Текст книги "Дни нашей жизни"

Автор книги: Вера Кетлинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 49 страниц)

10

Он появился на пустыре без десяти три, с сосредоточенным видом ревизора, осматривающего строительную площадку. Пощупал доски, зачем-то взял в руки и оглядел со всех сторон кирпич из штабеля, потрогал, ботинком камень, привезенный для фундамента.

Аня сбежала вниз сама не своя от радости, а он сказал, не здороваясь:

– Когда вы вчера ушли, я чуть не послал всех к черту и уже в полночь чуть не побежал к вам... Вот бы ахнула ваша Глебовна-Игоревна, если б я ворвался к вам ночью!

Они долго решали и никак не могли решить, куда поехать и где будет лучше, потому что им было хорошо и здесь, среди досок и штабелей кирпича. Когда они приехали на Острова, шел уже пятый час. Они сели на траву возле пруда и, почти на разговаривая, наблюдали, как прыгают с вышки пловцы, затем уже наспех пообедали в ресторанчике-поплавке. Оба уверяли, что есть не хотят, но выяснилось, что хотят и что все кажется удивительно вкусным. В свой район они вернулись в половине седьмого, так что Аня сразу стала гнать Алексея на завод, но он пошел проводить ее, потом она его. Наконец, обнаружив, что уже восемь часов (ведь только что было половина седьмого!), Алексей на ходу вскочил в трамвай и махал Ане кепкой с площадки, пока трамвай не ушел так далеко, что не увидеть.

Аня стояла на тротуаре, прижав ладони к щекам, и повторяла себе, что она счастливая, счастливая, самая счастливая на свете. Хотелось сказать об этом кому-нибудь, все равно кому. Ей попался на глаза постовой милиционер. Интересно, какое лицо было бы у него, если бы гражданка вверенного ему квартала подошла с таким сообщением?

До ночи она сидела у окна, ничего не делая и не желая делать. Пыталась придумать что-нибудь «очень умное» для Алексея, для завтрашнего совещания, но мысли скользили в сторону от дел, к самому Алексею – успеет ли он хорошо подготовиться? Может ли он сейчас спокойно обдумывать дела? Какое у него будет завтра лицо, какой голос и очень ли он будет волноваться?..

Могла ли она предположить, что Алексей проведет свое первое совещание так, как он его провел!

Оно длилось всего час с небольшим, но, когда Аня вернулась с совещания в технический кабинет, у нее мелкой дрожью дрожали колени, так она переволновалась.

Алексей сразу «взял быка за рога». Он произвел в цехе ряд дельных перестановок и выдвинул к руководству много новых людей. Но кроме того – и это было самым главным – он разделил весь командный состав цеха на три смены, причем все должны были на ходу передавать смену своим ответственным сменщикам. Оставаться на производстве после сдачи смены запрещалось.

Алексей прочитал свой приказ четким, веселым голосом. Затем он оглядел застывшие, растерянные лица присутствующих, раскрыл блокнот и сказал:

– Я проверил в учебном комбинате и в библиотеке, кто где учится и все ли успевают читать – не только техническую литературу, но и художественную. У нас есть великолепные примеры серьезной работы товарищей над своим развитием, например Бобров, Шикин и ряд других. Но общая картина меня огорчила. Доложить вам результаты проверки?

Кое-кто откликнулся: просим! Но многие заворчали, что незачем, сейчас не до того, и так ясно.

Алексей все-таки доложил, бросая многозначительные взгляды на тех, кто нигде не учился и ничего не читал. Собравшиеся оживились, пересмеивались, подталкивали друг друга, некоторые ворчали вполголоса.

– Я никого не виню, товарищи, – сказал Алексей, пряча в стол блокнот. – Хотя многое зависит от самого человека. Я просто прошу товарищей задуматься – не отстают ли они? Как я выяснил, многие рабочие цеха уже обогнали в учебе и общем развитии кое-кого из командиров... Заставить пойти на учебу или в библиотеку я  не могу, но предупреждаю, что интересоваться этим время от времени буду и в зависимости от этого буду аттестовать того или иного работника. Условия для учебы вам теперь созданы.

Вот тут и разразился скандал, из-за которого у Ани начали дрожать колени.

Первым взбунтрвался старик Гусаков. Поначалу ему польстило, что его выдвинули начальником участка, но затем его разозлило сообщение, что Иван Иванович не знает дороги в библиотеку, хотя в кое-какие другие места наведывается слишком часто (тут раздался смех), что ни на какие курсы его не затащишь и даже обязательные для мастеров лекции по экономике производства он посещает через два раза на третий.

Гусаков встал и, гордо приосанившись, громогласно заявил, что новая метла, конечно, чисто метет, но как бы она вместе с мусором и нужное не вымела.

– «Анну Каренину» я, правда, не читал, виноват! Но на турбинах работаю три десятка лет с гаком. И, наверно, до смерти работать буду – в этом ли цехе, либо на другом заводе, – а буду! Отдыхать да гулять, конечно, дело хорошее, за заботу о нас Алексею Алексеичу нижайший поклон. А только сурьезный мастер или начальник участка сам не пойдет из цеха, когда есть важная работа, и слабенькому сменщику не доверит – себе дороже чужие ошибки исправлять. Я, например, не уйду, хоть каким приказом пугай – не уйду!

Он сел, но вслед за ним заговорили другие. И все о том же. Один за другим выступали мастера и начальники, до сих пор руководившие работами, заставляя краснеть и бледнеть вновь назначенных. Все чаще повторялись вызывающие слова – не уйду! Честно говорю – не смогу уйти! Хоть штрафуй, а дело не брошу!

Это был прямой бунт против приказа нового начальника цеха, и Алексей понимал это, но стоял за своим столом как будто спокойный и даже с мальчишеским, озорным выражением на лице.

Аня любовалась его выдержкой в боялась, что этой выдержки не хватит. Какой выход он найдет? Осуществимо ли сейчас, в такое горячее время, правильное, но слишком поспешно вводимое новшество, придуманное Алексеем? Почему он не посоветовался с нею вчера, он, сказавший, что она его лучший-лучший друг? И почему она сама болтала с ним о всяких милых пустяках, вместо того чтобы помочь ему на первых порах не наделать ошибок?

Она вздрогнула, услыхав резкий голос Алексея:

– То, что здесь говорилось, – попытка прямого неподчинения приказу. Эта попытка еще раз убеждает меня в том, что приказ своевременный и необходимый. Поскольку командиры производства, с делом и без дела суетясь по цеху с утра до ночи, не успели даже продумать значение и важность дисциплины.

Наступила тяжелая тишина.

Полозов стоял и ждал.

Молчавший до тех пор Ефим Кузьмич попросил слова, и по тому, как Алексей всем корпусом повернулся к нему, Аня поняла, что он очень надеется на поддержку старика Клементьева и заранее радуется ей. Но Ефим Кузьмич сказал тихо, огорченно:

– Напрасно вы так говорите, Алексей Алексеевич. Понимаем мы все. И рады бы подчиниться – нам же на пользу. Так ведь не выйдет это! Вот вы назначили моим сменщиком Боброва Сашу. Кто же говорит, неплохой работник. Но, пусть он на меня не обижается, – зеленый еще! Как я на него свое кровное дело покину? На цельных восемь часов одного управляться оставлю?

Бобров покраснел чуть не до слез. Алексей тоже покраснел, но быстро справился с собою и так же резко возразил:

– Как же так, Ефим Кузьмич? Бобров уже два года ходит в ваших помощниках, а к самостоятельности вы его не приучили? Вы привели в пример Боброва, – так вот и поговорим, товарищи, о Боброве и людях вроде него. Что он, неспособный или неграмотный человек? Нет, и способный, и с образованием – техникум кончает, формуляр библиотечный весь исписан, еженедельно книги меняет. Так ли были подготовлены многие из вас, когда руководить производством начали?

Он сжал кулак и рубанул им воздух:

– Привычка у нас образовалась – на испытанных выезжать! Плохо, лениво учим новых командиров производства. Самостоятельности не даем, доверить боимся, за все хватаемся сами, – без меня, мол, и турбину не собрать! Уж если такой человек, как Ефим Кузьмич, вырастивший сотни учеников, сам все время продолжающий учиться... уж если и он заразился этой привычкой!..

Ефим Кузьмич слушал внимательно, затем негромко вставил:

– Не знаю. Может, и так. Но ведь машины какие...

– С этой косностью надо кончать! – продолжал Полозов все тем же резким голосом. – Даю вам неделю сроку для введения в курс дел новых сменных начальников и мастеров. Сам распределю, кто кого будет инструктировать и обучать. Да и в каждой смене есть старшие, ответственные люди, у которых хватит знаний и опыта помочь и посоветовать, если понадобится. Понятно, товарищи? Неделя сроку. Через неделю – застану не в свою смену – наложу взыскание как за неподчинение приказу.

Гаршин приподнялся и не без ехидства спросил:

– К сборке, я надеюсь, это не относится?

– Наоборот, Виктор Павлович, полностью относится. И к вам особенно, вы у нас особый любитель авралов и штурмовщины.

– Вот как? – дерзко сказал Гаршин. – Хорошо. Подчиняюсь. Но тогда прошу снять с меня ответственность за сборку.

Опять наступила тишина. И в этой тишине Полозов спокойно сказал секретарше:

– Записывайте приказ: «Снять Гаршина Виктора Павловича с должности начальника сборки, перевести на должность заместителя. Начальником сборки утвердить... – Он окинул взглядом присутствующих, не нашел никого, на кого можно возложить эту ответственность, и вдруг звучным мальчишеским голосом продиктовал: – утвердить Полозова Алексея Алексеевича».

Кто-то охнул, кто-то привстал от удивления, легкий смех прошел по комнате и оборвался.

– Может, еще кто-нибудь отказывается? – спросил Полозов.

Гусаков возмущенно проворчал:

– Ишь какой скорый!.. Так вот, Алексей Алексеич, я самый первый отказался, снимай и меня!

– Придется, если ответственности испугались, – тем же мальчишеским голосом сказал Алексей и продиктовал перепуганной секретарше: – «Гусакова Ивана Ивановича с поста начальника участка снять, перевести в заместители. Исполняющим обязанности начальника участка утвердить... – Он снова поискал глазами, кого бы, и совсем уже вызывающе докончил: – Утвердить Полозова Алексея Алексеевича».

В комнате поднялся глухой шум. Люди переглядывались, пожимали плечами: да что это, совещание или спектакль?.. озорство?.. Один из начальников участка уже нарочно, под общий смешок, присоединился к Гар-шину и Гусакову, и Алексей снова продиктовал – снять, перевести в заместители, назначить Полозова.

Начальник четвертого участка Скворцов, которому сегодня больше всех попало за то, что он не учится, смущенно поднял руку:

– Я, видимо, не справлюсь, Алексей Алексеевич. Не сумею по-вашему руководить. Снимайте.

Он любил Алексея, а сейчас не понимал его выходки и страдал и за него и за себя.

– И сниму, – с веселой злостью подхватил Алексей. – Всех, кто боится ответственности и хочет по старинке крутиться, всех переведу на должности и на оклады заместителей. А вашу ответственность приму на себя. И через месяц вы сами увидите, что работать станет легче и проще, что порядку больше, а суеты меньше. Сами придете и попросите восстановить вас... то есть вернуть вам честь отвечать за свою работу... – Алексей вздохнул и прибавил: – Что ж, восстановлю с охотой! А экономию по зарплате, поскольку за совместительство я получать не собираюсь... экономию попрошу разрешения использовать на дополнительное премирование лучших работников... – И без паузы: – С этим все, товарищи. Следующий вопрос...

Аня была рада, что забралась в уголок, позади всех, так что никто не видит ее взволнованного и несчастного лица. Зачем Алексей так обострил все? Ведь зарвался, переоценил свою силу, а всех оттолкнул, восстановил против себя. Аня разыскала глазами Воробьева, который вначале слушал Полозова с явным одобрением, – вот и Воробьев задумался, и вид у него недоуменный и невеселый...

При угрюмом молчании всех собравшихся, очень одинокий за своим столом председателя, Алексей начал говорить о графике работ и о тех мерах, которые он считает нужным принять, чтобы обеспечить полную ритмичность производства. Еще позавчера все радовались первому заявлению нового начальника о борьбе за ритм и качество... а сейчас те же люди слушали хмуро и недоброжелательно, с обидным недоверием.

Полозов спросил, у кого какие претензии и пожелания.

Никто не просил слова – демонстративно отмалчивались.

Полозов подвигал напряженными скулами и тихо сказал:

– Зря, товарищи, не подготовились. Я ведь просил подумать и высказаться... Так никто не хочет? Ладно. Тогда перейдем к определению задач наших отделов.

Он начал с планово-диспетчерского отдела, с Бабинкова. То, что он требовал от него, было настолько правильно и для всех важно, настолько отвечало потребностям участков и бригад, что начальники участков и мастера сразу оживились, обрадовались. Кто-то подал реплику... потом второй, третий... Алексей подхватывал все ценные мысли, тут же развивал, уточнял. Не только Аня – все почувствовали, что он хорошо продумал всю организацию работ в цехе и хорошо подготовился к сегодняшнему разговору. Но Аня думала еще – когда же он успел? Как он много успел за эти сутки!

– В заключение у меня к вам личная просьба, товарищ Бабинков, – с улыбкой закончил Алексей. – Переключите вы, пожалуйста, всю свою недюжинную ораторскую энергию... на деловую!

Все дружно и облегченно рассмеялись.

Алексей, тоже с облегчением, оглядел подобревшие лица своих товарищей и провел ладонью по лицу таким усталым движением, что Аня поняла – этот час стоил ему громадного напряжения сил. Уже не думая об окружающих, Аня выдвинулась вперед и с нежностью улыбнулась ему, стараясь подбодрить его и обнадежить, что все уладится. Но Алексей упорно не смотрел в ее сторону, не заметил ее усилий и неожиданно сказал особенно сухим и властным голосом:

– Теперь – о техническом кабинете. Этот наш отдел я считаю важнейшим, основным отделом, от которого во многом зависит техническая культура производства и технический прогресс. Однако этот наш отдел работает пока плохо, кустарно!

Аня выпрямилась и побледнела. Расширенными глазами смотрела она на Алексея: что же это такое? почему? за что?

По-прежнему не глядя в ее сторону, Алексей наметил, что и как надо сделать, чтобы кабинет работал по-настоящему. Все это было умно и верно. Аня узнавала и свои мысли, которыми делилась в разное время с Алексеем, и свои требования, которые она тщетно предъявляла Любимову. План кабинета должен определяться запросами производства, должен быть связан с реконструкцией цеха и ростом производительности труда... Ну конечно! Этого я и хотела... но за что же упрекать меня, когда до сих пор с этим не считались, я билась в одиночку и ты это прекрасно знаешь!

– Есть у товарищей замечания и предложения?

Да, есть. Теперь всем хотелось выступить, чтобы загладить недавнюю молчаливую демонстрацию. Почти у каждого было что сказать. Аня слушала: быстрее распространять передовые методы... обучение молодежи... побольше комплексных бригад... Что бы там ни говорил Алексей, а ее работа уже дала плоды, люди поверили в нее и многого от нее ждут.

Ей хотелось переглянуться с Алексеем, но он сидел и что-то старательно писал, рвал, снова писал.

– И у меня есть претензии к вам! – сказала Аня, вставая.

Алексей впервые взглянул на нее с интересом и одобрением.

Попросив слова, Аня хотела пожестче отвести незаслуженный упрек Алексея, но в последнюю минуту раздумала и сказала другое:

– Я не собираюсь снимать с себя ответственность и не боюсь ответственности. Я даже готова признать, что работала плохо и уж во всяком случае – что правда, то правда! – кустарно. Но – одна – я невольно кустарничаю. А поэтому требую...

Она излагала свои требования громко, решительно, сердясь, что Алексей что-то пишет, вместо того чтобы слушать ее. Она без стеснений обвиняла руководителей цеха, участков, отделов:

– Ко мне прибегают, когда нужна скорая помощь, а продумать свои запросы и включить в мой план заранее – не хотят, не умеют. А может, суета мешала – та самая, с которой некоторым товарищам расстаться жалко? Меня зовут всякий раз, когда ученик что-нибудь натворил, как будто я им нянька, – а сколько раз я требовала, чтобы учеников направили в хорошие, даже в лучшие бригады?

Раздался скептический голос:

– В лучшие? Этак лучшие быстро станут худшими!

Насмешливо блеснув глазами, Аня громко заметила:

– Видимо, товарищ Полозов  прав – воспитывать кадры у нас не умеют и не очень хотят!

И села, довольная своим ответом и тем, что ненавязчиво, как бы между прочим, поддержала Алексея. Хоть и сердита на него... но об этом она ему успеет сказать!

К ее удивлению, Алексей свернул трубочкой бумагу, на которой писал, и передал сидевшим поблизости от него:

– Карцевой передайте. Пока не забыл, Анна Михайловна, список, который вы просили.

Записка по рукам пришла к Ане.

«Не сердись. Я боялся быть пристрастным, а вышло наоборот. Это потому, что я совершенно не могу тебя видеть».

Аня не сразу поняла чудесный смысл последних слов этой нелепой записки.

А совещание продолжалось, теперь уже в добром согласии, – обычный разговор хорошо понимающих друг друга людей, только председательствовал человек, энергично направлявший этот разговор по нужному пути. Манера Полозова вести совещание нравилась. Люди сами не заметили, как переломилось их настроение, как отошло назад недавнее раздражение. Теперь охотно давали советы, охотно шутили и смеялись любому остроумному слову и летучей шутке, которые так украшают деловые беседы и на которые так щедры русские люди. Но то один, то другой из участников совещания вдруг задумывался, мрачнел, вспоминая, что приказ о понижении в должности продиктован, записан и лежит у Полозова под рукой... Как сказать о нем рабочим в цехе? Как объяснить дома жене? Насмешек будет много, а заработок уменьшится... и стыда-то, стыда сколько!

– Итак, товарищи, договорились по всем пунктам? – сказал Полозов, заканчивая совещание. – Все, что требует приказа, будет сегодня же оформлено. Кстати, один приказ у нас уже подготовлен…

Он взял у секретарши черновик приказа, про себя прочитал его, помолчал и вдруг дружески улыбнулся всем:

– Подписывать?.. Или, может быть, обойдемся по-хорошему?

Гусаков встал и широким жестом протяиул Полозову руку:

– Куда ни шло, попробуем по-твоему. Эко ты нас в оборот взял, Алексей Алексеевич! Ха-а-рактерный человек! Пересилил-таки.

– Возражений нет? – спросил Алексей, складывая злополучный листок. По-мальчишески подмигнул, разорвал листок пополам, потом еще и еще.

11

Николай Пакулин жил в том состоянии душевного подъема, когда все удается и все кажется достижимым.

Экзамены в техникуме были сданы без единой тройки, после экзаменов поехали на Кировские острова на праздник белых ночей, там были Ксана с Валей и Аркадий Ступин, и вышло так, что Николай стал четвертым в этой компании и они катались вместе на лодке. Конечно, разговор шел общий, но, когда выехали на взморье, Ксана начала вспоминать описание белой ночи у Пушкина; ни Валя, ни Аркадий не знали его наизусть, а Николай знал, и они с Ксаной на память читали его – Ксана строчку и Николай строчку... Потом Николай греб и смотрел на Ксану, а Ксана сидела на руле и слегка улыбалась ему. Но еще лучше было то, что они опоздали на последний трамвай и шли пешком через весь город. Аркадий пошел проводить Валю, а Николай проводил Ксану, и у ее дома они еще немного постояли и поговорили. О чем? Ни о чем особенно, но все получалось как-то складно и ласково, и уже в последнюю минуту, когда заспанный дворник открывал парадную, Ксана протянула руку и не торопилась отнять ее, и сказала, опустив глаза:

– Спасибо, Коля. До свидания.

Спасибо?! Она его благодарила! Николай думал, что после того, как он завоюет общегородское первенство, он подойдет к ней и предложит. «Ксана, в Петергофе пущены нее фонтаны, съездим вместе в воскресенье». Может быть, она и согласится?

В прошлом месяце он уже почти догнал в общегородском соревновании Витю Сойкина, а теперь они с Федей придумали новые оправки и пока давали выработку выше, чем бригада Сойкина. Николай познакомился со своим главным соперником и с тех пор вдвойне мечтал о победе, – уж очень Сойкин самоуверен... Ничего, придется ему отдать знамя!

Вдохновляло Николая и общее приподнятое настроение, царившее в цехе с тех пор, как Полозов стал начальником.

В первые же дни Полозов собрал у себя бригадиров и лучших стахановцев. Он советовался с ними и выдвинул перед ними задачу:

– Превратить цех в сплошь стахановский!

На этом же совещании был создан постоянный стахановский совет, и Николая выбрали членом его.

В цехе много говорили о переменах, которые ввел новый начальник.

Теперь начальники смен и мастера сдавали и принимали смену, как в армии сдают и принимают дежурства. Было известно, что всем им предложено учиться, что Полозов проверял, читают ли они книги, и какие. Рассказ о забавной истории, происшедшей на совещании командиров производства, облетел весь цех – и понравился.

Нравилось и то, что Полозов смело выдвигает новых людей. Женю Никитина назначил начальником инструментального хозяйства, Сашу Воловика сделал сменным мастером на сборке, Валю Зимину перевел с крана в планово-диспетчерское бюро дежурным диспетчером...

Николай видел, что многие дела в цехе пошли быстрее. На его участке не хватало подъемной стрелы. О стреле неизменно заговаривали на производственных совещаниях, на партгруппе, на оперативках. Полозов договорился с цехом металлоконструкций, некоторые работы взялся сделать у себя в цехе – и стрелу установили под шутки и рукоплескания рабочих:

– Вот что значит – захотеть!

– Удалой долго не думает!

Попадались, конечно, и маловеры. Старый Гусаков сказал Николаю, насмешливо дергая губой так, что его сивые усы подпрыгивали:

– И чего вы все с ума посходили? Горяченький-то скоро надрывается.  Я этих новых метел на своем веку знаешь сколько видал?

– Теперь все от нас зависит, – горячо возразил Николай. – Мы должны поддержать Полозова, а он нас всегда поддержит.

– Ну-ну! Поддерживай, милок, старайся, – сказал Гусаков. – Авось твоя помощь все решит. А я, понимаешь, в библиотеку пойду, – ему, вишь, не спится, пока Гусаков не приучится романы читать...

У нового начальника цеха был обычай – как бы он ни был занят, первый час проводить на производстве. В этот ранний час любой рабочий мог поговорить с ним; он сам, своими глазами видел начало нового трудового дня с сегодняшними отличиями и затруднениями.

Однажды утром Полозов подошел к Николаю и начал расспрашивать его о членах бригады. Интересовали его наиболее трудные ребята, с которыми Николаю пришлось повозиться. Ответы Николая он слушал внимательно и как-то задумчиво, словно что-то взвешивал или решал.

– Вам для чего, Алексей Алексеевич? Для статьи?

На заводе поговаривали, что пора о пакулинцах написать в газете, и Николай ждал этого – за последние недели нарастающих успехов он познал возбуждающий вкус славы.

– Нет, Коля, не для статьи, – неопределенно ответил Полозов и спросил, какого мнения Николай о бригаде Назарова.

Эта недавно возникшая молодежная бригада уже начала «наступать на пятки» пакулинцам, и кое-кто подшучивал: «Смотри, Коля, обгонят тебя назаровцы!» Николай только головой качал: нет, далеко им до этого! Он и сейчас ответил со снисходительной улыбкой:

– Неплохая бригада. Но с теми ребятами еще работать и работать!

– А ведь показатели у них хороши?

– Что ж такого, – сказал Николай, – бригадир хорош, вот и тянет.

Полозов что-то промычал и пошел дальше с тем же задумчивым видом. А в середине дня Николая вызвали в кабинет начальника.

В кабинете, кроме Полозова, сидели Карцева и Ефим Кузьмич. Все трое обернулись к Николаю с особенным выражением интереса и ожидания.

– Садись, герой, – сказал Полозов. – Как думаешь, товарищ Пакулин, кто из твоих ребят способен самостоятельно работать?

Николай замялся. Ясно было, что кого-либо из пакулинцев хотят выдвинуть бригадиром в другую, новую бригаду. Решение естественное и заслуженное... но ^-отпускать никого не хочется.

– Не знаю, – уклончиво ответил он. – Ребята все хорошие. Но они из бригады не пойдут.

– А все-таки – кого бы ты порекомендовал? Николай медлил – ему было жалко любого. Да и в новых бригадах кто будет? Кешки да Петьки? Вытянуть такую бригаду – ох, маята!

– Ну что же, Коля? Или нет таких? – поторопила Карцева.

– Как нет! – самолюбиво откликнулся Николай. – Тот же Аркадий Ступин. Или Слюсарев. Ребята способные, выросшие. Аркадий уж на что был трудный парень, а теперь прямо молодец! Он меня подменял, когда я сдавал экзамены. Ефим Кузьмич скажет – энергичный был бригадир. А Федя Слюсарев, сами знаете, парень с головой. Рационализатор.

Полозов, улыбаясь, вынул из стола листок бумаги с тремя фамилиями: Пакулин, Слюсарев, Ступин.

– Что, знаю кадры?

Затем он заговорил другим, многозначительным тоном:

– Большим кораблям – большое плавание. С понедельника, Коля, мы твою бригаду разделим. Участок будет работать в три смены с полной нагрузкой. Вашу бригаду мы разобьем на три части, по три-четыре человека в группе, и к каждой группе присоединим новичков. Вот список этой молодежи. «Решайте сами, как разделиться и кого из молодежи в какую группу добавить. Пакулинцы должны стать ядром новых бригад, вожаками и воспитателями молодых рабочих. Вот приказ.

Он протянул Николаю уже отпечатанный и подписанный приказ.

– Дело твоей чести, Коля. Твоей и твоих ребят. Надо справиться.

Николай тупо глядел в список, открывавшийся фамилией Степанова Иннокентия. Взял приказ, так же тупо, не понимая, прочитал его. Исподлобья огляделся – все смотрели на него, а он не любил проявлять свои чувства.

– Это уже приказ? – выговорил он как можно спокойнее. – Хорошо. Я под-го-тов-люсь. За оставшиеся дни.

И пошел к двери.

Его остановил голос Карцевой:

– Коля, вы недовольны?

Николай резко повернулся к ней. Его поразило чудовищное предположение, что он мог быть доволен тем, как грубо разрушается дело его рук, его сердца, его воли. Но показать себя слабым, жалким в минуту несчастья – нет, этого он не мог допустить! Он заставил себя усмехнуться.

– Недоволен? Нет, что вы! – воскликнул он голосом жестким и, как ему казалось, ироническим, а на самом деле дрожавшим от слез. – Мы ведь не ждали награды, а вот—получили. Неожиданно. Награду. Спасибо.

И он выбежал из кабинета, заметался в коридорчике и наконец выскочил на запущенную запасную лестницу, в темный, пыльный угол, где никто не увидит его слез.

На лестнице пахло сыростью. Потревоженная паутина коснулась его щеки, и Николай гадливо отдернул голову, тщательно вытер глаза и щеку платком. Переживать обиду в таком грязном углу было унизительно, а ко всему унижающему его достоинство Николай был чувствителен.

Шагая по цеху на свой участок, он старался быть невозмутимым и гордым, поэтому его удивил вопрос повстречавшейся ему Вали:

– Ты что, Коля, заболел?

На последних комсомольских перевыборах Валю избрали секретарем цеховой комсомольской организации, и с тех пор она считала, что отвечает за все, включая настроение и температуру каждого комсомольца.

– Ну вот, выдумала! – недовольно буркнул Николай, отмахнулся от Вали и пошел дальше.

Возле группы станков висел новенький плакат. Крупный заголовок сообщал: «Бригада Назарова взяла обязательства...»

Николай остановился, осененный мрачной догадкой Ну, конечно, Назарову расчищают путь к победе! Недаром Полозов сегодня расспрашивал... И Карцева давно опекает эту бригаду, и Ефим Кузьмич.

Николай подошел к Назарову и спросил, коснется ли его бригады разделение по сменам.

– Что ты! – удивился Назаров. – Такую бригаду гробить?!

– Вот я и думаю, – злобно бросил Николай, отходя.

Только в конце рабочего дня он решился сообщить новость своим товарищам.

– Тю-у! – присвистнул Аркадий Ступин и в сердцах остановил станок, не докончив обработку детали. – А говорили – уж Полозов-то нас поддержит! – Впрочем, узнав, что его выдвигают бригадиром одной из трех бригад, он заметно оживился и уже не так возмущался приказом.

Зато Федя Слюсарев был вне себя от гнева:

– Накануне общегородской победы! Как раз тогда, когда у нас все шансы!.. Ну, знаешь, это просто головотяпство! И даже похуже! Небось своего Назарова не тронули!

Пакулин прикрикнул на него:

– При чем тут свой или не свой! Глупости говоришь!

Ребята закричали:

– А тогда почему назаровцев оставили? Их берегут, а нас на затычку? А комсомол что смотрел? Пойдем в комитет, пусть требует отмены!

Узнав новость, Валя Зимина сама прибежала к ним. Ее окружили и оглушили – все разом что-то кричали, так что она ничего не могла понять кроме того, что все возбуждены и не хотят делить бригаду. Дав парням накричаться, она подняла руки и властно сказала:

– А ну, спокойненько.

И когда парни притихли, неодобрительно покачала головой:

– Да что вы, ребята? Сперва кричать, а потом думать? Что ж, по-вашему, цех – сам по себе стахановским станет? Сколько мы бились с этой молодежью, сколько говорили – надо их взять в хорошие руки! Вот вы и есть хорошие руки. По-моему, вам доверили.

Парни снова загалдели все сразу – спасибо за такое доверие, обойдемся без него, очень-то надо!

Только Аркадий Ступин не принимал участия в общем возмущении, а стоял в сторонке, прислушиваясь да раздумывая. «Растил, растил, сколько души ему отдал, а он и не жалеет бригаду!» – с горечью подумал Николай.

Федя Слюсарев наступал на Валю:

– А слава бригады побоку? Или назаровцы вам завоюют общегородское первенство?

Валя ахнула. Об этом-то она совсем забыла! Ведь и она надеялась и в заводском комитете комсомола надеялись, что пакулинцы завоюют знамя горкома комсомола. Как же теперь? Действительно, неладно вышло.

– Знаете, ребята, я схожу посоветоваться в комитет, – честно призналась она. – Руководство цеха, по-моему, решило на пользу дела, но вот с первенством получается обидно.

– «На пользу дела, но обидно», – передразнил Слюсарев. – Нет, мы уж сами пойдем, а то с твоей мощной поддержкой и в комитете растеряются!

Ребята повалили в комитет, только Аркадий не пошел – то ли потому, что не комсомолец, то ли потому, что приказ его устраивал. Николай пошел было, да с пути свернул обратно – вот еще, ходить табуном во главе с Валей, которая будет и за и против, и так и этак... Или она обрадовалась выдвижению Аркадия и хочет поддержать его? А, пусть поддерживает! Я сам не маленький, пойду к Воробьеву!

Воробьев принимал членские взносы. Ведомости, печать, разменные деньги были разложены перед ним на столе, а у самого Воробьева был вид напряженно-озабоченный и тревожный, как всегда, когда он занимался этим кропотливым делом.

– Взносы платить? – спросил он Николая.

– Взносы у меня уплачены, – угрюмо напомнил Николай.

Воробьев на секунду оторвался от ведомости, оглядел Пакулина, что-то, видимо, припомнил и сказал: