Текст книги "Подвалы твоего сердца (СИ)"

Автор книги: hazy forest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 55 страниц)

– Объясните, – уже тише, но все с той же яростью прошипела Пэнси, подлетая к Протеусу. Холодный взгляд Пожирателя тут же пригвоздил девушку к месту.

– Я же сказал, что ты будешь с ним. Конечно, есть небольшое «но», – губы мужчины искривились в ироничной усмешке. – Мистер Малфой должен будет пожертвовать мисс Грейнджер. Все слова про сосуд и её невредимость – разумеется, ложь. Грязнокровка умрет, подарив нам Силу.

– Но Драко ведь узнает, – Пэнси неверяще покачала головой. – И не простит никого из нас.

– Поэтому ты и нужна. Когда мисс Грейнджер не станет, нам необходимо будет контролировать юного лорда. Его сила обретет небывалые масштабы, и на первое время, чтобы она не выходила за рамки, потребуется… Замена.

– О чем вы? – Пэнси нахмурилась, но знала точно, что ответ слышать не хочет.

– Ты будешь принимать оборотное и находиться рядом с Малфоем, а вместе с тем докладывать нам о его поведении. Драко не доверяет мне…

– И правильно делает, – отчаянно прошептала Пэнси, пятясь к стене. – Вы солгали! Говорили, что Драко будет моим, а теперь предлагаете… -девушка задыхалась от возмущения. – Я не буду прикидываться Грейнджер! Мне нужна его любовь, а не иллюзия!

– Глупая девчонка, – Протеус надвинулся на неё угрожающей тенью. – Неужели не понимаешь, что для тебя это единственный шанс? Ничто в мире, даже Амортенция, не заставит мальчишку полюбить тебя! Никогда такого не произойдет, даже если грязнокровка умрет! – вскинув руку, мужчина схватил Паркинсон за горло и прижал к стене. – Ты так мало пожила, и потому так нелепа… – он покачал головой. – Говоришь про любовь, но совсем не знаешь, что это такое.

– Я знаю… – прохрипела Паркинсон, вцепившись в ладонь Пожирателя. Внезапно Пэнси почувствовала в себе силы сопротивляться. Каждое загнанное в угол существо ощущало нечто похожее на состояние обезумевшей от ярости и безысходности слизеринки.

– Если бы знала, то наверняка смогла бы понять, что Малфой никогда не будет принадлежать тебе. Ни один мужчина не стал бы воспринимать серьезно такую жалкую, стервозную, тупую и озлобленную суку, как ты, – практически выплюнул он ей в лицо, сжимая пальцы на шее еще сильнее. – И если ты не согласишься быть заменой подстилки Малфоя, то лучше бы тебе просто выбрать день смерти. Ты поняла меня? – Протеус встряхнул задыхающуюся хрипами девушку и вопросительно уставился на неё. Инстинкт самосохранения заставил Пэнси часто помотать головой. Пальцы разомкнулись, и слизеринка тяжело опустилась на пол.

– Так каков ответ? – грозно спросил Протеус. – Молюсь, чтобы тебе хватило мозгов выбрать правильно.

– Я… – Пэнси судорожно отдышалась и снова качнула головой. Её затравленный взгляд скользнул по лицу Пожирателя. – Я согласна.

– Вот и прекрасно, – отчеканил Нотт. – Надеюсь, ты знаешь, что будет, если посмеешь выкинуть какой-то трюк… – Протеус склонился, чтобы больно ухватить Пэнси за волосы. – Прежде, чем ты умрешь страшной смертью, я покажу, как твоя мать становится нашей шлюхой, а отец – вечным рабом.

Паркинсон била крупная дрожь, а язык словно распух и прилип к нёбу. Смотря в глаза Протеуса, она видела лишь пустоту и ядовитый мрак, обещающий покарать любого, кто пойдет против воли сумасшедшего Пожирателя.

– Надеюсь, мы поняли друг друга? – с наигранной миролюбивостью спросил он и шагнул назад. – Теперь я наведаюсь к своему сыну. Зайдешь к нему через час. Если, конечно, малыш Тео все еще будет жив…

Шаги Протеуса отдавались в голове взрывами. Истерика набирала обороты, словно огромный снежный ком, летящий с горы. Но Пэнси не позволила себе и дальше сидеть у стены в коридоре. Поднявшись на ноги и еле удерживая изломанное болью тело в вертикальном состоянии, девушка поплелась, опираясь на стену, вглубь особняка. Было место, куда она всегда приходила, скрываясь от мрачных мыслей. Её детская.

Заклинание, необходимое для входа, знали только члены семьи. Остановившись у небольшой узкой двери, Пэнси собралась с силами и попыталась произнести нужные слова. С первого раза не получилось, и девушка подавила отчаянный всхлип, резко дернув за ручку. Собравшись с силами, волшебница прошептала заклинание еще раз, и только тогда магия повиновалась ей.

Внутри пахло лилиями и пряностями, как и обычно. У большого витражного окна стояла крошечная колыбелька с полупрозрачным розовым навесом. Ноги утопали в пушистом ковре, а по бокам располагались небольшой шкаф и сундук. Комната была меньше всех остальных помещений особняка, но куда более светлая и уютная. Только захлопнув дверь, Пэнси почувствовала себя в безопасности. Обессиленно опустившись на ковер подле колыбели, девушка уронила голову на руки и медленно вдохнула, прежде чем тоскливо и страшно завыть, окуная пастельную атмосферу комнаты во мрак и отчаяние. Когда-то очень давно эти стены уже слышали плач Пэнси, но тогда все было совсем иначе. В те далекие времена рядом были люди, всегда готовые успокоить и обнять, утолить ночные кошмары и сказать о том, что «маленькую принцессу» ждет только лучшее. Теперь они и сами нуждались в защите, а Пэнси осталась одна. Совсем одна.

– Мамочка… – сквозь хриплое прерывистое рыдание произнесла Пэнси и взвыла громче, обливаясь слезами. Вспоминая слова Протеуса о родителях, девушка впадала в крайнюю степень отчаяния. О, как бы ей хотелось повернуть время вспять и сделать все, чтобы гнусные Пожиратели ни за что не смогли подобраться к чете Паркинсонов! Но прошлого, к великой злости Пэнси, вернуть было нельзя.

Слизеринка не знала, сколько она просидела около своей колыбельки, мерно покачиваясь, словно сумасшедшая. За окном было совсем темно, и голоса Пожирателей в коридорах стихли. Особняк спал, но никому другому как Пэнси было ясно, что этот покой обманчив. Озираясь по сторонам так, будто родные стены были врагами, девушка напряженно думала о том, что ей делать. Самой первой появилась мысль о самоубийстве, потому что волшебница больше не чувствовала в себе сил, чтобы двигаться дальше. Через несколько минут, проведенных в раздумьях о способах суицида, Пэнси поняла, что не сможет лишить себя жизни самостоятельно. Девушка боялась смерти и называла это трусостью. Становиться марионеткой Пожирателей окончательно было еще хуже. Тупик выстраивал стены вокруг окованной цепями неизвестности девушки, и её сердце снова начинало ускоренно биться. Все тело стонало и молило о спасительном забвении, но сознание, словно неумолимый диктатор, оставалось ясным и заставляло Пэнси думать дальше.

Поднявшись на ноги, девушка прошлась по комнате, касаясь пальцами знакомых с детства предметов. Чтобы отвлечься, она начала вспоминать, как в глубокой юности она играла здесь со своими друзьями, пока родители развлекали гостей разговорами и выпивкой. Девушка вспоминала, как спорила с Асторией о том, чья кукла дороже и красивее, помнила свою обиду на Малфоя, когда он отказывался играть с ней в дочки-матери. Картины прошлого были практически осязаемы. Посмотрев на плотную штору, смятую у основания, Пэнси застыла. В её сознании, до этого скрытое многими другими мыслями, вдруг вспыхнуло новое воспоминание. Прямо здесь, у окна, когда-то давно и всего лишь раз стоял маленький Теодор. Родители Пэнси почти не общались с Ноттами, но тогда был какой-то грандиозный прием, и Протеус посетил особняк Паркинсонов вместе с сыном. Теодор не понравился никому из детей, потому что указывал на пустое место и описывал жутких существ, похожих на обугленных пегасов. В детском сознании Пэнси пегасы были блестящие или хотя бы розовые, поэтому она резко пресекла свое общение со странным мальчиком, а её примеру последовали все остальные. Тот вечер маленький Тео провел, спрятавшись за плотными шторами. Больше он в особняке не появлялся, и Паркинсон встретила его лишь на первом курсе в Хогвартсе.

– Теодор, – прошептала девушка, касаясь занавесок пальцами. Сердце пронзила внезапная тоска и тревога. Сколько прошло времени? Протеус приказал ей навестить Нотта!

Пэнси сорвалась с места, попутно ненавидя себя за страх перед Пожирателем. Но перспективы, описанные Ноттом старшим, вдохновляли на послушание. Девушка пыталась передвигаться бесшумным бегом, но не замечала, что у неё не получается. Кажется, сбитое дыхание и тяжелые шаги Пэнси слышали абсолютно все обитатели поместья.

Темнота подвала больше не пугала волшебницу, потому что она познала страхи куда более глубокие и серьезные. Даже не зажигая «люмос», девушка двинулась вдоль по узкому коридору. Последняя дверь нашлась очень быстро.

– Теодор! – прошептала она, хотя подсознательно понимала, что из подвала её услышать никто не сможет. Ответом служила тишина. Кровь в жилах Пэнси застыла. – Теодор! – уже громче произнесла она и, наконец осветив себе путь, схватилась за задвижку. Металл неприятно лязгнул, но слизеринка не обратила на это никакого внимания.

В углу грязной камеры лежало нечто, похожее на скрученную в агонии фигуру человека. Девушка едва не выронила палочку, когда увидела окровавленную руку с вырезанной на ней меткой. Кривые контуры рисунка кровоточили и покрывались темной корочкой, а кожа, едва видимая из-под грязных коричневатых разводов, отдавала мертвецкой бледностью.

– Теодор! – Пэнси рухнула на колени перед телом и нерешительно протянула руку к плечу юноши, лежащего лицом к стене. – Нет! Мерлин, нет! Прошу… – жалобно взмолилась она в пустоту и наконец набралась смелости для того, чтобы перевернуть волшебника. Стоило только волшебнице надавить на плечо Теодора, юноша глухо застонал и рывком отвернулся, что-то невнятно пробормотав.

– Я не стану, – хрипло шептал он, задыхаясь. – Я не дам клятвы! Уходи! Уходи!

– Теодор, – Пэнси поспешно передвинулась, немного расслабляясь от осознания того, что Нотт жив. – Это я, Пэнси…

– Отец… – простонал юноша, изгибаясь в болезненном спазме. – Почему… Почему ты меня ненавидишь? Почему ты её убил? Зачем… – слова перемежались с судорожными вдохами и выдохами. Создавалось такое впечатление, будто кто-то раздирал легкие Теодора, и оттого ему было трудно дышать.

– Теодор! Пожалуйста, очнись, – обреченно и плаксиво позвала Пэнси, осторожно переворачивая слизеринца и укладывая его голову на свои колени. Пальцы принялись судорожно гладить испачканные в холодной крови волосы, и это, кажется, возымело некоторый эффект. Юноша перестал бредить и распрямил нахмуренные брови. На его лице не было ран, но синюшная бледность пугала. – Ты так нужен мне, Теодор! Очнись… – упрашивала Пэнси, из последних сил пытаясь не расплакаться от жалости к себе и измученному Нотту. Её пальцы, уже давно испачканные в чужой крови, легко прикасались ко лбу и щекам. Теодор приоткрыл глаза и невидяще уставился в лицо Пэнси.

– Паркинсон? – потрескавшимся голосом спросил юноша и снова закрыл глаза. – Где Протеус?

– Он ушел. Все закончилось, – поспешила заверить Пэнси, не переставая успокаивающе поглаживать лицо и шею. – Я помогу тебе.

– Нет, – он дернул головой. – Чем больше на мне живого места… – Теодор болезненно поморщился и сглотнул. – Тем сильнее он истязает. Уходи…

– Мне больше не к кому обратиться, – Пэнси склонилась совсем близко к юноше и до боли прикусила губу. – Протеус угрожал…

– Разве я не говорил? – зелень глаз полнилась недовольством.

– Прости, – сбивчиво прошептала Пэнси.

– Еще одного раза я не выдержу. Все кончено, – обреченно прошептал Теодор, с огромными усилиями поднимаясь из лежачего положения.

– Нет… – Пэнси задрожала всем телом и всхлипнула, закрывая глаза руками. – Пожалуйста, помоги мне. Умоляю… Мои родители… – путано объяснялась девушка, но плач кривил голос, и в конце концов она просто разрыдалась.

– Эй, – тихо позвал он. – Тише, – протянув руку, Теодор приобнял её за плечо и притянул к себе. Ему было жаль Пэнси. Без родителей, друзей, лишенная любви желанного человека… Она была такой одинокой, как и он сам.

– Не умирай, – простонала Пэнси в плечо юноши. – Я сделаю все, что скажешь, только вытащи отсюда меня и моих родителей!

Теодор молчал, уставившись в противоположную стену и поглаживая дрожащую спину волшебницы. Все внутри жгло при каждом вдохе. Рука с вырезанной на ней меткой почти онемела и плетью лежала рядом. Правда была в том, что еще одного эксперимента с запретными заклятьями юноша действительно мог не выдержать.

– Ты действительно готова на все? – тихо спросил Теодор, плотно сжав губы. Решение, которое пришло к нему после первой пытки, казалось сумасшедшим, и Нотт всячески пытался придумать другой выход. Но, сколько бы Теодор ни размышлял и сколько бы не искал иные пути, все в итоге приводило к одному решению.

– Если это спасет меня и мою семью, – уверенно ответила успокоившаяся Пэнси. Теодор медленно кивнул.

– Чтобы выжить, мне нужно вступить в магический брак с Асторией и позволить связать себя с ней чарами. Такими же, какими связаны Малфой и Гермиона.

– Так ты согласишься на условия Протеуса?

– Это зависит от тебя, – измученно улыбнулся Теодор. – Я расскажу тебе все до последнего, не скрывая и не увиливая. И, если ты примешь это сложное решение, которое повлечет необратимые последствия, то шанс на спасение будет.

– Клянусь, – Пэнси откинула волосы, серьезно посмотрев на Теодора. – Я соглашусь, чего бы мне ни стоило это решение. Каков план?

– Для начала… – Теодор сжал руку Пэнси в своей, боясь, что она убежит, едва он назовет суть. – Ты должна будешь посетить Протеуса и сказать, что я согласен с его условиями.

Пэнси замерла, ожидая того самого условия, последствия которого должны были перевернуть её жизнь.

Комментарий к 23. Условия

Как всегда, заканчиваю редактирование в 1м часу ночи… Обожаю. Но день выдался суматошным, поэтому не успела доделать до вечера. Надеюсь, вы мне это простите. Как и то, собственно, что заканчивала я с ошалевшими глазами и совершенно не работоспособным мозгом. (ошибки, наверное, будут). Завтра утром обязательно перечитаю. Публичная бэта мне в помощь!

Насчет главы – да, у меня тут небольшой стекольный завод. Но это необходимо. Надеюсь, вы сможете проникнуться эмоциями героев и как бы встать с ними в одну линию, чтобы ощутить на себе течение действия. Мне бы очень этого хотелось. Как вы уже заметили, Теодор и Пэнси выходят на особую линию. Спрашивать вас о догадках насчет плана Нотта не буду, а то вы все как будто прорицателями родились.

Интрига будет сохраняться в начале следующей главы. Я искренне надеюсь, что вы удивитесь, потому что я, когда мне пришла такая идея в процессе написания ещё 15-16 глав, изумилась сильно.

В общем, надеюсь, получилось не нудно.

========== 24. Узы ==========

Неясные солнечные лучи с трудом пробивались сквозь темный тюль; в воздухе стояла звенящая тишина и холод. Под тяжелым пологом массивной резной кровати, на постели, смятой в очередной молчаливой битве, спала тревожным сном Гермиона Грейнджер. Единственное, что все ещё выдавало былой нрав – буйные кудри, разметавшиеся по подушке, но худое лицо осунулось, а под глазами залегли болезненные темные круги. На скулах лежали покраснения: всю прошлую ночь она провела в слезах после очередной попытки Малфоя сблизиться, но в долгу не осталась: его щека все еще болела после не совсем точного, но старательного удара кулаком. Тихие шмыганья носом прекратились лишь ближе к полуночи, и Гермиона все-таки заснула.

Драко, прижавшись к противоположному краю большой кровати, наблюдал за ровно вздымающейся грудью волшебницы прищуренными глазами. Его лицо в бледном предрассветном пространстве казалось мертвенно-мраморным. Губы побледнели, а уголки глаз налились краснотой. Кажется, он смотрел на неё почти не моргая на протяжении нескольких часов. Очнуться получилось лишь когда в темном пространстве комнаты начали проявляться очертания мебели. Рассвет понемногу просачивался в воздух, и Малфой беззвучно придвинулся к спящей. Несколько дней в поместье заметно истощили её, и не только внешне. Драко чувствовал каждую болезненную мысль, и мог поклясться, что час от часа апатия Грейнджер становилась только сильнее. Ничто не могло обрадовать или хотя бы развлечь её, но Драко продолжал стараться. Он присылал ей подносы со всевозможными сладостями, букеты цветов, книги и, отчаявшись, даже украшения и одежду, но ничто не способно было даже привлечь взгляд неумолимой в своей упертости гриффиндорки. И все это было бы не так страшно, если бы она не голодала. Малфой ужасался, наблюдая за измученным хрупким лицом, и ненавидел себя еще больше. Он знал, что должен был заставить Грейнджер поесть, но все уговоры, крики и попытки накормить её насильно оставались до сих пор бесполезным занятием.

Гермиона осторожно перевернулась во сне, и на её лбу появилась недовольная морщинка. Очевидно, она видела какой-то сон. Малфой отмер и потянулся ближе, заметив, что его кольцо сияет. Впервые за несколько дней артефакты подали признак жизни, но Драко никогда бы не подумал, что обрадуется этому. Губы девушки шевелились, но прочесть по ним слова не удалось, а потому Малфой придвинулся еще, внимая вдохам и выдохам. Недовольство тут же испарилось с нахмуренного лица Гермионы, сменяясь выражением легкого веселья. Вдох застрял в горле, и Драко тяжело сглотнул. Он не видел этой улыбки так долго! Поселившись на потрескавшихся губах, она становилась только шире, но вскоре рот девушки приоткрылся, и пять букв, которые удалось прочитать по артикуляции, заставили сердце сжаться в эгоистичном торжестве.

«Драко»

Гермиона стояла на квиддичном поле и почти ощущала теплый ветер, треплющий её волосы. Яркое солнце облачало траву в пронзительный оттенок зелени, а над головой сияло ослепительно-синее небо без единого облачка. Трибуны кричали, и она задыхалась от обилия звуков, ставших чуждыми слуху в последнее время. Над полем стремительно летали игроки, одетые в зеленое и красное, и их мантии, подобно праздничным флагам, развевались в хрустально-прозрачном воздухе. Грейнджер стояла в центре поля, но никто словно и не замечал её. Только золотой снитч, точно такой, как на кулоне, порхал поблизости и постоянно ускользал от взгляда. Гермиона смеялась, потому что никак не могла ухватить пальцами сверкающий поблизости снаряд, а он, словно дразнясь, задевал её волосы и щекотал запястья.

– Драко! – девушка слышала, как в её голосе проскальзывают нотки недовольства. Капризно топнув ногой, она посмотрела вверх и сощурилась. Примерно в трех метрах от земли зависла фигура со знакомым лицом и не менее знакомой усмешкой.

– Грейнджер, – тягуче и насмешливо. – Поймать его для тебя?

Она активно кивнула и широко улыбнулась. Слизеринец, сделав кульбит в воздухе, сорвался с места в пронзительную лазурь. Снитч мерцал рядом с ним, как спутник, но не беглец, и Гермиона знала, что Драко сможет поймать мяч, всего лишь протянув руку. Через несколько мгновений догадки подтвердились, и золотой снитч лежал на протянутой к ней ладони.

– Я победил, – он высокомерно вскинул брови, но уголки губ взметнулись вверх в добродушной улыбке. – И, кажется, заслуживаю награды.

– Определенно, – Гермиона заправила прядь за ухо, и, не обращая внимания на ревущую вокруг них толпу, обвила его влажную и горячую шею руками. Девушка чувствовала себя свободной. Хотелось закричать: «Да, я сейчас поцелую Драко Малфоя! Смотрите, мне не жалко!», но наглядность была превыше всех слов. Снитч упал к ногам, а теплые ладони, опустившись на её щеки, обожгли нежностью. Еще за секунду до поцелуя Гермиона уже знала вкус его губ. Запах, ударивший в ноздри, оказался таким же привычным, и цитрусовые нотки придали прикосновению аромат свежести. Больше ничто не запрещало вжаться в разгоряченное скоростью тело. Со зрительских рядов доносились подзадоривающие крики, но дыхание Драко было намного громче и важнее. Влажные губы терзали мягко и требовательно, но ни в коем случае не подавляли. Широкие ладони переместились на талию невинно поглаживающими движениями, но вскоре спустились ниже, приятно обволакивая и привлекая все ближе.

– Драко, – сдавленно прошептала она в светлые волосы, потому что его сухие губы уже блуждали по шее. – Драко.

В темной комнате стало шумно. Малфой, откинув одеяло с извивающегося тела, резко перемахнул через него и завис прямо над лицом Гермионы, всматриваясь в покусывание губ и искушенную улыбку.

– Грейнджер, – мученически выстонал он, проводя пальцами по исхудавшему лицу. Драко боялся поверить, что во сне она видит его. – Гермиона…

Наверное, Малфой ни за что на свете не решился бы прикоснуться к ней так, как давно хотел, если бы тонкая рука не взметнулась вверх и не впилась в его волосы, сжимая и натягивая. Губы Грейнджер еще раз сложились в его имя. Драко застонал, и, так и не разжав пальцев, больно стягивающих его волосы, припал к порозовевшему лицу губами. Он целовал маленький лоб, острый нос и веснушчатые щёки, не позволяя себе коснуться рта и сбить движения губ, повторяющих его имя. Малфой судорожно, но осторожно касался податливого тела руками, распахивая шелковый халат и изучая ладонями соблазнительные изгибы.

«Мерлин, – думал он. – Только бы это никогда не закончилось!»

Гермиона скользнула пальцами по широким плечам и неосторожно царапнула шею. Драко зарычал, а потом рухнул вниз, языком очерчивая ложбинку между грудей и припадая к животу. Прохладные пальцы, двигающиеся на ощупь, прошлись по его бокам и животу, пока наконец не остановились на затвердевшей плоти. Малфой шумно задышал, уткнувшись лбом в изгиб тонкой шеи. Его ладони судорожно сжимали простыни, пока Грейнджер, извиваясь и остервенело кусая свои поалевшие губы, пальцами неуклюже, но вполне страстно пробиралась под резинку его белья. Перстни неистово светились, и от этого комната полнилась магическим сиянием, в котором изгибы тел казались еще более соблазнительными. Драко подавленно стонал, едва осознавая реальность. Ладонь волшебницы творила с ним нечто невообразимое, и, когда второй рукой она скользнула к широкой спине, одновременно выгибаясь и прижимаясь ближе, Малфой отчаянно выругался и кончил, опадая на девушку и вжимая её в мягкий матрас. Списав быстрый финал на долгое воздержание и невероятность чертовой Грейнджер, он переводил дыхание, в памяти понемногу прокручивая случившееся несколько секунд назад. Пребывая в абсолютнейшей эйфории, Драко не сразу заметил дерганное движение зажатого им тела. Лишь когда плечи Гермионы еще раз нервно вздрогнули, Драко, разочарованно закатив глаза, поднялся. На покрасневшем лице не было испуга – лишь растерянность. Очевидно, это были те самые неосознаваемые секунды между сном и реальностью, когда она еще не понимала, где находится. Поэтому Малфой, пользуясь затишьем, все-таки поцеловал искусанные губы. Он ощутил себя грабителем и, прежде чем Грейнджер нахмурилась и попыталась отпихнуть его, отстранился и ловко перебрался на другой край кровати. Увидеть её мученическое лицо еще раз абсолютно не хотелось.

– Я знал, что ты тоже хочешь меня, – ядовито выплюнул он, хотя понимал, что в большей степени дело было в чарах. Срок их действия превышал даже тот, что сумели преодолеть его предки, и сила артефактов только росла.

Гермиона села и неловко прижала одеяло к груди, размышляя о произошедшем. Во сне все было так хорошо, так просто и волнительно, что осознать то, чем он отличался с реальностью, получилось не сразу. Горечь, подступающая к горлу с мыслью о том, что она нарушила свою клятву не отвечать на прикосновения Малфоя, не заставила себя долго ждать. Грейнджер тяжело сглотнула и размазала по щекам тихие, уже привычные слезы. Лицо оставалось каменным, хотя внутри рвали и метали противоречивые эмоции.

– Ты должна поесть, – жестко произнес Малфой, поднимаясь с кровати и накидывая на себя чистую рубашку. Гермиона подняла взгляд и увидела домовика, неловко застывшего у двери. В его руках был большой серебряный поднос с завтраком. Эльф переводил затравленный взгляд с кровати на своего господина, абсолютно уверенный в том, что «бедная мисс» ни за что не станет есть. – Последний раз прошу тебя по-хорошему.

Гермиона вскинула брови в ироничном изумлении. Ей трудно верилось в то, что угрозы, попытки насильно запихнуть ей в рот еду и отчаянные ругательства могли относиться к понятию «по-хорошему». Страха перед яростью Малфоя уже не было, ведь ей казалось, будто он не сможет выкинуть ничего нового, а изведанное никогда не пугало Грейнджер. Драко мог начинать хоть сейчас, но в одном Гермиона была уверена на сто процентов: она не станет есть, что бы ни случилось. Особенно теперь, после этого чертового сна… При мысли о том, что она сделала, пусть и не совсем по своей воле, Грейнджер краснела.

– Отнеси поднос на постель. Сегодня мисс поест, – ядовито выплюнул Драко, застегивая пуговицы на запястьях. – Капризничай сколько угодно, Грейнджер. Можешь ломать все в этой комнате, бить стекла, драть мебель, давать мне пощечины и кусаться, но не думай, что тебе позволено морить себя голодом. Я уже говорил: это ничего не решит. Ко всему прочему, сегодня тебе понадобятся силы. Знаменательный день… – Малфой закончил с рубашкой и довольно посмотрел в горящие гневом глаза. – Теодор женится. Ты же не хочешь пропустить такое шоу?

Гермиона приоткрыла рот от изумления, но тут же постаралась спрятать свое замешательство за привычным выражением безразличия. Однако успокоить мысли так же, как и собственную мимику, не удалось. Из-за мыслей, гулким шумом поселившихся в голове, Гермиона не услышала произнесенного заклинания. Жалобный писк домовика заставил её на время забыть про свадьбу Теодора и яростно вскинуть голову. Эльф повис в воздухе, схватившись за свою тонкую шею, а кривые ножки отчаянно дергались из стороны в сторону.

– Приступай к завтраку, – хладнокровный голос остановил её порыв вскочить и броситься на Драко. – Или ты поешь, или он умрет. Не вынуждай меня делать то, что я, не сомневайся, совершить способен. Для меня не важна никакая другая жизнь, кроме твоей. Быстрее, Грейнджер. Эльф не протянет долго.

Гермиона, яростно перемещая взгляд от дрожащего в воздухе домовика на каменное лицо Малфоя, наконец решилась. Резко потянувшись к подносу, она схватила с него вилку и тарелку омлета с беконом. Когда первый кусочек пищи поступил в её организм, гнев Гермионы слегка притупился. До этого момента она словно не осознавала, насколько голодна. С каждой секундой есть хотелось только больше, и Гермиона продолжала судорожно откусывать большие куски, вместе с пищей проглатывая и собственную гордость. К моменту, когда она осушила стакан апельсинового сока, руки дрожали, а глаза полнились слезами ненависти. С громом отодвинув поднос от себя, она вызывающе посмотрела на Малфоя. Тот удовлетворенно кивнул и опустил палочку. Домовик приземлился на ноги, отчаянно откашливаясь и хватаясь костлявыми пальцами за шею. Глаза эльфа были потуплены в пол, когда он, слегка хромая, побрел к постели. Забрав поднос, домовик с хлопком испарился.

– Знаю, о чем ты думаешь, – Драко мрачно улыбнулся и медленно направился к двери. – Я чудовище, верно? – хмыкнул он, даже не обернувшись. – Но зато ты не умрешь от голода, и… Мы же не будем повторять этот неприятный эксперимент?

Гермиона подавленно молчала, сжав в ладонях простыню. Она надеялась, что её взгляд сумеет прожечь в затылке Малфоя огромную дыру.

– Сегодня ты выйдешь отсюда, – Драко открыл дверь и обвел комнату взглядом. – Надеюсь, смена обстановки пойдет на пользу. Я пришлю свою мать, чтобы она помогла со сборами. Ты ведь не станешь испытывать бедного домовика снова? – Малфой вопросительно вскинул брови, наблюдая за тем, как крепко и яростно сжимаются челюсти девушки. – Вот и отлично.

***

Было далеко за полдень, когда Гермиона, мечась по комнате в бессильной ярости, услышала за дверью легкие шаги. Замерев на месте, она впилась взглядом в лакированное покрытие, предвкушая встречу с Малфоем. После того, что случилось сегодняшним утром, с трудом сдерживаемые эмоции обрушились на Гермиону, заставляя её метаться из угла в угол. Она ненавидела себя за то, что поддалась чарам, сну и чувствам, за то, что потеряла гордость, за собственное бессилие, но главное – она испытывала к себе презрение за то, что так и не смогла ненавидеть Драко. Он держал её здесь против воли, пытался принудить к близости и покорности, но до сих пор не обидел ни единым словом и терпеливо сносил все попытки Гермионы взбунтоваться. Наблюдать за его уверенной невозмутимостью было страшно до дрожи в мышцах, потому что было понятно: она больше не контролирует ситуацию. С горечью приходило понимание, что Малфой был прав. Она принадлежала ему. Как какая-то забавная зверушка или статуэтка, призванная храниться в темной комнате вдалеке от завистливых глаз. Такое положение дел выбивало Гермиону из устойчивого состояния, и, так как после повторного приема пищи сил у неё прибавилось, не проходило и часа, чтобы что-то в комнате не разбивалось или не грохотало о потрескавшийся мрамор. Физическая нагрузка заменяла крик, и Гермиона крушила, рвала и отчаянно билась в дверь за неимением другого способа выражения эмоций. Только когда она, вдруг впав в ледяное оцепенение, застыла посреди частично разрушенной комнаты, в голову ударилась мысль о том, что все это абсолютно бессмысленно. Малфой нашел нужные рычаги давления и теперь мог делать все, что ему вздумается. Гермиона не могла позволить другим страдать из-за неё, и больше не хотела созерцать пытки, подобные утренней. Тупой навязчивый стыд все ещё преследовал её, а в памяти повисли полные ужаса глаза домовика.

Тихий стук в дверь насторожил её – Драко ни за что не стал бы предупреждать свое появление, и девушка попятилась назад, оглядываясь в поисках того, чем можно было бы обороняться от незваного гостя. Но вскоре опасения испарились: за дверью послышался мелодичный голос.

– Гермиона, это миссис Малфой.

Нарцисса знала о том, что на Грейнджер было наложено «силенцио». Связав это с её внезапным появлением в особняке и наказанием Теодора, миссис Малфой поняла, что все дело в чарах и желании, которое, очевидно, хотела загадать Гермиона. Но причины провала оставались волнующей загадкой. Нарцисса слабо верила в то, что Героиня Войны могла оступиться из-за неосторожности или непродуманности плана, и молчаливо сочувствовала ей.

Дверь медленно открылась, и взору Гермионы предстала стройная фигура миссис Малфой в черном невычурном платье. Очевидно, Нарцисса все еще носила траур. На лице явственно выражались признаки бессонницы, но женщина выглядела невозмутимой и только немного – задумчивой.

– Здравствуй, – Нарцисса робко улыбнулась и, бросив косой взгляд на Пожирателя у входа, притворила за собой дверь. С некоторых пор все передвижения миссис Малфой строго отслеживались, но она не жаловалась – участь Гермионы вдохновляла её на видимое смирение. – О, дорогая… – взгляд гостьи прошелся по разгромленной комнате, и тонкая фигура Грейнджер посреди этого бардака показалась потерянной и сникшей.