сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 45 страниц)
— Опять мечтаешь? — резко покосился на Жеана Ян, выведя его из раздумий.
— Да. Немного задумался, — как можно легкомысленнее, буркнул Жеан. — И засмотрелся. Красивое у Его Светлости знамя…
— Вот как? И что же надумал?
— Давайте… давайте потренируемся. За прошедшие дни мы чересчур обленились, а очень скоро наработанные навыки могут нам пригодиться. Однако мы не должны допустить той роковой ошибки, какую допустили сарацины, открыв крестоносцам путь к достижению победы.
— Посмотрим, как это у тебя получится! — усмехнулся Ян, обнажая меч. — Легко говорить, когда имя Жеана неведомо даже безземельным рыцарям, а с башен тебя прочь гонят, как простолюдина! Наше дело, понимаешь ли, — сторона. Всё, что мы можем, — как есть принять да не противиться. Ну же! Нападай! Свой деревянный ножичек я давным-давно сломал.
Ян атаковал Жеана, тот с силой отстранил удар, так что от металлического лязга зазвенело в ушах.
— Сильно! — похвалил Ян и отскочил назад, ожидая ответной атаки.
Однако её не последовало. Боковым зрением Жеан завидел знакомую сухощавую фигуру, неторопливо прошествовавшую мимо Кьяры, увлечённо наблюдавшей за тренировочным поединком, и замер в холодном оцепенении.
«Рон!»
— Эй! Чего тебе надо?! — всполошился Ян, как только мужчина остановился, пристально глядя на Жеана.
— Эта часть Антиохии с недавних пор у меня в подчинении. Я имею полное право здесь находиться, — невозмутимо ответил Рон, и уста его подёрнула так опостылевшая Жеану заносчивая усмешка. — И, кажется, я не раз говорил, что презираю недальновидных сервов, особенно если они не знают своего места.
— Кто тут недальновидный? — возмутился Ян. — Подумаешь — грамоте не научился! Времени не было! Да разве это главное, когда ты чистокровный норманн, а не саксонская неженка? Образование есть — храбрости не надо! Это всё басурмане… стыдятся своей басурманской крови и начинают кичиться чем-то другим! Иш-шь, распустились! А я вовсе не серв, более того, не армянин, чтобы перед тобой пресмыкаться! Не боишься запачкать плащ — я в долгу не останусь! Только давай по-честному!
Ухмылка Рона стала ещё шире, глаза коварно сощурились, испуская хищный серебристый блеск. Он произнёс, едва скрывая раздражение и нервно пощипывая лисью оторочку плаща:
— Недаром даже Его Сия… Светлость сказал вначале похода: «Ян — значит, чистокровный норманн». Стало быть, так оно и есть.
— Он никогда не говорил такого! На что это ты намекаешь?! Хочешь сказать, что я не норманн?! — взвизгнул Ян и даже подскочил. — Иди к своим схизматикам, а нас не трогай, покамест никому не мешаем!
— Раз ты норманн, то я урождённый поляк. — Рон обнажил меч и, подбросив его, ловко поймал за янтарную рукоятку.
«Видимо, Ян совершенно не даёт отчёта собственным словам и действиям, — мелькнуло в голове Жеана, пока он едва сдерживался, чтобы не отвести взора от фигуры, бросавшей мрачную тень на всю его жизнь в крестоносном обществе. — Молчи, недоумок! Ты же сам говорил, что нам не следует лишний раз лезть на рожон!»
— Готовьтесь, — добавил Рон, не отрывая взгляда от раскрасневшегося от возмущения Яна, и спрятал меч. Голос его прозвучал непривычно мягко и снисходительно, отчего по телу Жеана прокатилась волна леденящих мурашек.
Подсознательно он хорошо понимал, что имеет в виду Рон, но мысль о том, что в один прекрасный день он, безо всякого угрызения совести, может сотворить с ними троими, заставляла Жеана задуматься также и о двусмысленности его слов.
«Кто знает… быть может, однажды он сделает то, чего я уже не смогу вытерпеть? И тогда кому-то из нас, определённо, не поздоровится», — судорожно сглотнув, подумал Жеан.
— Сам он поляк… Нет, полячка! — прошипел Ян.
***
Стоя на боевой площадке рядом с Кьярой, Жеан внимательно наблюдал за тем, как крупное сарацинское воинство или, вернее, некоторая его доля подступает к стенам крепости, рассеиваясь, звонко топоча и развеивая тучи серого песка. Враги бодро улюлюкали, пели нашиды, разгружали поклажу, закреплённую на конях, мулах, многочисленных верблюдах. Ленивое и сытое время подходило к неминуемому концу. Очередное ужасное испытание разворачивалось перед лицами всех жителей Антиохии, от новоприбывших крестоносцев до местных жителей, которым посчастливилось остаться в живых. Насколько многочисленна была надвигающаяся вражеская армия, Жеану оставалось только гадать, поскольку он не знал, что происходило на противоположном конце крепости, и гнетущая неизвестность пугала ещё сильнее.
— И ведь это только часть войска, — точно прочитав его мысли, промолвила Кьяра и задумчиво склонила голову набок. — Что делать будем?
— Что прикажут военачальники, — глухо отозвался Жеан.
— Ах! — воскликнула воительница, указывая рукой на громадную осадную башню, выросшую посреди плато, объятого ночной мглой. — Ты только глянь, какое исполинское чудовище! Похоже, война на истощение отменяется. Когда мы очутились под Антиохией, то о таком и мечтать не могли!
— Думаю, они начнут штурмовать нас завтра, когда отряды полностью соберутся. Спускайся. Это последняя ночь, когда мы можем спать спокойно.
Кьяра одобрительно кивнула и торопливо сбежала вниз по хлипкой деревянной лестнице. Ещё около минуты Жеан пристально наблюдал за тем, как плато заполняет текучая чёрная масса, после чего, лепеча под нос «Pater noster», последовал за Кьярой. Его всего трясло. Он чувствовал, словно адская машина, уходящая в небо на многие футы, уже обрушивается на него с оглушительным грохотом, превращая в бесформенное месиво из раздробленных костей и изжёванной плоти.
========== 5 часть "Антиохия", глава XVII "Стенка на стенку" ==========
Жеан проснулся, точно от удара.
«Скоро приступ!»
Кьяра спала на кровати, вплотную прижавшись к голой саманной стене, и тихо посапывала. Но стоило Жеану приблизиться, как она беспокойно заворочалась на своём ложе.
— Кьяра?
— Ах! — Она резко вскочила. — Нападение?!
— Я не знаю, — задумчиво ответил Жеан, отрицательно качая головой. — Но нужно быть готовыми — мы не можем бездельничать до полудня. Вставай же.
Жеан легонько взял Кьяру за руку и, приподняв, притянул к себе.
— Я нынче дурно спала, — прошептала она, не предпринимая ни малейшей попытки вырваться и даже, казалось, теснее прижимаясь к его груди. — Всю ночь мне мерещилось, как эта страшная деревянная громадина обрушивается на меня… а я не могу высвободиться, но при этом не могу и умереть. Непосильная тяжесть… она душит меня, давит… Боль, нестерпимая боль… и больше ничего. Совсем ничего.
— Ты переволновалась. Но вот увидишь: Господь по-прежнему на нашей стороне. Даже если мы потерпим сокрушительное поражение, Христова вера не погибнет, равно как не погибну и я. Ибо теперь мне действительно есть, ради чего жить. Та Высокая Цель смутна. До неё необходимо дорасти. Недаром я постоянно сомневался в её подлинности. Сомневался в том, что в действительности она именно такова, как о ней говорят. Однако одно я знаю точно…
— Не нужно. Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду.
Внезапно Кьяра отстранилась и соскочила на пол, устланный бараньими шкурами. Затем молча проследовала к выходу и подняла взор в небо, окрашенное рдяным колоритом рассвета. Горячий ветер, зловеще завывая, трепетал сорняк, отцветающие кустарники миндаля и резные фиговые листья.
— Довольно. Пойдём. Ян уже ушёл.
Жеан хотел взять воительницу под руку, но та уже помчалась вперёд.
На улице крестоносцы и армянские бойцы беспорядочно сновали туда-сюда, и Рон, вытянувшись у подножия большого фонтана, украшенного мраморными статуями охотничьих леопардов, тщетно пытался успокоить беснующуюся толпу:
— Ну-ка! Держать строй! Сарацины уже собрались под стеной! Мы не должны позволить им перебраться через неё, иначе всем конец, и в первую очередь вашим женщинам и детям!
— О! Светлейший! — запальчиво взвыл какой-то низкорослый армянин, в тугих кожаных одеяниях и с растрёпанным тюрбаном на голове. — Мы обречены!
— Молчать, убогий оборванец! Бегом к стене!
Армянин в ужасе попятился назад, лихорадочно осеняя себя крестным знамением, и вскоре скрылся в гуще толпы, которая, благодаря вмешательству Рона, преобразилась в полноценную некрупную армию и неторопливо двинулась к стенам города.
— Давай! — крикнула Кьяра и, до боли сжав Жеану руку, поволокла за собой в тенистый парк. — Если придётся взбираться на стены, кони нам ничем не помогут.
— Прекрати!
Жеан резко одёрнул руку и помчался вперёд самостоятельно, стараясь одновременно не отставать от Кьяры и не позволять ей отдаляться от него. Сарацины ярились за стенами, однако юноша всё равно побаивался за жизнь Кьяры. Она стала свидетельницей убийства Фируза и, по неслыханной удачливости, могла натолкнуться на блудного сарацинского лазутчика! К несчастью Жеана, спустя несколько минут их нагнал Рожер. Он изрядно запыхался. Было видно, что молодой рыцарь, не отличавшийся быстротой ног, заведомо поставил себе эту цель.
— Какая встреча! — наигранно поразился он и ехидно поморщился, протискиваясь между Жеаном и Кьярой и отталкивая их к противоположно произрастающим дроковым кустарникам. — Я знаю, христианину негоже так говорить, но я уповаю на твою погибель… после всего, что ты сделал, после того гнусного покушения, совершённого под шумок сарацинской вылазки, после всего, что ты сделал для Кьяры…
— Взаимно! — дерзко бросил Жеан, чувствуя, как кровь в его жилах стынет от негодования и ужаса.
«Нет!» — однако добавил он про себя. Вопреки всему, Жеан не ощущал той исступлённой ненависти, какая слышалась в словах Рожера, более того, не ощущал ничего, кроме горькой досады. За прошедшее время Жеан хорошо понял его и был готов поклясться: по природе своей в нём не было ничего злого, но пожертвовать Кьярой ради примирения с ослеплённым ревностью бывшим приятелем он готов не был, хотя осознавал размах опасности, нависшей над собой, подобно смертоносной петле.
— Он не сделал ничего! — сурово осадила Рожера Кьяра и снова взяла Жеана под руку.
— Именно! Совершенно ничего! И тем не менее ты… — начал было рыцарь, но воительница поспешила прервать его:
— Не время выяснять отношения, глупец! Враг наступает!
Рожер, для которого мнение Кьяры по-прежнему имело немалое значение, приумолк и, обогнав двоих, скрылся за сетчатой медной оградой.
По прошествии получаса крестоносцы достигли стены. Со стороны ворот Святого Поля доносилось оглушительное блеяние труб, и ряд громадных деревянных сооружений уже почти вплотную подступил к ней, грозно вырисовываясь в кроваво-алом тумане. Христианские бойцы толпились под башнями, ожидая возможности взобраться наверх и вступить в разгорающуюся схватку. Боэмунд также находился неподалёку и громогласно подбадривал крестоносцев, чтобы те шевелились быстрее.
Когда Жеан очутился на полпути к краю стены, громадное полчище сарацин по длинному перекидному мосту хлынуло вперёд мрачным жужжащим потоком. Земля дрогнула. Мир снова охватил хаос. Толчок был настолько сокрушительным, что многие крестоносцы от одного лишь ошеломления попадали вниз. Даже после падения со стен Никеи, что были вдвое ниже антиохийских, ни один, даже самый крепкий боец, не мог рассчитывать на безвредное приземление, а потому сомнений не оставалось: за считанные секунды крестоносцы лишились доброй половины войска. Жеан бросился вперёд с протяжным воплем и тотчас очутился в центре столпотворения, где несколько уцелевших крестоносцев из последних сил теснили непосильный натиск врага. Горячий кровавый поток окропил лицо и закованную в кольчужный слой шею Жеана. Спешно отплёвываясь, он вслепую отпихнул подоспевшего сарацина. Тот с душераздирающим воем полетел вниз, даже не успев нанести удара.
«Отлично!» — подумал Жеан, однако ликовать было некогда. Для столь многочисленного количества людей поверхность стены была слишком узка, пространства для борьбы не хватало, а толчея со всех сторон настолько тесна, что Жеан едва мог развернуться даже вполоборота, не говоря уж о том, чтобы атаковать. Ноги его тряслись, изрядно усложняя попытку удержать равновесие. В воздухе беспрестанно свистели зажжённые дротики, выпускаемые с баллист, что ещё больше тревожило Жеана. Краем глаза он видел, что ни одна осадная башня не горит. Дротики задевали вражеских бойцов, а те в свою очередь крестоносцев, так что вскоре повсеместная кровавая баня обернулась огненной. Чёрный дым застлал смертоубийственную стену. В горле Жеана запершило. Он услышал ужасающий грохот, сначала со стороны ворот, затем стены, и, не видя ни тарана, ни баллист, понял: сарацины крушат укрепления. Ещё несколько снарядов, и камни обрушатся, погребя под собой всех крестоносцев! Всех! До единого! Жеан чувствовал, словно что-то душит его, до бреда, до обморока пригвождая к твёрдой, острой земле, и громыхание за громыханием отдавались в ушах ударами заупокойного колокола. На седьмом — да, кажется, седьмом валуне или седьмом толчке огромного бревна — Жеану почудилось, будто раскат обратился в трубный вой…
— Господи… — только и смогли пролепетать уста Жеана, когда очередной сарацин стремглав метнулся к нему с расчехлённой саблей.
«Мона-а-а-ашек!» — пронзительный крик, раздавшийся со стороны, заставил Жеана повторно вздрогнуть, и высокая поджарая фигура, в которой он узнал Яна, полетела наперерез вражескому бойцу.
— Сражайся, ты! Придурок! — скрестив меч с саблей сарацина, завизжал он.
Жеан хотел кинуться на подмогу, но второй сарацин, взобравшийся на стену, преградил спасительный путь. Юноша произвёл молниеносный выпад. Тот круто отстранился, очутившись в опасной близости от края стены, но, прежде чем столкнуть его, Жеан завидел, что соперник Яна также сдаёт позиции, вплотную приближаясь к своему верному закланью.
Жеан вздохнул с облегчением, но лишь на долю секунды. В следующий миг дикий вопль вырвался из его груди, едва не разорвав сердце.
Приметная рыжая макушка (должно быть, в горячке поединка вражеский боец содрал кольчужный капюшон с головы Яна) последний раз промелькнула на фоне мутного неба, после чего не только сарацин, но и Ян исчез за колеблющейся стеной.
Комментарий к 5 часть "Антиохия", глава XVII "Стенка на стенку"
Наконец-то штурм, более всего похожий на штурм.
========== 5 часть "Антиохия", глава XVIII "Живейший из живых. Последняя почесть" ==========
Вражеский боец рухнул наземь, когда к Жеану наконец пришло полное осознание случившегося. На мгновение всё в его глазах замерло и кануло в непроницаемый туман, мрачное гробовое безмолвие воцарилась вокруг — даже громыхание снарядов утихло, и ноги юноши безвольно подкосились. Одна-единственная гнетущая мысль промелькнула в голове Жеана. Он попытался отбросить её, однако она лишь болезненнее, точно клешнями, стиснула мозг. Какая-то мистическая сила оттянула Жеана от края стены, но в то же время им овладело нестерпимое желание бросить взор вниз. Назло себе и всем своим прегрешениям. В запотевшей груди Жеана сделалось как-то непривычно холодно, он почувствовал, как что-то огромное и тяжёлое рушится внутри него.
Отныне Ян больше никогда не возвратится на поле брани. Отныне он больше никогда не сделает всего того, что мог бы сделать, пока находился на стене. И пока был жив.
Пока был жив!
Неужели это и в самом деле так, неужели утверждать подобное в отношении Яна не изумительная дикость, не порождение извращений человеческого воображения, но явственная действительность, и ныне он лежит там, погребённый под грудами таких же жертв ужасной случайности, роковой неосторожности? Не воли Господней, думал Жеан, — роковой неосторожности. Неужели теперь это уже не человек, но лишь тело? Лишь бездыханное обмякшее тело, чей единственный удел — тление, что будет так же, наравне с прочими, погребено под безжизненным слоем земли и в недалёком будущем так же безвременно забыто? Один удар. Только один ничтожный удар решил всё. Только один ничтожный удар наложил безобразную печать смерти на свежее, совершенно не поросшее щетиной лицо Яна. Лишь один удар, и всё кончено. И было бы кончено для Жеана, если бы не тот, кто мгновением ранее был живее всех живых, что приходилось знать молодому крестоносцу.
Ян мёртв!
