся обнадежить меня! – Драко отшатнулся, словно раненое животное, загнанное в угол. – Какая разница, что было в прошлом? Теперь я потерял её…

– Так вот что с тобой происходит… – понимание пронзило спутанные мысли. – Ты обижен на то, что она не отвечает взаимностью!

– Замолчи!

– Надругался над её волей, и теперь считаешь, что…

– Замолчи, просто замолчи! – Драко был готов закрыть уши руками, но это унизило бы его в глазах матери ещё больше.

– Ты просто ребенок, – отрезала она. – Делая её игрушкой из своей инфантильной прихоти, ты просто уничтожаешь все, что между вами могло быть. Игрушки имеют обыкновение ломаться, Драко, а ты в двух шагах от того, чтобы сделать её своей вещью. Человека нельзя присвоить. Может, Люциус был прав, когда говорил, что власть и деньги решают многое, но сердце Гермионы тебе никогда не купить такими дешевыми и никчемными выходками, как приверженность к Пожирателям в надежде на власть.

– Она моя, – твердо, но почти испуганно.

– Может, глаза, – Нарцисса прищурилась, приближаясь к сыну. – Губы, пальцы, тело. Они твои, потому что ты забрал у неё волю. Но её мысли и чувства не присвоить, как ни старайся. Это все могло быть твоим, если бы ты не сдался, не опустил руки и не пошел по той дороге, которая показалась тебе легче. Только вот этот путь ведет во тьму, и там тебе Гермиону не найти. Отпусти её.

– Нет, – Драко отвернулся. – Нет, черт возьми, нет! Слишком много уже сделано. Дороги назад нет, и… Будь что будет. Ничего страшного, если мне не достанется её любовь. Вполне хватит глаз, губ и рук.

– Не надоело лгать себе? – Нарцисса обреченно закрыла глаза и обессиленно опустилась в кресло. – Ты ведь не сможешь жить без неё.

– Она будет со мной. Вечно.

– Поверил в сказки Протеуса о том, что Гермиона станет сосудом для Силы?

В комнате застыла мертвая тишина. Драко медленно повернулся к матери, в его глазах застыл ужас. Что-то внутри, долго сдерживаемое, наконец прорвалось сквозь обман и ударило по вискам. Малфой догадывался о том, что Протеус врет ему через каждое слово, но пытался до конца не верить в это. Закрывать глаза и прятаться от правды было куда легче, чем бороться с реальностью.

– О чем ты?

– Темная магия никого не оставляет в живых, – тихо произнесла Нарцисса и повернулась к сыну.

– Откуда ты знаешь? – одними губами, на границе слухового восприятия.

– Я не знаю, – тут же ответила Нарцисса. – Но догадаться не сложно.

– Нет, не может быть, – Драко помотал головой. – Протеус дал непреложный обет…

– Что не тронет мисс Грейнджер? Ему и не придется. Ты сам принесешь её в жертву на алтаре, потому что уже поклялся в том, что завершишь обряд. Силе нужно живое тело и мертвая душа, а Гермиона – последнее, что побуждает тебя к жизни. Логично, что последней жертвой является оставшаяся в тебе частичка живого.

– Я не верю.

– Собрался прятаться от правды? Как это по-мужски!

– Ты лжешь.

– Снейп обучил тебя легилименции. Можешь вторгнуться в мой разум, если не веришь.

– Нет, – Малфой пятился до тех пор, пока его спина не наткнулась на стену. Холод камня был несравним с тем, что разлился внутри Драко. Ложь, которой он так долго успокаивал себя, впилась острыми иглами в тело, пробуждая стыд, злость, страх и боль.

– Лорд Малфой? – дверь приоткрылась, и на пороге появилась высокая фигура Протеуса. Нарцисса даже не повернулась в его сторону, но Драко, очнувшись от транса, рванул в сторону выхода и вылетел из комнаты, задев плечом стоящего в проходе Пожирателя.

– С дороги, – прошипел он.

– Что вы ему сказали? – поинтересовался Протеус, когда тяжелые шаги Драко стихли.

– Многовато пьет, – безэмоционально прошелестела Нарцисса. Она чувствовала себя абсолютно опустошенной.

– Ханжа, – хмыкнул Пожиратель и захлопнул за собой дверь.

***

Гермиона сидела в тишине, обхватив плечи ладонями. Стеклянный взгляд был устремлен в сторону окна, и в пронизанной холодом темноте никто не смог бы различить, что на самом деле она не ощущает пространства. Время вокруг сгорбленной фигуры замерло в ужасе, а свет и вовсе словно боялся проникать в комнату. На стенах лежали тяжелые тени.

К тому времени, когда конечности стало покалывать, Гермиона подумала, что сошла с ума, потому что в голове стояло лишь одно его слово: «послезавтра». Паника давно переросла в ужас смирения. Из поместья нельзя было выбраться. Драко держал её палочку у себя, комната запиралась охранными заклинаниями, окна было не открыть и не разбить. Даже такое оружие, как простые слова, было недоступно. Теодор больше не мог ей ничем помочь. Все эти факты вкупе приводили лишь к одному выводу: Гермиона была бессильна и уязвима, как никогда раньше. У неё оставалось лишь её упрямство и гордость, но чего она могла добиться, демонстрируя Малфою свой протест? Он не собирался пересматривать своих решений. Раздражение сменялось гневом, а он – отчаянием и оцепенением ужаса.

Лишь когда в комнате совсем стемнело, а на стенах загорелись свечи, Гермиона отмерла от транса и поднялась на еле гнущихся ногах. Медленно пройдя до трюмо, она взглянула в зеркало. На неё смотрела побледневшая худощавая девушка с темными кругами под глазами и посеревшим взглядом. Шею покрывали багровые засосы – трофеи прошлой ночи. К счастью, Драко скрыл их перед тем, как они посетили церемонию, но в комнате отметины вернулись на прежнее место. Гермиона казалась себе грязной и уставшей. Спустив халат с плеч, она обнаружила бледный синяк на остром плече. В памяти вспыхнул недавний контакт, и обжигающие прикосновения, которые удалось вспомнить, принесли с собой ощущение низости. Безразлично осмотрев свое тело на присутствие еще каких-либо отметин, Гермиона снова накинула халат, но завязывать так и не стала. Широкий шелковый пояс обвился вокруг запястья.

Гермиона еще раз окинула себя взглядом в зеркале. Она искренне не понимала, что в ней находил Малфой теперь. Себе она казалось отвратительной, угловатой и убогой. Но Драко, видимо, было все равно. Он был одержим – это точно. И Гермиона не представляла, что ей делать с потоком чувств, которые он изливал на неё каждый вечер. Почти каждый раз все повторялось по одной и той же схеме: сначала он пытался расслабить её, ласкал руками и губами, шептал какие-то глупости, которые Гермиона старательно не запоминала. Но безразличие надоедало Драко почти сразу, и он принимался выводить её из себя едкими фразами, гадкими насмешками, а после – когда понимал, что все это бессмысленно – грубо исследовал руками её тело, надеясь на сопротивление хотя бы в этом случае. Пару раз Гермиона поддавалась на провокации, но потом словно свыклась, и это перестало иметь значение. Она искренне надеялась, что Драко надоест её безмолвие, и он снимет «силенцио», но эти мечты таковыми и оставались. В упрямстве ему не было равных.

Она знала, что Малфой вернется пьяный в дребезги и опять начнет к ней приставать, если, конечно, будет способен нормально двигаться. Сегодня он был подавлен намного больше, чем обычно – видимо, происходящее с каждым днем угнетало его все сильнее. Это можно было легко понять по настойчивым взглядам и долгим ночным монологам в пустоту. Драко было одиноко, но более того – страшно. Обычно он просыпался раньше. Может быть и вовсе не спал – Гермиона не знала. Но однажды она открыла глаза и обнаружила, что Драко, прижав голову к её животу и обхватив талию руками, дремал. Его дыхание было слишком тревожным, а ресницы трепетали. В тот момент Гермиона подумала о том, что было бы, если бы она проснулась с ним вот так в обычном мире. Она представила, что за окном – воскресное утро в магическом Лондоне, и весь день в их распоряжении. Нет Пожирателей, былых травм и страстей, есть лишь утро – светлое, тихое и ясное. Гермиона и сейчас отчетливо ощущала тоску, которую принесли подобные размышления. В остальные дни Драко просыпался раньше, и еще ни разу не обходилось без утреннего поединка. Сначала Гермиона пыталась драться, а потом поняла, что это только раззадоривает его. Изображать безразличие было трудно, но она научилась. И Малфой страдал.

Сидя в четырех стенах, она плохо представляла то, что происходило среди Пожирателей. Драко не говорил об этом, а спросить его было невозможно. Однако даже той информации, которую до неё донесла миссис Малфой, оказалось достаточно. Сначала возникла мысль о том, что все действительно кончено – стоило лишь услышать о её роли в плане Пожирателей. Но за истерикой следовали часы долгих размышлений, и Гермиона решила, что успеет что-то придумать. В конце концов, даже Малфой мог изменить свое решение или попросту снять «силенцио». Время определяло исход, и девушка уговорила себя не паниковать. Но услышанное от Драко этим вечером просто столкнуло надежду с той хлипкой опоры, которую до сих пор удавалось удерживать. Около получаса Гермиона пыталась убедить себя в том, что слова Малфоя – блеф, еще около часа она принимала то, что, скорее всего, это была правда. Дальше следовало оцепенение, перемежающееся с жалкими попытками найти выход. Гермиона еще раз прошлась по комнате, еще раз попыталась отпереть дверь невербальной магией, еще раз убедилась в том, что запирающее заклинание было ей неизвестно. Она еще раз бросила в окно тяжелую статуэтку, еще раз прощупала стены на предмет тайных рычагов. Как-то раз Грейнджер читала книгу о старых поместьях. В ней говорилась о десятках тайных ходов, но обнаружить подобные в доме Паркинсонов не удалось. Каждая попытка найти выход сводилась чаще к принятию безвыходности, но иногда голову посещали просто бредовые идеи. Больше своего заключения Гермиона боялась лишь того, что может стать частью обряда, с помощью которого Пожиратели обретут свою смертельную власть. Мысли об этом заставляли задыхаться и драть кожу, чтобы хоть как-то прийти в себя от ужаса. Одной из самых бредовых, но самых близких к реальности идей было склонить Малфоя к близости. В таком случае чары просто убили бы их, и все было бы кончено. Эта идея какое-то время казалась самой рациональной, но вскоре Гермиона поняла: она не сможет убить Драко. Это бы снова был обман, уловка, блеф. Ко всему прочему, вряд ли Малфой мог купиться на подобное.

Зеркало отразило искаженное мукой выражение лица. Стоило признаться себе, что согласиться на убийство она не могла по ещё одной причине. Это был Малфой. Да, он испоганил её жизнь от начала и до конца, но все же мысли о его еще более бледном, чем всегда, теле, о его открытых мутных глазах, об окоченевших пальцах и застывшей на губах скорби заставляли Гермиону чувствовать себя еще хуже, чем прежде. Даже мысль о собственной смерти не пугала так сильно.

Она опустила взгляд на запястье, обвитое алым шелком. Словно околдованная блеском ткани, Гермиона подняла пояс на уровень глаз и размотала его. Дрожащий взгляд медленно переместился к балкам полога. Она тяжело сглотнула и отступила от трюмо. Мысль, зародившаяся в её голове, была подобна гениальной поэме, возникшей в сознании поэта, и избавиться от неё означало бы отвергнуть единственно верное.

Тихо ступая голыми ступнями по холодному мрамору, Гермиона подошла к кровати и, немного постояв, забралась на неё ногами. Неловко пошатнувшись, девушка посмотрела на пояс и пропустила его сквозь пальцы. Она не знала, как завязывать петлю, и это понимание вызвало истерическую усмешку. Гермиона Грейнджер задумывалась о самоубийстве всего несколько раз, и то больше в качестве теоретического предположения. Но сейчас мрачное наваждение, окутавшее её разум со всех сторон, не давало другим мыслям занять ни одного дюйма сознания. Покрутив пояс в руках несколько минут и завязав его различными способами, она наконец смогла добиться нужного эффекта, и потому облегченно выдохнула. Одной рукой опершись на столбик кровати, она шагнула на спинку. Дерево врезалось в стопу, и Гермиона пошатнулась, неприязненно поморщившись. Её взгляд метнулся к верхней балке, и в голове произошли нехитрые вычисления. Решив, как она закрепит веревку, Гермиона ступила на спинку второй ногой и облокотилась на столбик, чтобы не упасть. Ей едва удалось дотянуться до балки рукой, чтобы перекинуть пояс и закрепить его. Подергав веревку несколько раз, девушка опустила голову и медленно выдохнула. Сомнения в надежности сооружения отошли на второй план, потому что внутри обитало лишь отрешение и ничтожная мысль о том, что она умрет, не став причиной гибели сотен и тысяч. Драко Малфой не получит её. Только не так.

О чем вообще было положено думать перед смертью? О прошлом? О настоящем? О несбывшемся будущем? Может, о самых лучших моментах жизни, или о самых плохих? Не было таких вещей, которые можно было бы охватить разумом перед смертью. Гермиона пыталась подумать хоть о чем-то, но мысли путались, словно им было совершенно все равно на то, что вскоре они угаснут вместе с телом. Сжимая в ладонях холодный шелк, Гермиона балансировала на спинке, стараясь не упасть. Надежность веревки волновала больше, чем предстоящая смерть. Гермиона поморщилась, подумав о том, что Пожиратели будут смеяться, когда услышат про её смерть. «Грязнокровка покончила с жизнью маггловским способом!» – их голоса звучали громче всех остальных мыслей. Вдохнув поглубже, она попыталась подумать про друзей или родителей, но ничего не получилось. Вакуум, образовавшийся в голове, давил и заставлял виски пульсировать. Удары сердца ускорялись, и вскоре его грохот стал единственным, что все еще удерживало Гермиону в реальности. Когда она попыталась надеть петлю на шею, стало ясно, почему никак не удавалось ничего почувствовать. Лишать себя жизни оказалось сложнее, чем она представляла. Едва шелк коснулся подбородка, девушка отдернулась от петли и чуть не упала. Все её тело начала бить крупная дрожь, голова закружилась. Все чувства обострились, внезапно захотелось рыдать, но слезы застыли горьким комом где-то в горле. Она не могла. Не могла. Не могла… Возникло иррациональное желание убежать от петли, которая вдруг начала вселять животный ужас, и Гермиона еще раз пошатнулась, ощутив боль в стопе от врезавшейся в неё деревяшки. Ей едва удалось удержать равновесие, изо всех сил цепляясь за веревку, но в следующий момент она почувствовала вибрацию, отозвавшуюся в стенах и прокатившуюся по полу. Дверь медленно открылась. Покачивающаяся тень бесшумно скользнула в комнату и примкнула к стене.

Гермиона округлившимися от ужаса глазами наблюдала за тем, как Малфой, лбом упираясь в стену, наощупь закрывает дверь. В комнате еще никогда не было так тихо, и Гермиона могла поклясться, что в тот момент даже её сердце остановило ход. Было лишь несколько секунд, чтобы завершить начатое, но она знала, что ничего не сможет сделать. Кажется, она понимала, что никогда не сможет покончить с собой, еще когда забиралась на кровать. Коленки подкосились.

Малфой что-то неразборчиво пробормотал и, с усилием оттолкнувшись от стены, развернулся. Они смотрели друг на друга около секунды. Драко замер, его глаза широко раскрылись. Худая и бледная, Грейнджер пошатывалась на спинке кровати, изо всех сил схватившись за веревку. Опьянение, до этого лелеющее его в своих обманчиво мягких объятиях, вдруг резко схлынуло. По телу прошлась нездоровая дрожь, и Драко, что-то глухо прорычав, бросился к кровати. Вцепившись пальцами в талию, он дернул Гермиону на себя, и она обессиленно упала в его руки. Прижав содрогающееся тело так тесно к себе, как только мог, он тут же рухнул на пол, потому что ноги его больше не держали. Страх и опьянение сделали свою работу. Она вжималась в его грудь и почти стучала зубами, тонкие пальцы рыскали по плечам и лихорадочно сжимали их.

– Что я с тобой сделал… – обреченно прошептал он, ладонями сжимая талию и поглаживая спину. – Чудовище, просто урод… Зачем ты… – Драко запнулся, потому задыхался. Он не знал, что способен испытывать такой страх перед смертью. Казалось, она до сих пор летала в комнате и поглядывала черными глазницами на Грейнджер, протягивая свои гнилые пальцы к её шее. Вскинув палочку, Драко испепелил петлю и прижал голову девушки к своей груди. – Мерлин, я же… Что бы я делал? Почему? Нет, не отвечай. Я знаю, знаю… – пробормотал Малфой в спутанные волосы и оставил сбивчивый поцелуй на виске. – Девочка моя, – прошептал он, жадно прикасаясь губами ко лбу и волосам. Драко погладил щеку ладонью и приподнял её голову, чтобы посмотреть в лицо. – Что я натворил?

Блуждая по коридорам особняка мрачной тенью, он думал только о ней. После разговора с Нарциссой стало особенно мерзко, но от запаха огневиски уже тошнило. Опираясь на стены и изредка падая, Драко скитался по комнатам и кладовкам, пытаясь найти хотя бы одно место, в котором он не чувствовал бы себя чужим. Но холодные стены бесстрастно взирали на измученное тело и провожали его молчанием. Малфой думал мучительно долго, и все его мысли были заняты тем, что он делал со своей жизнью и Грейнджер. Даже думать о смерти Гермионы было страшно. Что тогда стоила его собственная жизнь? Это был всего лишь отрезок бытия, лишенный смысла и веры хоть во что-нибудь.

– Прости, – не отрываясь от её стеклянных глаз, просипел он. – Если сможешь, Гермиона, прости… – подняв палочку, он прошептал заклинание.