Текст книги "Наследие Изначальных (СИ)"

Автор книги: Allmark

Соавторы: Саша Скиф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 50 страниц)

Кстати к мирно беседующим заговорщикам подошёл и пилот – Иржан Каро.

– К счастью, последними осмотр проводили дрази, осматривали бегло, больше трещали с сопровождающим. Значит, можно полагать, что они могли пропустить бомбы?

– Можно-можно, – хохотнула Виргиния, – молодец парень, отвлёк. Хотя насколько я поняла, и земные осматривали халтурно, больше возились вокруг сидений, уж не знаю, что там ожидали найти. Ну, больше халтурить не будут, но больше и не надо. Главное – что никто не нашёл передатчик. Да если б и нашли – не факт, что сумели б опознать как таковой.

Алион посмотрел на взволнованного центаврианина долгим задумчивым взглядом.

– Предстоящее пугает вас, господин Каро?

– Честно? Ещё как. Подготовка была поспешной, а само действо и вовсе занимает секунды. Чтобы аппаратура не успела засечь, что мы исчезли раньше, чем произошёл взрыв – это должны быть доли секунды, доли секунды между нашей телепортацией туда и телепортацией бомб и обломков, соответственно, оттуда сюда. В этом телепортационном туннеле, в этом даже не гиперпространстве, а некоем нигде мы и бомбы проходим почти одновременно, наша возможная смерть пройдёт сквозь нас и слегка толкнёт нас плечом… Это пугает, это правда. Но рейнджер готов к смерти и готов к тому, что никто из знавших его не будет знать, какой она была. Мы осознаём риск и осознаём, как велика за него награда. Если всё произойдёт именно так, как запланировала леди Виргиния, я стану первым центаврианином, кто достигнет ворлонских земель. Рейнджеру не пристала подобная детская гордость, и я приношу за неё покаяние, но всё же – мои предки попереворачиваются от зависти в гробах!

Иржан попрощался и отбыл – ему полагалось, получив дежурное благословение начальника смены, первому занять своё место, а к Виргинии и Алиону подошёл рослый и ширококостный минбарец с довольно густой чёрной бородой – Проводник Элайи, Грайелл.

– Всё готово настолько, насколько возможно при столь неудобных обстоятельствах, фриди Алион, – он поприветствовал в традиционной манере сначала соотечественника, затем Виргинию, – и дух мой спокоен, лишь одна мысль тяготит меня, о которой я и пришёл сказать. Не волнуйтесь, – эти слова он обратил к Виргинии, – я прекрасно понимаю, на что иду, и не нахожу это несчастьем. Если б и вправду нужно было умереть, одного слова фриди Алиона достаточно б было, чтоб я без колебаний сделал это, но возможность отправиться в новый мир, где сможешь прикоснуться к великому наследию древних, принести пользу – не назовёшь несчастьем.

Виргиния с некоторым усилием заставила себя прекратить разглядывать его густую растительность. Всё-таки, хотя волосы на теле у минбарцев иногда встречаются, но этот экземпляр прямо экстраординарен. Даже над глазами пробивается несколько жёстких чёрных волосин.

– Вы ведь не его ученик? Вы, кажется, ровесники?

– Верно. Однако поскольку мои способности проснулись много позже, на момент самого начала моего обучения фриди Алион уже вступал на первую ступень учительского служения, и присутствовал на уроках. Первая ступень предполагает лишь наблюдения за работой учителя, фиксацию успехов и неудач, разбор ошибок типовых и нетипичных. И скажу как на духу, никто не дал фриди Алиону материала для разборов больше, чем я.

– Строгость к себе – необходимая добродетель, Грайелл, но лишь пока не становится грехом против истины. Тебе позволительно не помнить более неуспешных учеников, но я-то помню. Как помню и более одарённых, которым бы хотя бы половину твоей настойчивости, твоей крепкой воли.

– Я благодарен за эти бесценные слова, фриди, однако истина требует и сознаться перед госпожой Ханниривер, что её родственник вверяется не лучшему из лучших, как она вправе б была ожидать. Происходя из воинов, душой я оказался ремесленником, не будучи одарён ярким талантом, чего-то достигал я преимущественно за счёт многократных повторений и благодаря поддержке фриди Алиона, отчего-то поверившего в меня и убедившего учителей поверить в меня.

– Лучшие из лучших, – Алион произнёс эту фразу с подобающим градусом иронии, – видят для себя в жизни иные, более великие задачи. Тебя не готовили в Проводники, Грайелл, однако твоя работа с больными детьми здесь может оказаться даже более полезной. Может быть, твой уровень невысок, может быть, ты не знаешь и половины техник, которые подобает знать Проводнику. Но у тебя доброе сердце и великое терпение. Такое терпение, которым не могу похвастаться я – именно потому, что мало знал в жизни неудач. Тебе мы можем вверить Элайю. И не сомневаюсь, и Элайя заключит, что может вверить тебе свой народ.

Грайелл покорно склонил голову с крупным, по-воински отростчатым гребнем.

– Нет ничего страшнее, чем не оправдать такую веру. Но за все годы нашего знакомства фриди Алион не давал мне заданий, с которыми бы я не справился – значит, справлюсь и с этим. И хотя миссия наша тайная, для всех мы будем считаться погибшими – возможность оказать помощь существам, нашедшим приют в том мире, испытавшим в жизни столько физических и нравственных страданий, будет достойнейшим способом оправдать столько доверия и чести, сколько выпало в жизни мне. В нашем мире целителей и поспособнее меня предостаточно. Если был у меня в жизни шанс совершить что-то великое, превзойти самого себя – то был лишь один, и фриди Алион сумел его для меня найти. И как я сказал, есть у меня лишь один камень на душе, лишь одна просьба, и если даже она покажется слишком дерзкой, я не могу смолчать. Речь о моей дочери, фриди Алион… Вы знаете, что она сейчас практикуется в клинике Лийри. Большой удачей было получить такую возможность, ведь она ещё так юна. Теперь она боится, что без фриди Мелиссы она не сможет там оставаться, ни один другой наставник не захочет такую юную и неопытную ученицу. Но ведь с фриди Мелиссой она изучала крайне сложные случаи… Элайя Александер был одним из её пациентов.

– О чём речь, Грайелл, я найду, кому её рекомендовать. Однако почему в этом возникла нужда? Куда отправилась госпожа Аллан, что не может взять ученицу с собой? Мне казалось, я знаю её ближайшие планы, и корабль её жизни прочно встал на якорь в Лийри?

Испуг и печаль заметались на лице целителя, словно тени ветвей в неспокойную ночь.

– Неужто вы ещё не слышали? Фриди Мелисса умерла этой ночью.

Тишина и сумрак почти пустого номера должны были успокаивать, расслаблять, но получалось наоборот. Это короткое прощание не далось легко никому. Хоть протокол и предполагал ограничение доступа гражданских лиц на космодром в момент отправки шаттла, на протокол, в полном соответствии мрачным ожиданиям Сингха, очень быстро наплевали. Разношёрстная толпа провожающих, журналистов, просто зевак, разрастаясь, как снежная лавина, заполонила собой всё от входа до шлюзов. Рейнджеры героически держали коридор, но чувствовалось, что с штатом как-то не рассчитали. Привыкли к минбарской дисциплинированности, чего уж там, ворчал Г’Тор, помогая Алваресу протащить за собой Дэвида и Диуса, словно ледокол на буксире – полицейская форма производила на собравшихся хотя бы какое-то впечатление. В разноязыком гвалте с трудом выхватывались отдельные фразы – благодарности, сопереживания, обещаний век не забывать, вопросов, разрешены ли в тюрьме письма и посылки, «и ещё одни самые последние вопросы» газетчиков… Кто-то говорил, что всё же видел на космодроме Виргинию. К чему? Она ведь ясно сказала, что эту вакханалию вполне способна представить, воочию наблюдать желания нет, судебного процесса хватило. Матери вправе проститься со своим сыном в тишине, наедине, что они и сделали заблаговременно.

Сингх на соседней кровати спал, свернувшись калачиком – звонившему с обычной своей отеческой заботой Альтаке отвечал, практически не просыпаясь, что вроде у минбарцев не полагается в таких случаях никаких многодневных церемоний, так что вот дождутся Лалью и прямо сразу, Лалья даже и в гостиницу-то возвращаться не будет, вещи его ребята увезли уже… Вадим вернулся, если уж говорить правду, отнюдь не затем, чтоб спать, а потому, что там оставаться никаких моральных сил не было. Однако и в этой сонной тишине покоя не было. В голову лезло всякое… Теперь, когда шаттл отбыл, уже не так велика и всеобъемлюща была уверенность, что всё под контролем, всё будет хорошо. Элайя улетел – снова выскользнул из рук. И дальнейшее зависит от целителей, которые будут работать с ним там, в этой тюрьме, от результатов очередных освидетельствований, которые, быть может, позволят однажды передать Элайю Корианне, а может – нет… Элайя обещал быть сильнее своей болезни. Тяжело давать такие обещания. «Мы ждали четыре года, – повторял Вадим последние сказанные брату слова, – мы подождём столько, сколько нужно. Теперь мы знаем, чего ждём. Теперь ты помнишь, ты знаешь, что тебя ждут назад…»

И параллельно, вот уж совсем некстати – эти воспоминания, поднятые болтовнёй Г’Тора. Об этом не было смысла думать тогда, тем более нет теперь, но почему-то думается. Они ещё несколько раз возвращались к этому разговору. Каждый раз Элайя говорил потом, что вовсе не хотел обидеть этим указанием на разницу между ними, в ментальном плане, и каждый раз бесполезно было говорить ему, что не в обидах вообще дело. Мог ли он соврать? В принципе мог, по мелочи он врал. Но это слишком серьёзный вопрос… И ведь Элайя знал, при всей невозможности слышать мысли знал, какую бурю это порождает в Вадиме. Как будто он мог даже просто подумать о таком – чтоб Даркани был его отцом… Это уж слишком. Но, говорил Элайя, у рейнджера Крисанто ведь то же самое, и тебе нормально. Ну, не то же самое… Как вообще можно сравнивать Крисанто с Даркани… Крисанто никогда прямо не говорил о своих чувствах, но их ясно было видно во всех его словах, во всех поступках. И его отношение было, говорил Дэвид, скорее отношением рыцаря к королеве. И он хорошо знал, как смущало это первое время маму – она простая женщина, она не привыкла к такому. Все знали, почему он перевёлся в штат Виргинии вскоре после того, как Алваресы переехали на Корианну. Все знали, и все просто приняли эту смущающую, но не лишающую последнего душевного покоя вещь, как данность. В жизни Крисанто случилось такое явление как Лаиса, и теперь, помимо Единственного, он служил и ей – возможно, как некоему его земному эквиваленту. В жизни их всех случилось такое явление, как Крисанто с его служением – и они жили с этим фактом.

Дайенн много раз повторяла, как ребёнку важна семья, как нужны родители – но всё же в том разговоре (он был, кажется, вечность назад) вынуждена была сказать, что не только кровная родня может выполнять эту высокую роль, что расстояние не лишает этих важнейших связей. Минбарский ребёнок с самых малых лет учится понимать, что родители не принадлежат ему безраздельно, учится обращаться с тем же доверием и почтением к другим взрослым клана. Ребёнку на Корианне вообще родители не нужны, говорил Вадим, нет нужды в тех, кто будет твоим островком безопасности посреди остального враждебного мира, потому что мир не враждебен. А кого любить и уважать – всегда будет, и будет больше, чем только двое разнополых людей. Желать, чтоб кто-то был прямо совсем твоим – это так же глупо, как желать забрать себе закат, или цветы в городском саду… То же говорила и Дайенн, только другими словами, сама убеждённая, что это совсем другое. Лалья говорил, что увлекательнее в отделении было только наблюдать за некоторыми главами отделов, находящимися тоже в отношениях странных, да вот теперь один уехал…

Ни к чему возражать, что это невозможно, говорил Элайя, не об этом ведь речь, возможно или нет. Просто ответь – неужели ты бы отказался? И нет вопроса страшнее… Это наш, центаврианский характер, говорил Диус – вечно балансировать в этом противоречии. С одной стороны да, мы жадные, мы стремимся получать в жизни лучшее из возможного, не отказывать себе ни в каком наслаждении. С другой – встречая это лучшее из возможного, готовы бежать от него, ибо это слишком для нас, не привыкших к достижению настоящего счастья. Избыточность любви, так назвал это Диус…

Когда по кораблю словно прокатилась волна золотистого свечения, Элайя вздрогнул – не столько от необычности и неожиданности самого явления, сколько от удивления, что никто вокруг не обратил на это особого внимания, словно ждали чего-то подобного.

– Что случилось? Мы в квантовом пространстве? Но зачем?

Его конвоир, общительный дрази-силовик, успевший за час пути пересказать кучу анекдотов и сплетен родного отделения, повернулся с широченной улыбкой.

– Небольшое изменение курса, приятель, извини, предупреждать тебя как-то не с руки было. Мы летим не на Лири. Мы летим на Вентокс.

Если б конструкция кресла позволяла – Элайя вскочил бы, а может – и упал без чувств. Но не позволяла, поэтому только и оставалось, что вздрогнуть ещё сильнее.

– Что? Вы шутите… – шутил полицейский, это правда, до сих пор много, однако именно сейчас в его мыслефоне и намёка на то не было, – но… Но как? Суд ведь приговорил меня… Вы что, устроили мне побег?

Тот расхохотался – словно получил в свою коллекцию новый замечательный анекдот.

– Точно! Ну, не я конкретно, мамаши твои и ещё некоторые заинтересованные лица. Видишь ли, слишком уж ты одиозная фигура, чтоб даже в особо охраняемой минбарской тюрьме ты мог сидеть спокойно. Лучше уж так, всем легче… Это инсценировка взрыва. Все будут считать, что мы погибли. А мне велено проследить, чтоб ты не выбирался с Вентокса и не показывался кому не надо на глаза. Надеюсь, мне не придётся проявлять много усилий, и ты сам будешь вести себя разумно?

Элайя посмотрел на голографический проектор под потолком, где перед его взором разворачивался сектор Ворлона – его Земля Обетованная. Слишком несомненно. Слишком буднично, чтоб это происходило в жестокой красоты сне, а не в реальной жизни. Место, с которым связано столько боли и счастья, и с которым он простился в своём сердце. Почти научил себя утешаться тем только, что оно существует.

– Это правда. Вентокс. Мы летим к Вентоксу.

Лалья улыбнулся ещё шире.

– Ну, парень, если ты уже настроился на отсидку, и такая поломка планов тебя совершенно не устраивает, то можем, конечно, и вернуться. Мы все, правда, по итогам, тоже сядем, но это уже, как говорится, не твои проблемы.

Закованные в импульсные наручники руки схватились за лицо, потом за горло – словно пытаясь удержать лавину слишком сильных эмоций, чтоб хоть какие-то звуки, хоть какие-то слёзы могли их выразить.

– Но… но… ты говоришь – инсценировка? Инсценировка нашей смерти? То есть вы, вы все – будете считаться погибшими, как и я?

– Совершенно верно, – обернулся Проводник, с первого взгляда поразивший нетипичной для минбарца внешностью, а дальше впечатлявший ровно безмятежным фоном мыслей, преображающимся для соседствующих в ясную безбрежную водную гладь, – и хотя это безумная авантюра, каждый из нас понимал, на что шёл. Возможно, ты не примешь этот дар, возможно, не захочешь принимать нас в свой мир, давать нам пропуск через охранные системы. Но почему-то кажется, что и примешь, и дашь.

Арестант в непреходящем шоке буравил взглядом проектор – а он с той же безмятежностью умиротворённой бездны продолжал приближать одетую лёгкой золотой дымкой планету.

– Но… но зачем это вам?

– Высший смысл жизни разумного существа – помощь тем, кто страдает. И это не только ты. Разве в твоём мире не предостаточно тех, кто вышел из ада и всё ещё несёт на себе его печать? Да, мы идём к вам незваными, и хорошо понимаем это. Как понимаем и то, что иногда у страдающего нет ни сил, ни веры, чтоб попросить о помощи. Я назначен Проводником тебе – но будучи обязанным сделать всё для твоего исцеления, не должен ли и их боль принять как твою, чтоб их освобождение стало ступенями твоего освобождения? Здесь нет случайных людей, некоторые из рейнджеров медики по образованию, другие преуспели в духовных практиках. Смею полагать, мы пригодимся в мире вчерашних рабов, раны которых ещё не зажили – если не физические, то душевные.

– Всё же надеюсь, ты не столь неблагодарная свинья, чтоб не принять эту помощь, – вставил Лалья, – ну или просто считай, что меру пресечения тебе изменили, содержаться будешь не на Лири, а на Вентоксе. А мы всё равно приписаны за тобой присматривать, чтобы ты не натворил глупостей.

Элайя прикрыл глаза – но золотое солнце его рая сияло и сквозь веки. Что говорить, оно навеки отпечаталось в мыслях и снах. Кто, как, ради всемилостивого Господа, сумел это устроить? Чем он это заслужил? Но мы никогда и ничем не могли б заслужить всех тех благ, которые даёт нам Господь – счастье жить и дышать, видеть красоту Его творения и греться в любящих объятьях. Всё это даётся нам просто потому, что Господь – источник жизни и любви, и всё, чего Он хочет в ответ – чтоб мы помнили и любили Его.

– Конечно… я дам вам доступ, о чём может быть речь! Но почему вы не предупредили меня?

– А это уж к твоим матушкам вопрос, видать, невеликого они мнения о твоём актёрском таланте, опасались, что можешь запороть всё дело… Пусть тебя утешит, что ты не один у них за неразумного ходишь, вообще это правильно – чем больше знающих, тем больше шансов, что где-то кто-то проколется. Ну и, по привычке договариваться на берегу. Я в курсе, что ты у нас религиозный ортодокс и всё такое, но в курсе также, что ты сам, извини за прямоту, чист настолько, что пробу ставить негде. Я не то чтоб любитель лезть со своим уставом в чужой монастырь, правда, кажется, в вашем-то монастыре устав вполне себе вольный, но другого самоубийцы тебе в провожатые не нашли… Так что либо, если воля твоих матерей для тебя что-то значит, потерпишь мои маленькие слабости, либо, ну, выкидывай меня из шаттла здесь и сейчас, но имей в виду, что это может несколько осложнить дело.

Элайя посмотрел в спокойные серые глаза дрази. Новое свечение одевало своим газовым покрывалом корабль – он входил в радиус действия охранных систем, и они уже узнали носителя Ключа, и звучали пронзительной мелодией «Хатиквы» – пока только для него. Он воздел ладони, ловя незримый ещё для остальных свет, направляя его на спутников.

– Господь дал мне дар своей любви, не смотря, был ли я достоин – моя теперь задача стать достойным. Если же я откажу в приёме на земле Господа тому, кто пожертвовал собой ради моих матерей и меня – буду ли я достоин? Поверь, даже если б не прагматические соображения, которые ты объяснил более чем доходчиво – что из жизненных уроков я наконец хорошо усвоил, так это то, что за свою душу каждый должен быть в ответе сам. А я насовершал достаточно грехов, чтоб в ближайшее время позволить себе ещё хоть один.

– Да простит меня бог, – вздохнула Виргиния, когда они с Офелией заняли посадочные места, – но я не знаю, когда и как решусь ему сказать. Я прекрасно понимаю, что он остался отдуваться за нас, сваливших, не дожидаясь трагических известий – мы-то отсидимся на Корианне, пока всё не утихнет, и правильно сделаем, а он себе это позволить так и так не может. И его горе должно быть искренним…

– Джин, это звучит чудовищно.

– Чудовищно было бы – всё то, что последовало бы после того, как они добрались бы до Элайи. Наш сын никогда не отмылся бы от репутации неуправляемого монстра, это кроме того, что мы никогда его уже не увидели бы, земные обезьяны получили бы очередную не гранату даже, а ядерную бомбу, минбарская судебно-исправительная система, да как бы и не Минбар в целом, уже не имели бы авторитета даже у отсталых аграриев, всё ещё ковыряющих лаптем щи, это опять же кроме тех проблем, которые они, да и все мы в перспективе, имели бы от разбежавшихся Элайиных соседей, народец-то там содержится отборный… Их-то доблестные спасители, примчавшиеся на коне и в плаще с алым подбоем, ловить бы не стали, как понимаешь.

– Да, понимаю, но…

– Конечно, мне легко рассуждать, потому что я всё-таки этого паскудника не рожала, и мне он столько крови, сколько тебе, не выпил, благо, я всё время была в разъездах…

– Джин, прекрати.

– Но это правда, дорогая, и ты сама понимаешь, что от любого, кто будет обсуждать эту ситуацию, услышишь именно это. И не то чтоб меня это так уж травмировало, если б я принимала близко к сердцу всё, что говорят, я б до своих лет не дожила. Лично я твёрдо знаю, что я в первую очередь генерал, а потом уже чья-то мать. И как генерал, я лучше пожертвую чувствами одного Вадима Алвареса и одной минбарской девчонки – к сожалению, у этого Проводника есть дочь, вот когда между великими служениями умудрился-то, чем миром и покоем в галактике, который и так, будем честны, на соплях держится.

Офелия опустошённо вздохнула.

– Мы по крайней мере знаем, что он жив. Хотя я не знаю и не хочу думать, как буду теперь жить, не зная, когда увижу его вновь, не имея надежды на какие-то вести. Через какое время начнёт казаться, что это был один из моих снов, как он вернулся…

– Мы ждали встречи четыре года, Фел, мы подождём столько, сколько нужно. Эти четыре года мы только надеялись, теперь мы – знаем. Он вернётся тогда, когда будет можно. И так на случай, если ты почувствуешь, что ожидания с тебя хватило… Есть у меня некое подозрение, кто тот второй, кому нипочём защитные коды Вентокса.

Офелия повернула к Виргинии всё ещё заплаканное лицо.

– Джин, заткнись. Я мать, я безумно люблю своего ребёнка. Но если уж я не уступила тебя даже достойнейшему Цаммиу…

– Тааак, началось.

– Нет такого повода, который заставит меня тебя бросить. Каждый твой поход мог отнять тебя навсегда. Чтобы я сама сделала шаг прочь от тебя… Нет, никогда.

Когда корабль приземлился, на космодроме уже было полно народу. Ничего удивительного – когда Элайя давал кораблю и его пассажирам доступ, сигнал, надо думать, получила и вся колония. Лалья первым шагнул на гудящее и вибрирующее тускло-золотистое покрытие, потом обернулся, чтоб разблокировать наручники на руках поднадзорного – протокол есть протокол, снять по прибытии и передаче. Хотя смыслу-то в них было, честно говоря, всё это время – если уж толпа бесстрашных рейнджеров и специально обученный минбарский телепат не окажутся сильнее Элайи, то какие-то дурацкие наручники тем более.

Вперёд выступила высокая девушка с длинными, ниже поясницы, тёмными волосами.

– Это было неожиданным, Вадим. Мы успели навеки попрощаться с тобой. Мага увидела через машину, что всё будет не так, как мы думаем, но она не поняла, что именно она видит. Что же произошло? Как тебя отпустили?

Элайя обнял соратницу, и Лалья заметил, что у неё нет кисти правой руки.

– Я и сам, честно говоря, это не совсем понял, Голда. Но у нас будет время во всём разобраться. Много времени.

Девушка окинула взглядом собравшуюся поодаль толпу сопровождающих.

– А это кто?

– Мои конвоиры и наши помощники, Голда. Они вернули нас друг другу, и мы будем во всём слушаться их. Они совершили большую жертву ради нас, и эта жертва не должна быть недооценена. Мы долго воевали, некоторые здесь – всю жизнь. Теперь настало время мира, исцеления, строительства новой жизни.

К ним подошла ещё одна женщина – старше Голды, с серебристыми, по-видимому, совершенно седыми волосами.

– А где же…

Лалья как-то понял, что имелась в виду Аврора. И почувствовал, хотя и не смог бы себе объяснить, откуда, что здесь не очень любят даже произносить имя этой девочки.

– Она осталась там. Так надо. Доктора сочли, что её… состояние тяжелее моего. Ей необходимо длительное лечение, прежде чем суд сможет что-то решить на её счёт. Вероятно, её всё же отправят на Лири…

Женщина переглянулась со своими спутниками – облачёнными в потрёпанную военную форму дрази.

– Если честно, мы рады это слышать, Вадим. Я и прежде не боялась сказать тебе прямо, а теперь скажет любой – эта девочка была демоном, сосущим твою душу. С ней из твоей жизни уйдёт тьма.

– Венрита…

– Нет, послушай меня. Я никогда не лгала тебе и ничего не скрывала. И не потому, что силы твоей хватит пробить любой блок. Мы все ценили её за её силу, за всё то, что она сделала для нашего дела, и жалели её за то, что судьба её была ужасней, чем у большинства из нас. Но все твои люди вздохнут с облегчением, что не придётся больше бояться её.

– Венрита, Голда…

Темноволосая девушка отвела взгляд, вздёрнув подбородок.

– Я знаю, что такое благодарность, я помню, что она сделала для меня. Но помню и то, что она сделала после. Да, мы обсуждали уже это. Да, ради тебя она обещала не трогать своих, и держала обещание. Но никому из нас не было спокойно, это правда. Мы знали – то, что она делала хорошего, то делала ради тебя, а то, что делала дурного – делала по своему желанию. Всегда ли ты был бы ей достаточно дорог, чтоб больше не позволить себе того, что она позволила тогда? Всегда ли ты нашёл бы для неё достаточно виновных, чтобы её жажда крови не обрушивалась на невиновных? Мы были с ней добры не только ради тебя, потому что ты для нас закон, но и ради неё самой, но боюсь, ей не нужна была наша доброта. И если ты говоришь сейчас о новой, мирной жизни, то должен понимать, что ей в такой жизни места нет.

– Да, я понимаю…

Лалья быстро перестал слушать их разговор. В детстве, бывало, он много раз пытался представить себе мир Ворлона, представлялось с трудом – как может выглядеть мир существ, которые практически бестелесны, как могут быть устроены их здания, предметы? Нужны ли они им вообще, или у них там сплошной океан чистой энергии, в котором они плавают, как рыбы?

Неизвестно, что там на самом Ворлоне – были там, значит, за всю историю немногие, и развёрнутых интервью по итогам не давали, но мир колонии Вентокс был вполне физическим. Сложно сказать, для чего он использовался ворлонцами, зачем им вообще потребовался кислородный мир, если сами они, как, по крайней мере, официально считается, некислородные, новыми поселенцами была обследована ещё не вся планета, но вид космодрома уже впечатлял. Бескрайнее ровное поле казалось совершенно гладким, но золотистое покрытие гудело и вибрировало под ногами, и сквозь подошву почему-то казалось тёплым, словно живое. Для приёма кораблей из его плоскости выдвигались круглые тарелки, после того, как все прибывшие покидали корабль, спускаясь по расстилающимся под ногами дорогам-лентам, кажущимся невероятно тонкими, словно бумага, его накрывала прозрачная полусфера, и тарелка втягивалась под землю. Ленты не втягивались никуда – они словно таяли в воздухе, так же, как до этого материализовались. В воздухе на разной высоте парили какие-то непонятные штуки, шарообразные и эллипсоидные, Лалья предположил, что это что-то, относящееся к системам слежения. Хотя ни объективов, ни антенн он на них не заметил. Вообще ничего, снизу, по крайней мере, штуки казались абсолютно гладкими и цельными. Когда прибывшие подошли к провожающим, под их ногами тоже выдвинулась круглая платформа, обросла по краю бортиком высотой в метр, и стремительно и бесшумно понеслась к горизонту, где виднелись купола каких-то построек.

Когда они приблизились к высоким зданиям, одно из которых словно сплошь светилось в лучах, отражающихся от купола, там уже тоже собралась приличная толпа. Элайя, когда говорил о той части освобождённых, что отказались его покидать, был весьма обтекаем – теперь же можно было представить, какая это масса, какая это ужасающая сила. Что ни говори, но как ни разумны мы, как ни образованны, есть то, перед чем наш разум буксует, и большие числа – одна из таких вещей. Мы помним численность населения собственного мира и некоторых других, мы знаем, что такой-то дворец или стадион вмещает в себя тысячу, пять тысяч, десять тысяч существ – но мы совершенно не готовы представить, что такое тысячи и миллионы, когда за ними судьбы, и судьбы трагические. Когда это погибшие в войнах, умершие от болезней, когда это жертвы, прожившие всю жизнь в аду и не надеявшиеся увидеть свет…

– Во всём этом есть что-то от дурного кино, – пробормотал Лалья, – мы считаемся мёртвыми для всех, потому что так надо. Мы живые, мы дышим этим воздухом, улыбаемся, обнимаемся, говорим друг другу, что всё будет хорошо. Но для вселенной мы мертвы. Кто прав, мы или вселенная? Быть может, мы в самом деле умерли, раз попали в этот рай, и всё это – наш загробный сон… Я попал сюда потому, что поделился с товарищами мрачными ожиданиями от будущего. У кого как, у меня всегда было представление, что чувствует тот, кто умер для своего мира, для обычной жизни…

– Всё потому, Лалья, что ты лишён веры. Я же вижу совершенно ясно – Бог возвращает к жизни тех, кто был мёртв, даже и тем, кто не жил вовсе, Он дарует жизнь. Во всём, что ты видишь вокруг, ты можешь прочесть подтверждение этому. Сейчас наша смерть для мира – это наша безопасность, но это не значит, что мир победил, поверг нас, исторг из себя навсегда. Когда придёт время, мы вернёмся. Бог хозяин всего времени, и сколько б мы ни совершили ошибок – Он на нашей стороне. И видя наше малодушие, Он всегда протягивает руку, чтобы удержать нас от падения. Здесь есть одна машина. Позволяющая заглянуть в будущее. Я не понимаю всего, и не смогу тебе объяснить. Одна женщина, Мага, понемногу осваивает её. Та машина показала, что мы сдадимся на Мариголе, и показала, что сегодня я вернусь сюда.

Лалья покачал головой.

– Уж прости, но все эти предсказания, предопределённости, божий промысел – всё это мне совершенно не по нутру. Быть может, тебе нужны такие утешения, но не мне точно. У меня своё утешение – я поступил так, как было лучше всего.

Разношёрстная толпа остановилась поодаль, гул приглушённых голосов прокатывался по ней волнами – к гадалке не ходи, обсуждают новоприбывших. Лалья видел здесь, кажется, представителей всех известных ему рас, только минбарцев здесь, в самом деле, до сих пор и не было. Взгляд выхватил даже нескольких вриев… Даже несколько тракаллан. И что было самым большим шоком – они были без скафандров. Может, и возможно, что атмосфера планеты как-то подстраивается под новых обитателей, но как, как она может подстраиваться под них всех? Ну или как после этого не думать, что они на самом деле умерли, а в загробном мире, действительно, уже не важно, кто чем дышал при жизни…

Толпа замерла, притихла, только медленно кружили эти загадочные штуковины, похожие сейчас на любопытных птиц или насекомых.

– Здравствуйте, мои друзья. Я говорил вам раньше – мои воины, мои соратники, теперь я буду говорить только – друзья. Быть может, война не окончена, но теперь другие будут её вести, больше не вы, вы отдали ей достаточно. Вы видите, наверное, что я вернулся не тем, кто когда-то покинул вас, а я хочу, чтоб вы увидели себя не теми, что были когда-то. Один из моих спутников, которые вернули меня вам, думает, не умерли ли мы все… Я думаю, что он прав. Умерли прежние мы, наш страх, наши страдания. Никто никогда не сможет больше причинить вам вред. Я говорил это тогда, когда вы впервые делали робкие шаги свободы здесь, в моём мире. Я говорю это и теперь – любой, кто захочет прийти сюда с войной – умрёт, даже не коснувшись нашей орбиты. Этот мир – наш, и мы не пустим тьму. Мои гости, те, кто прилетел сегодня со мной – останутся с нами. Помогите им здесь, покажите им наш мир, пусть они узнают, что такое – Вентокс Ворлонский.