Текст книги "Наследие Изначальных (СИ)"

Автор книги: Allmark

Соавторы: Саша Скиф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 50 страниц)

– Вы не спите?

Вопрос как форма вежливости – хоть профиля его отдела данный арестант не касался от слова вообще, бегло Вито записи Дайенн просмотрел, и это заявление, что ранни не нуждаются в сне, слышал. Правда, считал, что это лишь суждение с позиции большинства, так или иначе облагодетельствованного зависимостью от циркадных ритмов. Все спят, просто кто-то реже, а кто-то иначе – те же дилгары схожи с животными разных миров в этом свойстве, дремать время от времени и оставаться бодрыми. Правда, госпожа Дайенн всякий раз, слыша такие разговоры, заявляла, что после нескольких часов на ногах в прозекторской она не кошка, а сова, которая повернёт голову на 180 градусов любому жаворонку, который покусится на её законный и непрерывный, это важно, сон. «Они это свойство утратили, – ржал Г’Тор, – в процессе одомашнивания минбарцами».

– Мы не спим, – отозвался ранни, отрываясь от экрана планшета, – никогда. Но мы тоже нуждаемся в переменах поз, поэтому иногда я ложусь на эту кровать, она мягкая и удобная, за что вам спасибо.

Да, такое нечасто услышишь. Обычно арестанты сразу начинают жаловаться на всё подряд, включая кровати (и нередко эти жалобы не лишены оснований) – то ли в расчёте что-нибудь отчудить при переводе в другие апартаменты, то ли просто чтоб попортить настроение. От Зирхена жалоб не было вообще ни разу – Дайенн, узнав, что он жил в прошлом на Минбаре и сожалеет о некоторых пробелах в своих знаниях языка и культуры, натащила ему кучу всего для чтения и просмотра, и больше ему, кажется, ничего было не надо.

– Ну, надеюсь, там у вас на аварийных этажах тоже удобно и мягко, потому что эту придётся освободить.

Уши Раймона настороженно приподнялись.

– Вы меня отпускаете?

– Как сказать, с оговорками. Отбывать с Кандара я б всё же далеко не советовал. Как-никак, следствие далеко от завершения, а некоторую заинтересованность в его результатах вы определённо имеете. Но думаю, работы и здесь непочатый край, а ваш бригадир бумагой от нас вполне удовлетворится.

– Значит, я не под стражей по подозрению, как мне показалось?

Синкара прошёлся от стены к стене – глазеть в камере, конечно, было совершенно не на что. Помимо этой самой кровати, по виду действительно довольно удобной, с регулируемым изголовьем, только стол, два кресла, стеллаж для вещей – шкафы с дверцами в камерах запрещены, всё должно быть на виду. Встроенный в стену экран – их все по привычке зовут окнами, даже кто не первый год в космосе – являет безмятежный морской пейзаж, сложно с ходу сказать, с какой планеты.

– Врать не буду, мы вас подозревали. Но слепок ваших зубов не совпал с отметинами на трупах. Да и никто не сумел бы объяснить столь быстрые перемещения по всей галактике при полном отсутствии корабля с квантовым приводом под седлом. В общем, можете возвращаться к работе, лично я уже как ворон крови жажду окончания этого ремонта. У меня-то ещё ладно, а у Эйлера полкоридора к нему мыться ходит, установка полетела… Да, если уж зашла речь, о крови. Вы сегодня ели?

Раймон светски улыбнулся, складывая руки на краю планшета – взгляд сразу отмечал очень узкие, острые ногтевые пластины, практически когти.

– Нам не требуется есть каждый день. Медики давали мне небольшое количество крови, исследуя биохимию, правда, лишь пара образцов оказалась… подходящей.

– Ага, дали куб, выкачали на анализы десять. И что, попросить стесняетесь? Могли б и компенсировать… Мне сходить за пакетиком?

– Если вы будете так добры.

Вито повернулся было к двери, прокрутил в голове путь до госпиталя, потом сунул руку в карман.

– По правде, влом туда тащиться… Вторая положительная подойдёт?

Раймон сначала даже не понял, что человек имеет в виду, и с густой смесью удивления и страха наблюдал, как тот снимает китель и закатывает рукав белоснежной рубашки. Лишь когда планшет соскользнул на кровать, он заметил, что руки больше не лежат на нём, а сжаты в кулаки до боли в ладонях, а тело начала бить мелкая дрожь.

– Правило, вынесенное из шальной юности – ножик всегда должен быть острым. Да ладно, всего, поди, не высосете, а лёгкое головокружение я потом найду, чем отпоить… Угощайтесь, – Вито полоснул по запястью ножом, – осторожно только, кровью тут всё не заляпайте, Дайенн ещё подумает с перепугу, что здесь кого-то били.

Расстояние от кровати до кресла, возле которого остановился землянин, шага три. Но это разные три шага – когда ты прохаживаешься, осмысляя глубокий и скорбный философский смысл Песен Хифы, или когда приближаешься к человеку, совершившему подобное безумие.

– Дело в том, господин… как ваше имя?

– А что, ваш этикет требует знакомиться с жертвой перед укушением? Простите, это не со злым умыслом, просто чтобы разрядить обстановку. Синкара, отдел контрабанды. Вито Синкара.

Раймон кивнул – скорее своим мыслям, что пора определиться, на что смотреть – на пробивающийся сквозь смуглую кожу багровый родник или в тёмные глаза странного посетителя.

– Видите ли, господин Синкара, я не знаю, что рассказывали вам госпожа Дайенн и другие… У нас в обычной жизни не принято потребление крови разумных. Мы питались кровью животных, подходящих по важным параметрам, если верить господам медикам, они схожи с крупным рогатым скотом Земли и Центавра, с некоторыми эндемичными видами миров Минбара – впрочем, это я знаю и сам…

Вито посмотрел на него задумчиво.

– Ого, как всё сложно… То есть, вы там друг друга не кушаете? А, ну да, глупость сморозил… А в чём она состоит, эта критическая разница между кровью мыслящего и немыслящего? Нет, сам я своё отличие от коровы понимаю, но всё-таки… Да, наверное, медик тут понял бы с полуслова, всякие там родственные белки, антитела… Ну, не вижу, что в вашем случае меняется, вы ж здесь-то, донорскую, не коровью сосали… В общем, что мне теперь, идти, как дураку, в госпиталь зашиваться?

Раймон сглотнул, уже понимая, что не объяснит – для этого нужно слишком много времени, слишком старательный подбор слов, и куда более спокойное состояние, чем у него сейчас. Падение багровых капель на серый пластик пола звучало для тонкого слуха ранни набатом, оно оглушало. Оглушали и запахи – самой крови, тонкой, но несомненной доли алкоголя, пряного парфюма или может быть – какого-то средства для волос… Кровь обожгла язык и глотку, да и ладонь, которой он сжал порезанную руку, словно горела огнём. Если б человек не был таким быстрым в своих лихих, абсурдных решениях, если б дал время… Сейчас же оставалось лишь стараться не причинить ему лишней боли жадным, судорожным высасыванием крови. И не причинять лишней боли себе, вспоминая об обстоятельствах, когда пробовал живую, чистую кровь в последний раз…

– Но это, кстати, если разобраться, тоже свидетельство… Что это не вы тех трупаков… того… Раз уж для вас такой экстрим куснуть живого… Ооох…

– Что, что такое? – Раймон обеспокоенно оторвался от раны, подхватывая пошатнувшегося, распластавшегося по стене Вито, – я… всё же причинил вам вред?

– Да встал у меня, – раздражённо прошипел человек, – долго объяснять, просто… при моих сексуальных предпочтениях не странно. Шрамы на моей спине я отнюдь не в бою заработал… Всё-таки когда тебя трахают, вцепившись когтями в загривок, это куда приятнее, чем когда просто трахают…

Он нашарил другой рукой спинку стоящего у стены кресла и осторожно приземлился в него, не отнимая, впрочем, порезанной руки из рук Раймона. Подумал, и решив, что кашу маслом уже не испортишь, своим стояком он и так похвастался, скользнул рукой по выпирающей через брюки плоти.

Раймон почувствовал, что головокружение становится сильнее, чем справедливо ожидать от приёма свежей крови, живым огнём разбегающейся сейчас по всегда холодному нутру. В крови человека алкоголь – и от этого дополнительно шалеют нервы, но не только. Гормоны. Возбуждение, которое он не смог бы теперь скрыть, и если б захотел. Это безумно, абсурдно, но более ли абсурдно, чем рана, нанесённая самому себе? Возбуждение, расходящееся судорогой от впивающихся в руку когтей – и отзывающееся в его теле, в котором горит теперь, растекаясь и заполоняя собой всё существо, тот же коктейль. Как можно это понять, и как можно противиться притяжению его источника? И он не смог удержаться, понимая, впрочем, что поступает совсем не мудро, даже как-то слишком по-ребячески для своих лет. Он так же рывком наклонился к лицу человека, буквально впиваясь в его губы своими, чувствуя горячие капли крови из ранки, нечаянно сделанной клыками в уголках губ. Большие карие глаза Вито подёрнулись благостно-мечтательной плёнкой.

– Однако… – он скользнул рукой по спине нависшего над ним ранни, чувствуя сквозь ткань выпирающие позвонки и рёбра, ладонь сползла по пояснице… – Раймон, простите за нескромный вопрос… Это что, у вас – хвост?

Ранни опустился на колени перед креслом – того требовали как естественное шоковое состояние организма после поступления живой, горячей крови, так и необходимость находиться на уровне лица собеседника.

– Хвост, верно. Не думал, что госпожа Дайенн и остальные в своих рассказах упустят подобную деталь, не менее удивительную в их понимании, чем наш способ питания, ведь у большинства представителей ваших миров нет хвостов. Медики были удивлены строением моих ушей, а уж от строения моего позвоночника вовсе были в шоке.

– Иисус-Мария… Охренеть… В смысле, не совсем так, бывают хвосты… у некоторых… Вот и как теперь, пожри меня геенна, не думать… Ну, вы ж уже, извините, много лет как вдовец… С кем баловаться предпочитаете – с женщинами или с мужчинами? Нет, если гетеро – я пойму… Хотя знавал я нескольких гетеро, ничего, нормально.

Шумное дыхание человека обдавало жаром, хотя казалось бы, дистанция не должна этого позволять. Раймон чувствовал, что злость – естественная злость на свою слабость, которая никак не позволяет оторваться от горячего тела – отступает, тонет в опьянении, в восторге и ликовании каждой клеточки тела, до которой дошла с убыстрившимся кровотоком энергия живой крови. Почему не позволить себе… почему не взять то, что само даётся в руки, когда ты меньше всего мог ожидать…

– Или может быть, это вам тоже… крайне редко нужно? Хотя сын у вас как-то появился, значит, в принципе-то процесс знаком… Впрочем, для меня-то это ничего обнадёживающего ещё не означает…

Он перевёл оторопелый взгляд на свою руку, которую сейчас ласкали длинные пальцы Раймона, едва ощутимо обводя остриями когтей линии на ладони и сгибах пальцев.

– Это странно? То, что я, по вашим меркам, да, почти девственник? Зная, что едва ли в каком мире примут с полным пониманием такого, как я… Много ли могло быть тех, кому я мог открыться, обнажить душу или же тело? Только одна. Только Мария, да, не делайте такие удивленные глаза, у меня была только одна женщина за ваших полтора века.

Вито медленно, блаженно моргнул.

– Да, мне это и представить-то дай бог, куда там понять… По-моему, жить без секса вообще не стоит… Вы только, надеюсь, на подобные комплименты не обидитесь, но вот лично я… охотно б вас принял… В себя…

Раймон минуту молчал, изучая лицо этого странного человека. Это особенное место на границе – верно, уже какой-то другой мир. И офицеры Дайенн и Алварес, и в некотором смысле медики отнеслись к нему удивительно лояльно, не испугались, не назвали исчадьем ада. Но этого – этого он не мог себе представить. И всё же это принятие, это притяжение, это неприкрытое и кричащее желание расцветало перед ним сейчас, как рассветное пламя на зубчатых гранях чужой цивилизации. Он расстегнул госпитальный балахон, оголяя безволосую впалую грудную клетку.

– И вас не пугает во мне ничего?

Вито скользнул по фигуре ранни откровенным взглядом.

– Да как бы вам сказать, чтобы не отпугнуть… Мой… покровитель вот говорит, что мне к сексопатологу надо. А я, как любой человек с отклонениями, считаю, что не надо. Знаете, чем меня привлекают бракири? Это удивительное сочетание аристократизма, грациозности и звериной страсти. Эти безукоризненные деловые костюмы, эти светские манеры на переговорах – и хвост, синяки потом на плечах и запястьях и рычание в ухо в процессе… Вы, кажется, не в меньшей мере являетесь воплощением… этого же контраста.

– Аристократизма? – Раймон приблизился к ногам человека, касаясь кончиками пальцев того места, где совсем недавно была рука Вито, – и звериной страсти?

– Не жду, что поймёте… – парень выгнулся, пытаясь потереться промежностью о протянутую руку, – кто-то раз обозвал меня зоофилом. Было б смешно, если б не было так оскорбительно… Нет, меня как раз больше всего устраивает, что зверь, который меня имеет, разумен. И чем более он разумен, чем более… высокого уровня культуры, интеллекта… и чем более при этом он неистов в постели… тем больше это способно меня заинтересовать.

Раймон рассмеялся, кажется, впервые за долгое время. А он-то считал, что нет ничего более шокирующего в этом мире, чем существо с красными глазами и необычным рационом питания. Разумеется, волей-неволей что-то за столько-то лет узнаешь о жизни живой плоти, в том числе о жизни сексуальной. Но и спустя век им найдётся, чем удивить… Если б просто – удивить. Пробудить не просто истинную жажду – в этих самых, человек интуитивно прав, самых подходящих, родственных белках – истинную волю. Волю власти, права овладения чужой жизнью. Раймон встал с колен, отошёл на несколько шагов назад, рассматривая охваченную страстью жертву – добровольную жертву! – и, чувствуя, как сдаётся этой дремлющей в сердце каждого ранни потребности – не имея аргументов, чтоб заставить её смолкнуть, ввиду-то горящих маниакальной мольбой глаз, произнёс совсем другим тоном – тоном, который повергает жертву в священный трепет, заставляет идти к охотнику, словно под гипнозом, несмотря на страх и ужас:

– Встань и разденься.

Вито медленно, сладко улыбнулся, прикрыв глаза, и издал глухой стон. Затем так же медленно выбрался из кресла, потягиваясь, как кошка, шагнул к двери, полоснув ключ-картой по замку.

– Привилегия звания – ключ с полным допуском… – он расстегнул и широким жестом кинул на стул рубашку, – до сих пор, правда, мне и не снилось, что придётся однажды этим воспользоваться – вот так…

Это было подобно, верно, змее в броске – в следующее мгновение Вито осознал себя уже распластанным на кровати лицом вниз, и чуть потеплевшие пальцы Раймона ползли по его спине, обводя старые и не очень шрамы, ползли вверх, зарываясь в густые волосы, другая рука обхватила бедро, стиснув выпирающую косточку – это было похоже на тиски металла.

– Начало мне нравится… Какая силища, а на вид дрищ дрищом… – Вито выгнулся, поглядывая на Раймона из-за плеча взглядом, в котором читалось плохо скрываемое вожделение, – и когти… Когти и клыки, боже, я надеюсь, я не умру здесь, потому что хочу об этом помнить…

Что-то влажное и холодное скользнуло между ягодиц, упираясь в задний проход.

– Не умрёшь. Но может быть, это нечто сродни смерти…

Так локомотив входит в туннель, или нож в масло, при всей пошлости этих сравнений – за них совершенно не стыдно сейчас. Стальная хватка на затылке, на бедре, стальной напор холодной плоти внутри – это не должно быть приятным для живого тела, но слово «приятно» и не отражало б сейчас происходящее – не более, чем затёртый кафель стен мог бы отражать лицо.

– Ого… Винни меня, конечно, давно динамит, но не настолько же… У тебя что, на семерых рос, одному достался? Ооох… до сих пор курицей на вертеле я себя, оказывается, не чувствовал…

Что-то гибкое, холодное, острое чиркнуло по животу, по груди.

– Ох… это что… хвост? – слова вырывались с трудом, как крики утопающего из-под воды, – он такой… длинный?

– Мы вообще длинные, – выдохнул ранни в ухо землянину, – во всех смыслах…

Вито утробно застонал, скользя локтями по покрывалу, подаваясь навстречу бёдрам Раймона, мелко дрожа от восхитительного, пьянящего ощущения… наполненности, напряжения во всём теле, вскрикивая от учащающегося ритма.

– Не бойся… быть грубым… мог понять… я не невинная невеста…

Раймон подался назад, потом с силой насадил человека на себя, прошептав на ухо:

– Как пожелаешь…

Вито взвыл, осознавая сквозь туман в голове, что вот до сих пор – это было ещё не на всю длину, а потом так же сквозь пелену осознавая, что зубы Раймона впиваются ему в загривок. Движения ранни были нечеловечески быстрыми и жёсткими, но при этом его дыхание почти не участилось, даже когда он почувствовал, что близок к оргазму. Только стоны выдавали его состояние. Кожа становилась мокрой от кожи человека, жар живого тела согревал и его. Когда человек под ним мучительно, сладострастно закричал, впиваясь зубами в подушку, Раймон кончил, выпуская окровавленную шею, вылизывая проступившие в укусах капельки крови.

Когда Дайенн вошла, Элентеленне лежала на кровати с холодным компрессом на голове.

– Не придавайте значения, госпожа Дайенн. При выгрузке реактивы дразийские расколотили, там теперь нейтрализация часов на шесть… Мне антидотов уже налили и внутривенно и перорально, теперь только ждать.

Дилгарка присела рядом, встревожено изучая измученное лицо коллеги – маловато зная лорканцев, сложно определить, насколько нездорового оно сейчас цвета.

– Может, всё же в госпиталь?

– Там сейчас и без меня капле дождя негде упасть. Не умру. Мама сон видела, что я проживу 90 лет. Ну, иначе б она, наверное, в полицию работать меня не отпустила. Всё время звонит спрашивает, чем мы там занимаемся…

Дайенн честно пыталась вспомнить при этом о своих родителях, но получилось – об алите Соуке, и это не добавило хорошего настроения. Он давно уже ждёт её звонка, а она так и не собралась с мыслями, что ему сказать – а когда тут было?

– Вы б поспали, – Элентеленне скосила глаза к соседней кровати – сейчас ширма, призванная разделять два спальных места, была собрана в гармошку между двумя прикроватными тумбочками.

– Надо бы. Но боюсь, что не смогу. Иногда бывает такое – так устанешь, что даже на сон сил нет. Только закрою глаза – перед ними почки с селезёнками хороводы водят…

Лорканка рассмеялась и тут же скривилась, ловя и возвращая на место съехавший компресс.

– Брр. Есть светлые моменты в нашей специфике… Хотя если хороводы из бутылок этого ипшского вина – то, пожалуй, сопоставимо. Любят они их такими зверскими рожами украшать… Может, на их взгляд, конечно, это писаные красавцы, но что-то больше никому во всей вселенной так не кажется. Да и начинка, Наисветлейший помилуй… Что движет любителями пить алкоголь, в котором упокоился какой-то членистоногий гад – мне не понять.

– Хорошо, что я алкоголь вообще не пью, не приходится думать, кто там мог упокоиться. Если что-то типа того, что я достала из брюха Орхроча… Ох, простите.

– Да нет, это не из-за вас… – Элентеленне спешно глотнула из стоящего рядом на тумбочке стакана, – так-то я с теми описями тоже, знаете, всякого насмотрелась. А иногда и вживую… Каких только тварей не возят, у нас в поучениях для грешников такого нет! И ещё надо вернуть их по родным мирам в целости и добром здравии, потому что национальное, понимаете, достояние! Как же нам на Яноше раз Центавр мозги ложечкой выедал за то, что один из тех земноводных в дороге сдох… А мы до этого и о существовании такой твари не знали, не то чтоб знать, какие у них там признаки болезней, господин Синкара тогда только две статьи о них и нашёл, обе очень такие общие. О, кстати, раз уж завели мы разговор… Правда, что эти ваши снежные крабы в естественных условиях могут до метрового роста вырастать? Я, если честно, и не поняла, как у них рост считается, спереди назад или, так сказать, в холке…

Перед глазами Дайенн весьма смутно встали редкие и своеобразные существа, о которых она слышала, что они являются предметом интереса в иных мирах из-за своих панцирей, имеющих в составе высокое содержание драгоценных металлов. Правда, интересующиеся не учитывали, что панцири эти не даруются просто свыше, а выращиваются за счёт кропотливого поглощения и обработки животными мелких крупиц этих самых металлов, которые они находят в залежах руд на дне…

– По правде – не знаю, я их вживую никогда не видела. Это лучше Байронна спросить, он родом из естественных для них условий.

В глазах лорканки тоска сменилась вспышкой жгучего интереса.

– Ого, обязательно спрошу! Это ж не то что там крабы, это ж представить вообще – как это жить среди сплошного снега! Он там что, вообще не тает? Вообще никогда? А что они едят? Там же не растёт ничего? И до чего холодно, поди… У нас тоже холодные широты есть, но там, где совсем снег, не живёт никто, зачем. У нас зима – это дожди, и то приезжие из жарких мест говорят, холодно…

Дайенн пересказывала то, что помнила из рассказов сокурсника, существенно и органично дополнявших сведенья из курса географии и истории. Иномирцы стабильно удивляются тому, как можно жить в холодных регионах добровольно, не испытывая проблем перенаселённости и других факторов, заставляющих приспосабливаться к тяжёлым условиям. Правда, и на Минбаре в этом вопросе значительную роль играют традиции следования пути предков, однако сравнительно постоянным можно назвать только население промысловых городков и деревень, на исследовательских и метеорологических станциях работают вахтой. Да и в рыбацкие деревни приезжает новый народ, взамен детей, решивших избрать иной жизненный путь…

– Да, мы с Мирьен, помнится, утомлённые летним зноем очень серьёзно рассуждали, что пора уже учёным придумать способ пересылать такой вот избыток тепла нуждающимся-замерзающим. Нет, мы кое-что уже знали о климат-контроле, просто не вполне понимали, насколько в масштабе планеты всё сложнее.

– Понятно, что в доме тепло, но всё время в домах не просидишь, а куда-то выходить – постоянно беспокоиться, чтоб достаточно тепло одеться… Хотя что я говорю, кому-то и наши обычные одежды невыносимой сложностью кажутся. Мы вот в местах новой веры живём, а у староверов до сих пор женщины выходят в этих абажурах… У нас старухи тоже так ходят, привыкли уже, но молодые – нет, разве только платок, и то не все. И всего два платья, верхнее и нижнее, по ранешним меркам – нагишом, считай.

– Грешным делом, мы, воины, в этом плане посмеиваемся над жрецами, у нас одежда куда проще. Конечно, парадных облачений это не касается… Но повседневную и боевую одежду должно быть можно надеть максимально быстро, воин не может позволить себе, как жрец, два часа наряжаться. А на севере да, обстоятельства диктуют. Байронн мне показывал костюмы рыбаков – там практически скафандр, на сильном ветру в океане даже очень тренированный организм не выдержит. А крупная добыча может порвать сети и на прощание окатить всю компанию хорошей такой волной. Ледяная корка образуется мгновенно, но её можно сбить, а вот если промокнешь насквозь…

Неисчислимые ужасы жизни севера лучше всего, говорят, рассказывать землянам – они искренне недоумевают, почему не облегчить себе работу вот так-то и так-то, зачем эти старинные, рискованные и малоэффективные методы. Где им представить споры старейшин о модификациях сетей и лодок, насколько этично и благородно то или иное улучшение, не даёт ли оно охотнику непозволительного превосходства над объектом его охоты.

– И он выходил на такую вот рыбалку?

– О нет, нет, дети обычно помогают на берегу, когда надо укладывать улов в повозки. Ловят что-то попроще в заливе, на большой промысел берут подростков, более-менее определившихся с выбором жизненного пути, и достаточно физически развитых. Но в открытом океане он был несколько раз – когда семейство плавало в гости в какие-то далёкие деревни. И это тоже было достаточно экстремальным – на проплывающих мимо льдинах иногда дремали животные, которым ничего не стоит потопить лодку просто играючись, а по берегам прохаживались каманы – обычно они не очень хорошие пловцы, рыбачат на мелководье, но случаются и исключения…

Она замолчала, вспомнив историю Байронна о другой, куда более странной встрече (если встречей можно называть такое наблюдение издали, без попыток и возможности приблизиться) – в первую его такую поездку, когда он был так мал, что не знал, доверять ли этим воспоминаниям, или же он просто задремал и ему приснилось, что на берегу, на невысоком ледяном уступе, он видит две фигуры – одетые в обычные в этих краях одежды, это, однако же, не были минбарцы. Из-под капюшонов развевались длинные чёрные волосы, и не понять было, двое мужчин это или две женщины, или, может быть, разнополая пара, расстояние и ещё только разгорающееся рассветное солнце не позволяли рассмотреть их лиц. Он был так потрясён, что никому из взрослых не рассказал об этом, посчитав в тот момент, что видел призраки своих настоящих родителей, и это может вызвать печаль у приёмных, а после и не доверяя своим воспоминаниям. Кого он мог видеть, в самом деле? Люди Ледяного города к тому времени уже давно покинули его, а бывающие по рабочим надобностям в этих краях иномирцы обычно носили одежды яркие, чтоб в случае, если заблудятся или попадут в беду, их можно было увидеть издалека…

Как кстати запиликал терминал.

– На связи Альтака, спрашивает, не слишком ли вам понравилось в гостях и когда собираетесь назад. В родном отделении дела тоже на месте не стоят, и новости не самые приятные.

– Господи, что ещё?.. Он материалы по этим делам получил, смотрел?

Землянин Фред из экономического, по совместительству сидящий на связи, когда кадров на всё не хватало, как сейчас, печально вздохнул.

– Смотрел, хорошего настроения ему это не прибавило… В общем, говорите тут сами…

Экран, мигнув, явил уже дорогую сердцу всякого кандарца физиономию, не слишком искажённую рябью лёгких помех.

– Офицер Дайенн, Элентеленне, вы там что, каждый труп отпеваете и хороните с почестями? Пять минут на сборы, задержитесь с отлётом – пеняйте на себя. Да, и прихватите там кого-нибудь из местных из насильственного, тут новые факты вскрылись по приснопамятной бойне на Тенотке, им интересно будет. Переслать этих хлопчиков к ним я пока не могу – здесь нужны. Лучше оттуда к нам притащите кое-кого – список вышлю. Ну, если они брикарнским всё ещё не до зарезу. Всё внятно сказал? Давайте, мухой.

Девушки переглянулись и нервно рассмеялись.

– Шочи говорит, что мы с вами отделения-побратимы. Больше никому так не повезло с начальством. Как же я рада, что с нами полетел Сима, а не Синкара, один Наисветлейший знает!

– «Пять минут на сборы»… Боюсь, если я сейчас приду и скажу Г’Тору это – как раз перед Валеном и предстану.

Элентеленне приподнялась на локте.

– А вы сами выбрали это отделение, Кандарское?

– Да. Предлагали и Брикарнское… Но… Вот это самое честолюбие, о котором дядя всегда говорил. Кандар – это граница… С кромешной тьмой, с хаосом. Теней-то, конечно, уже нет, да вот, наследие их осталось… И права оказалась, скучать не приходится.

– Господи… – простонал Вито, облизывая пересохшие губы, выпуская из стиснутых пальцев скомканное покрывало, – да что я знал о сексе до сих пор… У тебя потрясающая штуковина, зря ты её маринуешь, ой зря…

Раймон накинул покрывало на плечи, скрестил тонкие, длинные ноги, обвивая их хвостом.

– Я говорил немного вашим медикам – хотя, конечно, их расспросы об этой сфере были очень сдержанны и деликатны. У нас, ранни, с сексом всё немного иначе, чем у ваших рас. В том, что касается телесной близости, у нас нет таких, как у вас, правил и ограничений – я имею в виду все поцелуи, прикосновения и ласки, всё, кроме непосредственно соединения тел. Это безотносительно пола и даже степени родства – мы любим гладить и вылизывать друг друга, возиться, шуточно драться с братьями или потомством – как сказали бы многие из вас, мы ведём себя как животные, однако у нас не считают эту черту животной, это естественно для всякого существа, имеющего нервную систему. Нет, я не хочу сказать, что половой акт как таковой является для нас чем-то табуированным – здесь тоже не нужны запреты, потому что это то, что и не может быть частым. Вызревание яйцеклеток в организме женщины-ранни – процесс куда более долгий, чем у представительницы любого из ваших миров, и требует определённой подготовки – как и в процессе беременности матери необходимо усиленное питание. Но и сам половой акт требует предварительного употребления живой крови…

Вито горестно провёл дрожащей рукой по лицу.

– Секс для деторождения? О нет, только не у вас… Это ж самое бесхозяйственное обращение с даром природы, какое я встречал! А чаще жрать вы не можете? Нет, ты не сочти за какие-то намёки…

Глядя на эту задрапированную покрывалом фигуру, более всего напоминающую занавешенный скелет в углу морга кислородников, самое время было думать об Альтаке, Вито в этом не находил ничего ни странного, ни аморального. Не Альтака ли его в том числе и толкнул к этому, вот на эту самую кровать. С этим своим «найди себе кого-нибудь помоложе, порезвее»… Можно б было найти и поубедительнее аргумент, джентльмен хренов, для того, кто прекрасно знает, что списывать тебя в запас рановато, и знает, что ты это тоже знаешь. Ну, не сказать же проще – стыд… Всё-таки женатый мужчина, даром что брак этот, совершённый по натуральной любовной горячке (да, при том, что жених был уже не юным вдовцом, а невеста того старше и в двух разводах) не трещал по швам просто потому, что оба уже не готовы были снова оказываться на распутье. Всё-таки друг семьи… В этом, наверное, всё и дело. Дурацкий стыд перед памятью друзей, и ведь было уже несколько попыток прояснить этот вопрос, но куда там, в уходе от разговоров, которые не желает вести, Альтаке равных нет. А кто тебе виноват, Винни, что тогда, в самом начале, не отбился от неуклюжих домогательств? Ладно, тогда алкоголь виноват был, спасибо тебе, боже, что даровал нам продукт сей, на который можно свалить все свои косяки. А дальше? Ну, видимо, в том и дело, что и льстил такой интерес в уже немолодые годы, и просто от возможности спустить пар грех отказываться. Но и соглашаться, видите ли, тоже грех, это в бумагах Альтака может мухлевать не краснея, а отношения для него тема серьёзная.

– Интересно ты выражаешься, господин Синкара. До сих пор ты был более чем откровенным, и вдруг – намёки! Верно, ты мало говорил с теми, кто говорил со мной до тебя. Тогда я повторю и тебе – в истории и культуре нашего мира есть такое, что сложно понять вам. На нашей планете нет других разумных – так откуда же, по-твоему, мы знаем о свойствах их крови? Ты слышал, верно, что небо нашего мира тёмное, там никогда не бывало много света. И небо не имело для нас такого высокого, полного восторга значения, как для любого из вас, мы не воспевали его и не стремились к нему – потому что знали, что там живёт. Не только та тьма, что закрывает от нас свет солнца и звёзд, но та тьма, что смотрит на нас сверху и иногда спускается к нам…