Текст книги "Наследие Изначальных (СИ)"

Автор книги: Allmark

Соавторы: Саша Скиф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 50 страниц)

– Моя старшая дочь, Линшат, загорелась идеей основать из оставшихся в живых лумати поселение на одной свободной планете… Свободной в том смысле, что не находится под юрисдикцией какого-то конкретного мира. Там было поселение землян, какие-то рудники, как всегда, сколько-то беженцев со времён войны с Центавром и Изначальными… Это могло показаться чистым безумием на первый взгляд, какой-то детской утопией – объединение без всех прежних барьеров. Но на второй взгляд становилось понятно, что только так и можно. Если мы хотим хотя бы иногда, хотя бы отчасти чувствовать себя народом, а не бродящими по пепелищу призраками. Эти барьеры всё равно уже… Если и не пали, то были не более чем декоративными памятниками старины. Нас осталось чудовищно мало, многие лишились всего – состояния, бизнеса, семей. Кто-то смог подняться, держаться хотя бы на плаву, а кому-то осталась доля продавцов, разнорабочих, даже уличных артистов-попрошаек. Ни одному миру уже не интересны послы и полпреды более не существующей державы, руководители банков и предприятий, ушедших в небытие. Хороший инженер или финансист всегда в цене, если рассматривать его самого по себе, но не тогда, когда вокруг сколько угодно местных не менее хороших специалистов. Родных этой почве, имеющих связи, знающих язык лучше, чем большинство из нас. Нет, немало предприятий согласны были взять на работу лумати, если он действительно хороший специалист в своём деле. Но на зарплату куда меньшую, чем платили бы местному. Ведь очевидно, что нам некуда деваться. Мы проигрывали эту конкуренцию, это приходилось признать. Мы, прославлявшие конкуренцию и считавшие, что в совершенстве познали её законы и никогда не упадём – упали.

И это снова отсылало к разговору с Сенле Дерткин, это почти её слова. Почти, да не совсем – связан ли куда более спокойный тон только с тем, что дом и дело Хистордхана всё же устояли после этих жестоких штормов, или также с возрастом, которому уже не приличествуют бурные проявления эмоций, или с тем, что в этой вселенной уже нет ни одного врага, которому он мог бы желать отомстить, ни единого объекта для закономерной ненависти? А легче ли от этого на самом деле? Следовало признаться, она не позволяла этому вопросу прежде оформляться в голове. Как многому из того, о чём не рекомендовалось думать. Уход Изначальных не означает, конечно, что их перестали обсуждать – в чём-то эти обсуждения стали даже более дерзкими, ввиду понимания, что живьём уже ни одного из них не встретить, а в чём-то напротив, более экзальтированными и трепетными, ввиду куда большего понимания их прежней роли во вселенной. Но определённо, в этих обсуждениях сохранялась некая полярность – Ворлон это свет, Тени это тьма. Но если со злобностью тьмы всё довольно однозначно, то такое ли добро этот свет? Жители уничтоженных миров могли б поспорить с этим… если б у мёртвых были голоса. Должны ли как-то различаться чувства таких вот чудом уцелевших детей не существующих более миров в зависимости от того, кто уничтожил их дом – Тьма или Свет?

– Да, Изначальным проиграл бы кто угодно, верно… Но это не слишком-то утешает, когда вы разрозненные, жалкие осколки былого величия. Среди нас лишь трое могли что-то вложить в этот проект, в том числе я. Спасибо Альянсу, который по программе помощи беженцам снабдил нас материалами на постройку первых домов и подведение коммуникаций… Линшат потратила почти весь свой личный капитал – приданое, попросту говоря – потратила на семена и саженцы луматских растений, какие удалось найти преимущественно у центавриан. Под конец, почуяв выгоду, они неплохо так подняли цену, но основное, к счастью, мы успели купить. Это делалось не только ради того, чтоб окружить поселенцев кусочком родного мира, но и с расчётом выращивать потом фрукты на продажу. На эту мысль я, правда, смотрел уже более скептически – во-первых, как ни неприятно об этом говорить, всё это ненадолго, этого количества не хватило бы для восстановления популяции, даже будь мы более плодовитыми. Просто ещё одно вырождающееся, вымирающее племя… Во-вторых – при таком малом стартовом финансовом и человеческом капитале мы опять же не конкуренты на большом рынке. Я хорошо знаю, как корпорации жрут малые предприятия и фермерские хозяйства, нам не светило что-то большее, чем самоокупаемость, точнее – прокорм самих себя. Пользоваться льготами беженцев тоже можно не вечно… Но Линшат необходимо было во что-то верить, что-то делать. Она собирала инвалидов, оставшихся после войны, выкупала рабов… Рабов-лумати в галактике никогда не было много, мы не любили выносить свою грязь наружу. Ей удалось найти около сотни, уступали их довольно дёшево – в основном они были немолоды, с подорванным жизнью в тяжёлых условиях здоровьем. Было, правда, и несколько молодых, родившихся в рабстве… Одна такая девушка, Дикхалсур, стала женой моего сына. Да, я не возражал против этого брака. Хотя бы потому, что, подозреваю, если б возражал, потерял бы ещё и сына – он просто оставил бы меня. И как ни крути, выбор родовитых и состоятельных персон был… не на вдове же нашего посла в Республике Центавр ему было жениться. Теперь я знаю, что имей выбор между дочерьми самых влиятельных семей Лумата, я не мог бы пожелать сыну другой жены, чем Дикхалсур. Природа наградила её не только выдающейся красотой, но и умом, и золотым характером. Она поддерживала Абима, когда из-за дракхианской эпидемии начались первые срывы поставок, первые финансовые потери… Поддерживала Линшат, всегда с интересом обсуждая с ней детали проекта, выспрашивая последние новости. А потом та планета оказалась в зоне карантина. Это был конец. Конец того, во что я сам уже, оказывается, успел поверить. Я часто смеялся над Линшат – по-доброму смеялся, конечно, мне никогда не хотелось её обижать. Но я всё чаще думал о том, что вот скоро, укрепив свой бизнес, отладив работу на новом заводе, передам всё Абиму, а сам отойду от дел, поселюсь там вместе с Линшат и её семьёй, научусь ухаживать за фруктовым садом, жить тихой, размеренной жизнью, без треволнений переговоров и сделок… Имею я на это право в конце концов. Из всей колонии выжила только одна пожилая женщина, бывшая рабыня. Дракхианский вирус делает с организмом лумати что-то ужасное – кости стремительно теряют кальций, у тех, кто дожил до финальной стадии болезни, руку можно завязать узлом. Это жуткие боли. Но обычно гораздо раньше разлагается печень. Повезло тем, кто быстро умер от передозировок обезболивающих, не повезло тем, кто дожил до того, когда они перестали помогать. Так я потерял свой мир второй раз, уже навсегда.

– Я… соболезную, – пробормотала Дайенн. Ей было откровенно не по себе – в курсе вирусных болезней дракхианскую чуму они проходили преимущественно на примере землян, на которых коварство этой заразы проявилось максимально широко, уничтожая иммунитет и маскируясь под кучу разных болезней, и это было очень жутко… Но то, что описывал – бесстрастным, отрешённым тоном – Хистордхан, было кошмарнее.

– Мы забрали к себе Дурзум – эту единственную выжившую. Как память о Линшат и том, что она пыталась сделать. С той поры мы живём здесь – в сущности, уже нет причин предпочитать одно место другому, но этот мир действительно имеет ту приятную сторону, что здесь не любят лезть не в своё дело. Минбарцы – по принципу деликатности, аборигены – по принципу брезгливого дистанцирования от приезжих. Это вопрос безопасности моей семьи, я уже говорил. Я слышал о некоторых лумати, ставших жертвами… того, что остались одни. В своё время они отказались присоединиться к колонии Линшат – и не умерли от дракхианской чумы, зато попали в руки пиратов. Абим по моему поручению разыскивал их – увы, все, о ком удалось узнать, уже мертвы. Относительно повезло только той семье, что жила у аббаев. Я не хочу такой судьбы для своих детей.

– Вам следовало попросить защиты Альянса…

– Да бросьте, – улыбнулся Хистордхан, – я высокого мнения об Альянсе, действительно высокого. Столько лет удерживать хрупкий баланс между хищниками и их возможными жертвами – это талант. Но зачем навешивать на Альянс ещё наши проблемы? Мы больше не являемся миром, госпожа Дайенн, и нам нечего предложить, как расе, как культурной общности – а брать, не оплачивая, я не привык, моя честь этого не позволит. Это было бы чрезмерной слабостью. Я признаю наш проигрыш, я признаю ту слабость, которую невозможно не признать. Но покуда я жив, я не позволю себе стать окончательно слабым. Я сделаю всё, что возможно, для моей семьи сам. И ведь мне удавалось… Мы тихо жили, не привлекая внимания, работали и платили налоги, не нарушали закон. До тех пор, пока однажды мне не пришлось его нарушить…

– Когда вы не похоронили вашу умершую жену, – кивнула Дайенн.

Хистордхан наклонил голову – в тишине было слышно, как седые пряди шуршат по ткани одеяния.

– Мы, лумати, никогда не были сентиментальны к мертвецам, не имели слабости к похоронной обрядности и слёзным поминаниям. Это… фальшиво. Смерть надо уметь принимать. Тоска по покойникам и все эти ритуальные пляски вокруг их могил – удел низших рас, по своему невежеству надеющихся, что какими-то обрядовыми действиями они могут бороться с неизбежным. Но прежде нас никогда не было… так мало. И прежде это не была моя горячо любимая жена. Я был готов к её смерти, действительно был. Мы не молоды, и не относимся к долгоживущим расам. Но я был готов к тому, что буду сидеть у её постели и держать её руку, когда её сознание будет угасать… У нас на родине, вы, наверняка, слышали, естественной смертью часто была эвтаназия – незачем заставлять человека страдать в тисках физической немощи. Вам, как воспитаннице воинов, это должно быть понятно. У жрецов и мастеров, конечно, несколько иной подход… И для меня не составило бы проблем помочь Эфран достойно уйти. Но до этого было ещё так далеко. В свои годы она была полна бодрости и энергии, я знавал немало развалин младше её годами. Она просто поскользнулась на ступеньках бассейна… Так нелепо, как могло произойти с кем угодно, но только не с ней. Дикхалсур обнаружила её уже мёртвой. Мы не были готовы к такому удару, никто не был готов. Я всё понимал… но просто не мог отдать её тело, не мог заявить, признать, что она мертва. Хотя бы отсрочить этот момент… Я положил тело в криокамеру и пытался представить, что всё произошло так, как должно было, что я успел достойно проститься с нею, что она успела проститься с жизнью и нами всеми. Это глупо, и я не должен был… позволять этой слабости завладеть мной. Но мне пришлось признать, моя семья, мои любимые люди – это моя слабость. Я не ожидаю, что вы меня поймёте, хотя готов утверждать, что моя оценка здесь вполне объективна, быть может, эта женщина не эталон красоты, ума, воли – но ничего ближе к эталону я не встречал. Но всё же я хотел бы познакомить вас со своей женой… – Хистордхан поднёс к губам широкий браслет, опоясывающий запястье, и что-то коротко бросил, по-видимому, на луматском.

– Вашей новой женой? – Дайенн несколько оторопела от такого поворота.

– Нет. Моей покойной женой.

Двери, за которыми некоторое время назад исчез ллорт, отворились, и в комнату вошла очень высокая, статная старуха в просторном лиловом одеянии. Несмотря на то, что её заплетённые в три косы – две тонкие за ушами и толстую на затылке – волосы были совершенно седыми, а лицо было покрыто такой густой сетью морщин, что невозможно было представить, как она выглядела в молодости, она действительно не производила ощущения дряхлости. Она лёгкой, пружинящей походкой прошествовала к пустующему креслу по правую руку от супруга и расположилась в нём, переводя с Дайенн на Лалью острый, пристальный взгляд.

– Так случилось, что мне в руки попала одна вещь… – продолжал между тем хозяин дома, – я позволю себе не рассказывать о том человеке, благодаря кому она ко мне попала. Считаю излишним вмешивать его сюда. Тем более что он едва ли знал всё о свойствах того, что мне передаёт. Это артефакт некой древней вымершей расы… возможно, лорканцев. Настоящих, первоначальных лорканцев. Вы ведь знаете, что нынешние колонисты этой планеты, будучи весьма примитивным народцем, очень своеобразно относятся к доставшемуся им наследию древних. На словах всячески чтут и оберегают, на практике не прочь за достойную сумму продать что угодно кому угодно… И не могу их осудить за это, среди покупателей по крайней мере могут встретиться те, кто распорядится этим наследием более рачительно. Этот артефакт оказался устройством, возвращающим умерших к жизни. Он вернул мне мою Эфран.

Дайенн, всё это время благовидно избегавшая встречаться с пристальным взглядом старой лумати, путём того, что не отводила глаз от Хистордхана, не удержалась и повернулась. При всей бесстрастной выдержанности тона рассказчика – каким грандиозным бредом звучит то, что он говорит! Можно ли поверить по этой женщине, что она была мертва? Можно ли поставить под сомнения слова Тулпеше и самого Хистордхана? Могла ведь это быть просто кома? Ведь он не делал официальных заявлений, соответственно – это примитивная диагностика немногим вернее рассуждений родни Тулпеше «Не говорит, не двигается – значит, мёртвый». Да, во вселенной известно некоторое количество историй о воскрешении из мёртвых – и как правило, все они были обставлены определёнными запутанными обстоятельствами, мешающими проверке их достоверности. Хоть бы кто воскрес под бдительным наблюдением учёных-медиков, в окружении приборов, регистрирующих малейшие изменения в организме…

– И тогда… тогда моё сознание озарила идея, от которой я уже не смог отделаться, она подчинила себе все мои мысли, все мои дни. Снова бросить вызов неизбежному… Вызов всё равно бессмысленный, но от него совершенно невозможно отказаться. Ради Линшат, ради её памяти. Она поступила бы так, я уверен. Как раз тогда один мой подручный доложил, что натолкнулся в гиперпространстве на затерявшийся истребитель со времён войны. Разгерметизация кабины, тело ввиду холода отлично сохранилось… В космосе вообще гнить сложновато. Я велел доставить его сюда…– рука Хистордхана снова легла на кнопку, – разрешите представить вам Руджанта и его жену Силдар – её могилу нашли на одном астероиде, холод опять же прекрасно сберёг тело… Их обоих мой подручный доставил лично, во втором случае едва не возникли серьёзнейшие проблемы на таможне, так и обнаружилось, что почтовые пересылки – это, как ни странно, надёжнее. В дальнейшем мы действовали именно так – мой подручный занимался розыском останков и пересылал их почтовыми отправлениями, принцип невмешательства в частную жизнь дал нам потрясающий карт-бланш, жаль, мы, видимо, потеряли осторожность, хоть и понимали, что никакое везенье не бывает вечным.

Дайенн смотрела на вошедших, стараясь не думать о том, не этот ли силуэт она видела минувшей ночью. Ни к чему в присутствии Такерхама, совершенно ни к чему. Хотя какова вероятность, что Хистордхан не подозревает именно в них ночных гостей? Вряд ли старого дельца, главу последней выжившей луматской семьи, можно считать недостаточно проницательным. Да, вполне вероятно, что эти руки и стреляли им вслед… Высокий, физически крепкий мужчина, кажется, довольно молодой. На самом деле родившийся, по-видимому, где-то в середине 30х… У стоящей рядом с ним женщины на руках был ребёнок.

– Заодно, получается, я познакомил вас и с Кизутаршином, хоть он и слишком мал, чтоб подобающе оценить это знакомство. Это первый лумати, родившийся после окончательной смерти нашей расы. Имя, данное ему, до этого не носил никто никогда. Оно означает «дитя двух мертвецов». Силдар придумала назвать его так. Когда-то Силдар и несколько её коллег работали на обслуживании спутниковой связи на границе сектора. Когда… всё случилось, они успели спастись раньше, чем от станции осталась только груда оплавленного металла. Но Силдар была ранена, и умерла в пути. Её спешно похоронили на астероиде. Если бы не табличка на нашем языке, кто мог бы догадаться, кто лежит в этой сиротливой могиле… О судьбе остальной команды ничего не известно, вероятно, корабль всё же был уничтожен. Несомненно, они могли встретиться и иначе – если б мы выстояли тогда, если б наш мир был жив. Он вернулся бы героем войны, она вернулась бы с материалами для дальнейшей научной деятельности…

Лицо женщины ничего не выражало – такую маску холодной отстранённости часто надевают на себя молодые работники, только заступившие на какой-то важный пост, им это кажется необходимым признаком взрослости, серьёзности. Только когда это лицо обращается к возящемуся на руках ребёнку, по нему пробегает некий отсвет эмоций – словно лёгкая рябь по воде у ног. Но вряд ли она была столь же безэмоциональна, когда очнулась от сна, к которому отходила как к вечному, и узнала, что она одна из немногих выживших… Вот это действительно сложно представить, вот во что сложно поверить. Убедить себя, что у старой Эфран была просто кома – ничего не стоит, как быть с тем, кто был погребён и лежал в могиле многие годы, как быть с тем, чей истребитель был разгерметизирован и отдан на волю гиперпространственных течений? Но какие её основания утверждать, что всё это грандиозная мистификация? Как минимум, невозможно представить её цель. Уже нет никаких баз, по которым можно установить, что Руджант и Силдар действительно существовали, что родились там, где родились, и умерли так, как умерли. У Хистордхана может быть много резонов для лжи, но какие резоны могут вынуждать лгать так?

– Между прочим, сейчас Силдар навёрстывает то, что пропустила в развитии технологий связи за время своего… сна. И у неё самой уже есть некоторые разработки. Я мало в этом понимаю, но Абим считает, что вложиться в это стоит. Иное дело Кердавар – его могилу случайно обнаружили на Иммолане, на кладбище для нищих. Незанятых территорий там много, вероятно, поэтому тела тех, чьи могилы всё равно никому никогда не будут интересны, захораниваются, а не предаются общей кремации. Рабы, бродяги, разнорабочие местных предприятий – не имеющие ни семьи, ни дома, впервые получившие в собственность клочок земли… социальное дно.

– Один из ваших заводов тоже находится на Иммолане, верно? – вставила Дайенн.

– Верно. Но на другом полушарии Иммолана. Кроме того, если вы вдруг упустили из внимания этот факт – у меня высокотехнологичное производство, на котором подобным работникам просто нечего делать. Большинство линий автоматизированы, поэтому штат моих заводов – это квалифицированные инженеры, следящие за работой оборудования, оформляющие документацию. Чтобы получить такую работу, надо сначала солидно вложиться в своё образование. Нет, в той прежней жизни я и не узнал бы о существовании Кердавара. Но время меняет многое… Как ни крути, он лумати. А могил представителей высшего общества за пределами сектора и не может быть переизбыток. Линшат никем не брезговала, пришлось и мне учиться… Он стал мужем моей дочери Тамель. Она влюбилась в него с первых его шагов после воскресения, и поставила меня перед фактом, что выйдет за него – или ни за кого. Моя тихая Тамель! Что мне было делать, кроме как смириться? Дочь – это такое существо, которому невозможно отказать, если ты отец такой вот славной девчушки, то будешь исполнять её капризы, куда ты денешься… Тем более что одобрил же я брак Абима. Либо оставить детей бессемейными, бездетными, либо принять то, что есть, либо остаться на старости лет одному, если дети решат идти своей дорогой. И знаете, я не пожалел. Образование, манеры – всё это наживное, наносное… У Кердавара есть такое замечательное качество, как воля к жизни. Он выживал в таких ситуациях, в которых я не протянул бы и дня, он не опускал руки, когда не имел ни гроша, вообще ничего, кроме того, что на нём надето. С ним Тамель не пропадёт, какие бы передряги судьбы их ни настигли когда-нибудь в дальнейшем…

Дайенн ненавязчиво разглядывала ещё двоих вошедших. Мужчина внешне действительно отличается от Руджанта и самого Хистордхана – более низкорослый, коренастый, с крупными, грубоватыми чертами лица. Пожалуй, его сложно назвать красивым, тем более ввиду следов суровых жизненных тягот. Но ярко-синие весёлые глаза так и приковывают взгляд. У Тамель бледное овальное лицо, которое можно назвать невыразительным, если не некрасивым. Кажется, она не очень похожа на мать и отца, скорее является размытой смесью их черт. В её длинных тонких пальцах, сжимающих ладонь мужа, столько сдержанной нежности…

– Сейчас это пока не очевидно, но Тамель ждёт ребёнка. Это то, ради чего стоит жить, госпожа Дайенн – мой внук, у меня снова будет внук… Я не смог бы вернуть к жизни мою Линшат, её мужа и сына – они были кремированы, как все заражённые, машина не сможет восстановить тела из праха. Но я могу надеяться на то, чтоб подержать на руках другого внука, как сейчас держу Кизутаршина – не родного мне по крови, но появившегося на свет благодаря мне. Будут и другие… Всего я воскресил 12 человек, включая мою жену. Всех остальных, кроме неё, я выбирал молодых – мало приятного в том, чтоб получить обратно жизнь, которая всё равно на исходе. Машина восстанавливает ткани, устраняет некоторые повреждения, послужившие причиной смерти, но не обращает вспять естественные процессы старения. Так что для себя я её точно использовать никогда бы не стал. Я ровесник века, госпожа Дайенн, и к смерти готов. Но я, пожалуй, всё же испорчу красивую цифру и сколько-то поживу. Пока силы есть. Я не прошу помощи, не привык просить. Я делал и делаю что могу для своей семьи и тех, кто присоединился к ней. Я прошу лишь не мешать.

В комнату тем временем зашли ещё несколько человек, остановились поодаль, явно чувствуя сильную скованность. Слуга-ллорт занял прежнее место за спинкой хозяйского кресла.

– Не более чем через неделю, скорее – дней пять, машина закончит свою работу и к жизни вернётся тот, чьё тело доставлено последним. Потом настанет черёд того ребёнка… Выкрасть это тело стоило некоторых трудов и в первый раз, госпожа Дайенн. Но я считаю, что эти труды оправданны. Оно покоилось в усыпальнице на Приме, там в те времена жила его семья. Было непросто спустя столько лет узнать его историю, но мне удалось. Официально ребёнок умер от воспаления лёгких, совершенно неожиданно – это был очень здоровый, крепкий малыш. Безутешные родители вскоре после этого вернулись на Лумат, тело они забирать не стали, центаврианские друзья предложили похоронить его по местным обычаям, в усыпальнице их рода. Это действительно большая честь, хотя нам, лумати, это и не близко… На самом деле ребёнок был отравлен родственниками – он был единственным наследником немалого состояния своих родителей, других детей у пары не ожидалось. Можно не сомневаться, после их смерти убийцы ни в чём не нуждались… Скажите, госпожа Дайенн, разве не стоит использовать шанс вернуть этому ребёнку несправедливо и жестоко отнятую у него жизнь? Его родители, конечно, давно мертвы, но будут другие – его усыновят мой сын и невестка. При всех достоинствах Дикхалсур, есть один печальный момент – она бесплодна. Жизнь в рабстве сильно подорвала её здоровье… Они будут любить его, как родного, он будет иметь свою долю в семейном бизнесе. Пусть спустя десятилетия и таким странным образом, но справедливость восторжествует. Разве это не должно интересовать вас больше, чем вопрос, каким образом, через кого, я сумел похитить тело из вашего института. В конце концов, вам оно и не принадлежало. Я обещал вернуть этого ребёнка к жизни – и я привык держать обещания.

– Меня больше интересует, – процедила Дайенн, – чья из этих жизней стоила жизни вашего слуги.

Хистордхан скорбно поник.

– Я не хотел этого, клянусь, не хотел. Это было самодеятельностью моего подчинённого, хотя я не снимаю с себя вины в том, что не сумел донести до него свои пожелания внятно. Я рассчитывал, что он просто припугнёт его, чтоб не болтал лишнего, но земляне часто, увы, склонны к неделикатному решению вопросов… Я не буду изображать, что глубоко сожалею о смерти этого парня, это точно не было невосполнимой потерей для его народа и вселенной вообще, но мне не нужны неприятности с местным населением, я ценю свою спокойную жизнь. Я готов убить за свою семью, думаю, в этом любой, у кого есть семья, может меня понять, но предпочитаю решать проблемы бескровно. Не так сложно не болтать о том, что видел, особенно если видеть этого не должен был, не правда ли? Я послал этой семье небольшую компенсацию – так, чтоб они не могли отследить источник перевода. Вы можете сказать, конечно, что это не вернёт им родственника – ну, это действительно невозможно, и не моя вина, что зенды кремируют тела. Впрочем, я склонен полагать, некоторое количество денег для них оказалось существенней, чем некий сородич живьём… Я планирую решить все сопутствующие проблемы до конца года, госпожа Дайенн. Я купил землю в северных областях, сейчас там строится большой дом. Туда переселится часть нашей маленькой популяции… Место хорошее, там растут дикие кэдзла, значит, можно насадить и хуфу – это дразийский виноград, гораздо более холодостойкий, чем большинство его земных аналогов. Вокруг много останков древних городов, а значит – и захоронений, это служит некоторой гарантией, что зенды туда не сунутся и мы им не помешаем. Наше племя едва ли сможет стать достаточно большим, тем более пока что, кроме моей дочери, у нас всего три пары среди воскресших, и уверенно назвали себя мужем и женой только Руджант и Силдар. Выправить документы, придать их существованию официальный статус – будет посложнее, но справлюсь и с этим. Отнять жизнь – в любом мире сотня способов и причин, вернуть жизнь редко кому удавалось. Быть может, кто-то назвал бы неэтичным и дерзким мой поступок, но вы, госпожа Дайенн, кажется, не относитесь к таким? Вы не сомневаетесь, глядя на них, что это живые люди, не считаете, что в их облике в мир вторглись нечистые силы?

Взгляд скользил с каменного лица Силдур к живому, мягкому, ещё не оформившемуся личику её сына – ребёнка, которого, если верить всему здесь рассказанному, просто не должно было быть на этом свете, и всё же вот он – в больших серых глазёнках ещё только начинает проступать эта потешная детская серьёзность, которую мудрецы называют памятью о внетелесном, преджизненном опыте, утрачиваемом с обретением речи. И где-то в теле Тамель, некрасивое лицо которой светится счастьем, как минбарский кристалл, потому, что свет неотъемлемая часть его природы – зреет такое же дитя, которое не должно было рождаться на свет… Но рождается ли во вселенной что-то, чего не должно быть? Если она смела спорить с Алваресом на эту тему, то и мысли такой сейчас допускать не должна. Если эти души, вопреки закону извечного круговорота смертей и рождений, вернулись в тела – значит, и на такой случай у Вселенной что-то предусмотрено.

– Чего вы хотите от меня, господин Хистордхан? Чтобы я закрыла глаза на смерть Шудвеке, на посылки с мёртвыми телами, на поднимающиеся среди зендов брожения?

– Да. Именно этого я от вас и хочу. И понимая, что вы можете сказать, что хочу я слишком многого – напоминаю, что прошу не для себя, а для этих молодых людей, для их будущих детей. Вы можете иметь многое против меня, но имеете ли вы что-то против них? Что даст вам, к примеру, мой арест? Я скончаюсь в тюрьме, мир заговорит о лумати, потянутся любопытные с не обязательно невинным любопытством… Машину конфискуют как вещественное доказательство, не дав мне воскресить того мальчика… А куда она денется потом? Вы ведь догадываетесь, что следы её вскоре потеряются? Правда, в ней осталось крайне мало заряда. А каким образом она заряжается, мы так и не сумели разобраться. Её хватит, быть может, всего на одно воскрешение… Или не хватит и на это, ведь на мумию мальчика потребуется много энергии, тем более что вы дополнительно повредили её своими исследованиями. И я нахожу это справедливым, было б слишком щедро воскрешать всех, кого мы захотим. Я отдал бы эту машину лично в ваши руки, госпожа Дайенн, допускаю, вы сумели бы распорядиться оставшимся зарядом мудро – но не одному из правительств. Вы ведь понимаете, что они сумели бы найти специалистов, которые разберутся, как перезарядить машину либо сконструировать подобную по её образцу. И в сравнении с тем, что может тогда произойти, вы назовёте детскими шалостями мои действия.

– Вы имеете в виду минбарское правительство или какое-то другое? – с лёгкими стальными нотками поинтересовалась Дайенн.

Старая лумати разлепила тонкие губы.

– Похвален ваш патриотизм, ваша лояльность к своему правительству, дитя… Но вы говорите с теми, кто старше и опытней. Я никогда не стала бы выставлять своё правительство непогрешимым – при том, что наши семьи сто лет до нашего рождения не имели от властей никаких проблем, а иногда даже преференции. Но это не отменяет многих ошибок внешней политики и порой совершенно чудовищной внутренней, и в конце концов, не стоит забывать – нашего мира больше нет. Отпор Изначальным дали расы, о большинстве из которых мы думали мало хорошего. Это был интересный урок, и возможно, мы живы именно для того, чтоб было, кому его осмыслить. Ваше правительство ведёт иную политику, иначе строит экономику вашего мира – возможно, потому он и сумел создать более весомый, чем наш, военный потенциал, сумел выжить в той войне. Но зная историю, вы не можете отрицать его грехов, и вы можете не говорить этого мне, но достаточно того, что скажете себе – вы знаете, что и среди ваших вождей хватает таких, у кого в форму радения о народе облекаются собственные властные амбиции. Вы готовы рискнуть доверить им ТАКУЮ силу?

– Однако же, я должна рискнуть, доверив её вам?

Старики переглянулись с едва заметными улыбками. Дело даже не в том, что к концу разговора они уже не слышали в её голосе той уверенности, которая была в начале, они, благодаря Такерхаму, знали точно, что из нападения она прочно перешла в отчаянную оборону.

– Эта сила уже у нас в руках и то, как мы распорядились ею, вы видите своими глазами. Вы можете не верить нам, конечно, можете начать делопроизводство… Уверены ли вы, что тогда будет лучше? Мне не нужно с этой машины иной пользы, чем та, которую я получаю. Я не буду продавать её – я не нуждаюсь в деньгах. Для вашего спокойствия я могу обещать, что мы разберём машину, когда окончательно иссякнет заряд, а собрать её без подробных схем едва ли возможно…

Дайенн судорожно думала, и мысли были тем более хаотичны, чем больше понимание, что надолго затягивать паузу в разговоре нельзя. Да, надо признать, против предложения Хистордхана аргументов всё меньше. Можно надеяться всё же притянуть его за убийство Шудвеке, но для начала надо найти исполнителя, что не самая простая задача по таким остывшим следам – свидетелей нет, есть только догадки Тулпеше, и если даже кто и видел в тех краях неизвестного им землянина – не факт, что вспомнит об этом спустя три года. И в любом случае это формат местных правоохранительных структур. А вот дела о пересылке трупов считай что больше нет – потому что никаких трупов нет, и потому что, положа руку на сердце, рапорт Альтаке о массовом воскресении из мёртвых в списке желаемых ею сейчас вещей стоит где-то в конце списка. Всё это действительно скверная история, чреватая большими проблемами, если её обнародовать. Кто знает, как отреагируют на эту новость зенды – при их-то пунктиках на тему мертвецов? Поблагодарят ли её минбарские власти за народные волнения? Не попытается ли кто-то из наиболее радикально настроенных зендов вернуть воскрешённых, так сказать, в исходное состояние? Семейству Хистордхана определённо придётся покинуть этот мир, и по честному, это будет правильно… Но вот где после огласки они смогут найти покой? Каким бы безумцем ни был Хистордхан – остальные действительно не должны страдать из-за этого. И машина… что тогда будет с машиной… К какой дестабилизации обстановки может привести желание множества сил ею завладеть?