Текст книги "Наследие Изначальных (СИ)"

Автор книги: Allmark

Соавторы: Саша Скиф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 50 страниц)

– Позвольте нескромный вопрос личного характера, господин Крин. Вы не скучаете по родине?

Собеседник улыбнулся – зубы блеснули схоже с бликами на кольце, украшающем его палец. Довольно забавно – у одних рас, например, землян, центавриан, да и минбарцев, белоснежные зубы считаются символом красоты и здоровья, а жёлтые вызывают неприятное впечатление, а у других скорее наоборот. Вот у хурров белые зубы в принципе-то допустимы, но ещё нормальны для женщины, мужчина же с белыми зубами будет считаться, мягко говоря, хиляком. Дентин некоторых рас минбарского протектората и вовсе имеет откровенно выраженную цветность, а белые улыбки иномирных гостей с чем только между собой не сравнивают. У господина Крина зубы, конечно, не жёлтые. Не как у хурров или тичола. Они с желтоватым отливом, схоже скорее с золотом. Таким золотом, какое на Земле называют белым, а на Минбаре лунным.

– А что такое родина, госпожа Дайенн? Вот мой дед переехал из своего провинциального города в столицу в возрасте 15 лет, поступив на учёбу. Можно считать, что он расстался с родиной? Конечно. Но столица дала ему образование, карьеру, дом, семью, а в дальнейшем и президентский пост. Мой отец с семьёй покинул страну, когда начались волнения – покинул ли он родину, поселившись в Эмермейнхе? Конечно. Но это дало ему время на подготовку к эвакуации, и он грамотно распорядился этим временем. И наконец, мы покинули планету, когда мне было 10 лет – и теперь мы граждане Иммолана. Как видите, границы родины раздвигаются по мере потребности человека. Бояться покидать родину – это никогда не выезжать из того дома, где ты родился, если уж на то пошло. Ну какой прогресс, какое развитие могло б быть, если б все рассуждали так? Не выросло бы ни одного крупного города, не было бы основано ни одной космической колонии. Во всём происходящем надо искать плюсы, госпожа Дайенн – там делают деловые люди, не нытики. Мы не причитаем, что нас изгнали и всего лишили – потому что мы выселились сами и сами не позволили лишить нас всего. Как я уже говорил, мы приехали не с голым задом, как большая часть второй волны…

– А ваши счета не арестовала новая власть? – удивилась Дайенн, – или вы успели перевести эти счета в другие банки?

– Уже не было никаких счетов, – Крин снова блеснул золотом улыбки и кольца, – это азы, которые необходимо понимать тому, кто не хочет кончить жизнь на паперти. Кому и где на тот момент могла быть интересна валюта Корианны? Коллекционерам, разве что – как забавные бумажки с изображениями неких деятелей, которые для них никто и ничто, и мест, которых они никогда не видели. Я сам имею небольшую коллекцию банкнот с бывшей родины, то, что завалялось в плаще у матери… Деньги сами по себе не имеют никакой ценности, они лишь эквивалент действительных материальных ценностей, и имеют свою цену лишь постольку, поскольку вы можете на них что-то купить. Разве для вас имеет цену валюта мира, с которым вы не торгуете? Попробуйте расплатиться минбарскими деньгами в деревушке торта, где нет ни одного обменного пункта – не получится. Потому что на эти деньги никто ничего не сможет купить. Предложите человеку, живущему в лесу, миллион в самой твёрдой валюте – он откажется. Потому что там нет ни одного магазина. А вот топору он обрадуется. Отправляясь в мир, прежде не имевший с нами торговых отношений, тем более ввиду происходящих на родине событий, мы понимали, что брать валюту – бессмысленно. Немало семей второй волны как раз на этом погорели. Нет, мы не только своевременно обналичили все деньги, но и обратили их в действительный капитал. Драгоценные металлы и камни, они всегда стоят своей цены. Технологии – проекты, материалы, машины. Наш мир, конечно, относился к отсталым, но всё-таки у нас нашлось, чем заинтересовать принимающую сторону. Продукты питания и промышленные товары, которые могли нам понадобиться, чтобы первое время мы не нуждались ни в чём. Ну, предметы искусства и антиквариат – это тоже оказалось неплохим вложением, центавриане любят такие вещи и готовы за них платить. И закупить всё нужное даже не составило больших трудов, идиоты, ещё верящие в реванш, охотно обращали в деньги всё, даже когда под их контролем оставалась одна Эмермейнхе, когда было уже понятно, что никакие деньги не помогут, когда не будет тех, кто их возьмёт. Сложнее было соблюсти в тайне старт «Исхода»…

На Земле зубы принято сравнивать с жемчугом, на Минбаре – со снегом, на Корианне – с золотом, и это сравнение тем лестнее, должно быть, звучит, что запасы золота на Корианне в принципе невелики…

– Поверить не могу! Вы гордитесь тем, что обокрали собственный мир? Вы взяли то, что создавалось трудом его жителей и сбежали, как крысы, и это считаете своим достоинством? Вы хуже мародёров, обирающих мёртвых – вы обобрали живых в минуту величайшей нужды…

Рот корианца дёрнулся в ухмылке.

– Не мы ввергли их в эту нужду. Но мы не обязаны разделять эту нужду с ними, разве нет?

Алварес говорил, сейчас почти всё золото его новой родины работает – когда первейшей задачей встал выпуск огромного количества новой электроники, чтобы не только восполнить военные потери, но и обеспечить те уголки мира, где и с телефонией было исторически очень и очень плохо, то в разных городах, независимо, возникли инициативы по сдаче государству изделий из золота. Женщины приносили украшения, мужчины – медали. Как бы ни дорога и памятна была вещь, общее и такое великое дело было дороже. И сейчас на Корианне практически не встретишь золотого кольца или статуэтки. Даже некоторые музейные ценности пошли в расход – предварительно с них сделали копии из недрагоценных металлов, просто чтоб помнить, какими они были. Теперь ясно, благодаря кому.

– Не вы – а кто же? Разве то, что вы вывезли, что составляет основу вашего благосостояния здесь, не сокровища всего вашего мира, не должно принадлежать всем его жителям? Разве только вашими руками они создавались? На каком основании вы присвоили это всё себе?

– На основании обычной сделки купли-продажи, – оскалился Крин, – как в любом мире. Вы, значит, социалистка?

– Что? – опешила Дайенн.

– Я должен был предполагать. Такое общение не проходит даром. Раз Корианна выползла на галактический простор, то будет стремиться весь мир инфицировать своей заразой. Забавно, что с одной заразой, – он кивнул на буклеты, – вы боретесь, а другой потворствуете. А разница в чём?

Забавная, действительно, штука жизнь. Если б она как раз недавно так не углубилась в справочные материалы, если б отложила этот вопрос на день, на два, и если б, против всякой логики и порядка, столько не проговорила с Алваресом – она б не понимала сейчас значения этого кольца на пальце Крина. Простенького, скромного кольца – и это простота богатства, можно не сомневаться, золото это высшей пробы. Это личная вещь, конечно. Сколько у них таких личных вещей, у каждого. И сколько они вывезли в виде монет, слитков – чтоб обменять на ценности, нужные им в бизнесе, в комфортном обустройстве на новом месте. Запасы ценных веществ на планете таковы, каковы есть, если изъять столь солидную часть, изъять совсем, прочь – планета новых уже не родит. И чем-то придётся жертвовать – браслетом, подаренным ещё бабушке дедушкой, чашей, в которой возжигался святой огонь… Упрекать в пренебрежении к семейным и религиозным ценностям в этой ситуации немного сложнее.

– Для вас, думающих лишь о своём комфорте, она, конечно, не очевидна.

И он, и Сенле Дерткин – дети одного мира, оба покинувшие его ещё в детстве, оба из семей, принадлежавших к элите – и здесь, в чужих мирах, они пришли к противостоянию, а не сотрудничеству. Не то чтоб в этом было что-то такое уж немыслимое, даже малое дитя не будет думать, что всякий минбарец всякому минбарцу непременно друг… Но то, что на Минбаре называется врагами, не идёт в сравнение. Воины или жрецы могут поколениями лелеять клановые обиды, как часть идентичности, если угодно, но окажись они в ситуации беглых корианцев – и речи не могло б быть о каких-то мелочных интригах, разделении единого народа пропорционально количеству благ, которые удалось урвать.

– Этому сюжету тысячи, если не миллионы, лет, только почему-то он никого ничему не учит. У меня на родине только ленивый не финансировал распространение этой дряни в странах-конкурентах. А те, в свою очередь, финансировали в ответ. Итог мы видим. Любовь к играм с огнём – это тоже то, что объединяет, видимо, все народы и расы. И теперь тоже кто-то оплачивает неприятности для конкурентов, и даже понимая, что кто-то так же оплатил неприятности для него, наивно рассчитывает, что лично его это не коснётся, что удобное оружие не вырвется из-под контроля.

Он так гордо подчеркнул, что центаврианская сторона не оказывала по отношению к ним благотворительности – надо думать, и их инициативы по содействию переселению других корианских эмигрантов ею не являются. Можно только предполагать, какие отношения связывали когда-то эти семьи – первой, второй, третьей волны, но странно будет полагать, что это не имеет совсем никакого значения в дне сегодняшнем. Земляне, допустим, больше склонны пренебрегать такими вещами, но даже для землян прошло ещё недостаточно времени, не успело сформироваться нового поколения, выросшего полностью в других реалиях, и даже те, кто родился уже на новом месте – дети своих семей, вскормленные их опытом, их рассказами. Корианцы, по их собственным свидетельствам, имеют много общего с землянами – вряд ли стоит исключать и такую черту, как склонность пользоваться более бедственным, униженным, зависимым положением собратьев. И если это так – то это видит и понимает и Сенле Дерткин, может ли она, со всеми её детскими обидами и со всей неприкаянностью сейчас, не соблазниться возможностью пошатнуть прочное положение этого самодовольного типа – пусть даже её собственное от этого существенно и не улучшится? Сколько ни осуждай зависть, гнев и прочие грехи по списку – они есть и им подвержены жители всех миров.

– Интересный поворот, – процедила Дайенн, – можно предполагать, вы сами практикуете такую борьбу с конкурентами?

– А как вы считаете, если б практиковал – я б вам сказал? Но нет, это не про меня. Мы уже научены непосредственным горьким опытом, чем чреваты такие авантюры. Бизнес, конечно, требует рисков, но рисковать тоже надо с умом. Скорее я склонен подозревать в подобных методах ваш мир.

– Вы с ума сошли?!

– А что не так? Разве Минбарская Федерация и Земной Альянс – не основные конкуренты Республики Центавр? Ну, в последние годы ещё Нарн, пожалуй, стало можно рассматривать в таком качестве, за годы правления На’Тот они неплохо восстановились… Земля, конечно, тоже последний мир, который я заподозрю в чистоплотном ведении дел, но у вас тут есть дополнительный фактор – вы действительно можете иметь иллюзию, что вам это не опасно. Ведь в вашем обществе нет тех линий напряжения, на которые обычно давят подобные экстремисты.

Дайенн скривилась – Крин озвучил её мысли недавнего времени, и это было отвратительно.

– Но это именно иллюзия, – безжалостно продолжал Крин, – у нас правительства развитых стран тоже думали, что их сытый, чтоб не сказать – зажравшийся народ не дойдёт до солидарности с какими-нибудь дикарями из Ломпари. А оказалось иначе. И ваших, и земных, и бракирийских, и нарнских авантюристов, оплачивающих работу этих вредителей, ждёт та же участь.

Ну да… попрекал же её Алварес самым большим, по совокупности, подконтрольным сектором, в понимании этого вот тоже вполне себе свидетельство особой хищности. Аргумент, что если б им дополнительные территории были нужны, то с военной машиной, противостоять которой мало кто смог бы, это не вопрос – для таких не аргумент. Они сами мыслили б в направлении экономии материальных и людских ресурсов – и так, в их понимании, будет каждый. Ибо каждый, по их мнению, имея много, хочет большего.

– То есть, вы прилетели сюда бросить мне, офицеру полиции и представителю воинской касты, обвинение в том, что Минбар – сердце Альянса, гарант мира и стабильности – повинен во вскармливании экстремизма? Пикантно слышать это от представителя мира, где дошло до всепланетной революции, живущего сейчас в мире, 40 лет назад развязавшем войну на всю галактику. Не кажется ли вам, что вы валите с больной головы на здоровую? Не кажется ли вам, что вместо поиска виновных на стороне вы могли б честно спросить себя, сделали ли вы хоть что-то для того, чтоб подобные пасквили не обретали в вашем новом мире благодатной почвы?

– А вам не кажется, что офицер полиции сейчас занимается тем, что обвиняет жертву?

– Это кто жертва? Вы? Вы беззастенчиво ограбили собственный мир, теперь наживаетесь на жителях другого мира, и у вас такая непоколебимая убеждённость, что вам все должны и всё, чего вы желаете – ваше по праву. Да, мне очень жаль, что вы сейчас сидите передо мной как свидетель, что я не могу арестовать вас как преступника, коим вы являетесь…

– Офицер Дайенн! – раздался от дверей голос Альтаки, – можно вас на пару слов?

Дайенн пулей вылетела за дверь.

– Простите, господин Альтака, я знаю, что моё поведение непростительно. Но извиняться перед этим самовлюблённым паразитом не буду! По крайней мере, прямо сейчас я на это не способна!

– Всё в порядке, – седой бракири загадочно улыбался, – спишем на переутомление, и не такое списывали. Моей ошибкой было отправлять вас беседовать с этим хмырём, у вас и так, ввиду болезни напарника, нервы на пределе.

Болезни напарника… не помешавшей ему, этому напарнику, наговорить ей больше, чем она хотела бы слышать. Да, беседовать с Крином стоило б до историй о едва не сожжённых девочках и едва не замороженных городах. Они называют новую власть варварской – и может быть, есть, за что, но посмеют ли они отрицать, что нищета, ксенофобия и дикие обычаи не были изобретением новой власти, они остались в наследство от старой. И с тем, что убийцы детей должны нести наказание, вроде бы никто не станет спорить… А те, кто поддерживали, взращивали и покрывали убийц детей, а те, кому было просто всё равно? Переживали ли Крины, когда жили в благополучной Эммермейнхе, о том, что происходит в Кунаге или Сурамбе? Едва ли. Они были заняты обращением банкнот в золото.

– Не уверена, что я заслуживаю такого снисхождения…

– А это и не ваше дело, мне решать, чего вы заслуживаете. Скажите, вы задавались вопросом, почему все эти корианские «беженцы» – некоторые из которых, как вы убедились, богаче и наглее многих бракирийских мафиози – так ненавидят Даркани? Да, он одно из главных лиц нового государства, но так, как его, не ненавидят, пожалуй, никого.

Такой резкий поворот разговора слегка ошеломил.

– Ну, он воспринимается, наверное, как символ…

Альтака с той же улыбкой кивнул.

– Именно, символ. Символ их поражения. Того, что не всё у них в кармане, хоть им и казалось так. Эта авантюрная выходка Гидеона могла и не иметь успеха, если б Даркани и его напарница не приложили для этого все усилия. Они успели добраться до зондов раньше правительственных агентов, скопировали информацию и с помощью своих друзей-хакеров разослали её по всем центральным телеканалам, поставив в прайм-тайм, причём три дня подряд… После этого, конечно, им пришлось бежать из страны, их жизнь, мягко говоря, была в опасности. Но и в других странах, куда бы ни попадали, они продолжали делать то же самое. Благо, везде находили не только новых врагов, но и новых друзей среди тех, кто встретился с зондами раньше их… Век информационных технологий, знаете ли – это возможность для слова обежать земной шар раньше, чем некий правительственный чин нажмёт тревожную кнопку. То, на что в иных условиях потребовались бы десятилетия, стало возможно в максимально короткий срок. Крайне удачное сочетание факторов – уже назревшего народного недовольства, эффектной акции Гидеона и фанатизма Даркани.

– Да, Алварес сказал об этом – семена упали на подготовленную почву.

Ещё бы. Когда у одной части мира – машины, информационные технологии, это самое золото, а другая часть на жалких островках растительности ведёт борьбу за выживание с дикими зверями и такими же дикими соседями, как понять логику Крина и подобных ему, что главное – не подавать обделённым идеи наказать своих обидчиков, и всё будет в порядке? А ведь они, кажется, действительно так думают. Это не было миром всеобщего благоденствия, и грабежи, и убийства, и восстания были и прежде – и семью Крина, и подобных ему, это беспокоило ровно в одном плане, чтоб их лично это не коснулось. И что бы он ни говорил об извлечении уроков – никаких уроков извлечено не было, коль скоро они не протянули руку братской помощи менее везучим эмигрантам, ранее, чем нашли какой-то способ извлечь выгоду и из них. Коль скоро теперь он удивляется, что появилась такая вот Сенле Дерткин.

– И ребята вроде семьи Крина подготовили эту почву сами. Они заигрались в мистификации и инопланетную истерию. И они, конечно, пытались всё переиграть, вот только народ им уже больше не верил. Шок был слишком велик. А раз больше нет веры правительству, так безыскусно дурившему народ около полувека – почему бы не поверить инопланетянам? И не взять от них то, что оказалось так созвучно собственным настроениям корианцев? Говорят, чем грандиознее ложь – тем легче в неё верят. Но так же говорят – тем сильнее разочарование. Сильные корианского мира были уверены, что разыгрывают беспроигрышную партию – и их падение вполне соответствовало вложенным ими усилиям. Быть может, если б Даркани и Схевени не решились на это откровенное безумие – ринуться в неизведанный космос в поисках ответов, или нелёгкая не вынесла на их пути «Эскалибур», всё это могло продлиться ещё долго… Но история сослагательного наклонения не знает, и господа вроде Крина тоже об этом помнят.

– Схевени… Это ведь фамилия напарницы Даркани. Я не связала, конечно, бывают дальние родственники или однофамильцы. То есть… Лисса занимала, насколько я поняла, не очень уж высокие посты, но и Даркани, получается, тоже, просто один из наркомов… Это парадокс, который не сразу укладывается в голове – они почтенные и почти легендарные фигуры, можно ли было ожидать встретиться здесь с… их сыном? Даркани – отец Илмо Схевени?

Вот почему она долго думала, что не различает корианцев. В большинстве материалов о Корианне фигурировали фотографии первых контактёров. И первым корианцем, которого она как следует рассмотрела, был их сын.

– Ну, напарники нередко становятся очень близки. Это я сейчас совершенно без намёка говорю. Особенно когда они прошли вместе через то, через что прошли Даркани и Схевени.

– Это Илмо имел в виду Крин?

…Действительно, хмырь. Какое же правильное слово. «Социалистка»!.. Алварес прав (как же противно, когда он прав), религиозное и культурное взаимопонимание совершенно не в труд, когда чужая религия и культура твоим как минимум не противоречат. Минбарцы могут считать глупостью трепетное отношение бракири к кометам – но кому оно, в конце концов, мешает. Нарнам в священные дни Г’Квана запрещено совершать сделки – и это может быть неудобно, если именно сейчас тебе нужно купить что-то нарнское, но это опять же не смертельно. А если чья-то религия велит убивать детей? А если чья-то культура допускает ограбление родного мира и почитает это даже за в некотором роде доблесть? Будучи минбарцем, такие вещи невозможно ни понимать, ни уважать. Но есть ли смысл объяснять это кому-то вроде Крина? Так и вспоминаются слова Урсулы Бокари про нутро богачей. Стоило сказать что-то не по нраву – и ты для него социалистка.

– Как сказать. Даркани был наркомом планетарной безопасности, и в этом качестве чувствительно прижал хвост эмигрантам второй и третьей волны, не говоря уж о тех, кто эмигрировать не успел, или не отпустили. Первая волна, как видите, ни финансовых, ни личных потерь от него не понесла, но вместе со второй и третьей называет его палачом просто из любви к искусству. Но вот знал ли Крин о том, что Схевени работает в нашем отделении – я не уверен. А об Алваресе он определённо знал. Видите ли, в корианском языке есть слово, означающее не только «сын», но и «последователь», «любимый ученик» – эквивалента в земном языке нет. А уж как много значил Даркани для Алвареса, вы могли успеть понять. Не знаю, как много знает Крин, а я уверен – знаешь Алвареса, считай, что знал Даркани. Та же убийственная честность, отчаянное упрямство и наивная вера в окончательное торжество справедливости.

И это бы звучало просто невероятно, шокирующе… если б в этот момент Дайенн не понимала уже, что Альтака – тоже идеалист. В бракирийской версии этого понятия, да – то есть не исключая язвительности, цинизма и подковёрных интриг. Но если б его целью было единственно продвижение каких-то мутных бракирийских интересов – его вряд ли хватило б так надолго.

– А вы в него не верите?

– А я живу дольше и видел больше. И знаю, что борьба со злом в широком или узком смысле – это маятник. Его колебания могут увеличиваться или затухать, в какой-то момент мы отвоёвываем у тьмы и хаоса очень много, почти всё, в какой-то – тьма и хаос снова захлёстывают нас с головой. Мы заключаем мирные соглашения, вступаем в ассоциации, решаем глобальные проблемы и почти побеждаем преступность, всегда почти… А потом снова война, катаклизм, очередная дерзкая вылазка пиратов, или иное движение маятника обратно. Мы находимся на границе, госпожа Дайенн. На границе с хаосом. И наша задача – как можно дольше удержать границу вот в этом месте, не позволяя ей сдвинуться вглубь, именно на это я трачу время, силы и последние ещё не седые волосы. И кстати говоря, день памяти Даркани – всего через неделю. Не знаю, легко ли это вам будет, но постарайтесь поддержать Алвареса в этот день. Поддержка напарника – это очень важно, даже если вы никогда не станете для него тем, чем была Лисса Схевени для Даркани. А теперь идите-ка и отдохните. Отправлять вас допрашивать эту девицу в таких растрёпанных чувствах – это то, чего даже я со своим природным садизмом себе не позволю.

Сен Айэлл почтительно склонился, опустив взор в пол, как подобает перед старшим.

– Фриди Мелисса обещала прибыть в Тузанор через три дня, ей необходимо закончить занятия с младшей группой и благословить их на миссию в клиники Синзара. Я разместил женщину вместе с остальными в лечебнице Лийри. Тинанна хотела бы остаться с нею, чтобы наблюдать и делать всё возможное до приезда фриди Мелиссы.

Тинанна выступила вперёд, так же не поднимая глаз, хотя от неё, врача из воинского клана, этого, в общем-то, правила не требовали.

– Эта женщина важна как свидетель, я правильно понял, Тинанна? – Алион подошёл к девушке, облачённой в форму госпиталя Кандарского отделения.

– Да, фриди Алион. Она не только свидетель по серии потрясших вселенную преступлений, но и сама преступник галактического уровня, много лет её искали множество миров. Центавр не поскупится ни на какие расходы в оплате её лечения, потому что её возможные показания стоят многим дороже.

Нет нужды говорить, что минбарский принцип, согласно которому врачеватели телес и душ работают без ожидания мзды, распространяется за пределы Минбара произвольно. Разорение, слава Валену, в ближайшее время главному столпу Альянса не грозит, но всё же затраты именно Минбара на альянсовский флот, тренировочные базы анлашок и программы, действующие в отсталых мирах, стабильно высоки, лишним не будет, если кто-то восполнит (вместо экспансионных и развлекательных – на благие цели, хотя бы так, прости Вселенная за осуждение). Кроме того, для Центавра оплата является неким гарантом надёжности и качества оказываемых услуг, что им ни возражай, такова их культура, почему бы её не уважать.

– Хорошо, Тинанна, – кивнул Алион, – я дополнительно свяжусь с центаврианской стороной, чтобы обговорить все условия. Ты можешь вернуться к своей работе, нести дальнейшую ответственность за эту пациентку тебе нет нужды.

– Я понимаю, фриди Алион. Но если возможно, я хотела бы остаться. Я прониклась тревогой за её судьбу, и она, как мне кажется, привязалась ко мне.

Возможно, такое утверждение и звучало сомнительно, в отношении пациента, в медицинской карточке которого стоял цветистый и неутешительный диагноз, но Алион спорить не стал. Даже капля веры, бывает, может больше, чем все врачи и лекарства.

– Её состояние как-то менялось за то время, пока ты её наблюдаешь, Тинанна? Как она перенесла дорогу?

Происхождения Тинанна весьма скромного – эта ветвь Вестников стабильно пребывала на задворках истории, обладая, видимо, нехарактерным для воинов отсутствием амбициозности. Они проектировали и монтировали системы связи и сами работали связистами – преимущественно на внутрипланетном уровне, иногда выполняя работы, более приличествующие мастерам, вроде рутинного ремонта. Однако нет правил без исключений, и хотя бы раз в одиннадцатилетие молодёжь удивляет старейшин своим жизненным выбором. Тинанна выбрала Кандар для стажировки, с тем чтоб потом зачислиться в штат одного из кораблей, исследующих пространственно-временные аномалии – а там ведь сложно предсказать, чего можно ожидать…

– Дороги она как будто не заметила, фриди Алион. Тот максимум реакции, который я наблюдала от неё, это лёгкий поворот головы. Правда, один раз… В салоне показывали новости, большой репортаж о рабочей поездке императора Котто… Так вот, мне показалось, что Аделай внимательно смотрела эти новости. Не просто смотрела в сторону экрана, как обычно, безучастным взглядом, каким она с тем же успехом могла смотреть в стену, а почти осмысленно, с искрой интереса. Она улыбалась… Позже я показала ей фотографию императора Котто, она забрала эту фотографию и не соглашалась отдать, несмотря ни на какие уговоры. Я не знаю, что для неё значит фигура императора, хороший символ или дурной, но я намерена использовать любую зацепку, которая поможет вывести её из её нынешнего состояния.

Окончательно сломив волю Реннара и практически самовыписавшись из госпиталя, Вадим решил навестить свидетеля, тем более что слышал, что его вскоре у них заберут – бракирийская сторона, зацепившись за следы каких-то давних дел о разборках криминальных кланов Экалты, затребовала его к себе, и Альтака развёл руками – возможности его, конечно, велики, но не беспредельны, а давить по неофициальным каналам он как-то остерегается. Но на Экалту переводится также Вито Синкара, он сможет проследить, чтобы их свидетель не канул бесследно, и если появится что-то новое-существенное в его показаниях – он сообщит… Утешало это, правда, слабо.

Лоран сидел за столом, сгорбившись над какой-то книгой, ещё стопка книг возвышалась рядом. На звук открывающейся двери он обернулся.

– Я ждал, когда же вы придёте. Но понимаю, вам пришлось провести некоторое время в госпитале… И сейчас вы не совсем здоровы.

Из этого парня отличная Дайенн могла б получиться, оставалось хмыкнуть про себя. Можно не сомневаться, она будет в ярости, узнав, что Реннар позволил ему уйти. Что-то такое она ведь и сказала в последнем разговоре – что кое-кто тут, похоже, собрался переползать из одного патологического состояния в другое, минуя стадию выздоровления.

Мальчик между тем встал и медленно подошёл – красные глаза, не мигая, вглядывались в лицо гостя, тонкие ноздри слегка трепетали.

– Что-то не так с вашим сердцем. Но разве тех, у кого больное сердце, берут в полицию…

О Раймоне и теперь медики ведут озадаченные перешёптывания – диагностические способности ранни, и осознанные-то им как что-то нетривиальное и заслуживающее внимания сравнительно недавно, он им тоже демонстрировал, как и особенности слуха и зрения. В госпитале, то есть, с большинством пациентов и по виду понятно, что произошло, но Раймон угадывал и хронические заболевания и физиологические особенности самих медиков. Наверное, это тоже было проявлением по-звериному острых чувств – глаз ранни нетерпим к яркому свету, но в комфортном для них приглушённом свете видит больше, чем земной или минбарский, обоняние позволяет различать в кожных секретах и даже в крови, сквозь кожу, изменения баланса веществ. Раймон говорил, что дети ранни ещё плохо способны к этому – это чутьё развивается по мере развития структур мозга, завершающегося обычно годам к 30. Удивился ли он, осознав, что у «голодной плоти» это считается чуть ли не за мистическую способность? Не то чтоб. Всё-таки более удивительно для ранни обнаруживать в разумных животных что-то общее с собой, чем отличное – тем, кто постоянно нуждается в пище и сне, конечно, не по силам такой анализ… Но само по себе чутьё – ещё не всё, надо ещё понимать, что именно ты чувствуешь, знать законы функционирования этого организма, его физиологию и биохимию. У Раймона было сто лет и предшествовавшая этому профессиональная подготовка, Лоран же ещё дитя, поэтому его слова Вадима нисколько не смутили. Вероятно, он чувствует и не может понять противоречия сочетания центаврианских и земных особенностей в одном организме, и лишь по совпадению это облеклось в ту же форму, что и тревоги матери в его детстве, несколько уменьшившиеся по мере его взросления – в самом деле, как-то живут земляне с одним сердцем…

Вадим прошёл и сел на стул, невольно поморщившись, кивком предложил Лорану сесть напротив него на кровать.

– Тебя скоро увезут, и я хотел поговорить, пока есть такая возможность.

Лоран кивнул на стол.

– Вито Синкара принёс мне учебники бракирийского языка. Вряд ли я много успею выучить, но чем раньше начну, тем лучше. Вроде, на Экалте и земной знают многие, но всё же будет непросто… Что же ещё вы хотите? В отчётах всё есть.

Вито Синкара как-то непостижимо заботлив. Земного языка ему что ли мало для получения всех интересующих его сведений…

– Я думаю, ты понимаешь – это не допрос. Я просто хочу услышать… услышать то, что знаю и так, и возможно, услышать что-то большее.

Да, у них не было возможности поговорить обстоятельно, Лоран старался как можно больше загружать голову изучаемым языком, чтоб как можно меньше предаваться сожалениям. Могли ли они, перед его первыми шагами к возвращению, предполагать, что этот человек, увидеть которого было второй его целью, будет серьёзно ранен, а может быть, даже погибнет? Должны были. Да, они не оставили для полицейских ни одного живого врага на той базе, но не в остальной вселенной. А могли предполагать, что этому человеку и не позволят, по внутренним-личным причинам, этих встреч? Этого не предполагали, но вероятно, это и произошло. Вито Синкара забрал под свою власть неожиданного и такого важного свидетеля для того, чтоб защитить чувства Раймона, но также он хотел и защитить чувства Вадима Алвареса, это наверняка. Которому никуда уже не деться от правды, что его брат и есть тот преступник, которого они ловят всей галактической полицией, но которому хорошо б ещё хоть какое-то время пожить без всяких подробностей. Вито Синкару они не предполагали.