Текст книги "Наследие Изначальных (СИ)"

Автор книги: Allmark

Соавторы: Саша Скиф
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 50 страниц)

– Работаем, ребята? Бог в помощь. Руки вверх!

Ту’Вар, низкорослый, коренастый нарн из отдела контрабанды, вертел головой с хозяйственным умилением на лице.

– Даа, контрафакта мы сегодня изъяли на небольшое море… Дай Г’Кван, Синкару совсем от зависти порвёт, что с нами поехать не смог.

Дайенн улыбнулась. Заигрывание с девчонками из столовой совсем не мешало Синкаре всё основное время задалбывать отдел своей энергичностью и въедливостью.

– Ба, это что за лицо такое знакомое? Вот нарнская сторона обрадуется, они вас уже семь лет ловят… Что, ребята, это мы, явно, удачно заехали, одним пойлом дело не ограничится. Где эта рожа – там и шлассенская наркота, это вот хоть на Г’Кване поклясться можно. Лексто, вышибай дверь! Посторонитесь, придурки, если, конечно, не собрались таким способом избежать тюрьмы!

Два землянина, бледных, как поганки, трясясь всеми неподобающе обстановке рыхлыми телесами, заметались, пытаясь загородить означенную дверь. Эти тут явно не на силовой работе. Технологи, видать…

– Там… там ничего нет, там путь в служебные помещения, коммуникации, канализация…

– Вот и посмотрим, в порядке ли у вас канализация… Мало ли, от смытых шлассенских шариков могла и засориться…

«Поганки» обернулись куда-то в сторону и неуверенно заулыбались.

– Господа, господа… – к Вадиму и Дайенн, определив их как главных, бодро семенил длиннобородый старец с унизанными перстнями пальцами – пальцев было всего восемь, что, видимо, компенсировалось тем, что на некоторых пальцах колец было по два, – ну зачем же так? Ну зачем приличным людям копаться в канализации? Зачем наносить урон… ну да, не самому приличному заведению… Ну да, мы признаём, не всё из нашей продукции… прошло все необходимые санитарные допуски… Но ведь мы небогатая колония, войдите же в наше положение! Вы хоть представляете, во что нам обойдётся ремонт? А ведь это бремя ляжет на плечи простых граждан, работяг, для которых одна из немногих скромных радостей – придти сюда после работы, расслабиться в компании друзей…

Дайенн моментально напряглась. Бар в принципе не то место, где минбарцу может быть комфортно находиться даже с чисто рабочим визитом, а на подобных субъектов у неё выработалась стойкая непереносимость после Зафранта. Там таких как грязи. И эта непереносимость тем сильнее, что понятно – сталкиваться с подобными придётся регулярно. Именно с таким вот сочетанием елейного голоса и цепких, колючих глаз, в которых стоит стойкое сожаление, что взглядом нельзя убить.

– Это вы и себя к простым скромным работягам причисляете? А вот это, – Вадим поднял длинную бутыль с тягучей тёмной жидкостью, – тоже прошло… не все санитарные допуски? Вы же знаете, для человеческого организма это наркотик, этот продукт запрещено вывозить за территорию Шлассенского Триумвирата. А при несоблюдении технологии приготовления разрушительное воздействие на организм таково, что… в лучшем случае человек теряет почки, в худшем – рассудок, эта штука физически разъедает мозг.

Старец изобразил крайнюю степень потрясённости услышанным почти убедительно. Один из «поганок» сделал попытку выхватить бутылку, вроде как чтоб в немом ужасе вчитаться в этикетку, но его пухлая лапища только прочертила воздух. Интересно, а что планировал? Разбить? Это, положим, не помогло б. Успеть метнуться до мусоропровода? Это помогло б не намного больше…

– О господи, что вы такое говорите! Мы… мы и подумать не могли… Мы считали, это обычное вино…

Дайенн чувствовала, что омерзение становится всё более нестерпимым. Бандиты там снаружи, попытавшиеся схватиться с ребятами Лексто врукопашную, хотя бы честнее. Или просто понимали, что им-то невинных агнцев из себя изображать можно даже не пытаться.

По лицу напарника явствовало, что его это представление раздражает не меньше.

– И сами пили? Что-то непохоже… На бутылке нет ни одной марки санитарного контроля Шлассенского Триумвирата, очень вам желаю, чтобы именно этой отравы у вас был только один ящик и вы сумели убедить суд, что взяли его сослепу и по ошибке, а если там, за этой дверью, обнаружится склад… Я вам не завидую. Кстати, если печётесь о дальнейшем ремонте – может, тогда откроете по-хорошему?

Вопрос запоздал – выстрел Лексто оставил на месте замка выжженную дыру.

– Сдаётся мне, на шлассенском яде дело не кончится…

Вадим скривился от запаха затлевшей на косяке краски.

– Разумеется, не кончится. Есть такие… признаки, которые вроде бы на первый взгляд не должны предполагать друг друга, но связаны прямой зависимостью. Так вот, где это пойло – там торговля живым товаром. Элкеат никогда не пьют в чистом виде. Даже шлассены не пьют. «Правильный» элкеат вызывает у людей, уже со второго приёма, наркотическую зависимость, уже с третьего, в крайнем случае пятого приёма человек за очередной глоток будет покорно вкалывать хоть на шахтах, хоть на ручной чистке канализационных стоков, и главное – никогда ни за что не подтвердит, что находится, фактически, в рабстве. А «неправильный»… На выбор – отличный способ отравить неугодного, способ выбить требуемое – если в течение пяти часов дать нейтрализующий реагент, человека ещё можно спасти, ну и… часть работников и их охраны производится именно таким способом. Повреждённый мозг – потеря памяти, нечувствительность к голоду и холоду… зомби, практически… Хватает этих зомби, правда, самое большее на пять лет, но им больше и не надо…

Лексто распахнул дверь и сперва отпрянул – на него дохнуло могильным холодом подземелья. Ступени вели вниз.

– Чем-чем, но канализацией оттуда как раз не пахнет…

Включив фонари на лазерных пистолетах, напарники один за другим шагнули в жадную холодную темень. Дайенн повела носом.

– Сдаётся мне, прямо по курсу у нас кухня. Шарики они готовят здесь, реагенты подвозят пораздельно, тоже по-своему удобно.

– Они же пахнут едва уловимо, пока в огонь или горячую воду не бросить! Ты так хорошо чувствуешь запахи? Хотя, это для вас нормально, Ганя у нас был санинспектором кухни, понимал, когда что-то испортилось, раньше, чем кто бы то ни было… А ты ведь алкоголь, наверное, никогда не пробовала?

Да, бар – это не приятнейшее из мест, но и не самое мерзкое, и дело не только в темноте и зверском холоде. Наверное, если искать, что назвать запахом зла, то это будет один из очень убедительных вариантов. Тему наркотических веществ в курсе обучения Дайенн до сих пор вспоминала с содроганием – пожилой преподаватель лекарственной науки, худой и прямой, как жердь, доводил студентов до нервного тика, требуя безупречного знания особенностей влияния каждого вещества на организмы разных рас. С учётом, что одно и то же вещество для одних может быть безобидной вкусовой добавкой, а для других – предметом теневой торговли и криминальных разборок, задача та ещё. Ей ещё повезло с родителями-травниками, хотя бы растительные алкалоиды она сдала неплохо, и хотя бы, благодаря книге деда о земных опиатах, она не пришла в шок от самого того факта, во что в конечном счёте могут превратить благие дары вселенной, облегчающие боль страдающим. Но после демонстрационного фильма о том же элкеате рвало всю группу, и она не отстала от коллектива.

– Конечно, нет! Я ведь минбарка! Ну… так воспитана. Родители, понятно, формировали наш рацион с учётом нашего отличия от минбарцев, но алкоголь в него, сам понимаешь, не входил. Им достаточно хлопот было и с приготовлением мяса, знаешь же, минбарцы едят его очень мало, а у нас оно – основа рациона. Пожалуй, это для меня… ну, самый яркий образ любви родителей к нам. Как они готовили нам пищу… Вдумчиво, торжественно, постоянно сверяясь с рецептом. Словно важнейший в жизни ритуал… Так же, как готовили ванну для мытья. А потом мама так нежно, бережно расчёсывала наши волосы…

Она невольно передёрнула плечами – как светлый, святой образ из детства диссонирует сейчас с тем неприглядным настоящим, с которым им приходится иметь дело. Отдельные гурманы употребляют шлассенские шарики, отщипывая от них маленькие кусочки и раскуривая в специальных длинных извитых трубках. Но основной способ их применения – растворение в горячей воде. Оттого в некоторых мирах торговля ими долгое время шла практически легально – дельцы на голубом глазу утверждали, что продают банные припарки. Ну да, дорогие – так разве ж кому запрещено торговать элитным товаром?

Туннель окончился массивной, сразу напомнившей о банковских сейфах дверью. Дверь украшала небольшая выпуклая вмятина – от удара, видимо, чем-то тяжёлым изнутри, но в остальном она выглядела не менее, если не более, неприступно, чем окружающая скальная порода.

– Ого… сколько кодовых замков сразу… Явно, вход только для специально приглашённых лиц.

– Сторонись, молодёжь, – оттеснил их сзади Ту’Вар, – кодовые, не кодовые… Я кодов не знаю, у меня лазерный резак…

Сзади слышался тихий лязг транталлилских пушек.

– Осторожней, Ту’Вар, с той стороны могут уже ждать и встретить стрельбой. Береги голову.

– Да уж не учи учёного…

Выстрелы не встретили. Лексто, перегруппировавшись, одним попаданием отключил ловушку – смертоносные нити, натянутые через весь коридор на разной высоте, разом погасли. Ему самому они не повредили ничуть – транталлилскую броню не в силах были разрезать даже они. В следующее мгновение, впрочем, Лексто снесло вылетевшим из стены копьём. Копьё пробило броню и пришпилило транталлила плечом к стене.

– Чтоб же вас, а… – Нерклу подошёл и, одной рукой вытащив трёхметровое, десяти сантиметров в диаметре древка копьё, освободил раненого товарища, – может, и правда ждали…

– И… всё? Вся торжественная встреча?

Дайенн осторожно выглянула из-за угла.

– Алварес… Тебе это очень не понравится… Очень…

Здесь освещение, хоть весьма скудное, было – грязно-жёлтый свет нервно мерцал, но разглядеть открывшуюся картину это совершенно не мешало. Коридор был завален трупами. В дверь в следующее помещение едва удалось протиснуться – порог был завален особенно щедро, один умер стоя, приколотый к дверному косяку ушедшим по рукоять в грудь кинжалом.

– Рин, снимай отпечатки… Так, похоже, крови нет и здесь… У этого сломана шея, у этого… да, проще сказать, что не сломано, надо ж так человека в узел завязать… Здесь немного крови есть, разбита голова… Но для такой кровопотери маловато…

Под ногами хлюпала грязь – разлитые из разгромленных ящиков вина, распотрошённые мешки с табаком и не только, и в этой грязи застыли скорчившиеся тела… Вадиму казалось, что он уже готов к тому, что увидит в следующей комнате, но все же вздрогнул, почувствовав, что холод подземелья добрался до сердца.

– Опять…

Кровавая надпись во всю стену, тот же знак-подпись, и снова пятеро на потолке – застывшее на лицах выражение дикого ужаса, торчащие из рук, ног, плеч кинжалы и выломанные из конструкций стен металлические штыри… В соседней комнате – за такой же внушительной толстой дверью оказалась неожиданно маленькая каморка – были обнаружены живые. На Дайенн из темноты глянули огромные испуганные глаза на наивном розовом лице – денет*.

– Вы пришли убить нас или освободить?

– Полиция Альянса. Вы что-то знаете о том, что здесь произошло?

Денет мотнул головой.

– Мы не видели. Мы не могли даже слышать звуков того, что там происходило – эта дверь слишком толстая, чтобы через неё проходили звуки. Я слышал очень сильные ментальные всплески, я знал, что там происходит что-то невероятно страшное, что кто-то убивает всех этих скверных людей… Но я не могу знать, кто это был, мои способности очень слабые, я совсем немногое могу слышать через стены.

– Выходите… Можете идти? Господи… хотела сказать – «Только не смотрите на это», но как не смотреть, если это – везде…

Денет подполз к двери.

– Я понимаю… Вам хочется уберечь меня, потому что вы знаете, что мы против насилия. Но хотя всё это очень печально и нехорошо, я переживу. Они все были очень скверными существами, я не могу сожалеть о их смерти. Они держали нас здесь, били, не давали нам есть. Когда умер мой брат, они даже не похоронили его, они разрезали его тело, изжарили и съели! Нет, я не могу о них жалеть. Пожалуйста, помогите выйти остальным… Особенно ему, – он кивнул куда-то в темноту позади себя, – у него кончается его воздух, он может скоро умереть. И человеку, он очень ранен…

– Алварес, я с ними, заканчивайте тут без меня. Ребята, помогите…

Когда раненых вынесли из каморки, Вадим снова невольно содрогнулся. Жаль, очень жаль, что он не имел возможности поговорить с этими молодчиками живыми, сколько раз и как он нарушил бы протокол в процессе допроса… Землянин – совсем мальчишка, а тело – сплошная гематома… Гроум – худой настолько, что сравнение с концлагерями выглядит мягким… Невероятно вообще, чтобы гроум мог похудеть до такой степени… Голианин-старик – настолько древний, что кажется, вот-вот рассыплется, как мумия… Тракаллан с оторванной конечностью, без сознания от метанового голодания…

– Я знаю, что здесь были и ещё пленники… Скажите пожалуйста, они не мертвы?

– Мы больше никого не нашли.

По-видимому, думала Дайенн, помогая транталлилам мастерить из обломков столешницы носилки, эти – нераскупленный неликвид. Неизвестно, что с ними собирались делать – приобщить к какой-нибудь местной грязной работе или просто заморить по личной злобности натуры, но в любом случае они были обречены.

Старик с ненавистью посмотрел в потолок, что-то прорычав на родном языке.

– Мы можем рассказать вам всё об этих скверных людях, которые держали нас здесь, всё, что знаем… Но я не знаю, поможет ли вам это, ведь они и так мертвы. Но мы ничего не знаем о тех, кто их убил. Я только знаю, что среди них был очень сильный телепат. Очень сильный телепат, я никогда не встречал таких… Но я не знаю даже, какой расы он был…

Это какое-то безумие, думала Дайенн, пробираясь, с денетом на руках, полутёмным коридором во главе второй партии освобождённых – сзади Нерклу и Ту’Вар несли на импровизированных носилках земного мальчика, Сайкей поддерживал под руку гроума, Линтар и Юнкте несли ещё двоих ослабевших от голодания. Они идут по следу. Некто, со своей невообразимой и пугающей силой, опережает их снова на два шага. И начинаешь чувствовать свою беспомощность от этой погони по остывшим следам. Остывшим и обескровленным…

За поворотом она налетела на Ко’Гила, тут же, с расширившимися от ужаса глазами, схватившего её за плечи.

– Назад, назад! Это ловушка!

– Что?

– Они перекрыли коридор… Двое успели проскочить, но мы с Лексто…

Шатающийся Лексто тут же разворачивал и пихал в спину соплеменников, пробоины на его броне были залатаны походным герметиком, и перспектива задохнуться им временно не грозила, но у него должна быть такая кровопотеря – как он на ногах держится, Валена ради…

– Что это значит?

Дайенн уже сама понимала, что это значит. Как ни «забито» было тонкое дилгарское обоняние запахами чужемирной наркоты, спирта, дыма, крови – она почувствовала эту тонкую опасную ноту. Ей казалось, она слышит даже тихий шорох в вентиляции.

И две земные женщины, определённо, почувствовали это тоже.

– Газ? Они пускают газ? Что они…

– Да как, их же там всех…

– Надо прорваться! Эту переборку можно как-то снести?

Старый голианин закашлялся, Ту’Вар, который не мог положить носилки, пытался, видимо, не дышать, но как долго получится?

– Что там происходит? – донёсся из глубины подвала голос Алвареса.

Линтар положил свою ношу и сдёрнул с плеча пушку, сделал знак гражданским разбежаться. От первого выстрела переборку слегка повело, от второго в ней образовалась трещина… и в неё заструился всё тот же газ. Транталлилы синхронно выругались на родном языке. А в следующую минуту разом погас свет – словно что-то полоснуло по глазам. Дайенн казалось, что шипение газа стало громче, угрожающе-змеиным.

– Похоже, тут раздельная вентиляция? То есть, газ поступает именно в этой части?

– Это какая-то авария или они там совсем рехнулись?

– Может, вызвать подкрепление?

Вадим, скудно освещённый лишь подсветкой на лазере, показал на переговорник.

– Здесь не ловит. Это ж практически бункер…

– Отсюда есть другой выход?

– Он должен быть. Определённо, те, кто вот это всё сделал – вошли сюда не через парадный вход.

Дальнейшее Дайенн вспоминалось смутно, обрывками. Как они бежали, спотыкаясь о застывшие трупы, кромсая темноту лучами фонарей, бежали от настигающего их газа. Чьи-то голоса – Лексто и ещё кого-то из освобождённых – требующие бросить их, потому что бежать с ранеными слишком экстремально, лучше, если спасётся хоть кто-то, и другие голоса, наоборот, умоляющие не оставлять, панические, срывающиеся в рыдания. Размышлять о происходящем и строить догадки было некогда, разобрались они уже потом. Коридор окончился тупиком – точнее, площадкой подъёмника с поднятой куда-то в непроглядную темень кабиной. Вадим навалился на рычаг – безрезультатно.

– Механизм повреждён…

– Да как так? Как-то ведь выбрались эти…

– Вероятно, они, уходя, и повредили.

– И что теперь делать?

А дальше Дайенн потеряла сознание, поэтому об отчаянном броске Алвареса и Линтара по сетке наверх – чтоб выбить гермолюк (это удалось с четвёртого выстрела, кажется) и вручную опустить кабину подъёмника – она знала уже по рассказам. Если б не транталлилы, из каких-то последних немыслимых ни для одного живого существа сил вытягивающие наверх кабину, в которую помещали раненых и потерявших сознание – не было б никаких рассказов. Примерно на середине спасательной операции из земли вырвался столб огня…

– Какое-то безумие. Взорвать всё это вместе с вами? На что они рассчитывали?

– Уничтожить большинство улик. С тем, что найдено наверху, можно надеяться сбить до минимального срока. Очень своевременная авария стирает все признаки того, что там они изготавливали наркотики и держали рабов… Мы и теперь в сложном положении. У нас есть свидетели, но большинство из них в тяжёлом состоянии. Ни тел, ни вещественных доказательств. Мы потеряли четверых людей и половину этих несчастных. Из тех, кто был в кабине, когда произошёл взрыв, пока вне опасности жизнь только одной землянки. И техника пострадала тоже, надеюсь, Шлилвьи всё же сможет вытянуть хоть что-то, хотя бы фотографии…

Махавир поёжился.

– И они на голубом глазу будут утверждать, что это случайность…

– И утверждают. Газовые трубы проходили рядом с вентиляцией, они довольно старые и при увеличении напора могло прорвать… А дальше просто так совпало, что в это же время случился скачок в электросети. При том свет включился как раз тогда, когда газ заполнил все подвальные помещения. Одна искра – и… Не знаю, получится ли хоть что-то извлечь из пепла и обгорелых костей. И честно сказать, у нас нет никаких подтверждений этим догадкам. Если получится найти того, через кого они передали этот сигнал…

– Да уж, – индус с трудом оторвал взгляд от разукрашенных лиц коллег (взрывной волной их отбросило на ограждение, но всё-таки им повезло больше, чем тем, кто стоял ближе к шахте), – а я думал, это нам повезло как проклятым – троих из силового потеряли, а этих внизу пришлось в итоге уложить всех – отстреливались до последнего. Понимали, конечно, что легко не отделаются… Но хоть тех, кого живыми взяли, закроем. А ваше дело вообще какое-то заколдованное. В этот раз даже тел нет…

– И свидетелей считай, что нет, – покачала головой Дайенн, – эти, сверху, никак решить не могут, кто туда последним спускался и когда. Того гляди, договорятся, что вообще знать не знали ни о каком подвале. А запертые пленники, понятно, ничего не видели, всё, что мы знаем – это, со слов Таммиса ак-Рйонне, что среди них был сильный телепат. Настолько сильный, что его ментальное поле проникало через стены – достаточно толстые, надо сказать. Ладно, меня Реннар отпустил к вам совсем ненадолго, надо быть благоразумной. Может, и хорошо, что в этот раз трупов нет, было б невыносимо валяться в то время, когда Реннар с Унте работают. В прошлый раз вот, хоть я уж точно не телепатка ни в коей мере, мне во сне казалось, что я сохраняю с ними ментальную связь – перед глазами так и стояли эти столы, вскрытые трупы, инструменты, весы…

– Хотя бы по результатам осмотра места ничего нового?

Дайенн обернулась на пороге.

– Сколько его было, того осмотра. Всё то же самое, тот же стиль… с обеих сторон. Среди убитых представители разных рас, преимущественно – земляне, бракири, дрази. По виду – пиратской братии. И это не пилоты транспортников, то есть, не только они. Вполне себе шишки… Что-то у них творится, по-видимому, значительное. И судя по найденной на складе в «Зелёной кобыле» той же макулатуре, того же авторства, но для землян… Можно догадаться, какого рода.

Дверь за Дайенн закрылась. Вадим устало потёр переносицу, возвращаясь к пересмотру досье на арестованных. Его Реннар отпустил под честное слово и по причине того, что лазарет не резиновый, а хватало и более серьёзно пострадавших…

– Сингх, а кобылы бывают зелёными? – подал голос Талгайды-Суум, – ты больше всех на Земле жил… Я мало читал о земной фауне, но про зелёных – никогда не встречал. Кобыла – это ведь самка лошади? Или это всё же рептилия какая-то?

– Это образное выражение, Талгайды. Название, данное специально для абсурда, для смеха. Питейные заведения часто так называют. «Гарцующая акула» или «Поющая кобра» из той же оперы… Да, Шлилвьи?

Шлилвьи Ншананштьи уже минуту выжидательно постукивал хвостом по полу.

– В общем, что смог, я сделал. Не обессудьте, не чудотворец. Есть три неплохих фотографии потолочной композиции… Да куда вы, сейчас вам всё кину! Вот, смотрите. Эти самые чёткие, находились в наименее пострадавшем секторе. Есть ещё несколько довольно мутных, их кидать не буду, там ничего информативного… Два фото трупов на полу в принципе приличных, это, как понимаю, одна половина комнаты и другая, общую картину составить можно. Фото приколотого трупа одно, и это самое приличное из возможного. Там, видимо, ещё и темно было… Фото настенной росписи приемлемое только одно, вытягивал как мог… Не знаю, даст ли вам это что-то, но хотя бы уже есть, что приложить к делу.

Махавир потряс головой.

– Не понял. Алварес, там что, в круге опять А? Ты ж говорил что-то про алфавит… Что следующей должна быть С… Это-то точно не могло быть раньше денетского, да и в любом случае это нелепо!

– Я тоже ничего не понимаю, поверь…

Увидеть Алвареса в столь поздний час на пороге госпиталя Дайенн не ожидала. Авральная обстановка понемногу сменилась штатной – большинство тяжёлых пациентов спали под анальгетиками, срочные операции завершены, несрочные внесены в график, с большим трудом удалось вытолкать Реннара спать, заверив, что втроём они тут сумеют справиться, ну, а если не сумеют – честное слово, разбудят его и медсестёр. Унте, правда, не позволял ей поползновений в сторону нарушения предписанного режима, поручив смешивать растворы – это при её состоянии посильно, а капельниц на эту ночь предстояло много. За этим занятием её и застало явление напарника.

– Решил всё-таки сдаться? Хорошо, что Реннар этого не видит.

– Да, хорошо, потому что ничего подобного. Я просто зашёл кое-кого проведать.

Подошла Нирла, взяла у Дайенн готовую бутыль и проследовала с нею, исполненная важности, в сторону одного из ожоговых боксов. Дилгарка проводила её умиленной улыбкой.

– Реннар её хвалит, говорит, ей достаточно один раз показать – и она всё сделает безошибочно, очень внимательная и старательная. Из неё выйдет хорошая медсестра.

– Из неё может выйти кто угодно… теперь.

– Так к кому ты пришёл?

Алварес подошёл к табло с именами пациентов – имена, конечно, были указаны у тех, чью личность удалось установить.

– К тому земному мальчику. Он не приходил в сознание, не называл своего имени?

Дайенн покачала головой.

– Нет, его состояние стабильно тяжёлое. Реннар опасается, что… ладно, не буду заранее. Пойдём, покажу тебе, где он.

Юный землянин – ему было не больше 20 лет, скорее ближе к 17 – лежал в обычном, не ожоговом боксе. Дайенн снова порадовалась тому, что его эвакуировали в числе первых, вместе с ней. Если б он был в кабине тогда, во время взрыва… Мороз по коже продрал от очередной мысли о том, что там тогда могла быть и она. Если б Нерклу не положил её в числе первых – вероятно, потому, что у неё на руках всё ещё был денет. А если бы она не потеряла сознание так быстро – она б была среди тех, кто так и остался внизу… Она проследила за взглядом Алвареса, но задержать взгляд на лице пострадавшего дольше минуты оказалось выше её сил. И она презирала себя сейчас за эту неприемлемую для врача слабость, но успокаивала себя тем, что сейчас она больше пациент, чем врач. Это всё шок, сотрясение, Реннар прав, очерчивая круг её участия сейчас очень небольшим.

– Ты пришёл сюда потому, что думаешь о своём брате? Он ведь был примерно того же возраста, когда это случилось?

Вадим кивнул.

– Очень хочется надеяться, что и этого парня кто-то помнит и ждёт. Что его семья не погибла…

Дайенн вздохнула. Пока совершенно непонятно, как искать эту семью. Документов у освобождённых не было вообще – как это, впрочем, обычно и бывает, и никто из собратьев по несчастью не знал имени землянина. Даже объявить о нём в новостях пока что толку мало, черты изувеченного лица разобрать невозможно. И зубную карту тоже не составишь, половина зубов выбита…

– Алварес, тем, что ты сейчас отказываешь себе в необходимом тебе отдыхе, ты ему всё равно не поможешь. Реннар и другие медики делают всё возможное…

– Разве у минбарцев не считается и полезным, и правильным сидеть у постели тяжелобольного и обращаться к его сознанию со словами ободрения и поддержки?

– Да, действительно. Ты ведь рос на Минбаре, знаком с нашими обычаями, и получается, они тебе, хотя бы отчасти, не чужды. Хотя мне казалось, обычаи, которые ты чтишь теперь – иные.

За полупрозрачной стеной бокса проплыл, подёрнутый зыбью, как при взгляде сквозь воду, маленький силуэт Нирлы с подносом – кажется, в одном из соседних боксов кто-то пришёл в себя. Надо бы вернуться к своим и без того невеликим сейчас обязанностям, а желательно и проверить, как дела в тюремных боксах, к которым Нирле запрещено приближаться. Но Дайенн не двигалась с места, и хорошо понимала, почему.

– Расскажешь о своём брате? – никакого участия в голосе, пожалуй, недостаточно, чтоб прикрыть чувство вины за эти расспросы, – каким он был?

Алварес обернулся.

– Он был хорошим парнем. Добрым… насколько можно быть добрым и хорошим при таких проблемах. Думаю, ты знаешь, что тяжёлая болезнь редко улучшает характер.

– Говорят, Вселенная не посылает нам испытаний, которые нам не по силам. Но найти эти силы редко получается сразу. Иначе это и не было бы испытанием. Это у него… с детства?

Она хотела спросить – «С рождения?», но было сложно озвучить такую кошмарную формулировку. Однако напарник её понял.

– Его мать едва не погибла, будучи беременной им. Было чудом, что она смогла вернуться к полноценной жизни, а для него чудом было уже то, что он выжил. Так говорили все. Мрачноватое чудо… Не знаю, что там имела в виду Вселенная, но было жестоко обрушивать такое именно на Офелию. Сначала она наблюдала мучения своего брата, теперь – сына… Нет, это не наследственное, хотя несведущему и могло б так показаться. Не знаю, на что они рассчитывали, но было ошибкой позволять этому ребёнку появляться на свет.

– Алварес, безнравственно так говорить!

Глаза напарника зло сверкнули.

– Безнравственно? А нравственно, видимо – жить в страданиях? Когда сам больной знает, что ему никогда не жить полноценной жизнью, и его родители, все его близкие знают это… Когда я был мал, мать не рассказывала мне об этом, но это был страх, отравивший ей немало минут. Виргиния и Офелия во время сеансов видеосвязи были, как правило, сдержанны, уводили разговор от печальных тем, но она многое понимала. Мы ведь с ним родились в один день, в одной больнице. Я полукровка, было настоящей авантюрой родить меня. Но мою мать врачи каждый раз успокаивали, развеивая её тревоги, а чем можно было успокоить Офелию?

– Значит, ты считаешь, что авантюра, как ты сам это называешь, больше заслуживает права на жизнь, чем ребёнок, рождённый естественным путём, от союза мужчины и женщины одной расы? Своей матери ты ведь не говоришь, что она напрасно тебя родила?

– Дайенн, мы оба рождены искусственно, и оба, думаю, понимаем, что естественно – не значит лучше. Мои гены не скомпонованы так прилежно, как твои, но я, во всяком случае, не доставлял своей матери проблем…

– Проблем? Ты видишь в ребёнке проблему?

Она хотела добавить, что таково, видимо, воспитание Корианны, с отрицанием семьи, родительской любви и всего, что есть несомненно святого в человеческих отношениях, но напарник её перебил.

– Кажется, ты выразила всё-таки сочувствие его матери, а не зависть к её материнскому счастью. Я послушал бы, как бы ты рассуждала, если б видела это своими глазами, видела не как врач, а как член семьи. Не сомневаюсь, легко рассуждать с твоей позиции, может казаться, что наблюдать изо дня в день мучения собственного ребёнка – лучше, чем не иметь детей вовсе.

– Я этого не говорила, ты превратно меня понял.

– Или что жизнь – это в любом случае прекрасно, даже если это непрерывный страх, и для тебя самого, и для твоих близких. Жизнь, подобная узкой тропинке, один шаг с которой в сторону может привести к непоправимой катастрофе.

– Мы все идём по очень узкой тропинке, Алварес. Жизнь окружает нас опасностями с самого детства. Не думай, что страха не знали мои родители, когда просто готовили для меня пищу и боялись сделать что-то не так. Или когда нужно было показывать нас ксенобиологам комитета по усыновлению, чтобы оценить, как мы растём и развиваемся, услышать, не совершили ли они каких-то непоправимых упущений…

Алварес потёр лицо ладонями.

– Быть может, первое время твои родители и заходили ночью в вашу спальню, чтобы просто послушать, дышите ли вы, но со временем, убедившись, что всё делают правильно, они, несомненно, успокоились и обрели уверенность. А в семье Элайи если и было спокойствие, то спокойствие обречённости. Лекарства не давали иллюзию того, что он здоров, они просто не позволяли его болезни оторваться на всю катушку. Чуть меньше головных болей, чуть реже приступы. Чуть больше возможностей что-то выучить, во что-то поиграть или даже выбраться хоть иногда из дома. Ни тебе, ни мне не представить, какую немыслимую любовь и ненависть можно испытывать к маленькому флакончику таблеток – хозяину твоей жизни.

Я не с ним спорю, а с собой, думала Дайенн. Со своими истоками, с тем, наследием чего я являюсь. В моём родном, уже не существующем мире такому, как Элайя Александер, не позволили бы жить. Сила и здоровье были главными ценностями для дилгар. Куда более значимыми, чем материнские чувства или любовь к жизни, которую испытывает самый обиженный этой жизнью человек. Моими словами руководит желание быть не такой, как они. Действительно ли я не такая? Может быть, я ушла от медицины именно потому, что боялась смотреть на безнадёжных пациентов дилгарскими глазами, вновь и вновь заставляя замолкнуть голос предков, говорящий, что глупо и преступно спасать обречённых?