Текст книги "Подвалы твоего сердца (СИ)"

Автор книги: hazy forest

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 55 страниц)

Неудачные догадки утомляли уставший от недосыпа ум, и Гермиона усиленно заморгала, чтобы прогнать тяжесть, сдавливающую её виски. Это почти не помогло, но девушка продолжила размышлять. Она перебирала и перебирала различные варианты, изредка хмурясь из-за их наивности, но постепенно образы в голове начали размываться, а мысли, одна заплетаясь за другую, уплывали в другое русло. Закрывая глаза, волшебница успела подумать о том, что ей следовало бы сходить к мадам Помфри, ведь побочный эффект от сыворотки правды, очевидно, вступил в свои права. Кольцо засияло волшебством.

Перед ней было море – такое, каким она его всегда представляла. Ярко-голубое, с пенистыми широкими волнами и искрящимися от солнца бликами. Песочное побережье пестрило редкой зеленью и алым отблеском мелких цветов. Протянув руку, Гермиона наткнулась на стекло. Она находилась в комнате, и в тот момент, когда девушка поняла, что изолирована от моря, её лопатки лизнул могильный холод. Поведя плечами и стряхнув с лица непослушную прядь, Гермиона с еще большим усердием всмотрелась в пейзаж, но забыть про холод за спиной не смогла. Он давил и прилипал к коже, однако повернуться к нему лицом было выше её сил. Позади слышалось чье-то шумное сбивчивое дыхание.

Она стояла к нему спиной в комнате с золотистыми прозрачными занавесками на огромных окнах. Буйство красок за стеклом резало взгляд, но помещение утопало в мрачной синевато-зеленой атмосфере. Такой была его комната в Мэноре. Только эти окна, наполненные живостью цвета, выбивались из общей обстановки древней мрачности и безмолвия. Гермиона обнимала себя за плечи и, склонив голову, любовалась ослепительным солнцем. Вся её фигура, высвеченная дневными бликами, казалась исключительно божественной – настолько призрачной и светящейся была. Серебряный шелк приглушенно блестел на изгибе талии и бедрах, спускаясь почти к полу. Локоны, завиваясь послушнее обычного, всей копной были откинуты на лопатки. Одна из тонких бретелек неловко спала с плеча, обнажая чуть больше кожи.

– До каких пор ты будешь преследовать меня, Грейнджер? – его голос звучал на удивление глухо. Плечи гриффиндорки вздрогнули, но она так и не повернулась. Не могла из-за по-детски наивного страха увидеть чудовище, в которое мог превратиться Драко.

– Разве все не наоборот? – её голос дрожал в начале, но под конец фразы окреп и зазвенел с привычными железными нотками. – Кажется, ты обещал прийти за мной.

– Не так скоро. Хотелось бы помучить оступившуюся гриффиндорку стыдом еще немного, – подходя к ней со спины почти вплотную, ехидно усмехнулся Драко, но внутри него не было ничего даже близко похожего на веселье. Хотелось увидеть в её глазах отчаяние и сожаление, хотя Малфой понимал, что это ему мало поможет. Гермиона никогда не была расположена к преступникам, подобным ему и его семье, и никогда не будет. Особенно теперь.

– Красивое море, – вдруг произнесла она, прикасаясь пальцами к стеклу. – Я так давно не видела настолько теплого солнца. Кажется, если я выйду на улицу – согреюсь навсегда.

– Так иди, – злобно пробормотал Драко, раздражаясь от глупости мыслей волшебницы.

– Не могу, – прошептала она, отнимая руку от стекла. – Только не одна.

– Позовешь Нотта?

– Хватит.

– Что? Неужели Уизли? Ну, Грейнджер, я догадывался, что ты мазохистка…

– Прекрати! – Гермиона наконец повернулась для того, чтобы столкнуться с холодным взглядом. Она испугалась даже больше, чем на то рассчитывала. Слизеринец выглядел зловеще. От его бледной кожи веяло могильным холодом, которым была пропитана мрачная комната. Волосы, уложенные в безукоризненном проборе направо, казались почти седыми. Проблески серебра переливались в лучах меркнущего солнца. Блики, падающие на Драко, обращались в ледяные прожекторные лучи. За плечами юноши была лишь темнота, в которой что-то мерзко перешептывалось. Создавалось впечатление, что вся комната была наполнена гремучими змеями. Повернувшись лишь раз, она поняла, что уже не сможет снова посмотреть на солнечное побережье. Малфой притягивал взгляд. Белая полураспахнутая рубашка обнажала ключицы, изрезанные тенями; заострившиеся от худобы скулы то и дело подрагивали, будто Драко хотел что-то сказать, но постоянно осекался, а стеклянные глаза – те самые, что так ненавидела Гермиона – своими осколками впивались в неё, причиняя боль. По щекам покатились предательские злые слезы, и она почувствовала, как они согревают похолодевшую кожу.

– Я найду тебя, – твердо произнесла Гермиона.

– Нет, Грейнджер, больше ты не будешь творить все, что вздумается.

– Ты ошибаешься, – огрызнулась она, трясясь от злости. – Чего бы мне это ни стоило, я отыщу тебя и тогда…

– Что? – с пылом отозвался Драко, ступая ближе. Властным движением руки он стер слезы с её щек и впился в глаза нетерпеливым взглядом.

– О, лучше тебе не ждать нашей встречи, – испуганно пролепетала Гермиона, не в силах отшатнуться от прикосновений.

– Да неужели? – он иронично хмыкнул, изогнув бровь, а его ладони соскользнули с влажных щек на тонкую шею. Длинные пальцы вцепились в теплую кожу, сдавливая горло. Гермиона не проронила ни звука, но зажмурила глаза. – Ни капли былой неуверенности.

– За неуверенность приходится расплачиваться.

– Расплата… – Драко хмыкнул. – Ты подобрала правильное слово для описания того, что тебя ждет, когда мы снова встретимся.

– И что же?

Она спросила так бесстрашно, что Малфой сразу понял – он проиграл. Вслед за этим пришла следующая мысль: он поднял белый флаг уже давным-давно, в тот утренний час, когда она впервые поприветствовала его. Для его души, утонувшей во мраке, те короткие слова были подобны улыбке на похоронах – неуместными, необъяснимыми, но вселяющими некоторую надежду.

Драко отступил назад. Тьма сковала его плечи и запястья, принимая в свои объятия. Он отступал назад и молчал, потому что сказать было совершенно нечего. Грейнджер снова была победительницей, почивавшей на лаврах, а он – жалким проигравшим, трусливо скрывающимся после очередного поражения. Малфой не мог причинить ей боли. Казалось, что даже если на него наложат «Империо», Драко скорее убьет себя, чем сделает хоть что-то, что заставит Грейнджер ненавидеть его ещё больше.

Гермиона поняла все до конца, и от этого на языке возник горький привкус предательства. Малфой постепенно отступал в темноту, и девушке показалось, что, когда последняя его черта сольется с тенью, она потеряет его навсегда. Страх перед вязкой чернотой исчез, когда волшебница, набрав в грудь побольше воздуха, смело шагнула вперед. Вытянутая вперед рука белела посреди сгустившегося вокруг мрака, и Драко, посмотрев на неё, замер. Темнота за спиной возмущенно зашипела.

– Пожалуйста, – сдавленно прошептала Гермиона, и её рука неуверенно покачнулась. Испугавшись её нерешительности, Малфой тут же вскинул ладонь и обхватил ею запястье девушки. Их прикосновение застыло на границе тени и света, и волшебница, преодолев остановившееся дыхание, дернула Драко на себя. Он наклонился и сделал неуверенный шаг, не отрывая взгляда от пылающих щек Грейнджер.

– Ну уж нет, – он остановился у кромки лучей, отбрасываемых на пол. Твердым движением руки он привлек волшебницу к себе и тут же преградил путь к отступлению требовательным нажимом на спину. Но Гермиона почему-то не испугалась. Её больше не волновал мрак, язвительно шипящий со всех сторон, а его путы – она почувствовала – стали слабее. Куда больше её волновали руки Малфоя, приятно сжимающие её руку и талию. Девушка ожидала ощутить холод от соприкосновения с телом Драко, но была удивлена жаром, исходящим от юноши. В его взгляде больше не читалась пустота. Взгляд Малфоя лихорадочно перемещался от её лица к их рукам, и это было настолько трепетно и живо, что к глазам снова подступила влага. Но внезапно Драко отступил, отпуская её и лишая своего тепла. Его губы сложились в искривленную болью улыбку, и он посмотрел на Гермиону до дрожи тоскливо. На лице волшебницы тут же отразился страх, и он заставил Малфоя бояться тоже. Волшебница, не обращая внимания на то, что темнота начала все больше сгущаться вокруг них, ступила вперед. Драко попятился. Гермиона последовала за ним, не отрывая взгляда от пронзительных глаз. Вскоре ни один из них не мог различить лица другого, но оба продолжали идти, повинуясь собственной упертости. Это могло продолжаться до бесконечности, если бы не стена, внезапно ставшая преградой для дальнейшего продвижения. Драко прижался к холодному камню спиной, задержав дыхание на вдохе. Легкие шаги девушки слышались поблизости. Вытянутые вперед руки, в темноте ставшие глазами, уперлись в тяжело вздымающуюся грудь Малфоя. Преодолев желание тут же отдернуть их, Гермиона, поборов смущение, проскользила ладонями вверх, ощупывая приятный материал рубашки. Тонкие пальцы добрались до воротника и требовательно сжали его. Драко, не помня себя, склонил голову, как этого и хотела гриффиндорка. Её теплое дыхание полоснуло кожу подбородка, а похолодевшие подушечки пальцев прикоснулись к пульсирующей жилке на шее.

– Пожалуйста, – почти одними только губами произнесла она, ощущая, каким отрывистым стало дыхание юноши. – Вернись ко мне.

Темноту разрезал прозрачный, ничтожный луч света, но его хватило, чтобы Драко увидел блестящий взгляд Гермионы. Осторожно опустив ладонь на её щеку, большим пальцем он обвел контур мягких губ и слегка надавил на нижнюю, заставив девушку приоткрыть рот. В противовес прежним движениям резко прижавшись к губам Грейнджер, Драко скользнул рукой к шее, обласкав область за ухом. Её короткий стон породил в нем взрыв неопределенных эмоций, и, оттолкнувшись от стены, он ухватил её за бедра и резко развернул, припечатав спиной к каменной кладке. Гермиона болезненно выдохнула, наблюдая за тем, как до них достают солнечные лучи, льющиеся из окна. Драко, еще раз порывисто прижавшись губами к её рту, оставил поцелуй на подбородке, а после, обозначив изгиб шеи языком, оставил засос рядом с ключицами. Слегка отстранившись, он оценил вид удовлетворенным взглядом, и, коротко поцеловав Гермиону снова, рухнул на колени, пальцами сжав бедра девушки. Длинные пальцы скользнули под платье, приподнимая лоснящийся шелк. На секунду восхищенно замерев, Малфой бережно обхватил лодыжку Грейнджер ладонью.

– Ты такая нежная, – прошептал он, губами обозначая впадинку под коленом. – Для меня, – потеревшись щекой о мягкую кожу, Драко продолжил устремлять поцелуи к внутренней стороне бедра. Гермиона, не зная, куда себя деть, запрокинула голову и зарылась пальцами в волосы юноши, слегка оттянув их за корни.

– Тебе нравится? – перебивая слова поцелуями, Драко продвигался все выше.

– Да… – рассеянный шепот поразил его слух приятной хрипотцой.

– Скажи, – кончик языка обжег тонкую чувствительную кожу. – Моё имя.

– Да… Драко… – покорно отозвалась она, затылком сильнее прижимаясь к стене. Дыхание было давно и безвозвратно сбито, пальцы с зажатыми между ними светлыми взъерошенными волосами слегка дрожали.

– Еще.

– Драко, – граничащее со всхлипом.

– О, Мерлин, ещё! Не останавливайся, умоляю… – его губы последний раз прижались к бедру в опасной близости от белья, а потом Драко поднялся, заметив, как слабеет и сползает по стене Гермиона. Грубо вцепившись пальцами в её талию, Малфой приподнял девушку и прижал к себе, заставив закинуть руки на его плечи. Почувствовав поддержку, волшебница расслабилась и бесстыдно прильнула к телу слизеринца вплотную. Обнаженным бедром она чувствовала его твердость, и тот узел, что они так усердно завязывали в собственных животах с каждым новым поцелуем, заставил её выгнуться словно в агонии.

– Драко… – продолжала она шептать в его властный влажный рот, пока руки слизеринца недвусмысленно пробирались ближе к ягодицам.

– У тебя будет все, что захочешь, – пробормотал Драко, ощущая языком солоноватый вкус крови из прикушенной ею губы. – Весь мир будет принадлежать одной тебе, если решишься… – он коротко вздохнул, с опаской заглядывая в её посерьезневшие глаза. – Если решишься принадлежать мне.

– Мне не нужен весь мир, – тихо отозвалась она, прищурившись.

– Но он у тебя будет, – твердо и непоколебимо. Свет, падающий на них из окна, погас. Гермиона уперлась ладонями в грудь юноши, но он только сильнее прижал её к себе. Настойчивый и болезненный поцелуй обрушился на её губы, а язык властно толкнулся в рот.

– Нет… – промычала Гермиона, продолжая попытки высвободиться.

– Ты будешь моей, хочешь того или нет, – разозленно шлепнув её по ягодице, Драко сделал тазом движение вперед и прижал к стене, обхватывая сопротивляющиеся руки за запястья. – Теперь будет по-моему.

– Завербуешь в Пожиратели по капризной прихоти? – прошипела Гермиона, уворачиваясь от поцелуев.

– Кто знает… – он отстранился, большим пальцем проводя по темнеющему пятнышку на шее. – Моя метка на тебе все равно уже есть. Куда бы ты ни бежала, как бы хорошо ни скрывалась… – Драко пропустил сквозь пальцы пряди её волос. – Я найду тебя.

Рывок – и Драко поднялся с постели. Холодный хлопок неприятно раздражал кожу, и потому слизеринец, немного помедлив, поднялся на ноги. Набросив на плечи теплый халат, Малфой подошел к окну, занавешенному прозрачным тюлем. Ни в комнате, ни в погоде не было и намека на схожесть со сном. Тени здесь были мягче, а свет, проливающийся с улицы – тусклее. Это была его реальность, без прикрас. Драко глубоко вдохнул и выдохнул, мельком взглянув на руки. На пальцах все еще пульсировало чужое воображаемое тепло. Плотно сжав губы и тем самым предупредив обессиленный стон, Малфой направился к двери в ванную. Холодный душ должен был облегчить головную боль и возбуждение, засевшее внизу живота. На пути скидывая одежду и шепча проклятия в адрес Грейнджер, Драко забрался в круглую ванную и коснулся позолоченного льва на бортике. Тут же из его пасти полилась тугая струя сначала теплой, а потом все более холодной воды. Медленно жидкость обволакивала тело слизеринца, постепенно туша каждый разгоряченный сантиметр. Запрокинув голову на мраморный бортик, Драко обмыл лицо влажными ладонями и протяжно выдохнул. Упрямо хотелось кричать, чтобы Грейнджер убиралась из его головы, но он молчал, чтобы ни одна живая душа не услышала о его непростительной слабости.

С каких пор он боялся причинить гриффиндорской занозе вред? С каких пор её мнение стало таким жизненно важным? Малфой не сумел ухватить тот момент, когда все перевернулось с ног на голову. Просто однажды он проснулся с мыслью о том, что жизнь, кажется, не так уж и плоха, а Грейнджер не так уж невыносима. А потом она взяла и предала его. Вот так – просто. Развела, словно первокурсника, заставила ощущать себя ничтожеством у ног великолепной богини, непонятно по какой случайности взглянувшей на него. И Драко захотел сравняться с ней. Окрепнуть, вырасти, достать пальцами до тех небес, но дотянуться не получалось, и потому Малфой решил, что самым верным выходом станет обрушить эти небеса на землю, подернутую лавой его ярости.

Ночью у слизеринца не было сил даже на то, чтобы обдумать произошедшее. Он примкнул к Пожирателям, и теперь пути обратно абсолютно точно не было. Их блестящие глаза, темные одежды и натужные улыбки – все это пробуждало в Драко неприятные воспоминания о властвовании Темного Лорда. По крайней мере, легче было хотя бы от того, что все происходило не в Малфой-мэноре. Можно было, образно говоря, начать все сначала. Попробовать возродить темнейшее из темнейших движений, повергнутое в гонение. Зачем? Драко знал несколько причин. Во-первых, он хотел жить. Не дышать, не существовать изо дня в день, не гнить в Азкабане. Жить. Не бояться косых взглядов, смело ступать по земле и не думать, что ей стыдно выдерживать шаги такого ублюдка, как он. Заставить страдать всех, кто причинил боль ему и Нарциссе. Для этого требовалось повергнуть Волшебный Мир во мрак. Единственно верное решение, пусть и отдававшее сумасшествием. Размышляя об этом, Драко всегда вспоминал буйнопомешанную Беллу и усмехался. Кажется, отголоски безумия все-таки передались ему вместе с чистой кровью Блэков. Не зря же Священные семьи на протяжении веков мешали родственную кровь, лишь бы не нарушить своих святых законов. Потомки действительно были истинно чистокровными. Даром, что безумцами.

И, говоря о сумасшествии, Драко выделял последнюю, самую главную причину: Грейнджер. Все остальное перед перспективой обладать девчонкой безыскусно меркло. Малфой перестал думать о том, что это неправильно и унизительно с его стороны – желать подружку Поттера, с которой они всю жизнь были по разные стороны баррикад. Вслед за принятием того факта, что Грейнджер ему все-таки нужна, следовало тягучее удовольствие от предвкушения обладания. Протеус был прав. Если все сложится удачно, маленькой отважной гриффиндорке будет некуда от него деться. Драко живо представил день своего триумфа, но не поверженная Британия, не власть над всем живым возникали в мыслях юноши. Лишь хрупкое тело под ним и темно-карие глаза, мерцающие покорностью и наслаждением. Малфой знал: обратить мир в пепел будет значительно проще, чем склонить Грейнджер к покорности. Она ни за что бы не стала сдаваться в руки врага просто так. Она бы боролась и изворачивалась. Собственное мнение для гриффиндорской заучки всегда было превыше жизни. Превыше жизни… Но вот стоила ли гордость жизни её родителей и друзей? Драко мотнул головой, отгоняя жестокие способы манипулирования прочь. Если он загонит Грейнджер в тупик, она ощетинится еще больше, и тогда брать её придется силой, а этого хотелось меньше всего. Малфой понял из чувственного сна, посланного кольцом: он никогда не сможет навредить Гермионе, потому что созерцание её искаженного болью лица стало одним из самых мучительных испытаний. Даже слезы Нарциссы больше не трогали его так сильно.

Ему хотелось не напугать – согреть и зацеловать. Не грубить – ласкать и шептать всякую успокаивающую чушь. Не подавлять, но позволять ей приходить в его объятия по собственному желанию. Маленькая дерзкая гриффиндорка… Даже если она и испытывала к нему что-то, никогда не стала бы потакать, как Паркинсон или другая влюбленная по уши дура. Малфой был уверен, что, стоит ему схватить её, она будет царапаться и кусаться, словно дикая кошка. Приручение Грейнджер – искусство из разряда тончайших. С кольцами все было просто, потому что она жаждала его прикосновений и охотно отзывалась на них, однако сложностей было достаточно. Хотела ли она на самом деле того, что вытворяли его ладони? Закрывала бы она глаза всякий раз, когда их губы соприкасались? Малфой чертыхнулся и ударил по воде руками, отгоняя подобные мысли прочь.

– Слабак, – прошипел сквозь зубы он, наблюдая за тихо мерцающим кольцом. – Какая-то жалкая гр… – его голос дрогнул и сорвался. Обречение нахлынуло с новой силой. Он не мог позволить этому противному слову снова сорваться с своих губ. – О, Люциус! – Драко зажмурился и глухо рассмеялся. – Что бы ты сказал, когда увидел своего наследника в таком состоянии?

«Пожалуйста»

Образ отца, укоризненно качающего головой, тут же исчез в пропитанном влагой воздухе. На смену ему пришли туманные черты тонкой девичьей фигуры, высвеченной на фоне огромного окна.

«Вернись ко мне»

Она совсем близко, и Драко почти чувствует приятное тепло кожи несмотря на то, что из пасти льва уже давно льется ледяная вода. Тонкие бледные пальцы поднимаются к губам, и Малфой пытается почувствовать вкус Грейнджер снова. Его рука скользит по шее, и на миг все застилает тягучее наваждение. В воображении появляются робкие карие глаза, Малфой скользит пальцами по торсу, и ему кажется, что это делает она – осторожно и трепетно, как всегда.

«Драко»

С глухим стоном Драко отдернул руку от возбужденной плоти, до боли впиваясь короткими ногтями в кожу ладоней. Закусив губу, он тряхнул головой и рывком погрузился в воду целиком. Морозная волна прошлась по его вискам, остужая жар мыслей. Легкие свело судорогой, но юноша продолжал лежать под водой, будто боясь, что жар, если он вынырнет, вернется снова.

– Чертова девчонка! – хрипло и рвано крикнул он, резко поднявшись из воды. – Убирайся из моей головы!

Драко обернул полотенце вокруг бедер, намеренно не набросив на себя ничего больше, чтобы околеть ещё сильнее. Выйдя в спальную, он принялся наворачивать круги, рассматривать картины, лепнину и фарфоровые вазы, лишь бы больше не думать о гриффиндорке. Наконец его начала колотить крупная дрожь, и юноша, схватив халат, запахнулся в него, а потом рухнул на кровать. Остывшие мысли застыли в голове, превратившись в глыбы льда.

Тихий стук в дверь заставил его очнуться от кратковременного оцепенения. Медленно сев, он взмахнул палочкой. Щелкнул замок. Незваный гость, поняв безмолвное приглашение, повернул ручку и толкнул тяжелую дубовую дверь.

– Нотт? – Драко хмыкнул, поднимаясь на ноги. – Чем обязан?

– Я хотел поговорить, – глухо ответил Теодор, плотно закрывая за собой дверь. Его движения оставались дерганными и настороженными. Малфой нахмурился, потому что понял: за Ноттом следили.

– Так начинай, – твердо и нетерпеливо.

– Не доверяй Протеусу, – почти прошептал Теодор и сделал несколько широких шагов по направлению к Малфою. – Он складно говорит, но за всем этим…

– Если ты хочешь предупредить о том, что присоединяться к Пожирателям – против закона… – иронично изогнув брови, начал Малфой.

– Пойми: все не так просто, как кажется. Я уверен, в обряде Обретения есть то, о чем Протеус так и не сказал тебе. А это значит одно: условие чудовищное.

– Мне все равно, – отрезал Драко. – Думаешь, я сверну с этого пути теперь, когда так близок и к краху, и к возвышению? Сейчас даже один шаг может решить мою жизнь.

– И ты пожертвуешь чем угодно ради того, чтобы удовлетворить чувство обиды?

– Мне больше нечего терять.

– Ошибаешься, – резко выплюнул Теодор и поджал губы. – Как же ты не поймешь, что Пожиратели никогда не говорят правду?

– Тогда почему ты все еще здесь? – Драко нахмурился, подойдя еще ближе. – Давай, беги, трусливо поджав хвост!

– Я бы убежал, если бы за этим не стояла жизнь, – побледнев, ответил Нотт. Его ладони сжались в кулаки. Неужели Малфой не понимал? Они желали одну и ту же женщину, и потому ненавидели друг друга слепо и неистово, наплевав на отголоски разума.

– Твоя? – Малфой насмешливо хмыкнул. – Смеешь упрекать меня, когда сам эгоист ничуть не меньше? Если боишься за собственную жизнь, то сиди и…

– Мне было бы все равно, если бы это была не её жизнь, – мрачно осек его Теодор и отступил на шаг, пытаясь скрыть ненависть в глазах.

– Её? – настороженно переспросил Драко, чувствуя, как все внутри холодеет. – Ты имеешь в виду…

– Гермиону.

– Какого…

– Только из-за неё я до сих пор здесь. Теперь понимаешь, во что вляпался?

– Кто посмел ставить под угрозу её жизнь? – не слушая, переспросил Драко.

– Никому, кроме Протеуса, не было бы резона разнюхивать про мою личную жизнь. Послушай, Малфой, мы должны…

– Заткнись. Я сам разберусь с ним, – Драко метнулся к одежде, и, по пути шепча проклятья, принялся судорожно одеваться. – Как только посмел! Ничтожество… – глухо рычал Малфой, остервенело дергая пуговицы на рубашке.

– Послушай же! Ты ничего не сможешь сделать, потому что зависим от него. Мой отец управляет тобой и мной при помощи одного и того же человека, но мы не должны поддаваться!

– И что же ты предлагаешь, умник?

– Я спрячу Грейнджер, а потом…

– Только попробуй приблизиться к ней! – взревел Малфой и рванулся к опешившему от такой реакции Нотту. Схватив за воротник, слизеринец дернул однокурсника на себя и грозно посмотрел в глаза. – Мною никто не будет манипулировать. Ни ты, ни твой отец, ни даже… Грейнджер. Не пытайся подобраться к ней, иначе обещаю: кара отца за такую вольность по сравнению с моей покажется истинной лаской. Не забывай о том, что я говорил. Когда придет время, она станет моей, а ты будешь наблюдать.

– Ты спятил, – выплюнул Теодор в лицо разъяренному волшебнику. – Очнись, пока не поздно! У тебя была куча шансов заполучить её добровольно, но не силой! Что же ты теперь рычишь, словно раненый зверь? Так оскорбляет то, что не все в этой жизни должно принадлежать тебе? Это гребаная реальность, Малфой, и соглашаться развязать новую войну ради эгоистичных желаний – верх идиотизма!

– А сам-то… – Драко горько хмыкнул. – Тебе плевать на мир. На чужие жизни. Ты просто хочешь её, как и я, но в грядущем мире это будет недоступно… Низко и подло, Нотт, но я тебя в этом винить не стану. Может, Грейнджер тебе удавалось пудрить мозги, но со мной это не пройдет. Мы похожи. Ты такой же тиран и собственник, только вот… Я хотя бы не лицемерю.

– Бред! – вспылил Теодор, вырываясь из цепкой хватки.

– Наконец-то ты скинул эту маску, Тео! – захохотал Драко, отходя на полшага и готовясь к очередному всплеску злобы. – От твоих потуг строить из себя гриффиндорца меня просто тошнило.

– Сверни назад, пока все не зашло слишком далеко, – прошипел Теодор, отступая. – Она никогда не захочет быть с тем, кто разрушит её мир и убьет друзей. Не тешь себя мечтами!

– Откуда такая осведомленность? Неужели заделался прорицателем?

– Гермиона возненавидит тебя, – продолжал Нотт.

– Плевать. Она не будет твоей!

– Ты сошел с ума, – неверяще покачал головой Теодор. – Просто послушай себя!

– Иди к черту, – бросил через плечо Драко, направляясь к двери. – Я бы уничтожил тебя за такую дерзость, если бы ты не был так полезен. На этот раз я прощаю, но впредь…

– Малфой обернулся и остановил на Теодоре ледяной взгляд. – Помни: я больше не позволю управлять собой.

Теодор промолчал, потому что знал: слова бесполезны. Его слова – точно. Малфой, если уж не совсем свихнулся, то определенно потерял путь и заблудился в переплетении обожженных обидой и яростью мыслей. Ему казалось, что терять нечего – это было самое весомое доказательство степени его обреченности. Как правило, люди в таком состоянии действительно были способны на многое, если не на все.

Теодор прошелся по комнате, нервно заламывая костяшки. Необходимо было найти способ свести Малфоя с этого пути, иначе все могло обратиться страшнейшим крахом. Нотт пытался соображать как можно быстрее, потому что понимал: в эту самую секунду Драко несся к его отцу, чтобы вылить на него всю свою ярость. Протеус явно не оценит такую услугу со стороны сына, а потому следовало поскорее найти способ выдернуть Малфоя из того нездорового бреда, в который он впал. Словами его было не подчинить, даже если бы сама Гермиона умоляла его. Нотта передернуло от такой перспективы. В голове появились ужасающие картины. Нет, привлекать Грейнджер для того, чтобы утихомирить Малфоя, было равноценно тушению огня тройным «инсендио». Или… Взгляд Нотта неожиданно остановился на фамильном перстне. Несколько секунд Теодор не сводил с него глаз, и со стороны могло показаться, что юноша видит это украшение впервые.

– Чары… – вслух прошептал он, а потом пугливо оглянулся вокруг. Внезапно пришедшее решение было настолько шатким и опасным, что ему могло угрожать любое вмешательство извне.

Комментарий к 20. Секунда счастья

Итак, вот и 20 глава, а казалось, только недавно я плакала над 4мя ожидающими следующей главы людьми. Спасибо за то, что вы до сих пор со мной! Как я уже писала в группе, эту работу планирую закончить до декабря (ну или до нового года), потому что уже родились новые идеи)

Итак, обстановка накаляется. Надеюсь, в этой главе сумела раскрыть Гермиону, а то что-то последнее время её действительно мало. Развлекла вас горяченьким, чтобы не остывали (и чтобы не замерзли без отопления. я-то уже себе руки отморозила).

Кстати, если вам интересно, я завела в вк отдельную группу для своей поэзии

https://vk.com/nebulapoetry

Спасибо за внимание ♥

========== 21. Время править бал ==========

Тьма сгустилась над Лютным переулком и наблюдала за несчастными прохожими из грязных луж, в которых смутно отражалось черное ночное небо. Мелкий дождь полнил воздух рябью, а далекие раскаты первого грома окружали темное место со всех сторон. У каждого волшебника, по той или иной причине оказавшегося здесь, возникало желание немедленно оказаться в тепле и уюте собственного дома. В дождливые дни Лютный был особенно неказист, однако были и те, на кого перекошенные стены и битые витрины переулка не оказывали негативного влияния.

Две высокие плотные фигуры, укрытые от чужих взглядов черными мантиями, твердо и бодро шагали вперед. У стороннего наблюдателя могло возникнуть впечатление, что слякоть заряжает их волшебной энергией. Они не переговаривались, идя друг от друга на расстоянии половины вытянутой руки. Ни на секунду не отклоняясь от заданного курса, фигуры повернулись к одному из ответвлений улицы и сделали туда три шага. Когда носы двух взрослых мужчин почти соприкоснулись со стеной, знаменовавшей тупик, один из них вытянул руку с палочкой и выверенным движением руки начертил на шероховатой поверхности мудреный знак. Камни начали покрываться рваными трещинами, и стена, издав глухой стонущий звук, рассыпалась в песок. Перешагнув каменную крошку, мужчины вошли в глухой мрак. Стена за ними начала стремительно восстанавливаться, и вскоре скудный свет, исходящий с малооживленной улицы, покинул их, оставив в кромешной темноте.

– Соленый холм, – твердо произнес один из пришедших, и его голос эхом отрикошетил от стен длинного помещения. Над головами мужчин зашуршали плотные кожаные крылья и раздался неприятный писк. Вспышкой загорелся старый факел на ржавой подставке. – Липкий смог, – мужчина, подняв отколотый от стены кусок, бросил его перед собой. Каменные плиты задрожали и обрушились вниз, обнажая глубокую черную пропасть. На пришедших хлынул запах могильной гнили и старой земли. – Кости буревестника.

Потолок загремел, а потом сверху, направляемая волшебством, спустилась перекошенная лестница с вырезанными на ней рунами. Переглянувшись, пришедшие по очереди взобрались наверх и оказались в небольшом душном помещении. Битые зеркала на стенах отражали тусклые огоньки свеч, трепещущих на гнутых подставках.

– Хозяйка сейчас придет, – проскрипел тоненький голос из темного угла, и в колыхнувшемся пламени свечи промелькнули острые ушки домовика.

– Скажи ей, чтобы поторапливалась, – Протеус откинул капюшон и размял затекшую шею. Его спутник воровато оглянулся.

– Зачем мы здесь? Разве мальчишка не в нашей власти?

– Мой сынок сделал мне великолепный подарок, разболтав Малфою о том, что я ставил под сомнение сохранность жизни грязнокровки. Не знал, что эта девчонка оказывает на нашего Лорда такое влияние. Знаешь, что он сказал? – Нотт невесело усмехнулся. – Что в следующий раз я повторю судьбу Волнера! Глупец…