сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 45 страниц)
— Здесь неопасно: люди не живут, а зверьё наверняка попряталось в берлоги от такого зноя, — сказал Рожер и уверенно зашагал вперёд по каменистой, поросшей колючкой дороге. — Давай ко мне, Мататьяху. Быстрей соберём хворосту — быстрей поедим. Быстрей поедим — быстрей спать ляжем.
— Мататьяху?
— Говорят, ты еврейский выкрест, и тебя в прошлом так звали. Ну да забудь, мне самому не любо подобное проявление фамильярства, просто к мысли пришлось.
«Так вот, выходит, что это за акцент!» — смекнул Жеан и окинул Маттео взглядом, в очередной раз заострив внимание на причудливых чертах его лица, что не выглядело не то что по-норманнски — совершенно не походило на привычное европейское.
— Не попрекай меня происхождением, Рожер, если не хочешь, чтобы твоё разъевшееся брюхо размазалось по острию моего клинка, — с тихим озлоблением и какой-то желчной горечью в голосе произнёс Маттео. — Я не желаю давать крестоносцам повода для сомнений в моей преданности! Жид хуже сарацина, в чём вы сами однажды убедитесь. По крайней мере, я-то точно об этом позабочусь. И докажу, непременно докажу, что не имею ничего общего с этим гадким народцем — проклятьем и позором человеческого рода! Я буду силой внедрять христианскую веру в их тлетворные умы, ничто, никто не посмеет мне воспрепятствовать!.. А после изничтожу их женщин и детей — всех разом! Не магометанин — иудей — распял Христа!
После этих слов во взгляде Маттео промелькнуло нечто неуловимое, похожее на злорадное торжество, так что у Жеана даже поджилки затряслись. Никогда ещё ему не приходилось видеть в гневе этого смирного и обходительного молодого человека. Жеан снова осознал, до чего страшно неведение.
— Но, Маттео, — осторожно подал голос. — Это идёт вразрез с заповедью, ты так не думаешь?
— Нет, — уверенно сказал еврейский выкрест. — Если речь о измаильтянах и прочей скверне, населяющей этот растленный мир. Именно потому я принял обет крестоносца — я движим жаждой очищения. Запомни, милый брат: я не думаю, я знаю.
— Но ведь не в этом заключается наш христианский долг…
— Мататьяху! — заливаясь смехом, перебил Жеана Рожер и принял боевую стойку.
— Я убью тебя!
Но оруженосец и бровью не повёл, неожиданно промолвив:
— А ты знаешь, что среди нас — то есть крестоносцев — есть женщина? Вернее, девушка… да, наверное, ещё девушка.
— Кьяра? — утихомирив нахлынувший на него порыв негодования, осёкся Маттео. — Знаю, и отнюдь не понаслышке. Вздорная девка, каких ещё поискать! И отчего Эмануэль её тренирует? Ян же, по всей видимости, ей совершенно не занимается, иначе бы её здесь не было. Ха! О чём это я, если брат твоей Кьяры вдвое глупей? Не стоит ожидать большого ума от виллана, однако Ян хуже осла, да ещё пытается защищать сестру, когда сам едва может защитить себя, обращаясь к знатным сеньорам на «ты» и задирая всех без разбору!
— Эмануэль стар, а старые люди склонны к безумствам. Он любит новобранцев, потому что скучает по молодости, по славному рыцарскому прошлому — попробуй-ка доживи до его лет! Кьяра… Вздорная, глупая и упрямая. Но сдаётся мне, прелестнейшее дитя, несмотря на строптивость. Если бы она не была обречена на гибель, из нас бы вышла хорошая пара, не правда ли?
Заключительные слова Рожера подействовали на Жеана как прикосновение чего-то нечистого, хотя тот прекрасно понимал, что Рожер, по своей порядочности и застенчивости, отчасти привитых Эмануэлем, не позволит себе никаких непотребных вольностей в отношении Кьяры. Но картина, вырисовавшаяся перед его глазами, — маленькая гибкая девушка, стоящая под руку с громадным и неповоротливым мужчиной, — а Рожер выглядел гораздо старше своего возраста, внушала смущение и почти неприязнь.
— По мне, так самая обыкновенная пустышка! Бесформенный костлявый мешок, в равной степени лишённый как привлекательности, так и женского достоинства. — Маттео задумчиво пожал плечами. — Вот если бы ты увидел мою жену, ты бы понял, какой должна быть настоящая женщина. И потом, разве будущий рыцарь не считает зазорным жениться на простолюдинке?
— Она тоже еврейка — твоя жена?
— Нет. Мне как-то довелось переспать с еврейкой, но после я незамедлительно пришёл к выводу, что еврейку не взял бы не то что в жёны — даже в наложницы. Она — урождённая норманнская красавица! Увы, моя голубка не может сопровождать меня, ведь с недели на неделю должна родить ребёнка. Я бы остался с ней, не будь движим жаждой очищения. Что касается твоей Кьяры, тянуть смысла не вижу. Бери её, пока свободна… и пока жива. Не забывай, что ты мужчина, рыцарь, благородная кровь — однажды твоя нерешительность может вогнать тебя в могилу. Хотя я по-прежнему не понимаю, что ты в ней нашёл… Будь я рыцарем, выбрал бы самую прелестную и знатную даму. — Маттео тяжело вздохнул.
Рожер не ответил. Небольшая рощица показалась впереди, и молодые крестоносцы радостно переглянулись.
Пересёкши неглубокую лощину, утопающую в зарослях можжевельника и розовых канн, они обнаружили наполовину пересохший ручеёк, где смогли вволю напитать распухшие от жары глотки живительной влагой.
— Хорошо… — с наслаждением выдохнул Маттео. — Если бы Его Сиятельство приостановил шествие чуть позже, я бы изнемог от жажды.
— Вот как? — хихикнул Рожер. — А я думал, восточные народы легко переносят восточный климат!
Маттео резко развернулся, и глаза его полыхнули полубезумным гневом, отчего мурашки пробежали по спине Жеана.
— Снова нарываешься?!
— Ладно-ладно, — отпрянул Рожер. — Я ненароком. Понимаешь, мне…
— Пойдём, — перебил его Маттео. — Я хочу спать.
— Надо сказать братьям, что здесь есть вода, — спокойно заметил Жеан, направляясь вслед за Рожером. — Особенно трудно лошадям. Многие из них во время передвижения рухнули прямо на моих глазах.
Крестоносцы молча расхаживали под куполом леса, старательно собирая сухие ветви сосен и чинар. В убаюкивающе шелестящих кронах мелодично щебетали соловьи, насылая на Жеана сонную тоску. Краткие летние ночи в монастыре частенько оглашались этими горькими трелями. Жеан бы и дальше пребывал в понурой задумчивости, если бы не…
Чей-то зловещий силуэт в мешковатых одеяниях промелькнул между деревьями в футах тридцати от троицы. Жеан пристально вгляделся в сгущающуюся темноту, всей душой надеясь, что ему померещилось.
— Жеан? — насторожился Маттео.
— Мы не одни, — вполголоса отозвался юноша.
— Полно. Ты слишком впечатлителен. Вот-с, кажется, и всё, на сегодня довольно, возвращаемся в ла…
Договорить он не успел — жуткий пронзительный клич прорезал воздух, и из мрака вечернего леса стремглав выскочила щуплая чёрная фигурка, обладатель которой, полоснув воздух кинжалом, крепко зажатым в руке, атаковал крестоносцев.
Вся жизнь пронеслась перед глазами Жеана, и крик ужаса застыл у него в глотке, не в силах вырваться наружу. Не думая ни о чём, но в то же время отчётливо сознавая безнадёжность положения, он не мог даже пошевелиться. Кинжал… такой крохотный, но такой потрясающе острый, как ни один боевой меч… Казалось, Жеан уже ощущал на себе его чудовищную холодность… и, спустя мгновение, боль… резкую, разрывающую, что постепенно всё же смиряется, но вместе с ней стихает и дыхание. И горячая кровь… слишком много крови. Тело пронизывает отвратительный холод, в груди гулко клокочет, и единственное, что он успевает вымолвить пред тем, как навеки утонуть в эфире бессмертия, — Божье Имя… Пока таинственный враг ликует и глумится над его изуродованным телом, вытирая окровавленные руки о гладкую ткань шаровар.
— САРАЦИН! — завопил Рожер, и Жеан точно очнулся ото сна.
Протяжный вой снова огласил рощу, но на этот раз источником шума был отнюдь не атакующий. Дикие варварские крики доносились со всех сторон — враг был не один.
Но где же остальные?
Маттео скрестил клинок с кинжалом загадочного соперника, а Жеан и Рожер всё пытались отыскать глазами его боевых товарищей, которые по-прежнему вопили, и их крики эхом отталкивались от поверхностей скал, ограждавших рощу.
Напал второй соперник, от атаки которого Жеан совершенно случайно смог увернуться. Настало время вспомнить всё, чему учили его старшие рыцари… Враг вертелся, скакал и орудовал кинжалом с такой скоростью, что это едва поддавалось разумному объяснению. Каждый молниеносный выпад — искусство. Каждый изощрённый выверт — магия. Каждый вопль, исторгающийся из гортани загадочного существа, что определённо не принадлежало человеческому роду, — не что иное, как песнь из геенны.
«Deus lo vult! Deus lo vult!» — неожиданно донеслись до ушей сражающихся отзвуки знакомого боевого клича, которые тут же перекрыл надсадный стон, вырвавшийся из груди Маттео. Враги бросились наутёк, шурша жухлой травой, и вскоре умчались, а быть может, растворились в сумрачном мареве.
— Нет! — сдавленно просипел Жеан, устремив взор на землю, где в неловкой позе простёрлось поджарое тело в приметном белом нарамнике.
Рожер кинулся к знакомцу и осторожно перевернул его на спину…
Всё помутилось в глазах Жеана, когда взору открылось то, во что он не верил, но чего боялся втайне. Приступ ледяной тоски и жгучего ужаса сдавил ему грудь. Он бессильно рухнул на колени подле Маттео. Оголённое горло молодого мужчины было вспорото до хрящей, кровь бурно сочилась наружу, заливая нарамник и кольчугу, а потухшие чёрные глаза не выражали ничего, кроме нестерпимой боли и безысходности, взирая не на Жеана, не на Рожера, но куда-то сквозь них. Редкое дыхание колыхало грудь Маттео. Губы, обагрённые кровью, еле слышно лепетали:
— Adveniat regnum Tuum…
А после он умолк и замер с широко распахнутыми глазами.
Слёзы обожгли глаза Жеана, не имея мочи излиться наружу, и что-то, точно невидимой рукой, сжало горло. Он уронил голову на колени и зажмурился, желая уснуть. Забыться во сне, навеки утонув в бесчувственном омуте грёз, чтобы даже в своём воображении не видеть этого адского кошмара.
Маттео… Вот он жив, вот дышит, вот говорит, чванится и гневается, и вот — его нет, попросту нет на земле. Вообразимо ли? Правильно ли?
«Нет! Это только очередной ночной кошмар, заставший меня в стенах монастыря! Он не мог вот так погибнуть! Раз не можешь уснуть, проснись! Проснись же, Жеан! Пора отправляться на молитву, аббат Леон ждёт!»
Но проснуться не удавалось. Всё оставалось прежним: обескровленное тело Маттео, ошеломлённый Рожер, и вот — долгожданное подкрепление в виде нескольких крестоносцев, должно быть, направившихся сюда, чтобы собрать хвороста, и по счастливой случайности очутившихся в сосредоточении краткой, как сама жизнь, стычки с таинственными врагами в чёрных одеждах.
— Что здесь произошло?! — рявкнул Рон, числящийся в отряде.
— Нас атаковали, — как можно увереннее, ответил Рожер. — Это наверняка были сарацины. Во всяком случае, их одежды напоминали восточные: шаровары, чалмы да пышные халаты… Кажется, шёлковые.
— Откуда… здесь… взяться сарацинам? — заикаясь, прошептал Жеан, и внезапно голос его сорвался на крик: — Это земля православных христиан! Что они здесь позабыли?! Маттео… прости. Мы думали, здесь безопасно…
— Сколько их было? — веско взглянув на Жеана, поинтересовался Рон.
— Мы не поняли. На нас напало двое, но их истошные крики были слышны отовсюду. Так они, вероятно, хотели сбить нас с толку и посеять сумятицу, — тщетно пытаясь унять дрожь в голосе, пробормотал Рожер. — Маттео не купил кольчужного капюшона… его горло было не защищено.
— Подробнее? — так и впился в него взглядом белокурый рыцарь.
— Они… ещё… они были вооружены кинжалами, вот! И двигались очень проворно… каждый удар почти безупречен. Если бы кто-то из них вымолвил слово, я бы мигом опознал язык, но похоже, эти звери позабыли человеческую речь и в состоянии лишь вопить да метаться…
— Ассасины, — мрачно произнёс Эмануэль, возвышающийся среди прибывших, прежде чем Рон успел раскрыть рот.
— Кто?
— Дикое племя шиитских варваров, — пояснил пожилой рыцарь. — Насколько мне известно, их столица находится в Персии, однако сторонники Хасана ибн Саббаха, прозванного иначе Старцем Горы, рассеяны едва не по всему Востоку. Это не те сарацины, с которыми нам предстоит сражаться, но они гораздо опаснее. Вам повезло, что мы явились вовремя, иначе жертв было бы куда больше. Они бы не осмелились атаковать целый лагерь, но малые группы — их излюбленная добыча. Пронырливые, как черви, и гнусные, как шакалы… ассасины не озабочены ничем, кроме фанатичной преданности Старцу Горы, что царствует в Аламуте и дни напролёт раздаёт унизительные приказы своим ослепшим от заблуждения подданным, мня себя наместником Бога на земле и жаждая поработить всё и вся! Не раз я встречался с ними по молодости… Бесовские отребья, иначе и сказать нельзя!
— Аламут? — переспросил Рожер.
— Крепость. Неприступная крепость, обитель Старца Горы и его приспешников. Дьявольское место… — Эмануэль перекрестился. — Я не был там, но могу ручаться!
— Но чем, чем мы им досадили?! — неистово вскричал Жеан, не питавший ни малейшей заинтересованности ни в Хасане ибн Саббахе, ни в его крепости, но успевший проникнуться ненавистью к его безумным последователям. — Мы не вторгались, мы просто… бродили!
— Они увидели кресты на ваших нарамниках, что и сподвигло их на нападение. Забирайте хворост и отправляйтесь в лагерь, неизвестно, сколько ассасинов здесь обжилось. Может явиться подкрепление. Поподробнее расскажу по дороге, если интересно, конечно.
Эмануэль, бесцеремонно отпихнув Рожера, взвалил на плечи труп Маттео и последовал за отрядом.
Придя в лагерь, Жеан ни разу не прикоснулся к еде. Чрезмерно велик был пережитый им ужас, и леденила душу одна только мысль о том, что сегодняшняя потеря была далеко не последней в его жизни. Когда лагерная суета начала стихать, он продолжил сидеть на скале, вглядываясь в бархатно-чёрное небо, усыпанное мерцающими звёздами, до тех пор пока слёзы не заволокли его глаза. Пришло заветное облегчение.
========== 3 часть "Византия", глава III "Волки в овечьих шкурах" ==========
Комментарий к 3 часть "Византия", глава III "Волки в овечьих шкурах"
Стоит ли подгонять имя апостола под французский манер, учитывая то, что герои говорят по-французски? Заранее спасибо.
— Тебе взгрустнулось? — сочувственно спросила Кьяра, осторожно пристраиваясь возле Жеана на вершине скалы.
К собственной неожиданности, Жеан чистосердечно возрадовался её появлению. Очутись на месте Кьяры Ян или кто бы то ни было иной, он навряд ли нашёл бы нужные слова, чтобы поддержать его в эту тягостную минуту. Воительница, несмотря на вздорный нрав, обладала особой тактичностью и проницательностью — она всегда знала, что желает услышать от неё Жеан.
Интересно, всякая ли женщина была такой? Наверное, да, предполагал Жеан, ведь Господь создал её во имя служения мужчине.
— Переволновался, — печально ответил крестоносец, утерев слёзы. — Я мог ожидать чего угодно, но только не склоки с шиитами на этой земле. И уж тем более такой горькой потери.
— Никто на это не рассчитывал, — произнесла Кьяра. — Я скорблю по Маттео не меньше, чем ты, однако пора привыкать: таков уклад жизни христианского воина. Каждому из нас нужно быть готовым к тому, что однажды либо ты, либо твой ближний будет вздёрнут на острие вражьего клинка. И ты, и я можем очутиться там в любой момент. Маттео умер как христианин, пускай и пропитал эту землю еврейской кровью… его душа упокоилась в райских угодьях. Наш рок жесток, но мы должны покориться, а не роптать, ведь и Христос принял Свою смерть безропотно.
Мысленно согласившись, Жеан смутился и невольно возликовал, что на лагерь сошла ночь и Кьяра не видит, как кровь прилила к его лицу. До чего спокойно и рассудительно она говорила! В то время как он, будучи мужчиной, а с недавних пор ещё и крестоносцем, захлёбывался в слезах! Жеан понял, что ревнует долг паломника к Кьяре и поспешно отбросил эту грешную думу, решив, что должен непременно превзойти её в воинском искусстве.
«Я вижу смерть впервые. Кьяра — нет, ведь её родители скончались, когда та уже вышла из младенческого возраста», — опомнился Жеан и, кажется, успокоился.
— В райских угодьях… Нет, я вовсе не хочу осквернить память почившего, но-о… — начал он и тут же смолк в попытке подобрать такие слова, чтобы они не звучали как открытое осуждение.
— Что?
