Текст книги "Подвалы твоего сердца (СИ)"

Автор книги: hazy forest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 55 страниц)

Гермиона выпрямилась, мысленно ликуя из-за того, что пришедшим оказался не Драко. Девушка все еще не успела собраться с мыслями и придумать план дальнейших действий, так что такая встреча однозначно грозила очередным поражением.

– Ты уже знаешь про Теодора? – Нарцисса прошла вглубь комнаты, обеспокоенным взглядом оценив бардак. Гермионе стало слегка стыдно за свое ребячество, но уже через секунду злость на обстоятельства вновь разлилась по венам. Кивнув вместо ответа на вопрос, она подошла к уцелевшему креслу перед разбитым трюмо и обрушилась на него. Среди осколков зеркала мелькали десятки покрасневших глаз и искривленных губ. Гермиона чувствовала себя опустошенной и разбитой, словно это зеркало. Каждый осколок её сердца сиял чем-то разным, порой даже кардинально противоположным. – Протеус держал его в камере и пытал. Никто не знает, смог бы выжить Теодор, если бы не согласился на свадьбу. Между вами что-то было?

Гермиона отмерла от созерцания своего отражения и повернула голову в сторону Нарциссы. Казалось, она была смущена вопросом, который задала, но в голосе в то же время прочитывалась настороженная тревога. Гермиона отрицательно качнула головой и опустила глаза на свои руки, обитые и кое-где поцарапанные. Даже от них было больнее, чем от того, что Теодор свяжет себя с другой. Была злость и обида, но не боль, равная той, что причинял ей Малфой. Гермиона тихо хмыкнула, потому что придумала еще одну причину ненавидеть себя: она не могла полюбить Теодора, хотя тот жертвовал столь многим и был так искренен. Возможно, если бы не Драко, у них все могло получиться. Если бы только Нотт сказал ей о своих чувствах чуть раньше, чем она оказалась связана чарами! И, хоть такие мысли посещали голову довольно часто, Гермиона все-таки не верила в них.

– Хорошо, – выдохнула миссис Малфой и взмахнула палочкой. Оборванные с полога занавески начали понемногу восстанавливаться. На полу стало значительно чище, и Нарцисса, критично осмотревшись вокруг себя, осторожно опустилась на краешек развороченной постели. Вид смятых простыней вводил её в тревожную задумчивость. Хотелось надеяться, что Драко не пытался взять желаемое силой. Нарцисса уже открыла рот, чтобы спросить об этом, но тут же осеклась, заметив остекленевший взгляд Гермионы.

– Он не желает слушать меня, – сокрушенно заметила миссис Малфой и закрыла уставшие от слез глаза руками. Сохранять спокойствие и невозмутимость перед Пожирателями стоило ей великих душевных сил. К счастью, брак с Люциусом научил терпеть и не подавать вида, даже когда было смертельно плохо. Однако именно сейчас она не могла и не хотела сдерживаться, потому что была уверена, что сойдет с ума, если проведет еще хоть день в мнимой безмятежности.

– Протеус постоянно находится рядом и нашептывает о всевластии. Этот ублюдок знает, что Драко сомневается, – процедила сквозь сцепленные зубы Нарцисса, и Гермиона ожила, удивляясь резкости выражения. В неясном дневном свете на бледном лице миссис Малфой блеснули слезы. Глаза выдавали боль, которую ни один мужчина не смог бы испытать ни за что в жизни. Гермиона прищурилась, считывая открытые к её взгляду эмоции, но тут же испуганно отпрянула. Что-то словно ударяло током, когда она сталкивалась с изможденным страданиями взглядом.

Вряд ли Нарцисса когда-то задумывалась о том, что у Драко были её глаза. Гермиона заподозрила это несколько месяцев назад, но была не до конца уверена. Сейчас все встало на свои места: у Малфоя были, несомненно, глаза матери, но вот взгляд – обманчиво-холодный и мрачно усмехающийся – достался от Люциуса. Но лишь в эту секунду – короткую и почти неосязаемую – Гермиона увидела во влаге глаз миссис Малфой частичку от взгляда Драко, когда он был раздавлен её предательством. Определенно, он вел себя как отец, но был способен чувствовать так же, как и Нарцисса. И это давало Гермионе крохотную, совсем слабую, но опасную надежду.

– Теодор не должен был приводить тебя в особняк, – бесстрастно проведя ладонью по мокрой щеке, миссис Малфой наконец подняла голову. – Драко дал клятву на крови, что завершит Обряд.

Гермиона шумно вдохнула воздух и зажмурила глаза, ногтями впиваясь в ладони. Сердце оглушительно загрохотало в груди. До этого момента паника и отчаяние не чувствовались так остро. Они разливались по венам и шипами впивались в кожу, заставляя ту зудеть и покрываться мурашками. Гермиона вытянула руки перед собой и с ужасом заметила то, как их бьет дрожь. Контролировать собственное тело больше не получалось.

– Мне так жаль, что ты оказалась в это втянута, – искренне прошептала Нарцисса, качая головой. Её голос срывался на беззвучное шевеление губами из-за стыда перед девушкой. Миссис Малфой винила себя в том, что обрекла Гермиону на такие страдания, в том, что не воспитала Драко другим и в том, что связала их чарами. Тогда казалось, что был лишь один путь. Если бы только Нарцисса знала, что он ведет в тупик… – Я знаю, что ты меня никогда не простишь. И то, о чем я попрошу тебя сейчас, покажется наглым и эгоистичным, но ведь ты знаешь, что любая мать… – Нарцисса запиналась, но не отрывала взгляда от горящих горечью глаз Гермионы. – Пожалуйста, не отворачивайся от него. Ты – то последнее хорошее, что осталось у Драко. Последнее, что заставляет его просыпаться утром и дышать. Сегодня он впервые за долгое время улыбался, – Нарцисса покачала головой и её губы дрогнули. – Когда рассказывал мне про то, что ты наконец поела.

Гермиона почувствовала, как предательское сердце вздрагивает и усиленно толкается в груди, разгоняя заледеневшую кровь. Хотелось плакать и кричать, хотелось, чтобы Малфой перестал так относиться к ней. Эти чувства убивали их обоих, и, что самое страшное – они находили бешеный отклик в груди Гермионы. Это были безумные, больные и воспаленные чувства, доведенные до крайней степени исступления. Они оголили нервы и свернули живую кровь в их венах, сделали заложниками собственных тел и мыслей, заставили желать, ненавидеть, и оттого желать еще больше. Упиваться, вожделея, и погибать в объятиях, смертельных в своей взаимности. Драко был нужен ей, потому что мысль об его исчезновении выламывала внутренности и заставляла чувства содрогаться в пронзительной агонии. Гермиона вдруг поняла: все то время, пока она пыталась не допустить войны в Магической Британии, её внутренняя война, оставшись без малейшего участия, развернулась и уничтожила все, что могла. На обломках внутреннего мира, где-то в подвалах израненного собственным выбором сердца Гермиона все еще держала в узниках лишь одного человека. И покидать оков он не собирался, потому что был единственным в истории пленником, победившим в войне.

Гермиона всхлипнула и вскочила на ноги, а потом бросилась в единственные объятия, которые были ей доступны. Теплые руки миссис Малфой укрыли её дрожащую спину, а потом принялись успокаивающе гладить. Гермиона беззвучно рыдала и задыхалась влагой. Сухой кашель истерики сковал легкие, и еще около нескольких минут Нарцисса пыталась её успокоить. Когда судорожные хрипы наконец закончилась, Гермиона расслабилась, облокотившись на плечо миссис Малфой, и закрыла глаза. Хотелось ни о чем не думать хотя бы несколько мгновений. Нарцисса слегка раскачивалась, не прекращая гладить волосы лежащей в её объятиях девушки. Гермиона же, сумев все-таки на секунду позабыть обступившие её обстоятельства, представила, будто она находится дома в теплых объятиях своей матери. Чувство защищенности затопило сознание, а после, словно испугавшись возникшей вдруг осмысленности, преобразовалось тягучую липкую тоску. С горечью Гермиона отстранилась от Нарциссы. По крайней мере, она не говорила ей банальную фразу «все будет хорошо». Ложь здесь была бы неуместна.

– Если бы Теодор смог тебя спрятать… Теперь у Протеуса есть все, чтобы завершить Обряд, – Нарцисса крепко сжала ладони девушки. Гермиона непонимающе нахмурила брови, и миссис Малфой прикусила губу, раздумывая, стоит ли посвящать её в эти ужасные подробности. Но, посчитав, что больше ничего для Гермионы сделать не сможет, Нарцисса подобралась и пристально посмотрела на неё. – Протеус говорит, что ты необходима для завершения обряда Обретения Силы, потому что Драко в некотором смысле зависим от тебя. И это совсем не из-за чар. Так вот, – рассеянно и тихо, – по словам Пожирателей, ты будешь сосудом для Силы.

«Нет»

Гермиона резко отпрянула и поднялась на ноги. Успокоившаяся было дрожь возобновилась.

«Я просто не могу быть причиной краха волшебного мира»

Челюсти сжались с неистовой силой, и Гермиона принялась усиленно думать, хотя все еще не могла поверить в то, что только что услышала.

– Я только надеюсь, Драко поймет, что Протеус если и не лжет, то явно недоговаривает. Сегодня на церемонии я постараюсь еще раз поговорить с ним, но для этого нужно сделать все, чтобы Драко к этому разговору был расположен. Понимаешь, что только ты можешь на это повлиять? Заставь его поверить, что ты рядом не только потому, что в плену. Он просто хочет немного любви, и, даже если это ложь, стань той, кем Драко хочет тебя видеть. Люциус был таким же: чем больше сопротивления, тем больше ярости. Мне пришлось научиться быть покорной, чтобы добиваться желаемого. Помнишь, я говорила, что, если тебе удастся снять с Драко маску, ты ужаснешься? Теперь веришь? – под конец голос Нарциссы совсем потух. Гермиона все еще не двигалась, хотя слова миссис Малфой вселили в неё некоторую надежду. Ей хотелось ответить Драко так, как он хотел, но не здесь, черт побери, не в этом чертовом поместье, кишащем Пожирателями! Вспоминая сцену из своего сна, Гермиона понимала, что ей стало окончательно все равно, кем был в прошлом Драко Малфой. Было лишь настоящее, которое сейчас сыпалось и обваливалось под ногами, и Гермиона изо всех сил желала остановить этот крах.

– Я должна помочь тебе приготовиться к вечеру, – Нарцисса встала позади Гермионы и посмотрела в зеркало, отражающее их поломанные фигуры. – Это его желание, но остальное… – миссис Малфой осторожно убрала вьющие волосы с плеч и шеи, а потом пригладила их. – Остальное зависит от тебя. Никогда бы не подумала, что попрошу тебя о чем-то подобном, но… – Нарцисса неловко улыбнулась и вскинула подбородок. – Пожалуйста, вскружи моему сыну голову. Он должен забыть о Пожирателях.

***

Теодор наблюдал за разворачивающейся суетой с отстраненным безразличием. Одетый в прекрасно сшитый черный фрак, с залеченными наскоро ранами – преимущественно на лице, потому что с остальными Протеус приказал не возиться, он выглядел вполне торжественно, однако глаза выражали глубокую тоску несмотря на то, что в уверенном подъеме бровей все еще читалась надежда.

Как и предполагал Нотт, отец не стал медлить и назначил дату церемонии на следующий день в то же утро, когда Пэнси принесла ему прекрасную новость. Злорадство в глазах Протеуса нельзя было передать никакими словами, и Теодор был уверен, что ни у кого в целом мире не получится столь же гадкое выражение лица, как у Нотта старшего, когда он понял, что его сын сломлен банальной болью и страхом смерти. Теодора освободили не сразу. Еще половину дня он провел в камере, мучаясь от жажды и боли в теле, и лишь потом по милости Протеуса его подняли в комнаты и привели в более-менее приличный вид. Оказалось, отец Астории пожелал, чтобы его зять на церемонии выглядел, как минимум, прилично. Младшую Гринграсс любили и оберегали совсем не для полуживого трупа у венца, хотя ей самой, казалось, было на это совершенно наплевать. Теодор знал о её чувствах и некоторое время был уверен, что она не простит его после выходки с оборотным, однако девушка, по слухам, пребывала в восторге от своего скорого замужества. Поговорить с Асторией перед церемонией не удалось – на памяти Пожирателей все еще был жив момент с «подменой», и Гринграссы выразили желание соблюсти меры предосторожности. Теодор не слишком расстроился, потому что, даже имея возможность убедить Асторию сделать правильный выбор и сбежать с ним, он не смог бы сделать ровным счетом ничего. Протеус взял с волшебницы непреложный обет, обязующий её во всем подчиняться его указаниям. Такова была плата за замужество.

Организацией церемонии занимались Гринграссы, а потому весь сад позади особняка был украшен белыми розами – символом их семьи. В вечернем воздухе парили магические огоньки, и, взмывая вверх, образовывали купол, в освещении которого молодая трава меняла оттенок зелени на цвет гари. Контраст белых роз с практически черным пространством навевал на Теодора ощущение кошмарности происходящего. Как-то раз ему удалось лицезреть маггловские черно-белые фильмы без звука, но он никогда не подозревал, что сможет почувствовать себя их героем. Нотт ничего не слышал, хотя в саду было довольно шумно, и казался себе каким-то нереальным и выдуманным. Праздничный фрак, алтарь на возвышении в мраморной беседке, увитой плющом и розами, по-праздничному одетые люди и выстланная к подножию широкой лестницы дорога из лепестков – все казалось ему инородным и буффонадным. На балюстрадах по бокам от входа громоздились свечи разных размеров, распространяя свечение белого пламени на все, что находилось внутри. Под потолком кружились знакомые огоньки, и их течение было единственным, что до сих пор привлекало особенное внимание Теодора. Они были единственным не застывшим здесь, и по цвету напоминали лучи июльского солнца. Сознание Нотта зациклилось на кружении магии, потому что не вынесло бы еще одной обреченной мысли о том, что ему придется связать себя узами чар с другой. Теодор наполнился искренним счастьем, когда представил, что на месте Астории Гринграсс могла быть Гермиона. За такой исход событий он, наверное, мог предать Магическую Британию. В эту секунду он понимал Малфоя, хотя до сих пор отчаянно, до дрожи в пальцах завидовал ему и всецело ненавидел. Теодор знал, что Драко не упустит возможности поглумиться над провалом его попыток заполучить Грейнджер и наверняка приведет её с собой. Но горечь этих мыслей перебивалась убеждением в том, что только смерть может положить всему конец. Теодор поклялся себе, что, пока все еще дышит, он ни за что не отступится от своих чувств.

Отстраненность была забыта, когда к Теодору поднялся Пожиратель, которому выпала честь проводить церемонию. Грузный мужчина улыбнулся и похлопал Нотта по плечу, многозначно вскидывая брови. Теодор даже не пошевелился. Он испытывал отвращение почти ко всему окружающему. Подняв взгляд на пространство впереди, Теодор заметил, что в саду собралась целая толпа народа. Половину он уже имел честь видеть в особняке, а другая часть, вероятно, прибыла из внешнего мира. Оставалось лишь поражаться самоуверенности отца. Неужели тот не боялся, что местонахождение особняка раскроют?

– Дамы и господа, займите свои места, церемония вскоре начнется! – звучным голосом объявил Пожиратель и хлопнул в ладони. Люди, весело переговаривающиеся между собой, медленно побрели в сторону установленных перед алтарем витых стульев. Теодор разыскивал среди гостей лишь одного человека, и это, к его же удивлению, была совсем не Гермиона. Обнаружить Паркинсон не удалось. Нотт поджал губы и размял напряженные плечи. Отсутствие Пэнси на церемонии значило лишь то, что она все же приняла план. Честно говоря, Теодор был не уверен в том, что она согласится, однако её сомнения понять был в силах. Такое решение было тяжело принять даже ему – что уж говорить про эмоционально опустошенную и испуганную Паркинсон? Но Теодор все же надеялся, что она сможет. Нечто в глазах и словах Пэнси в последнюю их встречу заставило его так думать. Нотт признавал, что, возможно, был слишком резок, вынося ей громкие вердикты, но ведь порой действительно казалось, будто в душе Паркинсон кроме одержимости Малфоем и страсти к красивым вещам ничего нет. Эти несправедливые выводы уничтожались хотя бы тем фактом, что Пэнси действительно любила своих родителей. Теодор почти час убеждал её в том, что с ними ничего не случится, потому что Пожиратели не смогут тронуть хозяев защищенного чарами поместья. Со смертью или хотя бы малейшим страданием Паркинсонов защитная магия, сплетающаяся с родовыми чарами дома, могла пострадать.

Мать Астории, уже занявшая свое место в первом ряду вместе со старшей дочерью, пристально смотрела на Теодора и недовольно щурилась. Нотт не переставал удивляться женской проницательности. Чтобы не вызывать лишних подозрений, он поднял голову вверх и снова принялся наблюдать за огоньками. Теодор должен был невероятно нервничать, но почти ничего не чувствовал. Все внутри было опустошено болью, которую он получил от Протеуса, и насильная женитьба действительно оказалась в разы неприятнее «круциатуса». Однако Теодор постарался просто отстраниться от размышлений, которые не могли принести ему ничего, кроме страданий. Стоило оставлять рассудок трезвым, а не изможденным бесцельным самоуничтожением.

– Лорд Малфой! – разнеслись шепотки со стороны гостей, и Нотт с огромным нежеланием посмотрел на двери, ведущие в особняк. Вдох застрял в горле. Гермиона была ослепительна. Если бы оттенок её платья был немного светлее, Теодор мог бы представить, что оно свадебное. Кремовый цвет невероятно шел к её светлой коже, и корсет платья, усыпанный прозрачными драгоценностями, отражал блики света и делал хрупкую фигуру почти божественной. Россыпь камней градиентом заканчивалась на бедрах, и ткань упруго струилась вниз, к коленям, а оттуда большими волнами расходилась в стороны. Теодор мог отрицать что угодно, кроме вкуса Малфоя в выборе одежды, а сомнений в том, что это он пожелал видеть свою пленницу в этом платье, не было. Волосы девушки не были никак заколоты и мягкими локонами струились по открытым плечам и спине. На щеках лежал здоровый румянец, и глаза, казалось, блестели. Может быть, Теодор внес в увиденный им образ больше жизни, чем на самом деле. Мысли болезненно забились в голове, когда Гермиона подняла взгляд. Её невозмутимое до этого лицо словно обдали белой краской. Брови дрогнули и опустились, а красиво очерченный рот искривился в выражении скорби. Теодор готов был тут же шагнуть прочь из этой безвкусной беседки и помчаться навстречу Гермионе, однако вовремя увидел предостерегающий взгляд держащего её под руку Драко. Взгляд его блестел угрозой и торжеством, а потом Малфой, издеваясь, положил ладонь на талию Гермионы, придвигая к себе.

– Можем начинать, – у алтаря возник Протеус, и Теодор, на секунду отвлекшись от жадного разглядывания Гермионы, посмотрел на отца с нескрываемым отвращением. – Не волнуйся, сынок, – Пожиратель поправил свой костюм и усмехнулся, обнажая зубы. – Свадьба бывает лишь раз в жизни.

– Я тебя ненавижу, – процедил Нотт, желая сорваться с места и вцепиться в горло Протеуса голыми руками. Но заиграла протяжная музыка, и Теодор выпрямился, тяжело сглотнув. Церемония начиналась.

Астория смотрела на украшенный сад через витражные окна зимнего сада Паркинсонов. Сквозь ветви растений, опутывающих стекла, можно было рассмотреть ничтожно мало, но девушка вытягивала шею и поднималась на носочки, взволнованно теребя в руках небольшой букет роз.

– Волнуешься? – Гринграсс вышел из соседней двери, поправляя запонки.

– Нет, – сипло ответила Астория и испуганно взглянула на отца.

– Все хорошо, – следовал короткий поцелуй в лоб. – Я постараюсь, чтобы ты была счастлива.

Астория уловила в словах отца нечто настораживающее, но попыталась успокоиться. В конце концов, она уже все для себя решила. Девушка нацепила на лицо радостную улыбку, но слабость в ногах все никак не хотела успокаиваться.

– Где мисс Паркинсон? Насколько я помню, она должна была помогать тебе вплоть до церемонии.

– Ей стало нехорошо, – безразлично отозвалась Астория и потянулась к волосам, чтобы поправить фату. Тонкая ткань всколыхнулась, лаская открытые плечи. Девушка сделала еще один шаг, привыкая к тяжести и пышности платья. Когда она увидела его впервые, подумала, будто ткань соткана из самих облаков – настолько неосязаемой и легкой была.

– Ты очень красива сегодня, – Гринграсс встал рядом с дочерью и подал ей локоть. Астория еще раз неуверенно посмотрела вперед, а потом медленно подняла руку и положила её на предплечье отца. Волноваться смысла не было, ведь все уже происходило. – Идем.

Из сада до них доносилась тяжелая музыка, и от неё тут же разболелась голова. Поморщившись, Астория шагнула на примятую траву и подняла восхищенный взгляд к вечернему небу. Причудливой сеткой над садом расползалось волшебное сияние, а белые розы, расставленные там и тут, источали тонкий сладкий аромат. Прохлада коснулась обнаженных плеч, но Астория только расправила их, наконец переводя взгляд на алтарь. Взгляд Теодора напугал её, и девушка почувствовала мгновенное желание убежать, однако уже шла меж рядов с гостями, пожирающими её взглядом. «Пути назад нет», – сказала она себе и сжала пальцы на локте отца. Его одобряющая улыбка ничуть не трогала. Астория не сводила взгляда с напряженного лица Теодора и едва дышала от волнения. Создавалось впечатление, что Нотт на что-то надеялся, и по мере приближения к алтарю эти чувства только усиливались. Почти у подножия Гринграсс остановился, и, поцеловав дочь в щеку, передал её руку Теодору, уже спустившемуся вниз. Крепкая ладонь обхватила пальцы, облаченные в тонкую ткань, и Астория не сдержала нервного вздоха. Медленно они преодолели пять ступеней и остановились перед широко улыбающимся Пожирателем. Казалось, будто кто-то насильно тянул его за уголки губ, и от этого лицо мужчины становилось неестественным и даже жутким.

– Сегодня мы собрались здесь, чтобы сочетать узами магического брака…

Дальше оба они ничего не слышали, пронизывая друг друга испытующими взглядами. Теодор нервно прикусил щеку, пристально наблюдая за поведением своей невесты. Та была напугана и смущена, однако почти не выдавала своего волнения. Нотт до сих пор пребывал в угнетающем неведении. Смогла ли Пэнси осуществить их план, или ему придется быть скованным не только магическими узами, но и волей отца? Избежать последнего было главной целью той опасной и сумасшедшей авантюры, на которую они решились вместе. Пэнси хотела освободиться, Теодор – не меньше. По крайней мере, скованный по рукам и ногам, он бы ничем не смог помочь Гермионе. Перспектива наблюдать за тем, как Малфой прогибает её под себя, заставляла испытывать чувство сильной тошноты. В минуты, когда Пожиратель заканчивал свою пышную речь, Теодор полностью убедил себя в необходимости тяжелого решения, которое принял. Оставалось лишь надеяться на то, что Пэнси сделала то же самое.

Ресницы Астории трепетали, когда она слушала последние слова Пожирателя о смерти и жизни. Взгляд Теодора отражал её испуг, но все же был твердым и непоколебимым. Девушка кинула взгляд на гостей и медленно сглотнула. Не так она представляла день своей свадьбы. Дрожь её рук стала заметна Теодору, и он едва заметно улыбнулся, пытаясь приободрить её. Неужели он смог догадаться о её страхе и неуверенности? Астория стрельнула взглядом в сторону Протеуса, но тот лишь стоял, прикрыв глаза, и гадко улыбался.

– Принесите свои клятвы, – кашлянув, произнес Пожиратель. Создавалось впечатление, что молодые люди находились совсем не здесь. Со стороны это выглядело так, будто они были абсолютно очарованы друг другом. Теодор молчал, потому что не собирался ничего говорить изначально. Какой смысл произносить лживую клятву в вечной любви, пусть и ради формальности? Но потерянный, тревожный вид Астории пробудил в нем надежду на то, что Пэнси все же выполнила его условие.

– Клянусь, – Теодор умоляюще смотрел на побледневшее лицо, надеясь увидеть в испуганных темных глазах ответ на самый главный вопрос этого вечера. – Защищать тебя и быть опорой.

Астория вздрогнула, наблюдая за тем, как Теодор вытягивает руку перед собой. Напряженная линия челюсти выдавала его страх и нежелание всего происходящего, но слова прозвучали настолько искренне, что она на несколько мгновений позабыла о своих сомнениях.

– Астория? – тихо спросил Пожиратель, и волшебница растерянно оглянулась вокруг себя. Все замерли в ожидании её клятвы.

– Я… – Астория попыталась сглотнуть ком, вставший в горле от подступающих слез, и вытянула руку. – Клянусь.

Неловкое молчание длилось всего пару секунд. Гринграссы изумленно переглянулись, но лицо Теодора осталось непроницаемым. Теперь он был уверен, и все вокруг заиграло буйным светом. Полумрак в саду прекратил давить на плечи, и Нотт шагнул ближе к Астории. Она едва заметно отшатнулась, испуганно смотря на собственную руку. Теодор медленно стянул перчатку с дрожащих пальцев и снова отступил. Времени на сомнения и страх уже не было. Пожиратель взмахнул палочкой, и два кольца, взметнувшись в воздух, закружились в причудливом танце, а потом мягко опустились к вытянутым ладоням. Прохлада металла обожгла кожу пальцев. Вокруг Теодора и Астории закружились синеватые всполохи магии, окутывая и помещая их в пространство, как будто удаленное от остального мира. Гринграсс лихорадочно оглянулась по сторонам, и, подавленно всхлипнув, опустила голову. Её ладонь перехватили и сжали уверенные пальцы Теодора. Вскинув на него обреченный взгляд, Астория прочитала по губам: «Все в порядке». Была ли это правда, или всего лишь попытка её успокоить? Хотелось верить, что Нотт исполнит свою клятву, потому что за неё была принесена великая жертва.

Когда свечение погасло, раздались громкие аплодисменты. Астория растерянно посмотрела на свою семью и увидела радость на их лицах. Неуверенно улыбнувшись, девушка снова перевела взгляд на Теодора, но в последний момент заметила, как к ним направляется Протеус. Паника во взгляде Астории тут же передалась Нотту, и он бросил взгляд через плечо. Рука девушки дернулась из его ладони, но Теодор удержал её.

– И последний штрих, – почти пропел Протеус, доставая собственную палочку. – Для крепкого союза.

Теодор сжимал девичьи пальцы так сильно, что Астория поморщилась от легкой боли. Она не собиралась убегать, но Нотт, видимо, решил все же перестраховаться. Прикосновение, пусть и грубое, дарило ей хоть какое-то чувство защищенности в то время, когда Протеус был так близко.

– Этернио! – громко и четко произнес Пожиратель, а потом разрезал палочкой воздух. Кольца вспыхнули искрами, и волшебные лучи, вырвавшиеся из темных сапфиров, окружили фигуры молодых людей. За мгновение до того, как все закончилось, Теодор бросил взгляд на Гермиону. Она пронзала воздух отсутствующим взглядом, зато Малфой, сидящий рядом, смотрел на него с торжествующим злорадством. Теодор стиснул зубы, ощущая, что сердце опутывает нечто странное и сильное. И все же быть заложником чар было куда лучше, чем подчиняться Протеусу. Нотт смотрел на сына с легкой снисходительной улыбкой. Он ожидал вспышки ярости, обреченного стона, может, даже злых слез, но Теодор, выдержав взгляд отца, нагло улыбнулся ему. Пожиратель непонимающе нахмурился, и на железную уверенность пала тень сомнения. Однако вскоре чары погасли, и Протеус успокоился. Теперь ничто не могло помешать помыкать Теодором, и от этого он пришел в восторг, который заставил забыть о всяких тревогах.

– Поздравляю, – рассмеялся Протеус и круто развернулся. Ситуация становилась все более устойчивой, а потому он планировал наконец отдохнуть от контроля за всем.

Теодор, ненавидящим взглядом проследив за удаляющейся фигурой отца, повернулся к Астории. Её пальцы едва ощутимо шевелились в крепко сжатом кулаке.

– Прости, – поспешно извинился он и ослабил хватку. – И спасибо, – подняв ослабевшую ладонь Астории на уровень лица, Теодор прижался губами к прохладной коже в жесте искренней благодарности. Волшебница вздрогнула, но ничего не ответила. Её лицо выражало полную отрешенность и едва заметную досаду.

– Астория! – окликнула её мать и протянула руки для объятий. Теодор кивнул на вопросительный взгляд невесты и отпустил её руку. – Ты же приготовила такую восхитительную клятву! Неужели настолько разволновалась, что совсем забыла? – руки миссис Гринграсс опустились на плечи дочери и притянули к себе.

– Да, – хрипло выдохнула Астория, почти обмякая в объятиях. – Было так страшно…

– Ну что ты, милая, – цокнула языком женщина. – Это ведь твоя мечта! Но я тебя понимаю. Все невесты волнуются в день свадьбы.

– Волнуются… – эхом повторила девушка и устремила взгляд на гордую фигуру Малфоя. Он, придерживая за талию Грейнджер, направлялся в дом, где должна была состояться банкетная часть. В спину ему ударила прощальная и горькая улыбка.

Впиваясь пальцами в жесткие камни корсета, Драко легко вел Гермиону в сторону зала. Сегодня она была воистину обворожительна, но как-то подозрительно тиха. Грейнджер избегала его взгляда и никак не реагировала на прикосновения. В ней словно пропала тяга к борьбе, и Малфой не понимал, нравится ему это, или нет, однако потускневшие глаза омрачали все великолепие образа.

– Тебе плохо? – тихо поинтересовался Драко, усаживая её на стул с высокой спинкой. Гермиона покачала головой. – Может, стоит проводить тебя в комнату? – ответом снова служило отрицание. Малфой раздраженно нахмурился. «Силенцио» было необходимо для безопасности, но из-за этого невозможно было догадаться, чего она хочет. Молчание раздражало и порой вводило в исступленный ужас. Последнее время Грейнджер все больше и больше была похожа на человеческий манекен. – Посмотри на меня, Гермиона.

Она послушно подняла голову и уставилась опустошенным взглядом в переносицу Драко. Созерцание церемонии выбило из неё последние оптимистичные мысли. Она видела, как магия связывающих чар впилась в тела Астории и Теодора, и теперь точно знала, что сама виновата в этом. Мученический взгляд Нотта, направленный в её сторону, забрал последние частички души. Гермиона осталась одна в своей немой борьбе, и чувство одиночества еще никогда не высасывало её настолько сильно. Хоть Нарцисса и советовала вести себя с Малфоем приветливо для того, чтобы она смогла поговорить с ним, Гермиона не могла себя пересилить. Она не хотела больше лгать и притворяться. Смотря на Драко, получалось думать лишь об одном: с её помощью он навсегда покинет сторону света и опустится во зло. Гермиона не могла даже допустить мысли о том, что станет сосудом для темной магии. Руки тряслись, если она не сжимала их в кулаки. Вокруг был вакуум безысходности.

Малфой пытался найти в её взгляде хоть что-то осмысленное, хоть что-то привычно-яростное, но видел лишь глубокую апатию, и весь холодел. Он не представлял, что Грейнджер могла быть и такой – потерянной и беззащитной. Её красота меркла, когда опустошение дышало в каждой черте лица. Малфой провел костяшками пальцев по острым скулам и очертил нижнюю губу большим пальцем. Следовал поцелуй, лишенный вкуса. Губы Гермионы оставались холодны и не двигались. Драко отпрянул и замер в ужасе. Его пронзил моментальный страх, похожий на тот, что настигает ребенка, когда он ломает любимую игрушку. Лицо Грейнджер выражало полнейшее смирение и немое согласие со всем, что происходило. Он выиграл, но был ли победителем?