Текст книги "Раб из нашего времени. Книги 1 -7 (СИ)"

Автор книги: Юрий Иванович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 76 (всего у книги 147 страниц)

Феноменальное открытие собственных талантов и возможностей!

Продолжая работать уже с меньшей интенсивностью, я заметил, что мною руководят чисто инстинктивные действия опытного художника. Прошедшая мною гипна дала невероятные результаты. А ведь это – нонсенс! Подобной гениальности просто не должно быть у посетителей Сияющего Кургана! Пусть они там хоть сто обрядов гипны проходят!

И самое интересное, что мой родившийся талант по максимуму использовал уникальные возможности моего тела, даруемые в первую очередь первым щитом. То есть во мне сошлись две силы, которые не мешали друг другу, не противоборствовали и не стали антагонистами, а гармонично сливались воедино, помогая, поддерживая и направляя. Иначе какой бы художник сумел нарисовать удивительную картину за каких-то несколько часов? Да никто! Да никогда! Да ни в одном из миров!

«Кстати, а вдруг подобное со мной может происходить только в этом мире? – задумался я, окаменев на несколько минут. – Вдруг виной всему местная звездная радиация, вредная для остальных людей, но благотворно сказывающаяся на моем растущем организме? Не удивлюсь, если и питание местное как-то сказывается на общем обмене веществ. Мой щит получил некие иные силы. Мой талант от гипны поживился дополнительной энергией голубоватого Ласоча, а все вкупе со стрессом и отменным питанием таким вот кардинальным образом и превратило меня в заслуженного академика живописи. Может быть такое? Хм. Фиг его знает! И хватит стоять, как памятник нерукотворный! – прикрикнул я сам на себя, со вздохом сдвигаясь с места. – Картина, по сути, готова, если можно такой разухабистый стиль назвать великим искусством. Но кое-что еще следует подправить. Ну да. Вот здесь. И здесь».

Дальше я впал в тот период сомнений и неудовлетворения, который, наверное, накрывает с головой каждого художника в финале доводки картины. Все мне казалось не так, везде я хотел что-то подправить, во многих местах меня смущали слишком резкие тона, в иных – слишком размытые переходы. Не хватало теней, слишком ярко получились места отсвечиваний.

Короче, я метался от стены к стене и обратно к мольберту, пытаясь рассмотреть свое творение со всех ракурсов. При этом с обливаемым кровью сердцем пытался то там подправить, то там подмазать, то вообще все замазать и начать картину с самого начала.

И опять на какой-то момент окаменел в одном из мест, откуда замечательно и верно можно было рассмотреть лицо девушки. Никакого синяка. Глаза раскрыты словно в немом вопросе. Из их глубины вот-вот вырвется всесокрушающее цунами мести. Губы чувственно приоткрыты в готовом сорваться проклятии. Брови чуть нахмурены в неземном, жутко склочном подозрении. Ямочки на щеках свидетельствуют о готовом вырваться смехе. Крылья носа трепещут от бешенства. Морщинка на алебастровом лбу выдает озабоченность и удивление. Розовые мочки ушей не могут скрыть смущение и надежду.

«Партизаны на луне! – внутренне вопил я на всю вселенную, и на себя в первую очередь. – И зачем тогда я потратил столько времени на глупые зарисовки каждого ее выражения, если в этом портрете их довелось смешать все воедино?! Надо было рисовать что-то одно! Так нельзя все валить в одну кучу! Кошмар! Меня заплюет любой подмастерье! Мм!.. И правильно сделает».

От мук творчества и полонившего сомнения меня отвлекли чьи-то шаги в коридоре. Принесли обед, и мое запоздалое бросание к окошку оценено или раскритиковано не было. На этот раз сопровождающих не было, поэтому мне все заказанное передали сквозь прутья решетки. Разложив все принесенное на столе, я с проснувшимся аппетитом приступил к насыщению.

Но уже минут через десять заметил, что муки творчества настолько меня вымотали, что я даже две полные нормы не съел. Все меня что-то терзало и беспокоило. Дошло до того, что я оставил пиршество в стороне, а подхватив кисти, опять стал метаться возле картины.

Но вскоре опять послышался шум вне моей персональной темницы.

«Ну наконец-то и гости пожаловали!» – обрадовал меня повод отойти от мольберта. После чего я дисциплинированно поспешил в угол, к окну, и сделал вид, что тоскливо выглядываю на улицу подземного города. Причем тоску у себя на лице изображать не пришлось: чувствовал я себя очень печальным и полностью опустошенным. Даже оглядываться на портрет Ксаны в стиле «Маха обнаженная» мне совершенно не хотелось.

Насторожился я от подозрительной тишины возле решетки. Мельком туда покосившись, заметил прикрытого широченным плащом мужчину, который не сводил с меня ненавидящего взгляда. Я даже вздрогнул непроизвольно, когда на него наткнулся.

«А это что за перец?! Вроде на барона Фэйфа росточком не вышел. Или это его какой заместитель? Нет! Скорее всего, это техник-ремонтник добитого мною Ловчего! Точно! Кто еще другой может питать ко мне такие горячие чувства? Бедняге пришлось сутками не спать, а только заниматься починкой ценного имущества валухов».

Тем временем мужик процедил сквозь зубы:

– Да ничего в нем странного. Обычная плесень! Такую надо соскребать со стен, чтобы своим видом не портили интерьер помещений. И какой из него художник? Да моя левая нога лучше его рисует.

Мне показалось, что это он говорит не просто вслух, а кому-то невидимому мне за поворотом. Поэтому на первое оскорбление я смолчал. Непонятно было и его мнение обо мне как о художнике, ведь он ничего не видел из-за решетки. Или успел что-либо посмотреть в кабинете у поставного?

– Ну чего молчишь, урод? – продолжил тем не менее озабоченный техник (может, я ошибаюсь в его классификации?). – Начинай канючить пощаду для своего вонючего тела!

Некрасиво он выражается. И тело у меня вполне чистое, его мне первый щит в последние дни очищает все лучше и лучше. Да и ложь все это по поводу уродства. Несмотря на рисованный синяк, уродом я никак при своем современном росте и осанке не выглядел. В моей душе стала нарастать обида за подобное отношение. Тем более что никакой механический Ловчий не стоит такой озлобленной ненависти.

А мужик продолжал нагнетать конфронтацию:

– Я тебе сейчас оторву уши и заставлю сожрать!

Мое терпение кончилось.

– Слышь, ты, сморчок недоделанный! Ты лучше язык свой вырви и засунь в собственную задницу! Ему как раз там должное место.

Хорошо получилось, с этаким душевным презрением к гаденышу. И он даже ошалел вначале, видимо, таких ярких аллегорий в этом мире еще не слышали и не употребляли. Но тут же побагровел от бешенства и, расстегивая свой плащ, прохрипел:

– Открывай!

Тотчас по голосу стало понятно, кто его попутчик. Вернее, попутчица.

– Может, не надо? – сомневалась Ксана. – Он и так скоро издохнет от яда.

– Открывай! – рявкнул мужик. – Я его собственной рукой уничтожу!

Вот те раз! Оказывается, меня отравили?! Подсыпали яд в последнюю доставленную пищу! То-то она мне не в кайф пошла! А я списал это на духовное опустошение после творчества. Теперь у меня вся надежда на мой первый щит, который, по рассказам, спасает своего носителя от некоторых ядов. Правда, это говорилось в мире Трех Щитов, а вот какие здесь яды, даже догадываться не приходилось.

Но теперь уже в моей душе закипело взрастающее бешенство.

– А ты кто такой?

Ответ полетел ко мне с пафосом и неизмеримым апломбом:

– Я тот, кто лучше тебя во всем! И в живописи, и в умении убивать! И твоя мазня не способна даже рядом стоять с моими произведениями!

При этом он весьма интенсивно подталкивал девушку, которая, уже будучи в каком-то деловом, а скорее, даже охотничьем костюме, поспешно открывала своим ключом ограждающий меня от подобных посетителей замок.

Ну а мне стало многое понятно. Так сказать, отдельные фрагменты сложились в единую картинку. Ко мне заявился мой конкурент! Тот самый художник другого сектора, который всегда вырывал победу по общим итогам конкурса у нашего поставного Сергия. Причем явился не сам, а со своей подельщицей. Оставалось только понять, в каких они между собой отношениях: вряд ли в родственных, иначе старшина об этом разнюхал бы. Скорее всего, они либо заговорщики, либо любовники.

Дальнейшие размышления оборвались стремительно разворачивающимися действиями. Решительно отстранив нервничающую девушку в сторону, мой конкурент сам быстро открыл замок, толкнул открывающуюся решетку внутрь, вошел, а потом плотно прикрыл решетку обратно со словами:

– Чтобы этот червяк не выскользнул!

Ну а дальше он достал прикрытый ранее плащом меч!

И я понял, что жизнь моя и в самом деле теперь висит на волоске. Конечно, это в том случае, если я не буду бороться. А чем? И тут же в моих руках оказались две пустые корзины от провизии, стоящие у моего края стола. Не бог весть какая защита, но уж первый выпад отразить всегда можно. А потом – сразу в клинч, а уж в ближнем бою я со своей нынешней силушкой и не такого мужика одолею. Кажется…

Мерзко улыбаясь и поигрывая мечом, мужик двинулся ко мне. Но по ходу движения ему открылся вид уже готовой картины, и он, не в силах избавиться от своего любопытства, чуть принял влево, дошел до кровати напротив входа и там развернулся. Видимо, хотел и на мой труд посмотреть, и меня в поле зрения держать.

Ну а потом я понял, что он и в самом деле настоящий художник. Потому что про меня он забыл начисто, опустив меч и ошарашенно уставившись на «Маху обнаженную». Стоило видеть, как у него расширились глаза и непроизвольно отвисла челюсть. И лучшего признания, лучшей оценки моего творчества в тот момент я себе и представить не мог.

О гордыня! Именно в ней и крылась моя самая главная ошибка. Заметив ступор своего коллеги перед моим творением, я расслабился, задрал подбородок и расправил плечи, тогда как следовало сразу убивать нежданного гостя. Но это мы все умные задним числом, а тогда…

Небрежно помахивая корзинками, я приблизился почти вплотную и с неуместным высокомерием поинтересовался:

– Ну как? Лучше, чем у твоей левой ноги, получилось?

Он недоуменно моргнул и посмотрел на меня невидящим взглядом:

– А? Что?

– Да говорю: пробрала тебя картинка-то! Понравилась?

Я стоял у него с левой стороны, поэтому легко успел рассмотреть все. Молния кровавой мстительности в глазах, отстраняющееся чуть назад тело и вскинутая вверх и в развороте рука, несущая к моей голове убийственный меч.

Моя сноровка не подвела, хотя все равно оказалась недостаточной. Правой рукой я успел ткнуть корзинкой в лицо своего врага. А левой приподнять корзинку так, что она чуть отвела несущийся к моей шее меч. Помимо этого, я постарался резко присесть. Все это в итоге привело к тому, что меч не столько острием, сколько плашмя ударил меня по скальпу. Кожу он при этом не прорезал, а просто рассек своей тяжестью. В мозгу у меня взорвалась шумовая и кровавая граната. Кровь из раны хлынула на глаза, но где-то с задворок тупого сознания проскочила радостная мысль: «Мечом картину не зацепил!»

Ну а дальше уже действовали мои боевые инстинкты и неконтролируемое бешенство. Левой рукой перехватив его запястье с мечом, правой я вцепился в его глотку у подбородка и стал толкать его со скоростью бегущего человека. Довлело только одно желание: если не передавить или не сломать ему шею, то раздолбать его затылок обо что угодно. Вот только заливающая глаза кровь не давала мне возможности верно сориентироваться. И так сложилась наша кривая траектория разгона, что я ударил его не о кровать, не о стенку, а о входную решетку. Да так ударил, что его голова треснула, словно грецкий орех, и застряла в узком пространстве между прутьями решетки. Только короткий хрип вырвался из глотки человека, пытавшегося меня убить, но он был более чем убедителен: хрип не просто предсмертный, а послесмертный. Да и все его тело сразу обмякло тряпкой, зависнув на прищемленной голове. Больше бояться его было нечего.

Отступив на шаг назад, я стер ладонями кровь со своих глаз, присмотрелся к делу своих рук и окаменел.

За решеткой стоял великан. Или валух, как его называли в этом мире. В правой руке он держал за шкирку попискивающую и обмочившуюся от ужаса Ксану, а левую в позе удивления отставив в сторону. При этом он больше смотрел не на меня и на труп, а на свои блестящие сапоги, обильно заляпанные кровью и мозгами моего обидчика. Из-под его локтей выглядывали поставной и старшина. Выражение их лиц тоже было достойно великолепных портретов под общим названием «Шок всеобъемлющий, великий, парализующий».

Хорошо, что моя «говорилка» заработала раньше и быстрее, чем у остальных:

– Великодушно извиняюсь! Этот дядька ворвался ко мне в камеру с мечом и хотел порубить картины вместе со мной. Мне ничего не оставалось сделать, как защищаться. Ключ от замка ему дала вот эта девушка. Она же его сюда и привела. Скорее всего, они в сговоре, а то и любовники. А сам этот дядька, насколько я понял, художник соседнего сектора. Они меня еще и отравить пытались, в доставленном обеде яд. Сами только что хвастались, что мне жить недолго осталось. Хорошо, что я ничего не ел.

Что-то мне подсказало: лучше про все свои возможности не рассказывать. Не стоит им знать о моей сопротивляемости ядам, тем более что самочувствие пока было отличное. Я бы еще что-то там лопотал, но тут рявкнул своим басом великан:

– Этот слизняк убил Светозарного?! – Он не то утверждал, не то удивлялся.

Мне поплохело, и желание общаться тоже пропало. Тем более что, присмотревшись к трупу, я заметил выходящее из него и растворяющееся в пространстве свечение. Тут же вспомнились недавние повествования Ксаны про Дно, ее невероятно отличное знание материала, и уверенность в близости этих двух существ стала непоколебима. Только любовнице можно долго и со вкусом пересказывать собственные и чужие геройские подвиги. Ну а тот момент, что даже поставной мог не узнавать в Светозарном какого-то конкретного в прошлом преступника, объяснялся еще проще: после выхода на свободу героям по их желанию меняли внешность и имя. Так сказать, полная реабилитация для общества.

Вот только Сергий или Борей были обязаны меня предупредить, что художник у конкурентов не просто живописец, а еще и незаурядная личность, так сказать, местная знаменитость. А таких убивать – себе дороже выйдет. Конечно, в пылу схватки все может кулак вывернуться, но уже хотя бы изначально во мне довлела бы необходимость просто скрутить этого визитера и дождаться прихода подкрепления.

И, судя по реакции барона Фэйфа (а в том, что это он собственной персоной, сомневаться не приходилось), мои рассуждения и в самом деле были правильными.

Великан выглядел жутко расстроенным, сердитым и недовольным:

– Мои новые сапоги… – Затем – взгляд на меня: – Но как он с ним справился? – Потом опять вниз: – И столько крови? – Еще более внимательный взгляд на треснувший череп трупа: – Как только влезла его голова между прутьев? – И совсем для меня печальное: – Да за такое казнить мало! Буду настаивать, чтобы в данном случае смертную казнь опять ввели. Для этого слизняка отправка на Дно будет слишком мягким наказанием.

– Ваша светлость! – наконец-то заговорил и поставной. – Мы обязательно во всех этих событиях разберемся и самым строгим образом накажем виновных!

– Ага! Ты своего родственника накажешь! – ехидничал великан, с ожесточением встряхивая висящую Ксану. – Вон уже со своей секретаршей разобрался! Вышвырнул сучку на улицу, так она и дальше у тебя в управе темными делишками занимается.

– Ну, с ней все ясно: немедленно отправляется на Дно в принудительное войско! – решительно заявил Сергий. – А этот парень вроде как ни в чем не виноват. В порядке самообороны действовал.

– Знать ничего не хочу! – Барону Фэйфу надоело встряхивать девушку, и он бросил ее в натекшую внизу лужицу. – Если не добьюсь у гаузов отмены моратория на казнь, то за убийство Светозарного этого раздолбая – тоже на Дно! Сегодня же!

Развернулся и ушел.

Поставной тяжело вздыхал, кривился и укоризненно качал головой. Старшина озадаченно чесал макушку и порывался что-то сказать. Ну а мне ничего не оставалось сделать, как, открыв дверь с висящей на ней трупом, потерянным голосом пригласить первых зрителей на презентацию моей картины. Вернее, уже не самых первых, а первых из тех, кто остался в живых. Но прежде чем войти, старшина все-таки выполнил возложенные на него обязанности по соблюдению порядка: накинув один из наручников на руку скулящей Ксаны, бесцеремонно подволок ее к стене и там закрепил второй наручник на торчащем металлическом кольце. И только после этого поспешил следом за поставным.

А потом они вдвоем долго смотрели на картину.

Тогда как я размышлял над очередной превратностью в моей судьбе.

Глава восьмая

Превратности судьбы

В сознание Шаайла приходила долго и болезненно. При этом смутно вспоминая, что именно с ее телом творили в период беспамятства. Вроде как и ногами пинали, и куда-то волокли то за руки, то за ноги. Кажется, и бросали куда-то, и еще как-то издевались. Оставалось только удивляться, почему до сих пор не убили.

Хотя разлитая по всему телу боль явственно намекала: если не убили до сих пор, то лишь для еще бо́льших, обещанных мучений. Кажется, она попала к нелюдям или к зроакам в человеческом обличье. И теперь готова была грызть и убивать любого из них при первой же возможности. Другое дело, что для большей эффективности следовало вначале тщательно осмотреться, выбрать самые основные звенья и начинать мстить.

Но и прислушаться не помешает, тем более что разговаривали двое мужчин, находящихся совсем рядом.

– Странная она, – рассуждал мужчина со старческим голосом.

– Дура она! – возражал ему более моложавый голос. – Явно сумасшедшая!

– Тогда какой смысл ее подлечивать и опускать на Дно? Если она действительно без ума осталась, то и там только даром слизнякам на корм пойдет. Уж лучше ее в общину какую за выкуп тогда отдать.

– Да кому она нужна, такая страшная? Вместо собак медведей пугать? Ха-ха! – Молодой мужчина рассмеялся. – Ну разве что ее как роженицу попытаются использовать. И то, скорее всего, пока она к нам дошла, лучи Ласоча успели ее стерильной сделать.

– А может, не успели? Вдруг она умом нормальная и днем пряталась в землю или в пещеры? – продолжал рассуждать старший мужчина. – И ведь недаром атаман приказал ее больше пальцем не трогать, что-то его в ней заинтересовало.

– Почему же сразу разрешил вначале казначею над ней изгаляться?

– Видимо, хотел посмотреть, как дальше ее электрошокер будет действовать. Что ни говори, а медальон – самая главная пока у нее загадка. Снять удалось только кусачками для замков, да с какой толстой изоляцией на ручках!

«Сволочи! – стараясь не вздрогнуть всем телом, запричитала мысленно Шаайла. – Они сняли мой отличительный знак вашшуны! Всех, всех импотентами сделаю!»

– Может быть такое, что она сошла с ума и просто отбилась от какой-то общины? – продолжал молодой. – А то и вообще ее выгнали, чтобы молодежь не пугала.

– Все бывает. Но ты посмотри: одета она справно, пусть и не броско. Говорила связно и рассудительно. Разве что ее россказни о мадроньо распылили появившееся к ней уважение. Но! Куда и зачем вдруг атаман заспешил и половину ватаги с собой увел?

– Ну и вопросы у тебя, Траван! Как – куда? В набег! Парочка новых рабов и молодых рабынь никогда не помешает.

– Да? А зачем они нам? К чему так рисковать нашими воинами? Провизии у нас полно, налоги и дань все общины платят, зачем с ними еще и воевать?

– Ну, чтобы нас больше боялись.

– Бред! Они нас и так боятся. Мы в нашем лесу самая значимая и грозная сила. Нас даже гаузы и их мордовороты-валухи не беспокоят. Ты глубже зри, так сказать, в корень. Атаман сказал ее лелеять, мол якобы для спуска на Дно, ну а сам тем временем помчался на край леса за несколькими деревцами мадроньо.

– Да ну!

– Вот тебе и «да ну». У нас они по периметру леса, словно сорный кустарник, растут, а эта блаженная утверждает, что эти деревца невероятной лечебной силой обладают. Вдруг и в самом деле какой секрет имеется. Вот они за мадроньо и помчались.

Продолжительную паузу после раздумья оборвал молодой:

– А зачем нам лечебные силы? Вроде как все здоровые.

– Да ты тупее горного суслика! – рассердился его старший товарищ со звучным именем Траван. – Много у нас детей рождается? Да и из тех половина помирает в первый год. Как мы днем от Ласоча ни прячемся, а оно нас все равно своей радиацией достает. А вдруг какие лечебные силы в мадроньо и скрываются?

– Так мы ягоды с них едим.

– Да, ягоды вкусные и сладкие, но всего лишь лутень в году. И народные знахари основную силу извлекают не из ягод, а из коры, кореньев, а то цвета. Вон как эта страшненькая распиналась: дерево, мол, и легендарное, и священное.

– Какого слизняка она тогда молола, что ищет мадроньо в центре леса? Про них только слепой, глухой и безрукий не знает. Да и того накормить могут ягодами.

– Вот потому и выглядит слишком странной. И еще подумай: вдруг она в наш лес прямо с неба свалилась? Точно так же, как гаузы со своими валухами. И просто не успела до околиц нашей вольницы добраться. Легенды помнишь?

– А-а-а! Что же ты сразу мне не сказал? – обиделся, а то и испугался молодой.

– Да я вот сам только сейчас до этого всего додумался, – признался Траван. – Но если атаман с деревцами вернется, считай, я в точку угадал.

– Но тогда получается, что она и в самом деле какая-то страшная ведьма? И казначей, если бы раньше не стал импотентом, точно бы в него превратился после удара от того медальона?

– Ха! Чтоб ты знал: ведьмам достаточно просто словами проклясть мужика, и он к следующему утру не то что импотентом станет, а от гниющего нутра помрет.

– Ой мамочки! – залепетал молодой. – Может, ее лучше добить? Чего ж мы рядом с такой напастью сидим?

– Потому и сидим, что приказ холить ее да лелеять выполнять будем. Мы-то ей ничего плохого не сделали, а казначею уже давно помирать пора. Ха! Чего дрожишь да кривишься? Если уж так боишься, то отойди подальше. Я ей сейчас сам лицо водой протру да попробую напоить.

– Ну да, тебе бояться нечего, – послышался удаляющийся голос молодого. – С казначеем только жрать да пить можете.

Оставшийся мужчина недовольно покряхтел, укоряя молодых да неразумных. Потом послышался плеск воды, и вскоре влажная тряпка коснулась вначале лба, а потом и щек вашшуны. Наверное, заметив, как пленница не удержалась от вздрагивания, мужчина понял, что она очнулась, и попытался оправдаться:

– Ты на нас, девонька, не сердись. Мы хоть и разбойники, да только людей почем зря тоже не обижаем. Посмеяться да повеселиться завсегда рады, а чтобы вот так, как казначей наш…

Шаайла пошевелила губами, пробуя, как они ее слушаются, и прошептала:

– Эта тварь долго не проживет! Где он сейчас?

– Так вместе с атаманом к околицам подался. Вроде как дело какое-то атаман затеял.

– А мы где? – Она открыла глаза и стала осматриваться.

– В наших пещерах, – с некоторым облегчением перевел дух сидящий обок деревянных полатей мужчина лет пятидесяти. – Они самые лучшие и удобные, и здесь наша ватага обретается. Все остальные общины по краям леса живут, тоже днем в пещерах отсиживаются, а ночью сбором занимаются, урожаи растят да животных разводят.

– Пить! – не попросила, а потребовала. Тотчас была напоена, потом приподнята в полусидячее положение, оперта спиной о подушки и одарена вполне изящным стаканом с чистой водой. Дальше она попивала сама, осматривалась и спрашивала: – И далеко до других общин?

– Часа три, максимум пять быстрого хода, – с готовностью отвечал мужик. – Некоторые и ближе проживают.

А потом, поняв, что вопросы будут продолжаться, сам решил дать общую картину человеческих поселений в данной части этого мира. Тогда как девушка слушала его скороговорку и пыталась понять основы географического расположения.

Сама пещера напоминала скорее отдельный грот иной, более огромной пещеры. И там чего только не просматривалось, освещаемое вполне понятными люменами, ну разве что несколько иного строения и конфигурации. Остовы каких-то повозок, станков, непонятных устройств. Различная мебель и прочие поделки не только из дерева, но и из материала, весьма напоминающего разное по прозрачности стекло. Стояли столы, вполне нормальные и совершенно не похожие на грубые стволы на поверхности. Виднелись приличные лавки и стулья, просматривались железные двухъярусные кровати.

Ну а само повествование было еще интереснее. Во все времена люди бежали из подземных городов, не желая подчиняться поработившим этот мир гаузам и их посредникам, выполняющим распоряжения колонизаторов – здоровенных великанов валухов. Хотя в городах жизнь и была совершенно безопасна, спокойна и размеренна, некоторым борцам казалось этого мало, они мечтали о полной свободе и рвались жить под открытым небом. Именно эти непокорные и убегали в леса, оседали в них, пытаясь жить там в вольных общинах и ватагах.

Вот только в дневное время лучи Ласоча были слишком вредны для людей, вызывали некоторые неизлечимые болезни, а то и вообще могли умертвить. Поэтому и приходилось прятаться в пещерах, а то и в специально вырытых глубоких норах. Как ни странно, но проклятые гаузы не слишком-то и свирепствовали, устраивая облавы на беглецов, а туповатые валухи вообще не решались далеко углубляться в леса. Самодельные луки и тяжелые копья оказывались слишком опасным оружием в условиях партизанской войны.

Ну и понятное дело, разные общины относились друг к другу по-разному. Порой и нападали друг на друга, порой грабили, воровали женщин, скот, иногда забирали собранный урожай. То есть постоянно велась этакая маленькая локальная грызня за ресурсы и лучших самок. Последних, кстати, тоже хватало, потому что из городов сбегали не только мужчины, хватало и молодых девиц, зараженных идеями освобождения от рабства. Ну и понятное дело, самая сильная и полноценно вооруженная община, оккупировав лучшие, центральные пещеры в лесу, навела порядок по своему уразумению: мы вас не бьем и защищаем от других, но за это вы нас кормите, поите и все такое прочее. Более слабым и малочисленным общинам ничего иного и не оставалось, как подчиниться.

Вот так и велось испокон веков, почитай уже четыреста двадцать лет со дня порабощения этого мира гаузами. Большинство живут припеваючи в городах, а глупое меньшинство влачит жалкое существование в лесах и в некоторых горах. Но зато при этом считают себя свободными, а городских обзывают с презрением «пресмыкающимися рабами». Детей в общинах очень мало, срок жизни короткий, так что не вымирают лишь благодаря постоянному притоку недовольных рабов.

Уже и так поняв, что мужчина-сиделка имеет предположения о ее иномирском происхождении, Шаайла стала уточнять:

– И как этот мир называется?

– Да так и называется: мир Груанов.

– А кто такие груаны?

Пришлось разбойнику-долгожителю и про эти уникальные светящиеся симбионты рассказать. При этом он коснулся самого понятия «Дно» довольно подробно, рассказывая, что в городах в основном все сектора и формируются вокруг глубочайших шахт, которые начинаются от Дна и заканчиваются на поверхности холмами-наростами, каждый из которых называется Ирш. На глубины отправляются провинившиеся люди, которые и добывают особо ценные груаны, а потом сдают их гаузам. Практически именно за это поработители и поддерживают, даже развивают человеческую цивилизацию.

Девушка чувствовала себя уже значительно лучше, да и воду ей пить надоело. Но от предложенной еды пока отказалась. Причем она понимала, что сейчас сразу лучше воспользоваться разговорчивостью своего не то охранника, не то знахаря и выпытать как можно больше подробностей. В том числе и по поводу того, какие конкретно планы у разбойников насчет будущего пленницы.

– А что собираются делать со мной?

На это мужчина чистосердечно признался, что не знает, и повторил уже и так подслушанные собственные выводы и рассуждения. Ночной пир закончился после того, как обозленный казначей изрядно попинал странную гостью ногами после продолжительных попыток снять с ее шеи медальон. Вот именно после того, как трофей оказался в руках у атамана и был внимательно рассмотрен, предводитель разбойников допил свой кубок с вином и явил свою волю: «Идем в набег! Заодно осмотрим наши законные вотчины и наведем там порядок!» Через полкара половина ватаги уже скрылась в лесу. По сути, за оставшиеся до рассвета три часа они вполне могли бы добраться до самых ближайших к центру леса зарослей мадроньо. Сейчас был полдень, возвращения своих подельников можно было ждать в середине следующей ночи.

Еще раз уточнять вид и признаки легендарного дерева Шаайла не стала. Если принесут, то и сама посмотрит, а вот о своей судьбе продолжала беспокоиться:

– Ну а почему меня могут на Дно отправить? И каким образом?

Рассказчик немного засомневался, отвечать или нет, но, наткнувшись на гневный взгляд девушки да припомнив, что она, скорее всего, точно ведьма, не стал ничего скрывать:

– Так ведь и от нас есть шахта, ведущая на самое Дно. Узкая и с дорогой для человека только в одну сторону, вниз. Там только одна клеть, и начинает через минуту опускаться сама, как только в ней закрывают человека. Порой ведь и наша братия буянит да бессмысленные убийства совершает, вот и приходится атаману таким способом в узде особо буйных держать. Если проштрафился крупно, то сразу в ту шахту и отправляют. Порой и нескольких заговорщиков, а то и десяток друг за дружкой скидывают.

– Так их ведь там слизняки-тервели сожрут!

– Ну не сразу ведь сожрут. Порой долго живут наши ребятки, да и наверх нам по особой трубе найденных груанов передают.

– Какой смысл им еще и добывать что-то? – поражалась девушка.

– Да простой: кушать-то им и на Дне хочется. Вот мы и сбрасываем им еду. Для этого там какое-то отдельное устройство имеется. Но если три лутеня ни одного груана наверх не доставили, пищу сбрасывать прекращаем. Значит, померли все штрафники. По крайней мере, мне именно так известно. Хотя наш атаман всегда утверждает, что по Дну можно и до городов добраться. А там и дорога наверх есть… Вроде бы. А который добытчик приносит гаузам сразу десяток груанов, то его героем делают, прощают все прежние прегрешения, и в городе он живет словно сыр в масле. А то и в другие миры отправляется жить и работать. Их еще Светозарными начинают называть, за легкое свечение в полной темноте.

Девушка задумалась.

– Постой! А зачем вам или вашему атаману груаны? Ты ведь вроде говорил, что людям они никакой пользы не приносят и даже жемчужиной внутри нельзя полюбоваться, взрывается.

– Верно, все верно, – вздыхая, мялся мужик.

– Неужели такая тайна?

– Да нет, всем известно. Наш атаман на верных людей выход в город имеет, ну а те уже наши груаны за свои трофеи выдают, а потом своими благами да некоторыми секретами с нашей ватагой делятся.