Текст книги "Наследие Изначальных (СИ)"

Автор книги: Allmark

Соавторы: Саша Скиф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 50 страниц)

Дайенн сколько-то попрепиралась с Сайкеем на тему, каким составом идти завтра с визитом к Хистордхану – против неотложности самого визита не возражал уже, в общем-то, никто – а конкретнее, идти ли Сайкею или всё же отлежаться. Сайкей настаивал, что по нему совсем не заметно будет, что он ранен, и даже на подвёрнутую ногу он обязуется не хромать.

– Не думаете же вы, госпожа Дайенн, что тот, кто стрелял, меня узнает? Для иномирцев мы, дрази, на одно лицо! Уж лучше вам остаться, дилгары всё-таки редкость в этом мире.

– Не думаю, чтоб он успел заметить что-то кроме силуэта.

– Ну так значит, и меня он не запомнил.

– Ладно, – Лалья поднялся, – утром на свежую голову будет виднее… Ба, с господином Алваресом-то что делать?

Алварес, собственно, благополучно уснул. На кровати Дайенн. В ходе короткого совещания было решено его не трогать – переносить спящего на другой этаж задача непростая, да и персонал можно шокировать крепко, тут к подобному, за острой нехваткой алкоголиков, как-то не привыкли. Были б сообразительнее – сразу б пошли до его номера, но кому тут было до деталей…

При всём понимании, что до завтрашнего дня – который предстоит явно непростым – времени остаётся всё меньше, сон к Дайенн всё никак не шёл. И не то чтоб на диване было неудобно – шириной он вполне как минбарская кровать, что только мягкий и горизонтальный. Просто в голове продолжало кружиться всё это – эмоциональный, но, увы, малопонятный рассказ Тулпеше о брате, их недолгой работе у Хистордхана и братовой трагической гибели, густые заросли этого проклятого колючего кустарника, которыми они крались к дому – Сайкей ворчал, что сюда надо идти с несколько большим количеством глаз, оглушительный лязг, которым ответила им дверь чёрного хода на их манипуляции с замком – от него кровь застыла в жилах, казалось, этот звук должен перебудить все небеса… И мёртвое тело – в криокамере, в подвале, там же, где Тулпеше и его брат видели труп три года назад. Дайенн видела это тело не долее половины минуты, но можно было не сомневаться – это другой труп. Кем бы ни был этот несчастный – на момент смерти он определённо был моложе мертвеца из рассказа зенда, и это совершенно точно не женщина. А дальше пришлось бежать, очень-очень быстро бежать… Спотыкаясь об эти проклятые коряги и оставляя на колючках, наверное, роскошное количество улик, включая генетический материал. Но в тот момент важно было одно – не попасться, ни живыми, ни мёртвыми. При свете дня и без угрозы жизни им нипочём было б не пробраться там, но не тогда, когда подгоняют выстрелы…

Дайенн потёрла виски. Как ни старалась, она не могла чётче воспроизвести в голове этот силуэт, который видела секунды две, обернувшись. Сайкей видел дольше, и утверждает, что это мужчина. Какой расы? Из тех, у кого есть волосы… Можно ли полагать, что он соплеменник Хистордхана? Наверное, можно. Дайенн снова сжала голову. Тулпеше, может, и старался описать обитателей дома, очень старался, да не понять, при его познаниях в языке, толком ничего. Длинные волосы, длинные пальцы рук, у женщин бледные, не отличающиеся от остальной кожи цветом, губы… Да как такое может быть, чтоб три десятилетия эту семью единицы видели в лицо?!

Она раздражённо прошлась к окну и обратно, потом подошла к кровати, придирчиво вглядываясь в спящее лицо напарника. Ну, пока не видно поводов для тревоги… Лалья сказал, что царапина по факту несерьёзная, но если гадать, что в понимании дрази является несерьёзным… Надо было всё же настоять на том, что помощь раненым – её задача, даже когда ранена она сама. Она коснулась кончиками пальцев ссадины – та отозвалась болью, и это почему-то даже успокоило. Если привести в порядок волосы, ничего не будет заметно. Посражавшись с собой ещё минуту, она всё же раздвинула полы расстёгнутой рубашки.

Да, синяк уже оформляется знатный, да и сама кровавая борозда выглядит… ну, не так страшно, как навоображалось. Действительно, неглубокая. В чём-то дразийской оценке доверять можно. Да, им очень повезло, что из всех выстрелов только один достиг цели. Всё могло быть куда хуже. Она вздрогнула, едва не взвизгнув, когда её рука рефлекторно отдёрнулась от чего-то, чего не ожидала коснуться. Это… да, она уже поняла, что это. Центаврианская часть его генетики… Силы небесные, Алварес ещё более везучий, чем казалось сперва. Если бы эта проклятая ветка пришлась немного ниже… Всё-таки непростительный авантюризм. Когда случится более серьёзное ранение – чью кровь ему переливать, центаврианскую, человеческую? От каких норм отталкиваться в оценке его состояния – центаврианских, человеческих? Да, они уже обсуждали это однажды. В ответ было, в частности, что дилгар во вселенной тоже пока что немного, это тоже может доставить госпиталю ряд проблем.

Решив внутренний спор о любопытстве уместном и неуместном аргументом, что она врач и имеет право, Дайенн сдвинула ткань до пояса брюк. Да, вот оно как… Не совсем центаврианские – менее плоские, и едва ли в эрегированном состоянии вытягиваются на ту же длину.

Но неоспоримо, куда больше пугает в этом существе не его гибридная природа, а то, представителем чего он является. С Альтакой связываться так или иначе придётся, докладывать о ходе, прости господи, расследования… Но хотя бы с алитом Соуком разговоров в ближайшее время не предстоит. Рискованно выходить на связь отсюда, мало ли, кто здесь может услышать лишнее. Не стоит забывать, что сам Алварес ещё помнит минбарский язык.

А уверена ли она, что безопасно – со станции? После всех сомнений, может ли она доверять Альтаке – не пора ли задуматься, как много он знает? Впрочем, если задумается – что это даст, кроме новой скорби? Едва ли она смогла бы найти приличные основания, чтобы выбить себе защищённый канал. Сам такой вопрос уничтожит все шансы на то, что начальству нет дела до личных бесед подчинённых, вот теперь – будет. В конце концов, обязательно ли должны у Альтаки вызывать какие-то подозрения её нечастые вообще-то беседы со старейшиной её клана? Она снова потёрла виски, вспоминая сказанное не единожды, в разных формах, много кем, в том числе и ею – как мы можем работать вместе, если не доверяем друг другу?

Доверие – прекрасное слово, одна из формул вежливости, которыми прикрывают неуместность выразить отношение таким, какое оно есть, говорит Алварес. Разве Альянс стал, и когда-нибудь станет, идиллией тотальной любви и единства? Разве все мы не остаёмся патриотами, не служим интересам своих рас, своих миров? Разве в самых благородных формулировках каждому из нас не напоминают, что в несомненно похвальном сотрудничестве и взаимообогащении культур важно не терять себя? Противоборство экономических и политических интересов стало тоньше, но не исчезло совсем. Каждый вступающий в Альянс ищет выгоды… И выгоды соседям желает ровно в той мере, в какой это обеспечивает его выгоду. И это всё говорит тот же человек, который убеждал Раймона Зирхена, что его раса должна выйти, открыться. Говорил о прогрессивности Альянса. Вот и как его понимать? Или всё дело в том, что политика сотрудничества Альянса удобна ему для продвижения их идей? Да, существо, рождённое двумя мирами и выращенное в третьем, тоже может быть патриотом чего-то… Дайенн ожесточённо теребила волосы. Есть ли во вселенной такая раса, которая не считала бы свой мир, свой путь самым лучшим? Разве корианцы особенные? Можно, можно, конечно, сказать, что не каждая раса при этом будет навязывать свой путь, свой образ мыслей другим. Но придётся согласиться с Алваресом в том, что многим в этом мешает исключительно отсутствие технической мощи. Разве не мечтали центавриане, нарны, врии о господстве во вселенной? И разве не предприняли к тому немало шагов? И разве, в самом деле, кого-то из них остановили сентиментальные или моральные соображения, а не другая сила? Разве земляне, дрази, бракири отказались бы от дополнительного куска космического пространства по какой-либо иной причине, чем сомнения, что смогут его контролировать? Да, положим, всё так. «Но мы-то не такие»… «И держите под контролем самую большую территорию в известной галактике» – с улыбкой парировал Алварес. Ну, если по таким меркам оценивать благонамеренность расы, то тракаллан и ллортов можно считать идеалом, что было б всё-таки опрометчиво. Что он там дальше сказал про прогрессивность минбарской политики для подконтрольных миров? Прогрессивность – это то слово, которое он применял и к Альянсу. Некая положительная характеристика с оговорками… Самая жирная оговорка, конечно – что корианский пример прогрессивнее. Чем? В большинстве миров Альянса выборное правление, а рассуждать о его компетентности и коррумпированности уж точно не Алваресу. Его послушать – настоящая демократия существует только на Корианне. И ведь придётся слушать, куда деваться. Таков приказ алита Соука. «Ну нет, говорить о демократии на Минбаре несерьёзно» – и это при том, что он ничего не может знать об этом приказе…

Вадим не сразу понял, что его разбудило. Может – разгорающаяся боль в боку (действие анестетика кончалось), может – громкий, взволнованный голос напарницы из-за перегородки, видимо, от терминала связи. Разобрать, что она говорила, он, впрочем, не успел – как потому, что плоховато знал фих, так и потому, что в следующую минуту она сама ворвалась на спальную половину комнаты.

– Вставай. К Хистордхану отправляемся немедленно.

– Да не то чтоб я собирался возражать, – он поморщился, что не укрылось от бдительного профессионального взора, – но звучало как-то очень экспрессивно. Что-то успело с утра произойти?

– Угадал. Правда, я не уверена, что тебе так уж необходимо…

– Не умираю. Не буду делать вид, что совсем не больно и вообще я с этой царапиной чувствую себя лучше, чем без неё, но думаю, ты и без бравады способна понять, что является основанием для постельного режима, что – нет.

Дайенн упёрла руки в боки.

– Вот именно бравады мне и не хотелось бы. В конце концов, рана да, неглубокая, но одни зендские боги знают, какую заразу ты мог туда занести…

Алварес поднялся на ноги – и надо признать, действительно держался очень убедительно и бодро, и прошествовал мимо напарницы к ванной – хотя бы умыться и привести в порядок волосы было необходимо.

– Лалья был щедр насчёт антибиотиков. Так что стряслось? Хистордхану пришла ещё одна пикантная посылка?

Дайенн уже застёгивала китель и нетерпеливо перетаптывалась у порога, начисто, похоже, игнорируя тот факт, что напарнику для готовности к официальному визиту нужно несколько больше времени – форма в его номере, здесь только штатское, грязное и драное после ночных приключений.

– Не совсем. Из института исчезла наша мумия.

– Что?! Погоди, ты вроде дала понять, что в этой цитадели минбарской дисциплины и порядка чужие люди не ходят?

– И продолжаю это утверждать. И тем не менее – тело исчезло.

– Потрясающе. Да, мне не терпится узнать, что там за Хистордхан такой, что его руки способны залезть даже в зону неусыпного минбарского контроля…

– Вот скоро и узнаем.

Пискнула ключ-карта, закрывая дверь, и Дайенн практически потащила Алвареса к лифту. Лалья уже дожидается внизу.

– Это сушёное непонятно что – единственное, что у нас было. Считай, дело закрыто самым бесславным для нас образом. Чем нам осталось оперировать? Слухами, рассказами тех, кто что-то вроде бы видел или знал тех, кто видел?

– Ну, кое-что всё-таки осталось. Те образцы, что отданы на анализ в лабораторию – их, естественно, не забрали. И… Калид достиг кое-чего, на мой взгляд, существенного – определил расу этого существа.

– И? Я заинтригован.

– Попробуй угадать.

Алварес обратил к ней взгляд, полный того, что на его уровне можно назвать мольбой и кротостью.

– Дайенн, я только проснулся, и несколько выбит из колеи такими новостями. Я лучше просто послушаю тебя.

Дайенн набрала в грудь побольше воздуха.

– Это лумати.

========== Гл. 9 Скелеты из прошлого ==========

– Итак, вы лумати.

Она сказала это твёрдым, спокойным голосом, надеясь, что не выдала внутреннего неуюта. А кто в этой комнате мог бы чувствовать себя уютно? Алварес, после непростого выбора – надеть свой центаврианский пояс, чтоб он твёрдым краем царапал рану, или пойти без этой необходимой вообще-то детали гардероба? Лалья, разрывающийся между тревогой за Сайкея, со своим ранением решившего куда-то попереться, и не меньшей тревогой за офицерскую часть команды? Кажется, ему идти в логово врага хотелось меньше их всех, при всех соображениях, что едва ли Хистордхан решится на такие действия, которые точно закончат с лояльностью к нему местных властей. И у самого хозяина вряд ли действительно настолько благодушно-расслабленный настрой, какой он пытается демонстрировать, сидя в глубоком кресле с полуприкрытыми глазами и лениво водя длинными узловатыми пальцами по тёмной замысловатой гравировке кубка. Дома, конечно, и стены помогают, а у него за спиной стоит рослый мрачный ллорт, и наверняка это не единственный в доме, кто может компенсировать недостаток физических сил у самого старика, ну, а деньги им до сих пор позволяли очень многое, но кто и что защитит их, если против них ополчится местное население?

– Но ведь это не является преступлением, господа полицейские? – беззубо улыбнулся из своего кресла Такерхам, отбивая старческим тремором мелкую дробь по подлокотнику. Понятно, почему Тулпеше был в таком затруднении в попытках его описать – он не понимал и не мог понять, с чем имеет дело. Сморщенный лысый карлик, которого слуга-ллорт всюду носит за господином… Лумейта, если встретишь поодиночке, не примешь за лумати, между тем они лумати и есть, побочная ветвь, особая народность внутри расы. Но поодиночке их и в добрые времена было не встретить, как правило, они таскались за своими хозяевами – высокопоставленными или просто состоятельными лумати, играя для этих заносчивых созданий роль своеобразных переводчиков. Да, сбивало с толку, что Хистордхан разговаривал и с Шудвеке и Тулпеше, и с другими слугами сам…

– Вы прекрасно знаете, о чём мы пришли говорить, – холодно ответила Дайенн, – и прекрасно знаете, что кроме уголовных законов, есть и некие неписанные правила общежития, которые особенно важно соблюдать, если вы гость в чужом мире. Вечный гость.

По лицу Хистордхана, кажется, прошла тень на этих словах – впрочем, он не изменил ни положения длинного сгорбленного возрастом тела, ни выражения усталой скорби на лице. Да, не преступление… Чего ж вы тогда так тщательно скрываетесь? Хотя возможно, вы и это возьмётесь опровергнуть. Любовь к уединению и нелюбовь к публичности тоже не преступление, в конце концов. До сих пор нет единого мнения, на чьей стороне были лумати в войне Изначальных, и даже о том, чьими стараниями большой, процветающий когда-то сектор галактики превратился в мёртвое астероидное поле, говорят разное. Точнее, по остаточным признакам выходит, что одни колонии уничтожены ворлонцами, другие – Тенями, так же были слухи, что к уничтожению ближайших конкурентов приложили руку центавриане, но доказать это, конечно, невозможно, поэтому и говорят об этом редко. Как бы то ни было, Лумат с 60х занесён в реестр вымерших миров. Неудивительно, что мумию оказалось непросто опознать…

– Ирония в том, – Такерхам указал на неё трясущимся перстом, хотя его водянистые слезящиеся глаза едва ли могли её видеть (но сколько времени уже он пользуется чужими глазами), – что вы пытаетесь вести себя в этом мире как хозяйка, и иногда обманываете даже себя. Но не нас. Не Такерхама. Вы такой же осколок уже не существующего, живущий из милости… У нас один способ упрочить своё положение, у вас другой, но это не более чем детали.

И снова сравнения с Зафрантом неизбежны. Они снова сидят перед богатым стариком с экзотическими увлечениями, только теперь этот старик, несмотря на возраст явно куда более солидный, производит более достойное впечатление. Его одеяние из минбарских тканей, но пошитое, видимо, на луматский манер, выглядит подчёркнуто скромно. У состоятельных лумати считалась дурным тоном роскошь в одежде, это свойство вчерашней нищеты, выбившейся в верха и спешащей подчеркнуть свой новый статус. У одеяний богачей другие достоинства – удобство кроя, возможность терморегуляции, гипоаллергенность ткани и даже антибактериальный эффект. Ни один лумати не стал бы, как бывает это у центавриан, землян и многих других, страдать в парадном мундире – зачем иметь деньги, если не окружаешь себя максимально возможным комфортом? И гостиная, в которую их провели для беседы, не напоминает склад контрабандиста или подсобку музея. Знакомство Дайенн с культурой Лумата было быстрым и поверхностным, но она предполагала, что Хистордхан оформил жилище в стиле родного мира. Светильники по углам комнат были свойственны и минбарской культуре, и зендской (во всяком случае, так утверждали сами зенды марлаче, однако зенды делука, их ближайшие соседи, говорили, что марлаче просто позаиствовали эту манеру у минбарцев и стесняются признаться), но у минбарцев они изготовлены из светящихся кристаллов, а у зендов – из местного янтаря, при подогреве издающего весьма слабое свечение. Здесь же в чашах на высоких столбах горит настоящий огонь, а над ним на плоских блюдах возжигают благовония. В середине комнаты – небольшой отделанный мрамором бассейн с водой, вокруг него и стоят их кресла в форме чашечек цветка с извитыми лепестками. У пустого кресла лепестки собраны, словно в бутон, который раскрывается от касания ладони – и дальше одни лепестки принимают форму спинки, другие – подлокотников, третьи – подставки для ног.

– Если вы намерены предаться философии, господа, то пожалуй, предпочту откланяться. Полагаю, когда ваш дом окружат разгневанные зенды, вам будет плевать, каких минбарцев звать на помощь – лысых или волосатых. И в таком случае при самом оптимистичном раскладе вам придётся заново строить свою тихую удобную жизнь где-то в другом месте. Так что лучше вам быть сейчас откровенным, господин Хистордхан. И говорить напрямую, мне уже известно, что вы снисходите до этого и по менее веским поводам.

Лумейта на сей раз промолчал, по еле уловимому знаку от хозяина слуга-ллорт передал кубок ему и поддерживал под донышко, пока тот напьётся. В тишине были слышны его шумные глотки, тихое журчание внизу – вода, как поняла Дайенн, проточная, редкое потрескивание огня в светильниках, нетерпеливое сопение Лальи.

– Я буду говорить, – Хистордхан наконец разлепил тонкие бесцветные губы, – буду. Но не со всеми. Если вы хотите откровенного разговора, госпожа Дайенн – а вы его определённо хотите – я попрошу вашего напарника покинуть залу.

– Вот как? – Дайенн изо всех сил продолжала держать себя в руках, не зная точно, впрочем, зачем, раз уж для её оппонента её реакции не тайна, – позвольте узнать, по какой причине.

– Вы верно поняли, по какой.

Она не стала оборачиваться, просто искренне надеясь, что Алваресу и Лалье удастся сохранить самообладание.

– Позвольте заметить, не в ваших интересах торговаться, господин Хистордхан.

– Позвольте заметить, но и не в ваших, госпожа Дайенн. Мне нужно спокойствие, вам нужна правда. Мы можем придти к компромиссу. В конце концов, я ведь не обвиняемый, верно? И я не отказываюсь от сотрудничества, но я вправе выбирать, с кем именно мне сотрудничать.

В общем-то, минбарские законы допускали мало возможностей выбора гражданам, с кем из блюстителей порядка им говорить, с кем нет, сослаться можно было только на клановые обычаи и взаимоотношения. У зендов возможности выбора были тоже не широки и касались преимущественно религиозных вопросов – разрешено было не отвечать тому, кто представитель не твоей веры или совершил некий проступок против норм своей религии (впрочем, таких чаще всего отстраняли от работы до выяснения). Но здесь оба протокола действовать не могли, они сами пришли сюда как представители галактической полиции, и Хистордхан может отказаться вовсе беседовать с ними, хотя, конечно, это может поспособствовать его переходу из свидетелей в подозреваемые. С одной стороны – тому, кто не может искать поддержки в посольстве своего мира ни здесь, ни где-либо ещё, лучше бы вести себя потише. С другой – он живёт с пониманием этого факта уже не первое десятилетие, должен бы привыкнуть. Да, вполне вариант сейчас встать и уйти… Но от того, что минбарские и зендские власти совместно попросят эмигранта, ставшего предметом скандала, эмигрировать куда-либо ещё, вот в их лично отчёте ничего к лучшему не изменится.

– Алварес…

– Не продолжай, Дайенн. Решать тебе, не перекладывай это решение на меня.

А почему б не переложить, собственно? Почему принимать решение должна именно она? Лалья вот точно не должен, а они вообще-то наравне… Да, его эмоции понятны, и у него нет причин сомневаться в её возмущении, но вот он, он сам – что делал бы на её месте? Мог бы хоть как-то поучаствовать в ситуации…

Хистордхан потянулся к столику по правую руку от себя и нажал едва заметную кнопку – рыжеволосая тощая землянка возникла в дверях так быстро, словно там, за дверью, всё это время и стояла.

– Дейдра, проводи господина Алвареса в сад, думаю, ему найдётся там, на что посмотреть, и не только на кажетри. Только к эомму не ходите, ночное происшествие и так достаточно потревожило гнёзда…

– А я вам, значит, ничем не мешаю? – оскалился Лалья.

– Не мешаете, – пренебрежительно махнул рукой Хистордхан, – может быть, вы ожидали, что я сочту такое общение негигиеничным, но это не про лумати. Наш культурный код не предусматривает гомофобии, это удел примитивных рас, с низкой сексуальной культурой. Хотя для дрази это, конечно, нормально, над вами поиздевалась сама природа…

Дайенн смотрела вслед выходящему Алваресу, размышляя о том, легко ли ему сейчас сохранять такой непроницаемо-спокойный вид, утешается ли он предоставленной возможностью что-то выведать у слуг и нормально ли, что ей так стыдно сейчас – после всех ночных мыслей о недоверии к нему. Разве Хистордхан права на недоверие не имеет?

Хистордхан вслед за тем сказал пару слов на незнакомом языке слуге-ллорту, и тот вышел в другую дверь, в противоположной стене. Дайенн не могла не отметить, что испытала облегчение, хотя должна бы испытывать некоторую тревогу от вопроса – куда и для чего он был отослан.

– Напрасно вы так, – усмехнулся хозяин дома почти добродушно, – Кумако образец сдержанности и порядочности. Я выкупил его ещё ребёнком, вся его семья умерла в рабстве. Он был товарищем детских игр моей дочери, по достижении совершеннолетия я дал ему вольную, но он не захотел оставлять мой дом. Я поручил ему уход за Такерхамом, когда его тело стали оставлять жизненные силы, и не могу назвать никого столь же внимательного и заботливого – кроме, разве что, моей невестки…

– Идиллия, – фыркнул Лалья.

– Сколько в жизни удивительной иронии, не правда ли? Вы не ожидали увидеть живого лумати – я тоже не ожидал увидеть живого дилгара. Когда-то наши миры были в тесных партнёрских отношениях…

– А ещё раньше они были в состоянии грандиозной войны, попортившей немало крови тем, кто оказался между, – сухо заметила Дайенн, – ну, моё существование, однако же, не было такой тайной, как ваше. Официально последние лумати умерли 20 лет назад.

– 21, – поправил старик, – ведь речь о пожилой паре, скончавшейся на Аббе? Подумайте, ведь они жили на Аббе с 60х, при том, что наш народ никогда не относился к аббаям с теплотой, да и климат этой планеты для нас не самый полезный… Но тут уж выбирать не приходится. Лучшее место – это такое, где тебя не трогают. Мир Зендамора тоже не предел мечтаний, но по крайней мере здесь я могу не бояться, что моих детей сделают цирковыми диковинами. Вы молоды, и наверняка работаете в полиции недавно. Хотя, похоже, кое-что вы уже знаете…

Дайенн, в этот момент как раз опять размышлявшая о коллекционере Туфайонте, который, можно не сомневаться, не пожалел бы никаких денег за женщину-лумати, встрепенулась.

– Вы могли бы попросить вашего… компаньона не лезть мне в голову? Впрочем, я ведь всё равно не могу знать, действительно ли он не лезет.

Хистордхан развёл руками.

– Вы должны признать, я в более уязвимом положении, чем приёмыш воинского клана, оставьте уж мне хоть одно преимущество. Может быть, и было бы справедливым, если б с вашей стороны тоже присутствовал телепат, но с вашей стороны присутствовало иное… Я ведь обещал быть с вами откровенным – и буду, мне просто незачем вам лгать.

Оба полицейских продолжали смотреть на Хистордхана крайне мрачно.

– Да, вы вправе спросить, почему именно мир под вашим протекторатом был избран для того, чтоб я принёс в него нечаянную смуту, но уверяю, в этом не было злого умысла. Так уж вышло, что здесь когда-то прошли последние безоблачные дни в моей жизни, мы с семейством были здесь туристами… В свадебном путешествии моей дочери. Понимаю, это тоже звучит достаточно… шокирующе. Всё-таки с мирами минбарского сектора у нас никогда не было любезных отношений. Но ради детей можно и чем-то поступиться, особенно если это для тебя не слишком тяжело. Есть во вселенной куда хуже места… В конце концов, я родил своих детей для того, чтоб они были счастливыми, чтоб у них было то, чего они хотят, я люблю их – они лучшее, что есть в моей жизни после моей бесценной жены. А свою дочь я обожал так, что едва ли смогу это описать. Я горжусь своим сыном, он идеальный преемник моих дел, надёжная опора семьи, он как мои собственные руки – новые руки вместо этих вот, ставших слишком слабыми. Но дочь – это особенное. Дочь – это воплощение радости, весна, оживляющая твою собственную угасающую жизнь. И моя дочь выходила замуж – за достойного со всех сторон партнёра, с которым можно создать новое семейное изобилие. Я не одобрял этого её увлечения культурами чужаков, к тому же заведомо находящихся ниже нас на эволюционной лестнице, но молодёжь – это всегда молодёжь, им это необходимо – спорить, самоутверждаться, оспаривать устои… Это пройдёт со временем. И тем скорее пройдёт, чем скорее она увидит своих драгоценных инопланетян вживую, такими, какие они есть. Впрочем, о путешествии не пожалел никто. Приятно тихое место, восхитительная природа, незабываемые морские прогулки… Суп из моллюсков и водорослей – если вы ещё не пробовали его, непременно попробуйте. Здесь мы смогли отрешиться от всех этих бесконечных нервов, ввиду неспокойной обстановки – мой бизнес, конечно, не мог не страдать от неадекватной центаврианской политики, ведь одно из дочерних предприятий располагалось на центаврианском Мариголе. И именно здесь нас застало известие о том, что Лумата больше нет. Вы не переживали подобного, госпожа Дайенн, то, что ваш мир мёртв, вы получили как данность, это случилось задолго до вашего рождения. Он уже легенда, вы не ступали своими ногами по земле, в которую уходят ваши корни, не слышали шума многоголосой речи на родном языке, не росли среди того, что создавали ваши предки. Вы не потеряли свою плоть и кровь – как я мою младшую дочь, которую наши родители, – он горько усмехнулся, – уговорили оставить с ними, не брать в утомительное и, возможно, опасное путешествие… Даже посредством Такерхама, не думаю, что смогу понять, легче вам или тяжелее.

Почему каждый, в чьей жизни произошла трагедия, считает нужным сказать ей, что ей не понять и не представить? Та женщина, Сенле Дерткин, говорила по несколько иному поводу то же самое. Интересно, если б им с Хистордханом привелось спорить, кто горше и катастрофичнее потерял свой мир – кто победил бы в этом споре? Да, она не должна позволять себе таких мыслей, не должна. Потому что её потеря действительно не потеря, она узнала тепло материнских рук и сладостный вкус похвал отца раньше, чем историю исчезнувшего в звёздном огне Ормелоса, и если она и имеет где-то внутри потаённую боль вопроса, примет ли минбарское общество однажды её и её братьев и сестёр по-настоящему – этой боли определённо недостаточно, чтоб сожалеть о невозможности иной судьбы. Ей готовили блюда дилгарской кухни и дарили заколки для волос, но её обучали религии и обычаям минбарцев, и в самые тяжкие минуты сомнений в своём месте в минбарском обществе она понимает, что места в дилгарском обществе ей уж точно не было бы.

– Вы, несомненно, слышали, – продолжал старый лумати, – мы были великим народом. Сильным, уважаемым. А теперь о нас говорят – были. Конечно, мы не были единственными, кого этот день застал вдали от родного сектора – торговцы, послы, пилоты, некоторое количество туристов… Я не вспомню сейчас точную цифру, но её приводили в новостях… Впрочем, она оставалась таковой недолго – выжившие шли на фронт, в естественном порыве отомстить. Мне удалось отговорить от этого шага мужа моей дочери, не рисковать оставить её вдовой так рано – но не моего сына. По нашим законам он ещё пять лет не был бы совершеннолетним, но какое уже имели значение наши законы? Он устроился на один бракирийский крейсер, с бракири несложно договориться. Его комиссовали по ранению, ногу пришлось протезировать, но я не буду тут жаловаться на судьбу – не после списков погибших пилотов, сокращавших и сокращавших список живых лумати. Эти дни научили нас не только проклинать, но и благодарить судьбу, и, как вы сказали бы, многое пересмотреть в своём отношении к жизни. Мы всегда считали, что от того, что с карты галактики исчезнет даже очень высокоразвитая и перспективная раса, вселенная в целом ничего не потеряет. Но до сих пор мы говорили всё-таки не о себе… Мы презирали слабых – но, выходит, сами оказались слабыми. И теперь зависели от милости тех, на кого прежде смотрели с пренебрежением… Мы жили не только здесь, конечно – мне вообще много приходилось ездить по делам фирмы, чтобы она попросту не прекратила своё существование. Филиал на Мариголе – всё, что у меня осталось на тот момент, война забрала всё – мой банк со всеми моими сбережениями, моих деловых партнёров, мою недвижимость – хотя это на общем фоне даже не столь существенно… И все мои связи за пределами родного мира тоже подверглись редакции – не все готовы дальше иметь дело с практически банкротом. Если бы не поддержка моей семьи – сомневаюсь, что я смог бы справиться. Тогда родилась моя младшая дочь Тамель – нежданный дар природы на исходе нашей способности к естественному деторождению. Мы и назвали её в честь нашей погибшей дочери, как знак того, что хоть что-то из отнятого нам вернулось.

Это заставляет задуматься, внутренне вздохнула Дайенн, опустив взгляд к мелко дрожащей воде, как многого мы не знаем – и не узнаем никогда. Любая война ужасна, но та война была ужасна именно масштабами. Именно тем, что с карты галактики стирались целые миры – не в результате долгих ожесточённых сражений, а по одному мановению руки – светящейся ли или чёрной, как смоль. Они так долго таились, разводя вокруг себя сплетения домыслов и легенд, подобные плющу, оплетающему старинное здание. И что же они накопили в себе? Потенциал к разрушению. Имея технологии, которые самому богатейшему воображению представителя младших рас и не представить – они обращали в прах тысячелетние города, они убивали миллионами, не спрашивая, сколько среди этих миллионов детей и стариков. Миллионы погибших некому помянуть, потому что никто не знает их имён. Миллионы, миллиарды без могил, свечей, без самой памяти, что вот такой мужчина, такая женщина или существо иного, третьего рода вообще рождались на свет. Лумати хотя бы были известны другим мирам, они поминаются в молитвах жрецов-отшельников. А о скольких мы так и не узнали…