Текст книги "Наследие Изначальных (СИ)"

Автор книги: Allmark

Соавторы: Саша Скиф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 50 страниц)

– Здесь есть уцелевшая лестница!

– Твой перевод понятия «уцелевший», Алварес… Тебе так не терпится рухнуть вместе с этой лестницей?

Часть ступеней попросту осыпалась, само здание как будто слегка сплюснули с боков, и по стенам ползли угрожающие глубокие трещины. Зловеще искрили вырванные с мясом провода, в прорехи окон, уже лишённых стёкол, лился свет, в его столбах танцевала поднятая в воздух пыль.

– Как на какой-нибудь стройке…

– Ты был на стройке?

Он обернулся, чтоб помочь ей перебраться через перегораживающий путь кусок рухнувшей стены.

– Лазили один раз, подростками.

– А я думала, ты был примерным мальчиком.

– В основном да, но как-то раз захотелось узнать, что приводит в такой восторг одноклассников… Честно говоря, особого восторга не испытал. Точнее, испытал, но другой… Интересно смотреть на внутренние конструкции здания и думать, как оно будет выглядеть потом, достроенным… Интересно знать его устройство… Как анатомия, только анатомия здания…

Преодолев последний пролёт, он осторожно коснулся висящей на одной петле двери. Дверь не отвалилась, зато отвалился существенный кусок стены над дверной коробкой, Дайенн едва успела отскочить.

Внутри было полутемно – наполовину обрушившаяся потолочная балка частично перекрывала окно. Но Вадим сразу понял, что в помещении кто-то есть. В углу кто-то слабо застонал, Дайенн, полосуя сумрак лучом фонаря, бросилась туда.

– Алварес, он ещё жив!

Не слушая её, Вадим осторожно пересёк помещение, обходя трупы и слабо шевелящихся раненых, с опаской поглядывая на потолок, тоже подёрнутый обильной сеткой трещин. Трупы явно обескровлены не были, хотя бы потому, что крови на полу было вообще много, но Вадим почему-то был уверен, что не ошибся.

Дверь в следующее помещение была распахнута, и там, похоже, было темно… Едва не споткнувшись о руку лежащего у двери, кажется, тоже ещё живого человека, Вадим переступил порог.

Окон в комнате не было, а искусственное освещение, по причине общей травмированности здания, не работало, и сумрак, разбавленный только светом свечей в стоящем на столе подсвечнике, несколько скрадывал жуткую картину. Вокруг стола лежали тела – центавриане, голиане, люди, бракири. Некоторые не подавали признаков жизни, другие вяло шевелились, некоторым не хватало частей тела, рук или ног. Те, что могли ползти – похоже, были без глаз, а те, что были прислонены к стене, обхватывали себя руками, смотря перед собой безумным взглядом. И стояла почти гробовая тишина – никто из них не издавал ни звука, словно это не реальность, а кино, у которого выключили звук.

Поодаль от стола, на границе света и мрака, виднелись два невысоких силуэта. Молниеносно обернувшаяся белокурая девочка сделала шаг вбок, заслоняя собой спутника, и навела на вошедших оружие.

– Полиция Альянса, – Дайенн, пытаясь притерпеться к контрасту огня и сумрака, на всякий случай, своего оружия не опускала, – назовите себя!

Девочка улыбнулась – и ощущение кино, очень дурного кино стало ещё сильнее. Выбор полицейской специализации обязал Дайенн когда-то посмотреть несколько лент, посвящённых теме преступлений – земные, бракирийские, дразийские. Некоторые из них обозначались как фильмы ужасов, их полагалось изучить как пример восприятия преступлений в сознании иномирцев, согласующегося с минбарским пониманием убийства как проявления безумия. Эта девочка по виду немного старше Нирлы, в возрасте превращения ребёнка в молодую девушку – но фасон её белого пышного платья и облако причёски выглядят так, словно она пытается казаться младше своих лет. И почему-то нет никаких сомнений, чем таким тёмным забрызгано это платьице – и эта нарочито широкая, радостная улыбка выглядит не детской. Она выглядит оскалом хищного зверя. Низкорослый, худощавый парень в чёрной футболке и военных штанах цвета хаки положил руку на её плечо.

– Всё в порядке, – он взмахнул рукой, и седьмая, не горящая свеча взмыла в воздух и коснулась соседней, подхватывая от неё язычок пламени, после чего вернулась на место.

– Милый, кто это? – тоненьким голоском проговорила девочка, не сводя с вошедших тёмного, настороженного взгляда – оружие она опустила, но оно продолжало нервно подрагивать в её руке.

– Тот, кого мы ждали…

Парень шагнул к столу, и пламя свечей заплясало в зрачках разного размера.

Вадим встряхнул головой, словно желая отогнать наваждение. То, о чём он столько думал, чего столько ждал, сейчас… Хотелось, чтобы лучше было всё же сном.

– Элайя? Это действительно ты?

Сильно ли человек может измениться за четыре года? Иногда очень. Но дело, конечно, не в отросших, собранных в хвост волосах, не в мешковатой одежде с чужого плеча, и даже не в виднеющихся на обнажённых руках шрамах.

Девочка догнала своего спутника, вцепилась в его руку, потом посмотрела на Дайенн, нахмурившись.

– Уберите оружие, разве вы не слышали – вас здесь ждали! Разве это вежливо – приходить в гости и наставлять на хозяев оружие! Мы можем и обидеться!

– Обстановка не располагает к доверию… – хмыкнула Дайенн. В этот момент ожила рация, – да… Мы в уцелевшем крыле, на… верхнем, получается, этаже. Требуется медгруппа, здесь… около тридцати раненых разной степени тяжести.

Не присоединились бы мы в самое ближайшее время к их числу, хотелось добавить. Нет оснований полагать, что эти дети здесь одни, но если и так… в этот момент Дайенн верила, почему-то безоговорочно верила, что всё вот это сделано ими. Этими детьми. Его руки почти такие же тонкие, как её – что ж, они уже знают, что сила его не физическая.

– Элайя, это действительно ты… стоял за всем этим.

– Элайя? – в глазах девочки, кажется, голубых – удивление, такое же деланное, как и улыбка до этого.

– Это… Имя его брата, – парень улыбнулся, легко касаясь её волос, – и мы должны уважать это. Ибо каждому должно воздаться по вере…

По вере… Алварес оказался прав, как же отвратительно, когда он прав, они облекли свою деятельность в религиозную оболочку. Алварес неверующий – неужели из-за этого ему должно было воздаться так? Как Даркани когда-то…

– Что с тобой случилось, Эл? Что с тобой, чёрт возьми, такое?

Черноволосый парень не обернулся, он продолжал, улыбаясь, смотреть на свечи.

– Я зажигал по одной после каждого дела, каждой буквы… Я тогда ещё не знал, что зажигаю их в твою честь. Сегодня всё встало на свои места, всё пришло к своему завершению, и света довольно, чтобы ничто не укрылось во тьме.

Можно вообще рассчитывать на помощь местных? Есть в этом городе госпиталь? И это не факт, в некоторых тут больницы без стационаров. А если есть – в состоянии он принять такое количество пациентов, у которых счёт идёт на минуты? Кажется, получилось всё же высадиться на крышу, теперь ищут спуск, в готовом рухнуть здании с этим не легче, чем с подъёмом, а надо ещё спустить боксы для раненых. И был порыв выйти, попытаться сдвинуть эту балку, перегораживающую окно – может быть, кого-то получится выгрузить через проём… Но оставить Алвареса наедине с этими двоими? Как знать, что они подразумевают под завершением пути. Может быть – самоубийство с попыткой прихватить и его с собой.

– Эл… Твой… друг сказал, что здесь ты намерен остановиться… Что ты сдашься, пойдёшь с нами… Пойдём, Элайя. Тебе нужна помощь.

– Мой бедный Лоран… Надеюсь, он воссоединился со своим отцом?

Снизу уже слышались чертыхания транталлилов, пытающихся взобраться по останкам лестницы. Дайенн осторожно, медленно обходила стол. Необходимо, в конце концов, понять, нужна ли и в каком объёме врачебная помощь арестованным… почти арестованным. Пистолеты со снотворным не очень греют душу при учёте, что эти оба – сильные телепаты, и если им что-то не понравится – она не успеет нажать на курок.

– Милый, нам точно надо идти с ними? – девочка капризно надула губки, – эта тётя мне не нравится.

– Да, дорогая, мы ведь обсуждали это. Так нужно. Не волнуйся, они не обидят тебя.

Девочка обернула к полицейским широченную улыбку.

– Это уж точно.

Аврора. Если она всё правильно поняла из сдержанных и обтекаемых показаний Лорана Зирхена, эту девочку зовут Аврора, и она второй лидер в их… сообществе. Точнее, расследование покажет, кто здесь второй, кто первый.

– Аврора… – Дайенн, брезгливо переступая через лужи крови и ошмётки тел, подошла к ним, – что с твоими руками, с твоей одеждой? Чья это кровь?

Аврора нарочито удивлённо посмотрела на своё платье и на руки, сейчас пустые – что не успокаивало, вовсе не успокаивало.

– Ой, тётенька, это такие пустяки! Кровь одного плохого дяди, который когда-то отрезал моей подружке язык, после чего она умерла от сепсиса. Вы знаете, что такое сепсис? Вижу, знаете. Ну, вот я и вырвала язык ему. Знали б вы, до чего трудно вырвать человеку язык! Скользкий, противный, фу! А уж кровищи…

Вадим смотрел на брата, на его спокойное, улыбающееся лицо, и думал о том, что проще и легче бы было сейчас не верить, что перед ним действительно Элайя. Нет, он понимал это слишком хорошо, хотя здесь не было ни распятых тел, ни буквы в кровавом круге. Это всё сделал действительно он. Это понимание стояло в его глазах, больных глазах со зрачками разного размера – первый признак, заставивший врачей ожидать, что у ребёнка будут проблемы с мозгом. Когда-то ему казалось, что самое худшее об этих проблемах он знает – телекинез, порой вырывавшийся из-под контроля и оставлявший Элайю забившимся в панике в угол разгромленной комнаты, приступы истерик, головные боли, после которых он не мог вспомнить, что говорил или делал. Но всё это… ко всему этому можно привыкнуть, с этим можно жить, ежедневно страдая и надеясь, что средство однажды найдётся и от этого. Можно было всё равно, выговаривая Элайе за очередную его вспышку, говорить, что он нормальный ребёнок, что у него всё есть… Самому верить в это… Но дело даже не в трупах и не в веренице кровавых картин там… Что-то тёмное, страшное вставало сейчас за его спиной, а может быть, в нём самом.

– Элайя… Ты не помнишь меня? Не узнаёшь?

– Узнаю… Что такое узнавание, Вадим? – парень наконец повернулся, разновеликие зрачки едва заметно дрогнули – или в них дрогнули блики свечей, – я знаю, что ты мой родственник. Знаю, хоть и не помню этого. И наверное, это знание жило во мне все эти годы, как знание о местах, где я никогда не бывал, как умение говорить и писать… Я не помнил твоего имени и лица, но знал, что ты есть – нечто мне близкое и в то же время непостижимое, что занимало важное место в моей памяти, больше мне недоступной. Моей… ты стал чем-то вроде символа этой неуловимой памяти и моего собственного, потерянного среди отголосков «я», человек без имени и лица. Иногда, кажется, я видел тебя во сне, но наутро не мог вспомнить…

Вадим сглотнул.

– Но ведь ты всё-таки узнал…

Элайя сделал шаг вперёд, обходя стол медленно, как и Дайенн до этого – но это была медлительность не опасающегося непредсказуемых действий, а знающего, что спешить больше некуда.

– Да. Я знаю, кто ты… Но я не знаю, кто я. Кто говорит сейчас с тобой.

Подойдя к Вадиму, он протянул обе руки ладонями вверх.

– Но я доверяю тебе, как доверял когда-то, в той жизни, которой я не помню.

В тот же момент Вадим защёлкнул на его запястье браслет наручников. Второй браслет был на его руке.

В первой комнате транталлилы, негромко переговариваясь, помогали врачам грузить на носилки пострадавших и мёртвых. Все как один разгибались и смотрели ошарашено на странное шествие – Дайенн, крепко держащую за руку перепачканную кровью и безмятежно улыбающуюся девочку, Вадима, ведущего худого, бледного юношу с опущенной головой.

– Алварес, это чего… свидетели или подозреваемые? Мать честная, они ж совсем дети! И всё, что ли? Больше там никого живого-здорового и нету?

Подойдя к лестнице, Дайенн растерянно посмотрела вниз – под весом транталлилов почти все ступени осыпались, оставив только погнутые железные каркасы, и, воззвав к остаткам самообладания, приготовилась взять девочку на руки.

Элайя поднял голову, посмотрев на растерянную девушку и Вадима. Потом прикрыл на секунду глаза, глубоко вдыхая. Вокруг них образовался прозрачный шарообразный купол.

– Не бойтесь. Я спущу нас вниз. Глаза можете закрыть.

Купол дрогнул и медленно, осторожно, словно мыльный пузырь, поплыл вниз. Когда он коснулся земли, его стенки растаяли.

========== Гл. 18 Немного кошмара ==========

«С недавнего времени вошло в моду отрицать эту начальную ступень половой жизни человека. Хотят избавить человечество от этого «позора». И при этом ссылаются не только на отсутствие какого-либо прямого доказательства, но особенно на пример прочего животного мира; относительно последнего Летурно («Эволюция брака и семьи», 1888) собрал множество фактов, показывающих, что совершенно неупорядоченные половые отношения свойственны и здесь низкой ступени развития. Однако из всех этих фактов я могу вывести лишь то заключение, что они абсолютно ничего не доказывают в отношении человека и его первобытных условий жизни. Длительное парное сожительство у позвоночных животных достаточно объясняется физиологическими причинами: например, у птиц тем, что самка нуждается в помощи в период высиживания птенцов; встречающиеся у птиц примеры прочной моногамии ничего не доказывают в отношении людей, так как люди происходят ведь не от птиц. И если строгая моногамия является вершиной всяческой добродетели, то пальма первенства по праву принадлежит ленточной глисте, которая в каждом из своих 50 – 200 проглоттид, или члеников тела, имеет полный женский и мужской половой аппарат и всю свою жизнь только и делает, что в каждом из этих члеников совокупляется сама с собой»*.

Дайенн свернула файл – к своему месту, через нагромождения натащенного Шлилвьи дополнительного оборудования, пробирался Алварес.

– Ты… был у него?

Вадим мотнул головой.

– Вести допрос, как родственник, я не вправе. А просто поговорить… по дороге у нас разговор, как ты видела, не сложился. И не уверен, что сложится теперь.

– Всё в порядке, – со своего места поднялся Махавир, – займусь я. Мне Реннар как раз переслал результаты первичного сканирования – ну, всё действительно как-то… не очень-то позитивно. Но ты ведь понимаешь, допросы допросами, а есть разговор, которого я за тебя не проведу.

Его-то отряду тоже не пришлось скучать на Мариголе – в городе, под такое дело, началось мародёрство. «Но куда они дальше-то собирались с награбленным?» – «Там, как бы помягче, не гиганты стратегической мысли». Грешным делом, хорошо, что хозяева большинства из этих субъектов, в несколько фрагментированном виде, обретались в том самом здании – теперь не компасируют мозги Альтаке по поводу вопиющего и безобразного изъятия немаленькой такой части их работничков. Потому что некоторые тут, оказывается, из ориентировок ещё Брикарнских… На этом проклятом Мариголе порядочные люди вообще есть? – ворчали дрази-силовики, рассредотачиваясь в надзор и помощь ремонтникам по срочному доведению до ума ещё нескольких камер. За частью мелкой шушеры вот-вот пришлют с Казоми, Альтака готовит документы на передачу…

– Он не имеет смысла, Махавир. По крайней мере, до тех пор, пока врачи что-то не сделают…

– Ты домой-то сообщил? В смысле, запрос для идентификации-то послали сразу, по протоколу о беспамятных, я не об этом. Кто уже только не сказал, что оказаться на твоём месте совсем не хотел бы, тебе, поди, слушать это сейчас хуже ножа. Но они же там… они ведь думают и о том, как ты с этим всем… я бы думал. Знаешь, ты что-то совсем расклеился, тебе точно надо сейчас быть здесь?

– Смена только через 4 часа заканчивается, – бесцветным голосом ответил Вадим.

– Смена сменой… Иногда от формы можно и отступать. Ну, если что, Альтаку возьму на себя. Талантов Вито Синкара у меня, слава Всевышнему, нет, но уж как-нибудь.

Дайенн посмотрела вслед покинувшему кабинет коллеге, потом перевела взгляд на напарника.

– В общем-то, он прав. На тебя слишком многое свалилось…

– А на кого тут – мало? Девентри говорит, Гархилл утром сознание потерял. Не ел давно! То Минбар звонит, то Маригол, то Земля, и все считают, что они у него единственные и самые важные… Свалится ещё больше, когда я дойду до своей комнаты. Потому что надо будет, действительно, звонить им… а я знаю, что Офелия сейчас одна, Виргиния на вылете где-то в маркабском. Я просто оттягиваю этот момент. Есть вероятность, что подробностей ей не озвучили при запросе, но…

Оттягивание… Это правильное выражение. Но сколько ни оттягивай – в конце концов, придётся. Реннар, в самом деле, закончил. Теперь дело за ней, и если она оставит это на следующую смену, легче совсем не станет. Надо идти к Авроре. Этой девочке, которую Лоран назвал женой Элайи, а Г’Тор назвал существом, и в этом его понимали все, кто хоть пять минут пробыл в обществе этого ребёнка в нарядном, почти кукольном платьице, перепачканном кровью. И дело не только в её ментальной силе – поистине страшной, разрушительной силе. Сквозь её улыбочки, нарочито детские интонации и прочие кривляния слишком ясно проглядывало что-то совсем не детское, порочное, злое. Это приводило в оторопь, а если ещё честнее – пугало. Нирла, при всём том, что ей пришлось пережить, оставалась ребёнком. Это существо с детским лицом и голосом ребёнком не было.

Отчего-то вспоминались те зимние каникулы, которые Элайя едва не целиком провёл в доме Лаисы с детьми. Когда они с Элом и Уильямом втроём целыми днями гуляли в парке, на катке… В Эштингтоне сильных морозов не бывает, да и снега выпадает не слишком много, поэтому каток был крытый, в помещении. Эл долго боялся выйти на лёд, но Уильям его всё-таки вытащил, и потом его уже самого было не загнать домой… Потом по пути брал что-нибудь к чаю, обязательно горячие мясные пирожки для Гани… Ганя редко ходил с ними, на каникулах его облепляли одноклассники Элайи и их младшие братья и товарищи, им нравилось общаться с необычным юношей, слушать его рассказы. О семье, об удивительных событиях, которые происходили с теми, кого он знал.

– …И больше никогда в жизни он не смотрел ни на одну женщину, – суровым, торжественным тоном заканчивал он повествование о своих приёмных родителях, когда они вошли.

– Расскажи ещё о семье Вадима! – просили ребятишки, – ты рассказывал в прошлый раз, как товарищ Лаиса познакомилась с Рикардо, как они вместе сражались против захватчиков на Центавре. А что было потом?

Мама как-то сказала, что это, пожалуй, больше всего восхитило её в корианском языке – как много в нём слов о любви, о всевозможных оттенках отношений. Больше, чем в центаврианском. Есть слова для любви, сопровождённой брачными узами, и для любви запретной, для любви как нежной привязанности и любви как страсти, лишающей разума, для любви безответной и любви взаимной. Всё это разные слова, хоть чаще всего однокоренные. На Минбаре о Рикардо всегда говорили как о её супруге, подчёркивая этим несомненность и святость их союза, понимая, что для неё, центаврианки, это имеет особое значение. На Корианне и для этого есть разные слова – для супружества как формальности, уточнения, что такие-то двое оформили свои отношения официально, для супружества как совместного проживания и ведения быта, и было слово, наиболее близкий перевод которому можно было найти в минбарском языке и, как ни странно, в дилгарском. Избранник с суффиксом взаимности, вторым корнем в этом слове было «задача, дело». Союзник, соратник, с которым связывают любовные отношения – происходящие из этого общего дела или в нём укрепившиеся. Совершенствование в языке было очень важно для Гани, поэтому он проводил столько времени в таких вот беседах. «Если ты смог что-то объяснить одиннадцатилетке – можешь считать, что ты знаешь предмет», – сказал как-то Маркус, проверяя у Гани домашнее задание по математике и обнаружив, что сам встал в тупик.

И теперь Ганя подбирал слова, чтобы рассказать этим детям о событиях, перевернувших вселенную и прошедших мимо Корианны. В то время, когда отряд Рикардо Алвареса вёл свою тайную героическую деятельность на Центавре, родители этих детей, вернувшись в Эммермейнхе в заслуженный отпуск из Сурамбы или Кайде, где строили дома, учили детей или изготавливали противоядия от укусов бесчисленной недружелюбной местной фауны, думали – что ж, теперь, пожалуй, можно и родить детей. Некоторые из этих молодых людей там, в этих командировках, и познакомились, а некоторые ещё раньше, будучи возраста Гани в те времена, когда революционная волна омыла последний континент. Они знают, что это такое – когда история творится на твоих глазах, но у них это была другая история. И сосредоточенно хмурятся, соотнося в уме – что происходило на Корианне в тот период, в какие годы это было… Рикардо Алварес родился после дилгарской войны. На Корианне примерно в те же годы тоже была война, отцы Велли Рееарно и Альхире Чайн участвовали в ней – по разные стороны фронта. Нил Киндар и Улло Даркани не участвовали в ней, думал в это время Вадим, не на фронте. Они уже тогда были сотрудниками службы безопасности, уже тогда участвовали в создании грандиозной мистификации…

– Тебе обидно, наверное, что твои предки были в этой войне… злой стороной? – тихо спросила Ганю сидящая рядом девочка.

– Обидно, конечно. Какими бы разными мы ни были внешне, как бы по-разному ни были устроены – всем нам хочется гордиться предками, черпать жизнеутверждающие, созидательные примеры в их пути. Мои предки были сильны, очень сильны и очень умны… Но на Земле они споткнулись, потому что земляне храбры и мужественны, и потому что всегда есть то, на чём споткнётся захватчик, где окончится его гибельный, неправедный путь. Путь дилгар был неправедным, потому что, имея большую силу, они уничтожали слабых на своём пути. А истинная сила – это сражаться лишь с сильным, равным противником, и опекать и поддерживать слабого. Сильный не вынет меча лишний раз, так это сейчас у Альянса. Поэтому иногда смысл жизни потомков – не в том, чтоб продолжить дело отцов, упрочить ту память, что есть о них, а изменить её, искупить своей жизнью, вырастить добрый плод на дереве, которое считали ядовитым…

Легко ли рассказывать о событиях, очевидцем которых ты не был, о людях, с которыми ты лично не встречался? Ну, каждый учитель истории как-то справляется. Юные корианцы, путаясь в иномирной хронологии, порой не сразу понимали, что Ганя не знал голубоглазого рейнджера, который должен был погибнуть на своём безумном пути тысячу раз – но так обидно погиб, когда они уже почти победили, не знал рыжеволосого телекинетика, разминувшегося во времени со своим двоюродным братом, их одноклассником. Они жадно расспрашивали его о Джоне Шеридане – человеке, отстоявшем Корианну… Такая смешная штука жизнь, говорил Диус, они здесь инсценировали крушение инопланетного корабля в то время, когда там, за границей их неба, была тьма-тьмущая этих кораблей, но они не знали об этом.

Ганя думал, что будет сложно объяснить детям про войну Изначальных, но оказалось – не сложнее, чем дилгарскую, или земляно-минбарскую, или нарно-центаврианскую. По опыту своей истории они уже знают, что иногда более технологически развитые народы воюют не напрямую, а руками тех, кого считают дикарями.

– Получается, они проделывали над вами примерно то, что, как нам внушали, проделывали вы над нами.

Сложнее им оказалось понять войну телепатов, точнее – сам факт, саму основу этого противостояния. На Корианне очень мало телепатов, и на самом деле вплоть до падения зондов Гидеона на большей части планеты пси-способности считались мифом, сказками дикарей или розыгрышами фокусников. Да, можно сказать, что Элайя и его семья вызывали у них опаску – но у детей есть такое замечательное свойство, тянуться к тому, что их пугает, пытаться это исследовать, понять…

– Госпожа Дайенн, примите соболезнования.

– Спасибо, Лалья.

– А что же это вы, отпуск-то для похорон не возьмёте?

– Нет, не думаю, что это уместно, особенно сейчас.

– Ну, всё-таки это ведь ваш родственник, к тому же старейшина… уважительная причина.

Сколько же самообладания иногда нужно перед самыми искренними и тёплыми проявлениями… Вот откуда он знает вообще? Смешной вопрос, откуда этот общительный и деятельный дрази что-либо знает. Работа у него такая, говорит Талгайды-Суум. Точнее, кулаками махать – это работа, та, за которую платят, а распускать язык и уши – призвание, для души.

– Ну, если говорить о родстве, то родство у нас довольно дальнее… И хотя, конечно, погребение старейшины – это трагическое событие значительного масштаба, но тем членам клана, кто по долгу службы находится далеко от дома, позволительно пропустить церемонию. Таковых немало и кроме меня, наш клан врачебный, мы рассеяны по всей территории Федерации и многим мирам протектората.

Когда она наконец протиснулась в их закуток и расположилась на своём месте, её руки коснулась рука напарника.

– Ты выразила мне соболезнование в нужный час, прими ответное.

Силы небесные, только не он. Простоватого болтуна Лалью она ещё как-то пережила… Но это правда, не скажешь – «просто не спрашивайте, не напоминайте, давайте сделаем вид, что ничего не произошло». Ведь тогда придётся и объяснять – почему. Быть может, и не стал бы непримечательный некролог предметом обсуждений, если б не осведомлённость о роли этого имени в её жизни.

– Спасибо, Алварес, с твоей стороны я это особенно ценю.

– Всё-таки, хоть и дальний, но он твой родственник. Кроме того, он ведь не просто так занимал важный пост, многие старейшины воинских кланов, насколько знаю, имеют серьёзные заслуги в науке…

Слышать это, действительно, было тяжело, но так нужно. Она ведь задавалась вопросом, что она может сделать для соблюдения чести… Официальная причина смерти алита Соука – остановка сердца, о неофициальной она могла разве что догадываться из обтекаемых намёков дяди Кодина. Самоубийство, добровольное или под давлением совета старейшин. Это нормальная практика с теми, кто совершил недопустимое, одна из тех вещей, о которых знают, не обсуждая.

– Да, у него было несколько замечательных работ по бионике… Быть может, его нельзя в полной мере назвать великим – как и многих, впрочем. Не может быть великим каждый, кто-то должен просто хорошо делать свою работу, не хватая, как говорят земляне, звёзд с неба, но служа достойным фоном для великих.

Да, так должно быть. Он должен остаться в памяти клана достойным. Не громким именем, не предметом почтения, конечно – на такое он не наработал, но так же не наработали, будем честны, и двое его предшественников – но и не позором. Пусть этот груз омрачает сердца лишь немногих посвящённых.

– И это замечательно. Всё-таки, именно такими людьми держится любое общество. Ведут его вперёд – гении, локомотивы прогресса, а держат на достигнутом уровне – добросовестные работники. Ну, и ведь он, как я понял, оказал некое влияние на твоих родителей, изменившее их отношение к твоему выбору, чем значим лично для тебя…

Отчёты начерновую уже набросаны, надо перевести их в окончательный удобоваримый вид… надо…

– Я вот, кстати, не понял, – подал голос Махавир, – у вас всё же один старейшина или… несколько? Ну, иногда ты говорила – старейшины, но глава у клана, получается, только один…

– Старейшина – именно глава клана – конечно, один. Совет старейшин, о которых я говорила – это главы родов, другие авторитетные представители, те, кто выбирает старейшину клана, с кем он советуется в важнейших решениях.

– Кланы делятся на рода?

– В целом да. Рода, Дома… Опять же, в зависимости от местности, истории клана, традиций деление может быть несколько различным. Клан – это по большому счёту объединение на основе профессиональной общности, родство уже вторично. В некоторых больших кланах есть рода, практически не связанные кровным родством.

Лалья аккуратно расставлял по полу принесённые коробки – для упаковки всякого накопившегося у аналитиков добра, назрела необходимость. В ближайший час в этот кабинет едва ли кто сможет пройти…

– А, то есть, браки внутри клана допускаются?

– И внутри рода, если только род не малочисленный. Строгих, единых для всего мира правил тут нет, единственное такое правило – это недопустимость брака между близкими родственниками, но это, насколько знаю, в любом мире. Впрочем, браки между двоюродными нередки во многих кланах – как и во многих мирах, опять же…

Лалья поскрёб затылок.

– Вот я ещё чего не понимаю – каста это ведь вопрос выбора? То есть, каждый сам, осознанно выбирает касту, и не обязательно ту, в которой родился? А клан при этом как, не меняется? Ну, вот каждый минбарец имеет долги перед кастой и перед своим кланом… А если клан из другой касты? Как это совмещается? Ну, то есть, выбрать другую касту – это не воспринимается как предательство?

– Ну, это сложный вопрос… зависит от множества обстоятельств…

На самом деле, она была благодарна коллегам за то, что этими разговорами отвлекали её от горьких мыслей – горьких вовсе не ввиду траура. О том, что для непривычного к лжи всё это как-то слишком. О том, что своим решением – всё же узнать то, что вовсе для неё не предназначалось – она, получается, убила его. Да, он убил себя в тот момент, когда понял благо своего клана именно так, и всё же – да, её действия привели к его кончине. Его душе судьи – великие, с которыми он встретится за гробом, её же душе ещё долго нести этот груз.

– А правду я слышал, – подал голос Шлилвьи, балансирующий на столе посреди оборудования и передающий Лалье многообразное содержимое своего стеллажа, – что у народа Сингха тоже принято деление на касты? Это похоже на минбарское?

– Ну, строго говоря – не совсем у моего. Мы, сикхи, вне кастовых делений, у нас одна вера и один народ. А вообще у индусов то, что у минбарцев – касты, называется варнами, а касты – это уже более мелкое деление, ну, как кланы. В настоящее время кастовое деление уже практически размыто, да и варновое начинает размываться. Всё-таки время что угодно меняет…

– Мне нравится, как говорят об этом нарны: «Хорошие традиции надо чтить, плохие забывать».

– Тут с ними не поспоришь. А кастовое деление это как раз такая вещь, которой в цивилизованном обществе не место.

– Позволю себе напомнить, что на Минбаре оно имеет иной смысл, чем на Земле, – возразила Дайенн.

Что ж, на это следовала такая реакция, которой следовало ожидать.

– Да, и какой? Вносить в общество оживление, за счёт очередных свар жрецов и воинов? А основы на самом деле схожие, то же деление по роду деятельности. Не вполне отвечающее запросам времени, не сама ли ты говорила, что многие дисциплины находятся на стыке кастовых и клановых градаций, да и само то, что некоторым кланам пришлось заметно перепрофилироваться по мере развития технологий в их отраслях? Три мастерских клана и не помню точно, сколько жреческих по функциям дублируют друг друга. Непонятно, почему им было не последовать прекрасному примеру Отцов Доспеха и Стальных Цветов, ещё 500 лет назад просто объединившихся в один клан.