Текст книги "Заря над Уссури"
Автор книги: Вера Солнцева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 47 страниц)
Да! Враги народной власти вредят здесь и во множестве лезут из-за границы! Недавно были отбиты пиратские набеги на Южное Приморье банд Семенова и Калмыкова. Отбиты и изгнаны туда, откуда пришли, на китайскую территорию. Проба сил. Проба сил. Обстановка начинает проясняться: опираясь на белых, интервенты начнут поход против Советов. Тревожно. Все тревожно. Революция в опасности…
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!
Глава пятая
Яницын узнал их издалека и прибавил шагу, чтобы догнать. Силантий, жарко о чем-то разглагольствуя, шагал чуть впереди Алены. В это время из-за угла выскочила стайка мальчишек-газетчиков с сумками, набитыми до отказа газетами. Мальчишки мчались наперегонки, кричали изо всех сил:
– «Красное знамя»! Владивостокская газета «Красное знамя»! Свежий выпуск, девятое мая…
– Проводы отряда владивостокских рабочих и матросов на борьбу с семеновскими бандами… «Красное знамя»!..
Люди расхватывали газеты. Силантий подозвал парнишку, неторопливо достал из кармана кошелек, вынул медную монетку, взял у нетерпеливо переступавшего с ноги на ногу газетчика «Красное знамя».
– Силантий Никодимович! Алена Дмитревна! Здравствуйте! Каким это счастливым попутным ветром вас сюда занесло? – спросил, подходя к ним, Вадим.
Они поздоровались, и обрадованный встречей Силантий ответил:
– Меня Лука Герасимов, председатель Хабаровского исполкома, вызвал. Я ему жалобу настрочил – заминка с обещанным зерном вышла, а меня беднота поедом ест: «Набрехался – и в кусты?» Обозлился и такую жалобу рванул. Аленушку с собой прихватил: передохнет от сердитого мужа. Оказывается, он, стервец, ей баталию за…
– Будет, дядя Силаша! – требовательно оборвала его Алена. – Какое дело чужому человеку до наших семейных сражений?..
Озадаченный ее отчужденным и злым тоном, смешался Силантий. Смутился и Яницын – так недобро подчеркнула она слова «чужому человеку».
– Так это у меня, Аленушка, невзначай вырвалось, со зла на Василя, – оправдывался Силантий и обратился к Вадиму: – Она только перед самым моим отъездом прорвалась на правду: выложила мне, как над ней Васька выкамаривает…
– Будет, будет! – хмуря атласные черные брови, остановила его Алена и потянула за рукав. – Дела-то еще не переделаны, а к вечеру надо быть в Темной речке, а то Василь и впрямь взбрыкнется.
Они поглядели друг на друга и расхохотались.
– Писульку Василю оставили – его дома не было, – что Аленушка со мной уехала, – пояснил Силантий. – Небывалое дело: жена не спросясь укатила…
– А вы куда сейчас идете? – спросил Вадим.
– Да к нему, к Луке, в исполком, – ответил Лесников.
– И я туда иду! – обрадованно воскликнул Вадим. – Нам по пути… – И огорчился: недобрый, чуть исподлобья взгляд Алены говорил, что она отнюдь не разделяет его радости.
В исполкоме они узнали, что председатель придет через час. Вадим привел гостей в свою рабочую комнату, усадил. Завязался оживленный разговор.
В эти напряженные для края дни он всегда сводился к международным и внутренним событиям: шли все новые и новые тревожные известия о смертельной опасности, подстерегавшей молодую, неокрепшую власть Советов на Дальнем Востоке.
Народ жил бурными и грозными событиями весны 1918 года, которые следовали одно за другим, стремительно, как гранитная скала, сорвавшаяся с кручи. Интервенты всех мастей ждали сигнала, чтобы ринуться на города и села края и вооруженной рукой задушить Советы.
– Прочти, Николаевич, что там пишут о банде Семенова, – попросил Лесников, – а то я пока раскумекаю, грамота-то у меня маленькая, для свово дому.
Неприступная, хмурая Алена рывком придвинула свой стул поближе, чтобы лучше слышать.
– «Проводы отряда владивостокских рабочих и матросов на борьбу с семеновскими бандами», – медленно прочел Яницын и глубоко вздохнул.
– «Это была торжественная минута, полная радости. Рабочие Владивостока и Хабаровска пошли защищать трудовую, рабоче-крестьянскую революцию.
Впереди стояли матросы Амурской и Сибирской флотилий, за ними красноармейцы, красногвардейцы. У всех крепко сжаты винтовки в руках, глаза горят священным огнем мести бандиту Семенову. Знамена гордо развеваются.
Председатель краевого комитета произносит речь:
– Товарищи, – говорит он, – революция на Дальнем Востоке в опасности. Бандит Семенов, набрав выгнанных из полков офицеров, таких же бандитов, как он сам, казаков-головорезов, других темных людей, двинулся на нас, на нашу революцию. Он хочет отнять все завоевания свободы, землю и рабочий контроль, огнем и мечом хочет уничтожить все то, что кровью добыто трудовым народом.
Товарищи! Мы надеемся, что вы будете смело и решительно защищать революцию, накажете бандита Семенова и его приверженцев, привезете радостную весть, что святое дело народа спасено, что враг уничтожен, корни его вырваны навсегда…
Поезд отправляется, все волнуются, спешат обнять и расцеловать своих защитников. Какая великая и торжественная картина! Поезд скрылся за горизонтом, и слышится проклятье тем, кто пошел против рабочих, крестьян и трудового казачества, против социалистической революции».
– Да! Дела… – невесело отметил Силантий. – Значит, и хабаровцы там. А вы, случаем, не думаете на фронт?
– Не пускают! – хотел отшутиться Вадим.
– Кто же это не пускает, позвольте спросить?
– Партия, – уже серьезно ответил Вадим. – Партия считает, что здесь я приношу больше пользы…
– А я тогда, в Темной речке, поняла, – с каким-то вызовом сказала Алена, – когда вы перед народом речь держали, что партейные все берут винтовки.
– Это так! Но нельзя же все бросить на произвол судьбы, тогда здесь будет и разруха и распад… – потерянно бормотал Вадим: он чувствовал, что его доводы не убедили, а, наоборот, настроили ее как-то недоверчиво. – Мы подчиняемся решениям партии, ее воле, – продолжал он, но знал уже, что слова его отскакивают от нее. Хмурое прекрасное лицо ее побледнело, она опустила голову и, казалось, не слушала его.
– Я хотела в красногвардейки податься, стреляю не хуже гольда, и вот мой Василь похоже говорит: «Дом на произвол судьбы… распад… разруха…» – насмешливо повторяла она слова Вадима, – а мне думается, – не болит ни у. Василя, ни у вас душа о родном крае! Вот так-то!
– Аленушка! Ты чево это так на человека вскинулась? – удивился Лесников.
– Товарищ Яницын! Вас вызывают в Дальсовнарком…
– Я не буду с вами прощаться, – сказал Яницын, – очевидно, скоро вернусь.
Увы! В этот день они не увиделись – его задержали в Дальсовнаркоме до позднего вечера. Лесников и Алена уже уехали домой. Первые два-три дня вспоминал он неприязненные слова о чужом человеке, а потом шквалом понеслись события, и он забыл и Алену и Силантия – не до того было!
Частые поездки по деревням и селам с различными партийными и хозяйственными заданиями отрывали Вадима от работы в горисполкоме. А жизнь ставила столько задач, что у него ломило голову, и он страдал, сознавая, что многое задуманное, насущное не проводится в дело.
На днях опять в путь: комиссариат Красной гвардии мобилизовал Яницына – создавать при местных Советах красногвардейские отряды. Поездка будет не из легких: в некоторых селах активно противодействуют контрики. Да-а! Сколько подлых рыл поднимается в надежде на помощь извне!
Обстановка накалилась, и хабаровские большевики – все как один – объявили себя красногвардейцами. Мирные руки вынуждены взять оружие. Вступила в ряды Красной гвардии и женщина-коммунистка Александра Петровна Ким-Станкевич. Удивительно жизнерадостная, одухотворенная и кроткая, Сашенька Ким, неумело прижимая к груди винтовку, с восторгом говорила товарищам:
– Я с радостью умру за свободу и счастье трудящихся всего мира! – И это не было рисовкой, фразой: в этих словах – сущность Александры Петровны Ким, революция – ее стихия!
Вскоре Вадим убедился, что у белолицей, черноволосой кореянки Ким, мягкой и в то же время не знающей никаких компромиссов и отступлений, железный, целеустремленный характер. Она жила одним – фанатической преданностью идеям пролетарской революции: не задумываясь, в любую минуту была готова отдать ей жизнь до последнего дыхания.
– За дело свободы умру с радостью…
Однажды после военных занятий в отряде Александра Петровна немного смущенно сказала Вадиму:
– Подождите меня, пойдем вместе – мы ведь попутчики…
От встречи к встрече крепла их дружба: они рьяно, неутомимо, «взахлёб» отдавались советской и партийной работе. Она любила повторять слова Вадима: «Мы рядовые революции, ее солдаты…» – и со свойственной ей увлеченностью разделяла мечты Яницына о преобразовании края, поняла и оценила его попытки развивать общественные работы.
– Я все себе намотала на ус, – как-то сказала она и засмеялась. – Намотала, намотала. Чем могу – постараюсь помочь…
Слово у нее не расходилось с делом.
Яницын вскоре почувствовал, как благодарно отозвались в Хабаровске старания Ким, как много хорошего и полезного успела она сделать за короткий срок: поднимала людей на борьбу с продовольственными трудностями, с железнодорожной и финансовой разрухой, привлекала к общественным делам, к участию в рабочем контроле. Непоколебимая вера в святую правду революции воодушевляла ее на труд, посильный гиганту, а не хрупкой женщине. Как пахарь на пашне, с зари до зари трудилась она на ниве нового, только что складывающегося общества. Ожили в Хабаровске пекарни, сапожные мастерские. Замелькали иголки в руках швей. Портные перелицовывали поношенные пальтишки горожан. Заработали именно те отрасли городского хозяйства, которые были так необходимы обносившемуся, голодному люду.
Ким отмахивалась от благодарной признательности Яницына:
– Ну как вам не стыдно! Лиха беда – начало. Мы с вами еще развернемся по-настоящему…
Нередко после работы они не сговариваясь шли к амурскому утесу, отдыхали, глядя на стремительный бег могучей реки.
– Течение здесь быстрое и сильное! – поеживаясь, говорила Ким. – Я как-то попыталась бороться с ним, и меня, как щепочку, во-он туда!
– Додумались! Да здесь и первоклассный пловец отступит! – воскликнул Вадим. Уж он-то знал силу течения Амура около утеса: в юности не раз пытал счастья, но река подхватывала его и круто заворачивала назад, восвояси.
– Вадим Николаевич! – просительно сказала она Яницыну. – Сегодня я провожу беседу по насущным вопросам с дальсовнаркомовцами. Не пойдете со мной? Мне будет спокойнее, а то я оратор доморощенный…
Краткое слово Александры Петровны – «Первоочередные задачи местных Советов» – действительно не несло в себе ничего ораторского, но зал закипел, заволновался: она «брала быка за рога», затрагивала темы животрепещущие, и заурядные житейские дела неожиданно приобретали общественную значимость и поэтическую окраску.
Подумаешь, великое дело пекарни! Обеспеченность населения хлебом, уничтожение очередей? Да об этом уже говорено-переговорено! И вдруг все давно уже притерпевшееся, казалось бы вошедшее в норму, оказалось великим бедствием, нетерпимым злом, ибо лило воду на мельницу врага. Неурядицы изматывали, нервировали друзей – рабочих, служащих, трудовое население города. Слушатели согласно кричали Ким: «Браво-о!» – согласно аплодировали, согласно обещали докладчику включиться в работу Совета, помочь сломить сопротивление и саботаж буржуазии.
Умная, образованная, редкостно обаятельная Александра Петровна покоряла Вадима безотказностью, готовностью взяться за любую работу. Превыше всего она ставила волю партии.
– Когда вы вступили в партию и что вас подвигнуло на сие? – спросил он.
– Моя семья осела во Владивостоке еще до моего рождения, – ответила она неторопливо, раздумчиво. – Мать и отец – люди интеллигентные. Оторванность от родины рождала у них особый интерес к судьбам революции, к социальным вопросам. Имена Чернышевского, Герцена, Белинского я слышала в раннем детстве. Позднее к этим чтимым именам прибавились имена Энгельса, Маркса, Ленина. В доме появились большевики, читались подпольные брошюры, шли горячие споры о высказываниях Плеханова, Богданова. Жизнь рано свела меня с подпольщиками, проповедниками высшего социального учения – марксизма, и они приняли меня под свое крыло: со мной занимались, объясняли мне сложные вопросы, потом я стала выполнять небольшие поручения, бегать на собрания. Я ничего не умею делать наполовину: когда я определила свой путь безоговорочно, навсегда, товарищи приняли меня в партию. Владивосток – город революционных традиций, и там не останешься в стороне, если ты честен…
– А почему у вас двойная фамилия, Александра Петровна? – полюбопытствовал Вадим – и пожалел о праздном вопросе.
Светлое лицо Ким омрачилось, она побледнела, и Вадим понял, что попал в больное место.
– Я расскажу вам все, – покорно и доверчиво сказала она. – И вся моя недолгая еще жизнь будет вам известна. Во Владивостоке я окончила среднюю городскую школу и пошла учительствовать: буду растить племя протестантов, революционеров! Увы! Я была еще девчонкой и не умела жить: все мое жалованье уходило на бедных, нуждающихся ребят. В два-три дня раздам свою получку, а потом и сама положу, как говорила школьная сторожиха, «зубы на полку».
В это время я встретилась со Станкевичем. Молодой, красивый поляк вскоре стал моим мужем. К несчастью, я ошиблась в своем избраннике: он оказался человеком безвольным, грубым, любил выпить без меры. Начались ссоры, он ударил меня… Личная жизнь не сложилась. Тайком от мужа я собрала пожитки и уехала на Урал. Работала в большевистских организациях Перми. А после Октября помчалась сюда и с головой нырнула в дела. Я не тужу, Вадим Николаевич! – быстро добавила она, словно боясь услышать от него слова утешения. – Я счастлива как никогда. Наконец-то обрела себя в деле, большом и нужном народу. Революция воскресила меня к жизни насыщенной, деятельной!.. К тому же я не одинока: у меня два сына и… второй муж…
На ее чуть скуластом лице появился легкий румянец, в ясном, открытом взоре читалась такая радость, что Яницын залюбовался ею. «Хороша, хороша кореяночка! – подумал он. – И прозрачная, как капелька утренней росы».
– Теперь, друг мой, вся моя жизнь перед вами как на ладошке, – закончила она и притихла.
У него легко и покойно стало на душе. «Друг мой! – сказал он мысленно, глядя на нее, уже обычную, кроткую. – Спасибо тебе, Сашенька Ким, спасибо, кареглазая умница с добрыми губами и ласковой улыбкой…»
Яницын торопливо, наспех записывал основные события – выбирал из множества множеств. Самое маленькое из них могло стать тем гибельным ничтожным камешком, незаметное движение которого в горах вызывает порой обвалы колоссальной силы.
Международная контрреволюция спустила свору продажных наймитов во главе с русскими белыми офицерами.
Японский ставленник Калмыков открыто выступил в начале июня против Советов. Произошло уже столкновение его войск с красногвардейцами.
Хабаровск спешно вооружается.
Вадим достал кисточку и приклеил к записям текст телеграммы, которая неслась по Дальнему Востоку:
«Товарищи! Завоевания революции в опасности. Организованные приспешниками старого царского порядка, буржуазией и всеми врагами советской свободной России отряды есаула Семенова, Орлова, Калмыкова, Хорвата вышли из Харбина. Они вооружены японской артиллерией, пулеметами. В их рядах многочисленный кадр офицерства. Они идут по Забайкальской железной дороге, направляясь к станции Карымской, и если им удастся занять эту узловую станцию, то Амурская и Приморская области будут оторваны, будут отрезаны от Сибири и России.
Дальневосточный краевой комитет Советов призывает всех к вооружению и немедленному выступлению на помощь советским войскам, сражающимся с контрреволюционными отрядами Семенова.
Помните, что победа Семенова – торжество старого порядка, победа помещиков и капиталистов. Победа Советов – это изгнание капиталистов и помещиков. Необходима защита народной власти крестьян, рабочих и казаков.
Все, кто хочет воли, кто не хочет рабства, – все на защиту русской революции, на защиту свободы крестьян и рабочих, на борьбу с семеновцами, на борьбу с грабителями и врагами трудового народа.
Завоевания революции в опасности!»
От имени народа Дальсовнарком объявил беспощадную борьбу силам контрреволюции и вынес решения:
«1. Весь бывший Приамурский военный округ объявляется на военном положении;
2. Поручается Советам на местах немедленно мобилизовать Красную гвардию в городах и деревнях, организовать повсеместную вербовку волонтеров из среды трудящихся в возрасте от восемнадцати лет…»
Вадим прислушался; явственно дошел до него клич, полный тревоги за судьбу советского строя:
– К оружию, граждане!
– Завоевания революции в опасности!
– Все как один на защиту Советов!
Вздохнув, он продолжал записи.
В конце июня в Хабаровск пришла тяжкая весть о перевороте во Владивостоке: чехословаки и белогвардейцы силой оружия свергли власть Советов. Сбылись недобрые предчувствия Яницына: по указке империалистов, чехословаки, сосредоточив во Владивостоке большие силы и опираясь на белогвардейщину, местную буржуазию, эсеров и меньшевиков, свергли власть Советов, арестовали членов исполкома во главе с председателем Константином Сухановым. В бытность свою во Владивостоке по заданию Далькрайсовета Вадим познакомился с Сухановым, и тот произвел на него неотразимое впечатление. Молодой председатель исполкома принадлежал к милой сердцу Яницына породе фанатиков революции, был вылеплен из того же теста, что и Сережа Лебедев, Сашенька Ким, Геннадий Голубенко. Константин Суханов – в руках оголтелых врагов народа.
Во Владивосток спешно прибыло марионеточное «правительство на колесах», дожидавшееся в Харбине своего часа, – «временное правительство автономной Сибири». Во куда уж хватили: автономной Сибири! Далеко глаз закидывают, паразиты!
Во Владивостоке свирепствует контрреволюция. Диктатура буржуазии началась с военно-полевых судов. Тысячи лучших сынов владивостокского пролетариата арестованы, расстреляны. Отменены демократические декреты советской власти. Тяжкие испытания ждут наш край…
Яницын вырезал заметку из газеты хабаровского Совета «Дальневосточные известия» с описанием трагической страницы жизни Владивостока.
«На улицах повторяется картина, напоминающая последние дни Парижской коммуны, вся буржуазия разоделась во все новое, на улицах Владивостока „христосуются“, белогвардейцев и чехословаков забрасывают цветами, арестованных рабочих избивают, выводят на улицу на посмешище буржуазии, избиения и убийства рабочих происходят открыто».
Вадим кусал губы, сжимал кулаки. «Подлецы! Подлецы! Придет и на вас час возмездия. А мы-то, лопоухие, были добры и беспечны!» Буржуазия первые же дни владычества отметила кровавым массовым террором…
Глубоко и горько задумался Яницын. Неужели это начало конца? Неужели разгром? Он развернул широкий лист воззвания Дальсовнаркома к крестьянам, казакам, рабочим и трудящимся края и стал читать вслух, чтобы уйти от мучительных раздумий:
– «29 июня, в субботу, в шесть с половиной часов, частями чехословацких войск, находящимися во Владивостоке, при ближайшем сотрудничестве меньшевиков, правых эсеров и биржевого комитета (буржуазии), весь город был занят до выхода рабочих на работу вооруженными силами с пулеметами, артиллерией и ручными гранатами… В то же время вооруженные силы заняли здание Совета и общественные учреждения: почту, банки, телеграф, военный порт, добровольный флот, временные мастерские – и приступили к разоружению Красной Армии, флота и гвардии, производя обыски по квартирам и арестовывая членов исполкома Совета, комиссаров и представителей рабочих организаций.
…Если им удалось врасплох напасть во Владивостоке и установить диктатуру буржуазии, хотя и временно, мы твердо верим, что дальше им не удастся продвинуться и уничтожить наши завоевания. Мы твердо верим, что рабочие сумеют бороться за свои права, и мы должны все как один взяться за оружие для отпора бандам чехословаков и белогвардейцев, которые, наверное, не успокоятся и пожелают взять Никольск-Уссурийск, Хабаровск и весь край.
Все как один на борьбу с контрреволюцией!»
Союзное командование во Владивостоке обратилось к населению города с циничным посланием:
«Ввиду опасности, угрожающей Владивостоку и союзным силам, здесь находящимся, от открытой и тайной работы австро-германских военнопленных шпионов и эмиссаров, настоящим город и его окрестности берутся под временную охрану союзных держав, и будут приняты все необходимые меры для защиты как от внешней, так и внутренней опасности».
Перо выпало из рук; валился в полусне Яницын – сказались усталость и чрезмерное напряжение.
– Ложись, ложись спать, Вадимка! Угомону на тебя нет. Добрые люди седьмой сон досматривают…
– Мама! – просяще, как в детстве, сказал Вадим. – Нет у тебя кусочка пожевать? Сосет под ложечкой.
– Сейчас, сейчас принесу! – обрадовалась мать. – И чего фыркал: «Не хочу, не буду!»
На массовом митинге, созванном Дальсовнаркомом, чтобы доложить трудящимся о положении, создавшемся в крае в связи с выступлением белочехов против Советов во Владивостоке, большой зал был набит до отказа. Среди присутствующих представители «Индустриального союза иностранных рабочих» – бывших военнопленных. В числе выступавших была Ким. Сквозь внешне неброскую, без эффектных ораторских приемов, речь коммунистки собравшиеся почувствовали неотразимую силу ее ясных доводов и призывов. Перед толпой стояла маленькая женщина-боец, страстная, темпераментная, убежденная в святости идей, которые она отстаивала. Комиссар по иностранным делам Дальсовнаркома, большевистский агитатор и пропагандист, Александра Ким стояла на трибуне как олицетворение народа страны Утреннего Спокойствия, возложившего свои революционные надежды на старшую сестру – Россию.
– Народы мира, порабощенные колониалистами, буржуазией, измученные нищетой и бесправием, с благодарностью и гордостью следят за Советской Россией. Зарево пролетарской революции видно самым закабаленным, самым страдающим народам Азии, Африки, Европы. Они возлагают надежды на нас. Отступить, сдать позиции – это значит предать революцию! – звенел сильный, вдохновенный голос женщины-комиссара.
С презрением отвергла Ким лживые выпады империалистов Америки, Англии, Франции, Японии против Советов.
– Все от слова до слова – ложь, клевета, грязь! Коварные политиканы буржуазии стремятся нагло и беззастенчиво обмануть мировое общественное мнение, выдать черное за белое. Они выступают в роли мирных овечек, но не могут спрятать беспощадные волчьи клыки. Вероломна ложь их басни об «открытой и тайной работе австро-германских военнопленных шпионов и эмиссаров» – военнопленных в наших отрядах незначительное количество.
Ложь и клевета, злостное утверждение «держав Согласия», что интернациональные отряды якобы являются прямым орудием кайзеровской Германии. «Интервенция – это вовсе не интервенция, – лицемерят, изворачиваются оккупанты, – а открытие на Дальнем Востоке противогерманского фронта – самозащита против происков Германии». А зачем интервенты создали марионеточное правительство «автономной Сибири», не успев захватить Владивосток? Оккупантские широкие планы «держав Согласия» раскрыты полностью! Советская власть освободила военнопленных от обязательного пребывания в лагерях и дала им права гражданского населения. Ныне они вольны решать свою судьбу: могут добровольно помогать Советам и на фронте и в тылу…
– Ох и крепкий орешек эта комиссарша-кореянка! – услышал Вадим в толпе чьи-то приглушенные слова и насторожился: в них звучала ненависть и озлобление.
С возмущением отвергла Ким посягательства оккупантов на священные права народа, на целостность пролетарской отчизны.
– Империализм не пройдет! – пророчески возвысила она голос. – Разящим мечом революции мы отрубим черные загребущие руки, которые тянутся оторвать от России ее прекрасную жемчужину – Дальний Восток. Поклянемся же, товарищи, все как один: враг не пройдет! Клянемся!
– Клянемся!!..
Рабочий люд – русские, венгры, чехи, латыши, солдаты в потертых гимнастерках бурно приветствовали маленькую пламенную комиссаршу, восторженно принимали ее зов послужить пролетариату России, сдержать натиск захватчиков… Вчерашние солдаты – рабочие, лесорубы, плотники, токари, шахтеры – с восторгом смотрели на смущенную неотразимую улыбку Ким, единодушно выражали согласие выполнить интернациональный долг помощи революции.
– Долой интервенцию! – гремел зал.
– Да здравствует интернациональное братство трудящихся!
– Мы счастливое поколение! – снова зазвенел голос Ким. – Идеи революции воплощаются в жизнь, и они восторжествуют во всем мире! Нам даже невозможно сейчас представить великий отзвук великих событий. Друзья! Дорогие братья! Огонь революции сжигает устои России и перекинется на ваши страны: вы будете свидетелями мирового пожара. Ваш ликующий день торжества и победы впереди. Так ускорьте его приход! Нам предстоят жестокие схватки, кровавые события, но мы не побоимся смерти: мы бессмертны, как бессмертны идеи революции!
Товарищи! Нас не пугает скопище врагов, – продолжала она с тоской и обидой, – но нам больно, нас угнетает сознание, что огромная энергия, так необходимая благородному делу мира и борьбы за благосостояние народа, уходит на битвы со злом, силами реакции, ненависти и захватничества!..
Приподнятые, наэлектризованные люди кричали, аплодировали Ким, раздавались крики:
– Пиши, пиши нас, комиссар!
Яницын уже уходил с митинга, когда опять достиг его слуха приглушенный голос:
– Надо отдать должное, язык у мадам Робеспьер подвешен крепко!..
Сколько ни вглядывался Вадим в окружающую его плотную толпу людей, не мог угадать человека, сказавшего эти слова. Ясно – говорил недоброжелатель, а скорее всего враг. Кто? В городе неспокойно, шевелятся, поднимают шипящие головы змеи, исходят ядом. Да. Враги.
Враги. Ждут часа…
Через весь зал звонко и радостно окликнула его Александра Петровна:
– Вадим Николаевич! Подождите меня…
И уже шла к нему, сияя, ликуя. Победа! Победа! Кто может противостоять такому единодушию?
Вдруг вдали Вадим увидел знакомое лицо.
Золотоволосая статная женщина. Алена! Конечно, это она! Скрылась в толпе. Он хотел броситься следом, но Сашенька Ким, увлеченная, еще не остывшая от выступления, взяла его под руку, нетерпеливо допытывалась:
– Ну как? Я ведь не утомила их? Иногда увлекаюсь и перебарщиваю, хотя и знаю, что выступать надо кратко, ударно и только по существу…
Он молчал. Неужели Алена? Вряд ли – они недавно были в городе. Конечно, ошибся ты, чужой человек. Все поблекло вокруг: как ударила!
Вечером он записал выступление Ким. Умница! Много, много ей отпущено талантов. И впрягся в работу.
Войска белочехов отправлены союзниками из Владивостока к Никольск-Уссурийску – свергнуть и там советскую власть.
Идут ожесточенные бои.
Интернациональный отряд Красной гвардии, после мужественного сопротивления, после геройских сражений с численно превосходящим противником, вынужден покинуть город, отступить.
Части Красной гвардии и Красной Армии уходят из Никольск-Уссурийска и с Гродековского фронта. Снимается с места банда Калмыкова и сопутствует белочехам в их разбойничьем походе.
Часть революционно настроенных чехословаков откололась от белых чешских войск, сражающихся с нашими войсками на фронте. Создан «Полевой комитет чешско-словацкой Красной армии», который обратился с воззванием к белочехам.
«Силы русской реакции, во главе которой стояли русские офицеры и генералы, не смогли победить в бою русского пролетариата, а вы здесь, на Востоке, хотите сделать их черную работу… вы по указке англичан, японцев и американцев с Востока хотите задушить молодую русскую революцию, которая должна послужить прологом всемирной революции.
Что скажет вам наш народ дома, когда узнает, что вы здесь, в братской России, выступаете в роли душителей несчастного, четырехгодовой войной измученного русского народа, что вы уничтожили его свободу, которая должна быть зарей нашей свободы, так страстно ожидаемой…»
Беда грозит Хабаровску уже не только с Востока, но и с запада – там тоже выступили чехословаки и белые.
«К оружию! К оружию!» – зовут листовки, воззвания, прокламации.
«На защиту Советов! К оружию!» – бьет набат тревоги.
Хабаровск мобилизует людей, вооружается, обучает новобранцев, готовится к битвам.
Красногвардейцы 1-го Хабаровского Интернационального отряда, выезжая на фронт для борьбы с интервенцией, дали народу нерушимую клятву.
«…ни один из нас не отступит назад с поля брани, мы умрем или же победим врагов трудового народа».
Красноармейцы и красногвардейцы уже сталкиваются на фронте с калмыковцами и белочехами. И победа неизменно сопутствует доблестным красным войскам! Они успешно выбивают противника из занимаемых ими позиций, наступают, атакуют, умело разят врага. Счастливцы! «Будьте счастливы, будьте удачливы, братья, товарищи мои! Я изнываю: рвусь туда, тоже хочу видеть отрадные картины, когда калмыковцы и белочехи отступают в паническом страхе и бросают орудия, пулеметы, личное оружие. Смерть оккупантам и презренным изменникам, восставшим против родины и своего народа!..»
