Текст книги "Эльфийская сага. Изгнанник (СИ)"

Автор книги: Юлия Марлин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 49 страниц)

Габриэл не двигался, пока ученики медленно подходили с поникшими головами и нервно сжатыми кулаками. Эридан был страшно смущен. На лице Лекса полыхал румянец вины. Они остановились в семи шагах от учителя и поклонились с совершенно прямой спиной – достойно и уверенно, так, как учил шерл.

– Господин учитель, – Эридан не разгибал спины, – я и Лекс… мы осознали вину и просим прощения.

– Мы клянемся в вечном повиновении. Обязуемся никогда не перечить, а если не сдержим слово, готовы нести наказание.

– Дозвольте нам вернуться, господин.

– Мы хотим продолжить обучение.

Мальчишки говорили слаженно и четко; видимо, заранее репетировали. Горделивую строгость Габриэла унесло, и он улыбнулся.

– Мне не в чем вас упрекать.

Эридан и Лекс выпрямились и с удивлением глянули на учителя.

– Вы не сердитесь? – Робко прозвенел Эридан.

– А на что мне сердиться? – Он дернул плечом, – за то, что вступились за слабого и не убоялись принять вызов противника превосходящего и силой и умением, хотя знали, что потерпите поражение? Нет, не сержусь. Но горжусь вами.

– Правда? – Глаза Лекса засияли двумя родниковыми озерами.

– Чистая, – кивнул учитель не намного старше учеников. – Идемте, – позвал он, – негоже стоять на ветру.

– А, правда, что ночью на приют напали ирчи, а вы отбили нападение?

– Не я один, Лекс.

– И правда, что наш поединок подстроил Одэрэк Серый Аист, потом убил Тингона, а вину свалил на вас? А вы, чтобы вывести его на чистую воду претворились виновным и позволили себя заковать?

– Правда, Эридан. Эту хитрость мы с Остином задумали на пару. Иначе изобличить валларро в предательстве мы не могли. Но не будем о дурном. Вы завтракали?

– Нет!

– Так и знал. Бегом в трапезную.

Глава 11. Буря

Посеешь ветер, пожнешь бурю

(Осия: 8:7)

Она плавно покачивалась – как парус на просвечивающей звездами волне. Ее прохладная и влажная кожа в отблесках свечи казалась сотканной из серебряных нитей и отливала голубоватым светом. Наслаждение нарастало. Она изогнула спину, не сдержалась и сладко застонала. Ее движения становились быстрее и настойчивее – он терял себя, а предчувствие высшего блаженства чаровало сладкой мукой. Бесстыдно откинув голову, она закричала, и он излился с глухим коротким хрипом третий раз за вечер.

Девица тряхнула черными кудрями и слезла с Хилого, упав на край узкой кровати, застеленной простыней не первой свежести. Комната гостиного двора была не ахти какой – самая дешевая. В узкое, измазанное копотью окно едва виднелся клочок неба с серебристой звездой. Кроме кровати здесь имелись низкий стол, грубо сколоченный табурет и шкаф с полуистлевшими створками. Углы затягивала паутина.

Хилый потянулся – в паху таяло наслаждение. Слегка раскосые глаза поймали серое пятно, ползущее по рассохшимся доскам потолка. Моль. Насекомое шевелило усиками. Крылышки, осыпанные пепельной пыльцой, отливали металлическим блеском. Полукровка облизнул пересохшие губы. Близость обессилила его; горевшее горло нуждалось в воде, но спускаться в таверну он не хотел. Догоравшая свеча плавилась в лужице медового воска и дешевую комнату медленно накрывала синяя тень. Хилый сердито зарычал – нет, идти в таверну все-таки придется.

Голая девица прижималась к нему сбоку. Одну ногу закинула на него, левой рукой ласкала низ живота, обхватывая мужское естество и глухо урча. Ее карие глаза поблескивали в предвкушении новых утех и… дополнительной платы. Она и впрямь была хороша. Полукровка – как и Хилый, потому их слияние было столь упоительно.

Матерью Хилого была безродная темная эльфийка из низших кварталов Мерэмедэля. После смерти родителей она бежала на восток в поисках лучшей доли. Судьба забросила юную красавицу в Сторм, где ее увидел орк-фаруханец, служивший при дворе королевского Наместника. Голубокожих фаруханцев можно смело называть образчиками добродетели – они яро следуют законам, слывут добропорядочными подданными и честными воинами.

Была ли это любовь с первого взгляда или просто влечение, одной Иссиль известно, но фаруханец не устоял и взял эльфийку в жены. Межвидовые союзы большая редкость (во многих королевствах вообще запрещены под страхом смерти), да и дети в этих браках почти не рождаются, а если рождаются, как правило, погибают в первый год жизни. Хилому повезло – он выжил, но мать не спасли. Она отошла в Арву Антре, едва взглянув на новорожденное дитя. Он не остался сиротой. Отец привязался к нему со дня родов – любил (насколько у орков возможна любовь), опекал, обучал воинскому делу, тратил все скромные сбережения, называя сына смыслом жизни.

Несколько лет назад его убили в уличной стычке. Убийцу не нашли. Хилый был раздавлен горем и сломлен потерей. Но, как любой, в ком течет жгучая орочья кровь, горевал недолго. Очень скоро пламенное сердце наполнилось жаждой мести. Хилый отрекся от имени, взял прозвище и поклялся на могиле отца: пока не отыщет убийцу – не успокоится. Однако, поиски зашли в тупик и он все чаще стал прикладываться к бутылке. Сначала – чтобы уснуть и не мучиться кошмарами, изматывающими душу, потом вошел во вкус и уже не мог остановиться.

Все изменилось одним летним днем. Судьба столкнула его с темным эльфом. Точнее, темный налетел на него, как сивый мерин на внезапно выскочившее из тумана дерево. Он спасался бегством от целой шайки орков-степняков, которые преследуя его, грязно ругались и клялись натянуть тощий эльфийский зад на кол, если поймают. Беглец обратился к Хилому за помощью и пообещал, если тот поможет – будет щедро вознагражден. С похмелья Хилый плохо соображал и зачем-то согласился; укрыл его от диких соплеменников из Ажинабада и Диких Степей. А потом выяснилось, темный эльф – это принц Брегон, гнавшийся за ним степняк – купец Сейхан бей Габар, а предмет спора – украденный эльфом Видящий Камень. Хилый горько пожалел о помощи исчадию ночи, но отступать было поздно, исправлять ошибки – бессмысленно. Принц предложил Хилому пойти во служение за хорошую плату. Делать-то ничего и не надо, заверил принц. Все, что требовалось – жить в Сторме и шпионить за всеми, кого тут только можно встретить и время от времени докладывать присланным королевским гвардейцам.

Хилый согласился. А через год судьба столкнула его с еще одним высокородным темным эльфом – главнокомандующим Его Величества Габриэлом, сыном Бриэлона. Совместная поездка в ущелье Беллийских гор не увенчалась успехом. Тот, кого Габриэл искал в Горгано – бежал. Но полукровка помнил не провал, а нечто иное – последний разговор с юным отважным шерлом.

– Возвращайся в Сторм, – повелел тогда он. – Сиди там и не высовывайся. На послания принца не отвечай. Если ты мне понадобишься, я сообщу.

– Да, господин. Все сделаю, – покорно ответил Хилый своему новому владельцу.

– И последнее. Не напивайся больше до полусмерти. Если узнаю, что пьешь – найду и накажу.

Хилый не напивался. Иссиль свидетельница – он ни капли в рот не брал с того самого дня, потому что до смерти боялся гнева темного эльфа…

Тело свела истомная мука, в паху стало жарко. Она вынудила мужскую плоть откликнуться на ласки. Хилый часто задышал, и распутница лихо оседлала его, как необъезженного аллеурского жеребца.

Свеча прогорела, сумрак затянул стены и потолок. Моль сползла с потолка на окно и теперь с мягким шелестом трепыхалась о стекло, бросая бесформенную тень на едва угадывающийся в полутьме пол. Из коридора доносились пьяные крики и ругань. С нижнего этажа летел звон битой посуды, треск столов, глухие удары и сдавленные вопли – драки здесь случались чаще, чем портилась погода. За соседней стеной слышались громкие женские стоны, за другой – глухой плач навзрыд.

Подруга на одну ночь издала стон удовольствия и потянулась целоваться. В этот момент в голове Хилого точно щелкнуло, и уши наполнил повелительный голос. Голос Габриэла. Чуть раскосые глаза на бледном лице распахнулись от удивления. От неожиданности он дернулся и толкнул ее. Не удержав равновесия, та шумно свалилась на шершавые доски.

– Чтоб у тебя отсохло, недоносок! – Зашипела она, поднимаясь и потирая ушибленное бедро. – Плати мне или я подниму шум! – Потребовала, хватая одежду, разбросанную около кровати.

– Бери и проваливай, – швырнул он пару серебряков.

Девица недовольно фыркнула, явно рассчитывая на большую плату, и, громко хлопнув дверью, оставила полукровку в безмолвном мраке, бросив напоследок ругательство. Хилый сел на кровать и обхватил голову руками. Спутанные черные волосы грязными лохмами повисли до колен. По голой спине скользил холодок. Голые ступни леденил не протопленный пол. Голый зад кололо пропитанное чужим потом и Иссиль знает чем одеяло. Полукровка не обращал внимания на неудобства – он отдался воле хозяина.

«Слушай меня внимательно», – властный шепот Габриэла несся из невообразимой дали. «Для тебя есть дело…»

Когда шум в голове растаял, улетев за горизонт с весенней полуночью, Хилого, наконец, объяло искреннее восхищение, недоумение и ошеломление в едином порыве. Лорд Габриэд обладал великим даром – говорить через расстояние.

– Шепот Бездны! – Воскликнул полукровка и вскочил.

Он стал судорожно натягивать одежду. Ему срочно требовалось глотнуть горячительного, ибо восхитительное открытие привело его в состояние крайнего возбуждения и неописуемого преклонения перед едва знакомым маршалом из Мерэмедэля. Каков! При той первой встрече, он и словом не обмолвился, что обладает древними даром и умеет посылать мысль через горы, реки, леса и равнины.

Отец Хилого знал великое множество преданий и легенд. Он рассказывал о прошлых и будущих временах, повествовал о расцвете равнины Трион и о сумерках эльфийского владычества, и однажды, коснулся запретной темы:

– Сегодня я расскажу тебе не сказку и не миф, а истину. Легенду о великом и совершенно утраченном даре эльфийского народа.

– Что это за дар такой, раз о нем сложили легенду?

– О, мой сын, этот дар был дороже самых бесценных драгоценностей и удивительнее самых чудесных чудес на всем белом свете. Высокие эльфы называли его Меано. Все другие звали Глазом Времени и Шепотом Бездны. Да, сынок, не удивляйся, когда-то эльфы имели второе зрение и могли видеть то, что скрыто завесами смертного рассвета, а еще они могли слышать и говорить друг с другом на расстоянии. Глаз Времени и Шепот Бездны были даны им от сотворения мира, но…

– Что но, отец?

– Смерть Лагоринора ал'Эбен Блистающего положила начало утраты эльфами Меано. Последние Видящие и Шепчущие ушли за Заокраинное море тысячу лет назад. Сегодня потомки великих предков растеряли свой дар. Да, сынок, эти эльфы неровня первым Высоким Лордам, канувшим в давно минувшее прошлое. Нет среди них Видящих. Нет среди них Шепчущих.

Хилый глухо рассмеялся: отец ты заблуждался, есть! есть, как минимум, один! Один Шепчущий! Мой хозяин!

Он подскочил к двери и дернул ручку. Чадящий свет настенных ламп больно ударил в глаза. Он зарычал, зажмурился и вдруг осекся – напиваться ему нельзя. Габриэл узнает – спустит с него шкуру. Будучи темным эльфом по матери, полукровка знал, они словами не разбрасывались: сказал, накажет – значит накажет.

Хилый замер в проеме, побурчал и выскочил в коридор, на ходу набрасывая темный охотничий плащ. Полы бесшумно обхватили фигуру, легкая, но теплая ткань погребла кожаные ножны с широким одноручным клинком орочей работы, украшенным берриловым навершием с гербом королевства Фарух (меч перешел ему после смерти отца).

Мимо плыли запертые двери и, стрелявшие блеклыми струями лампы в форме тыкв и груш. Из-за угла вынырнул пьяный гном с вьющейся бородой до колен. Житель пещер громко распевал на родном языке и салютовал рукой воздуху. За ним плелась парочка нетрезвых орков-фаруханцев и сдавленно посмеивалась, отблескивая голубоватыми макушками. На ступенях повстречался коротко остриженный солнечный эльф в грязной одежде. Он медленно поднимался на второй этаж с кипой белья, громко лязгая цепью на лодыжке. Раб. Хилый предпочел не встречаться взглядом с несчастным пленником. Несмотря на строгие запреты Ыгырака Змееносца – в Сторме, как и в любом ином городе торгашей, существовали невольничьи рынки. Они приносили немалый доход, и грязные на руку дельцы не собирались от них отказываться даже под страхом ужасных мук и немедленной смерти.

Выскользнув из гостиного двора, полукровка исчез в сумраке торговых рядов.

* * *

Обшитое железом колесо со крипом скатилось с плоского камня в подтаявшую грязь и смазанные дегтем ступицы звонко вздрогнули. Первая повозка, запряженная тройкой, шла легко; эта вязла на каждом повороте.

– Если с пустыми не можем управиться, то, как потянем наверх груженые припасами? – Цедил Эллион, подталкивая повозку плечом с одного бока.

– Купи им крылья, – язвил Габриэл, налегая с другого.

Мьямер, сидевший на облучке и правивший двойкой, улыбнулся.

Из-под колес летели комья мерзлой земли вперемешку с обломками камней и оттаявшим дерном. Тропа кружила и петляла по ущельям и пологим низинам, то резко убегая вниз, то круто взбегая по бесчисленным каменным склонам, заваленным камнями. Спуск со скалистого отрога выдался не из легких. В лицо бил визгливый и пронизывающий одежду ветер, на голову сыпала водная пыль – дождь со снегом слеплял длинные волосы и противно затекал за шиворот. Повозки шли тяжело – весенняя распутица превратила горные дороги в месиво каменистой жижи и прихваченных льдом луж. Кое-где по обочинам уже проглядывала молодая зелень, где-то путники замечали островки белоснежных ландышей или сбившиеся в кучки серебристые островки эдельвейса. Но в глубоких трещинах и под навесами причудливо накиданных валунов еще серели рыхлые напитавшиеся влагой сугробы, а на пологих склонах и в горных долинах поблескивала ледяная молочная корка. Тянуть дольше было нельзя – провиант в замке оскудел и Остин принял решение отослать две повозки в Аяс-Ирит на месяц раньше положенного срока.

Апрельский день выдался холодным и мрачным. Эльфы, выбиваясь из сил, тонули по колено в грязи, но упорно двигались на юго-запад, а за их спинами шумела темная стена хвойного леса, освободившегося от снежного панциря.

– Впереди! – крикнул Мьямер, заметив осколок, перегородивший тропу на треть.

– Ат проклятье, – выругался Эллион, стряхнул с лица бегущие капли, и обернулся: – Габриэл, толкни повозку на меня.

Габриэл толкнул и Мьямер резко потянул поводья вправо.

– Ну, пошли!

Лошади забрали левее и благополучно объехали обломок.

У одиноко растущей пихты тропа забрала на запад. Ледок, подернувший дорожное полотно, хрустел и ломался под колесами и копытами коней. На высоких острых утесах восседали гордые орлы. Даже в сумеречном свете непогожего дня их перья взблескивали золотыми огнями.

К западу тянулись гряды Драконовых гор. На востоке отсвечивала сталью Этлена. Грозно шипя и грохоча, течение уносилось в даль; кружились водовороты, несли сломленные сучья, обломки камней, прошлогодние стебли. Северный берег был усыпан снегом и галькой. По южному – гуляли рваные прядки серых туманов. Над головою, мчась за огненные стены призрачного горизонта, гудели серые тучи. Мелкий дождь, переходивший в снег, сек лицо и руки. Кони фыркали, дергали ушами, кусали мундштук и сердито ржали. Горный воздух пропитался сыростью, холодом и пресным запахом камней и грязи. Тени сумерек тянули синие пальцы по лощинам и горным равнинам.

Взор Габриэла упал на громадный утес, озаренный закатным огнем. Солнечные лучи прорезали тучи, ненадолго подсветив пламенным золотом заоблачные макушки, покрытые шапками вечных снегов. А потом тучи сомкнулись, и горный край тоски и печали снова подернулся завесой близившейся ночи.

– Остановка! – Левеандил спрыгнул с облучки первой повозки.

Мьямер потянул поводья второй.

– Стой, тпрр!

Привал устроили под козырьком утеса, поросшего лиственницами и кустами дикого шиповника. От камня, испещренного трещинами и сколами, веяло стужей и злом, но его необъятная тень надежно скрывала повозки, коней и шестерку эльфов, а потому иного места для ночлега не искали.

Свет таявшего вечера мерк в шелесте кустов и поскрипывании режущих веток. Разведенный костер плевался в черное небо искрами жидкого огня. Дождь ненадолго прекратился и с севера потянуло стальным холодом. Темноту горного склона пронизывали неясные шорохи, зловещие шепоты, блуждающие тени. Третью ночь подряд эльфы ночевали среди скатившихся валунов и древних иссохших деревьев – в глухих владениях духов гор и пещер.

– По мне лучше ночевать здесь, но свободным, чем в тепле и сытости, но с цепью на шее, – улыбнулся Хегельдер и ловко выцепил из янтарных углей пшеничную лепешку.

– И с надежным другом рядом, – кивнул Рамендил, тряхнув косами, отлившимися волной золота.

Новый жгуче холодный порыв заставил величавых эльфов плотнее закутаться в походные плащи – тепла это не добавило. Промокшие и отяжелевшие, они грузно лежали на точенных эльфийских фигурах подобно обломкам свинцовых плит.

Клубы густого дыма метались над костром игривым змейками, отдаваясь запахами печеного хлеба, сыра и яблок. Левеандил прожевал лепешку и вздохнул:

– Печаль в небесах. Печаль в сердце.

Он немного помолчал и запел:

Ни трели птицы, ни шепота цветка,

И на душе темно и горько,

Вокруг зима и длань врага,

Вокруг курганы павших воинов.

Вороний крик звенит во мгле,

В холодном пепле пляшут тени,

Одни в беззвездной темноте

Гуляют волчьи сновидения.

И мир таится в тишине,

И звезды плачут на рассвете,

Но мы идем вперед к мечте,

Бесстрашно бросив вызов смерти…

Мотив юного эльфа подхватили младший брат, Хегельдер, Мьямер и Эллион. И мрак отпрянул, и над костром полилось сияние, как от ярких звезд Запада, венчанных благословенным светом их владычицы Мал'Алэны. И пока лилась песнь, по эльфийским лицам, по волосам и одеждам лился свет, обращая темную холодную ночь в лучик рассветной надежды.

Габриэл не пел. Он вообще в последние дни удивлял молчаливостью и самоотрешенностью, будто телом был с ними, но душой витал в просторах неизведанных миров. Вот и сейчас, сидя у костра и закутавшись от плеч до ступней светлым плащом, он казался ликом призрачного серебристого света. Очертания его высокой фигуры размыл туман, прекрасное снежное лицо, чуть светившееся в холодной ветряной мгле, стыло в молчании и бездвижии. В черных таинственных глазах мерцали теплые отблески костра. Иногда, казалось, он общался с кем-то незримым, известным только ему одному, и спутники старались не обращать внимания на временное уединение темного воина. Тем более, что временам он становился собой, а на вопросы о странных часах отречения пожимал плечами в искреннем недоумении.

– Я помню день коронации Аннориена. День его славы и почета, – заговорил Хегельдер, когда песнь закончилась, искристый свет поблек, а дождь забарабанил с новой силой. – Он не всегда был королем Эбертрейла, как Эбертрейл не всегда был великим городом нашего народа. Прежде, чем надеть корону, он был воином. Простым командиром. В те далекие времена смуты и разрухи мы бродили по равнине Трион обездоленные и потерянные, а исчадия ночи еще не были нашими главными врагами, не в обиду сказано, – обратился он к Габриэлу, но тот не слушал.

– А кто был главным врагом? – Звонкий голос Левеандила перекрыл треск костра.

– Темные эльфы тогда только нашли пристанище в недрах Мертвых гор и укрылись там от всего мира такие же несчастные и опустошенные, как и мы. В те предзакатные времена Эпохи Темного Рассвета еще была свежа память о падении Гелиополя, о гибели Лагоринора и четырех его братьев, повелителей стихий. Еще кровоточило сердце по утраченному величию и могуществу, а глаза переполняли слезы, когда мы видели, как наши… наши эльфийские земли заполняли твари рожденные в сумраке окраинных земель. С юга наползали орки-степняки, с востока черные и зеленые гоблины, на западе шевелилась тьма, с севера шли тролли, а в Черноземье зарождалось королевство ведьм. И тогда Аннориен собрал вокруг себя страждущих и ищущих новый дом и повел за собой. На берегу Западного озера в тени неприступных дерев Белого Леса он остановился и понял: город будет здесь. Мой отец был еще мальчишкой, когда Аннориен заложил первый камень в основание фундамента, – в шепоте прекрасного и нежного голоса советника слышалась горечь, – но жившие к востоку от Белого Леса орки воспротивились этому решению. Тогда на тех территориях еще не существовало Фаруха, а орки, жившие там раньше – не те, что обитают в Фарухе сейчас. Тогда это были дикие необузданные звери, а их повелитель Зараг Гарагриор прославился на всю равнину Трион под прозвищем Колосажатель. Такого врага наши предки прежде не знали. Но не убоялся Аннориен вызова Колосажателя и сошелся с его войском в страшной битве. Эльфы и орки бились за Белый Лес много лет. Чтобы одержать вверх, Аннориен придумал хитрость. Те дикари поклонялись крылатым богам-демонам. Это использовали против них.

Небольшой отряд наших воинов пробрался по скалам к орочьему стойбищу Колосажателя. Дождавшись сумерек, они распахнули плащи, пропитанные маслом, подожгли их и стали размахивать, изображая существ с огненными крыльями. Суеверные орки перепугались, приняв их за своих богов, и бросились бежать. Колосажатель остался без охраны и Аннориен убил дикаря. Так была выиграна та война и отвоеван Белый Лес.

Габриэл скользнул взглядом за спины товарищей. Кругом на скалах было темно и тихо. Дождь щедро поливал их узорные клыки. Воин прищурился – на одном из них отблескивали два зеленых огонька. Бесшумной походкой огоньки спрыгнули со скалы на вязкую землю и застыли. Габриэл холодно улыбнулся – усатый господин края ледяных гор и печально вьющихся рек явился. Парень не знал: тот ли это снежный барс, которого он наблюдал со стены замка в декабре или другой усатый бродяга, но приветствовал гордого зверя чуть заметным кивком. Хищник оскалился, блеснув молочными клыками.

Рядом разговаривали ничего не подозревавшие эльфы.

– Его Величество не упоминал об этой битве, – задумчиво произнес Мьямер.

– Аннориен не гордился тем, что ему пришлось убить Зарага Гарагриора. Для нашего народа убийство противоестественно. Мы созданные светом не должны убивать. Но иначе нам не выжить. – Хегельдер тяжело вздохнул: – Нет, уже больше Аннориена нареченного Золотое Солнце. Пал Эбертрейл. Столько крови пролито в пустую, столько жизней отдано в ничто…

Снежный зверь сверкнул зеленым огнем кошачьих глаз и исчез.

Мигало красноватое пламя костра, хлестал разошедшийся дождь, с шумом ревел в пещерах ветер. Эллион, не выдержав молчания, подхватил лук и колчан и встал. Высокая тень пала над костром.

– Пойду в дозор первым. Кто идет после меня, решайте сами.

– Я и брат идем за тобой, – подал голос Левеандил.

– Потом я, – тихо и печально сказал Хегельдер.

Мьямер кивнул – я следующий.

– Заступлю в предрассветный час, – Габриэл не сводил глаз с горной темноты, поглотившей юркого, как лунный отблеск барса.

Третий раз он брал на себя самое опасное и непредсказуемое время вахты, ибо любой знакомый с воинским ремеслом знал: если враг решит напасть, то пойдет в атаку непременно в самый тихий и темный час – перед рассветом.

– Будет так, – на правах старшего однорукий Хегельдер кивнул.

После полудня эльфы спустились по западному склону Вал-Геар, обогнули скалистый гребень, лежащий с севера на юг оскалом драконовой пасти, и вышли в отлогую безымянную долину в одуванчиках. За спиной почти отвесно вздымался хребет Драконовых гор. Слева грохотала Этлена. Небо темнело тучами, сыпля снежным дождем. С востока несло холодом и едковатой гнилью.

Поставив повозки под навесом каменных стен, Мьямер и братья подсунули коням овес и зеленые яблоки. Эллион и Хегельдер заняли боевые позиции. Стрелы упали на тетиву, готовые сорваться в случае неожиданной явки неприятеля.

Габриэл непринужденно-изящным прыжком заскочил на вершину острого валуна, обросшего мхом с северной стороны, и пригляделся. По ту сторону реки лежала бесконечная даль унылой равнины, за ней блестели блюдца озер, а у самого горизонта бурлили клочья тумана гиблых болот Эхер Тали. Оттуда и тянуло резким удушливым смрадом, заполонившим котловину зеленоватым маревом.

Темный эльф, удерживая равновесие на одной ноге, легко развернулся на носке и пригляделся на запад. Ветер всколыхнул полы светлого плаща, открыв черное полукафтанье, перевязанное широким серебристым поясом, темные узкие брюки и высокие эльфийские сапоги.

Зоркие серо-голубые глаза в тон безрадостного неба потекли холмистыми лугами, посыпанными островками снега и лужами грязи. Ниже по склону, по подножиям гор лепились домики с металлическими крышами и дымоходами, узкие улочки были запружены горожанами в пестрых одеждах, над городом плыл желтовато-белый дым. То был Аяс-Ирит – Предгорный город.

– Сколько? – Спросил Эллион.

– Не меньше сотни, – прыгая с валуна, сказал Габриэл. – Может полторы сотни миль.

– К вечеру мы должны въехать в Предгорный город, – решительно заявил лучник. – Спать четвертую ночь под снегом и дождем не буду.

– Поторопимся, – Хегельдер вскочил на облучку, подхватывая поводья правой рукой. Левеандил и Рамендил проворно сели рядом, он тронулся – несмотря на отсутствие левой кисти правил бывший королевский советник блестяще. Габриэл и Эллион умостились возле Мьямера. Повозки загремели по каменистой тропе.

* * *

Аяс-Ирит алел в свете красных фонарей. Узкие кривые улицы, облитые бардовым заревом, были подобны темному дурно пахнущему лабиринту. Только сноровка Хегельдера, побывавшего в городе не единожды, не давала эльфам свернуть в «опасный переулок», где бок о бок теснились бордели, игорные дома, кабаки, пропитанные ароматами выпивки, платной любви, азарта и разбоя.

– Нам сюда, – позвал эбертрейлец.

Он шел первым, отыскивая дорогу меж путаных затемненных улочек. Они минули низкие домики, и подошли к глубокой канаве. По ее дну струилась зловонная вода, отливавшая расплавленной медью. В десяти ярдах к западу пошатывался хлипкий мост. Низенький орк вел под уздцы пони и, обшитые проржавевшим железом доски стонали, как рабы под гнетом палачей.

Минув мост, эльфы свернули на север. Над низкими крышами чернел добротный дом старосты, в верхних окнах мерцали огоньки; верхушка острой крыши горела в закатных лучах. Из окон доносились крики и свист плетей – староста проучал одного из своих многочисленных рабов.

Хегельдер кивком головы позвал в переулок. Когда глухие стены оборвались, путники с двумя повозками вывернули к торговой площади. Несмотря на вечер, многие лавки еще работали, и пестрая толпа блуждала по узким рядам в океане шума и гомона тысяч голосов.

Габриэл глядел из-под опущенных ресниц, стараясь не привлекать внимание к своим светло-голубым глазам. Он легко запоминал сплетения улиц и переулков, не упускал из вида кабаки и таверны, и все потому, что в одной из них его должен был ждать «важный господин». С ним он встретится сразу после заката.

Слева, за торговыми рядами, вздымались крошившиеся зубчатые стены, в красках бардовой полумглы чернели отвесные силуэты высоких башен, справа тянулись вереницы скученных домов с косыми крышами. В проломах и щелях серебрились голубые вершины гор и долин, исчерканных нитями троп и северных рек. С севера блеклый мрак разрывали алеющие пики Драконовых гор. Где-то за ними бушевал Ледяной океан Ориян, в сердце которого лежали Ледяные острова – края варваров-северян. С юга и востока город зажимал Харисумма – государство зеленых гоблинов. Вообще, Аяс-Ирит принадлежал Правящему Дому харисуммского вождя и основное население городка составляли зеленые гоблины.

Аяс-Ирит был торговым островком севера. Чем-то Предгорный город смахивал на Сторм – перевалочный пункт кочевников с юга и востока. Но если в Сторме за порядком следила королевская стража и Наместник, чтя закон превыше пейса, то среди затерянных теней севера в почете слыла исключительно власть золотого тельца. Кто сильнее и богаче – тот, по мнению, аяс-иритцев и прав.

Габриэл поморщился, когда торговец ближайшей лавки, завешанной свиными окороками и рассеченными тушами овец и коров, заорал:

– Чего вам, господа? Помочь? Подсказать?

Окинув невозмутимым взором мясные лохмотья, темный эльф крепче сжал повод коня и отвернулся. Идущие рядом с горделивым достоинством Мьямер и Эллион перебросились парой презрительных смешков в сторону торговца-низкого тролля.

Сбоку мелькали лавки, заставленные чашами из феррского фарфора и изысканной посудой из льдарийского хрусталя; кузнецы предлагали мечи и клинки самой разной работы: от широких орочьих и ирчьих до искусных эльфийских и тяжелых гномьих; кожевники хвастали сыромятными ремнями и дубленой кожей; земледельцы – зерном и овощами; виноделы – винами и наливками; пасечники – медом, воском и прополисом.

Торговые ряды уперлись в овальный колодец, вокруг которого с крынками, ведрами, бочками толпился народ. Железный ворот отблескивал багряными искрами в зареве ближайшего фонаря. Скрипела цепь – наполненное ведро медленно поднималось из желоба. От колодца разбегались две улицы: на запад и восток. По западной, блистая панцирями и рогатыми шлемами, ехали три ряда всадников, ведомые бородатым воином в соболиных мехах. Его угрюмое бледно-серое лицо рассекал глубокий шрам от брови до уголка левой губы. Топор был приторочен к седлу. На щите главы конников красовался драккар с полной парусностью на белой волне. Габриэл насторожился, такой герб носили наемники с севера – варвары Ледяных островов. Люди. Темные эльфы не делили со смертными границ, не вступали в союзы и не вели кровопролитных войн – их королевства разделяли тысячи миль и тысячи лет.

С восточной улицы слышались грубые окрики и смех: из алой глубины вышагивал пеший харисуммский отряд, неразлучный с короткими мечами и широкими квадратными щитами за спинами. Хищные зеленые гоблины и свирепые северяне-наемники ненавидели друг друга и при встрече в горах или по берегам ледяных рек резались, как животные, но в Аяс-Ирит лишь молча сторонились друг друга.

Хегельдер, почуяв опасность исходящую от непримиримых врагов, позвал:

– За мной.

Эльфы свернули на юг и утонули в тени проулка. Сзади полетели грубые голоса варваров и шипяще-хриплые вопли гоблинов. Похоже, они все же решили напоить клинки кровью, в очередной раз выясняя, кто более велик и бесстрашен.

Через сотню ярдов эльфийским глазам открылась полукруглая площадь в кольце колонн. В центре в колодках чах белый гоблин. Сомкнутые в деревянной конструкции почерневшие руки и голова не двигались. Белые волосы, пропитанные чем-то темно-бурым, свисали до талии, закрывая лицо, и только большой острый нос виднелся сквозь грязную, не чесанную много дней, шевелюру. По драному серо-черному тряпью струились свежие капли крови – совсем недавно заключенного били плетьми. Босые ноги были подогнуты и почерневшие от пыток ступни утопали в апрельской грязи.