сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 45 страниц)
— Не смей говорить так! Не забывай, я был воспитан бенедиктинскими братьями, а не улицей. Да. Монашество не стало моим призванием, однако многому научило меня. Даже не многому, но всему, что подобает знать и блюсти доброму христианину. Я никогда не посягну на твою чистоту и непорочность, слышишь, никогда! Я ненавижу своё тело! Оно — средоточие греха, и то, что ты не потакаешь ему — великое благо как для меня, так и для тебя самой! Однако это не мешает тебе проникнуться мною… мы сплотимся воедино в нерушимой духовной близости, будем ощущать друг друга без слов, таких пустых и ненужных. Только будь собой настоящей. Прошу тебя. Будь собой настоящей. Я знаю, ты хочешь, но что-то словно… словно тяготит тебя.
— Ты меня тяготишь!
— Неправда.
— А ещё я была воспитана улицей, — выпалила Кьяра. Губы её подёрнула злая усмешка, мигом испортившая симпатичное лицо.
— Может быть. Но именно она подвигла тебя на эту благородную миссию. Пути Господни неисповедимы, Божественное Провидение исполнено непостижимой человеку Тайны. Тайны! Ты должна знать, — спокойно ответил Жеан.
— Да какой тайны? Смехота, право! Неужели за всё время в твоей голове не проскальзывало вопроса: а быть может, я такой же человек, как ты, раб страстей и пороков сродни твоим братьям? И Рожер туда же. Навыдумывали себе восторженных бредней и уже не в силах отличить правду от вымысла! Другие не лучше! Смотрят на меня, как на еретичку, того и гляди, на пепелище поволокут, предварительно надругавшись так, что представить греховно! Между прочим, вчера это почти случилось: явился ко мне в шатёр под вечер какой-то полупьяный ублюдок и начал… о, нет! Тебе лучше не знать всех подробностей!
— Как «не знать»?! — поразился Жеан и схватил Кьяру за плечи. — Что-то случилось?! Ты помнишь, как он выглядел? Если да, я сию же секунду пойду и…
— Нет. — Она недовольно отстранилась. — По счастью подоспела его жена — волевая и ревнивая дама. Но если бы это был единственный случай!.. Вот скажи, не безумие ли это, когда даже среди своих ты не чувствуешь себя в безопасности и вынужден спать в обнимку с оружием? Да прятаться, как дичь от охотника! А я бы хотела обыкновенного отношения, человеческого отношения. Отношения ко мне как к равной. Но ваш удел — лишь крайности, ваш и твой в том числе, хотя ранее я, признаться, считала тебя совершенно особенным юношей. А оказалось… эх, очередное жалкое заблуждение! А я… теперь я сама не могу понять, кем являюсь и чего ожидаю от жизни. Знаю одно: никто и никогда не станет воспринимать меня всерьёз!
— Ты будешь в безопасности… поверь. Я всё, всё сделаю ради этого! Я стану твоим оружием! — горячо пообещал Жеан.
— Ты не понимаешь!
Кьяра встала, и Жеан поднялся вслед за ней, подавив томный вздох. Но сию же секунду что-то, точно дурман, потянуло его к ней — порыв ревностного восторга вскружил Жеану голову, и, полностью ослепший от страсти, не слыша ничего, кроме учащённых вздохов Кьяры, он подался вперёд так, что они смогли соприкоснуться носами. Бодрящая волна трепета прошлась по телу. Их уста слились. В точности как во сне, только уже наяву. Тёплая плоть Кьяры обдала его жаром, так что Жеан едва не взвыл — волшебным образом в нём переплелись боль и стремительно нарастающее блаженство. Лунные отблески, зубчатая крепостная стена, волшебная вода и Кьяра, готовая сбросить сверкающие доспехи и сделать его слугой своего гибкого стана, — всё это закружилось в воображении Жеана бешеным водоворотом, низвергая в омут дивных грёз.
«Господи! Пусть это будет длиться вечно…» — будоражила разум Жеана одна-единственная связная мысль.
— Ах, прекрати! — насилу вырвавшись из объятий Жеана, взвизгнула Кьяра, резко отпрянула и провела рукой по губам. — Это слишком… ах, я даже не знаю, как это описать! Хватит. Не то я и впрямь когда-нибудь полюблю тебя! Ну? Что молчишь?!
— А… Хитрая! — усмехнулся Жеан, очнувшись от исступлённого экстаза.
— Т-ты же сам сказал, что я слишком чиста для тебя!.. Наглый усатый подлец!
— Я не удержался, — едва сдерживая умиление, потупился Жеан виновато.
— Быть может, когда-нибудь я позволю тебе сделать это снова, но…
— Позволишь?!
— Только не при земной жизни! — заключила Кьяра.
В ответ Жеан лишь легкомысленно передёрнул плечами и мечтательно закатил глаза, стараясь не показывать своего подлинного чувства. Его, будто в разгар январской поры, пробрал тоскливый, липкий холод, однако сердце по-прежнему резвилось и играло в груди, довольствуясь остатками неумолимо рассеивающегося тепла.
«Я… с женщиной! Никогда бы не подумал, что дойду до такого! Так странно… и непонятно. Как сама Кьяра».
— Знаешь. Ты согрешил. И заслуживаешь наказания. — Кьяра снова села, похоже, уже не спеша в лагерь.
— То есть? — не понял Жеан.
— Да так. К слову пришлось.
Кьяра опустила взгляд и, завидев в оживающей траве колючий цветок волчца, сорвала и поднесла к носу.
— Ты славная девушка, — тихо промолвил Жеан, как вдруг из-за спины его раздался звонкий насмешливый возглас:
— Простите, что помешал вашей прелюдии. — Ян стоял над ними. — Пойдёмте в лагерь! Танкред нашёл стрелу с посланием!
Комментарий к 5 часть "Антиохия", глава X "Дыхание весны"
Вот и закончились тягости крестоносцев, но, поскольку впереди ещё несколько томительных месяцев, только уже в непосредственно самой Антиохии, дадим Францишке ещё один шанс.
А пока -- ваниль.
Надо мне больше метафор тырить из куртуазных стишков)0))
========== 5 часть "Антиохия", глава XI "Фируз. Штурм" ==========
— Доблестные братья! — торжественно провозгласил Боэмунд, стоя возле своего шатра, покрытого полотном с изображением папоротника, обёрнутого жёлтой лентой. Крестоносцы, священники и женщины сгруппировались вокруг него. — Все мы знаем, какие тяжкие испытания выпали на нашу долю, сколько христианских жизней унесла проклятая зима, как много воинов полегло в кровопролитных схватках… однако со дня на день нам может стать ещё тяжелее! Несокрушимая магометанская орда движется сюда из Мосула в намерении прийти на выручку Яги-Сияну и его подданным. Всяк из них — прирождённый боец, в каждом из них бьётся сердце, очернённое бесовской ненавистью и обременённое грехом и пороком! Если они явятся сюда, мы окажемся между двух огней, и те в конечном итоге поглотят нас, а вслед за нами заживо будет погребено и благословенное Богом паломничество… Погребено, похоронено под обломками ржавого железа и клочьями разлагающейся плоти, обречённое на вечное забвение!
Боэмунд умолк, и столпотворение загудело возмущёнными возгласами. Жеан охотно присоединился к вопящим. Краткая, но вдохновенная речь пожилого графа заставила его сердце вспыхнуть таким бурным восторгом, как ни одна проповедь епископа Доменико.
— Попросим внимания! — прокричал Танкред, стоявший подле Боэмунда, и гомон потихоньку улёгся.
— Поэтому, — невозмутимо продолжил Боэмунд, — я принял решение заключить союз с местными христианами и нынче ночью штурмовать город, пока не стало слишком поздно. И…
— Штурмовать город? — перебил его Рон, выступая из гущи толпы. — Штурмовать город с прочно укреплёнными стенами, в то время как мы лишились половины бойцов, в то время как ослабели от ран и длительных болезней, в то время как армянские и византийские ублюдки бесстыдно дезертировали? Вы хоть сами осознаёте, что говорите?
— Отчётливо осознаю, — холодно отчеканил Боэмунд. — Однако ты не выслушал меня, Рон Голдфокс. Только что дозорные подобрали стрелу с посланием на армянском. Фируз, вельможа Яги-Сияна, с которым говорили мои шпионы последний месяц, выпустил её. Он уже собрал людей и готов сражаться за нас этой ночью. Дела сарацин плохи. Они голодают, боевой дух иссяк… И тем не менее, Яги-Сиян не желает сдаваться, уповая на помощь атабека Мосула!
— Знаю. Я был на том совете. Вот только восставать против собственных подданных и собственного правителя — вы и впрямь так думаете? Мне, лично, верится слабовато. Не забывайте, что армяне уже провели нас однажды: лгать, лицемерить и трусить — у них в крови. Да и с какой стати этим еретикам крушить город, что испокон веку был им родным домом? А ваши шпионы… ох, и сомнительные парни!
— Не зри так однобоко, Рон. Эти люди — христиане, хотя и схизматики. Если бы во главе Антиохии стал христианский правитель, они добились бы куда больших полномочий, нежели имеют сейчас, при власти Яги-Сияна. Не только армяне, но и многие сарацины давно усомнились в том, что что он сможет устоять! Они незнакомы с понятиями чести и считают: лучше унижение, чем смерть. Кроме того, у Фируза с Яги-Сияном личные счёты. Не знаю, насколько это правда, но говорят, по молодости он отнял у него имущество и жену… Мы станем сражаться, а в случае победы, которая, о верьте мне, славные франкские мужи, будет неминуема, поделим город между собой! И тебе также достанется твоя доля, причём заметь: довольно знатная, если ты достойно проявишь себя во время битвы.
— Татикий, этот безносый евнух, тоже обещал повести войска в наступление, когда приведёт подкрепление из Константинополя! Тоже сподвижник императора и отличный военачальник, — спокойно и надменно заметил Рон. — Только дезертировал, как последний бесславный мерзавец. Нужно было сразу размотать ему кишки, подвесить на антиохические стены и обвинить сарацин — все понимали, что он солжёт. Все! Теперь же мы лишились целого отряда.
— Мы не можем знать наверняка, действительно ли Татикий дезертировал тогда. Тут слишком много дикарей, а где-то совсем рядом может разбойничать сам Меч Господень, лишившийся доброй половины владений и жаждущий христианской крови. Вероятно, при переходе через Анатолию Татикия настигла гибель. При нём было слишком мало воинов, — сказал Танкред, не дожидаясь, пока Боэмунд найдётся с ответом.
— Ну-с. — Лицо белокурого рыцаря исказила презрительная ухмылка. — Если вы хотите повторить его судьбу…
— Гнушаешься армян и греков, но не стыдишься показывать собственного малодушия? — насмешливо фыркнул Танкред, никогда не стеснявшийся в выражениях. — Вот что, саксонская лисица, возьми с собой нескольких людей, обогни стены Антиохии и оповести всех, кого встретишь. Если не ошибаюсь, ты знаешь уйму языков. Поторопись, мы вторгнемся в город этой же ночью.
— Да, Ваше Сиятельство, — негромко промолвил Рон, подобострастно опустив голову, однако пренебрежительное выражение не сошло с его лица.
«Вот и славно, — мелькнуло в голове Жеана, когда Рон удалился, окликая своих друзей и вассалов. — Надеюсь, он не подведёт. Но что станем делать мы, оставшиеся в лагере?»
— С наступлением сумерек, как только Христово воинство целиком соберётся здесь, — снова начал Боэмунд, провожая Рона неторопливым взором лазурных глаз, — пехотинцы взберутся на стену, подымут знамя на главной башне восточной стороны и отопрут Ворота Святого Поля. Эдмунд Нормандский — не так давно он потерял коня — подаст сигнал своим бойцам, а те в свою очередь оповестят остальных, после чего мы атакуем неприятеля. Положитесь на Фируза! Войска его настолько несметны, что лишь одно воинство — небесное — может сравняться с ними в числе! О, клянусь всеми вышними святыми и архангелами, сегодня Антиохия точно будет нашей! — И без того громовой голос Боэмунда превратился в оглушительный рёв. — Deus lo vult! Deus lo vult! DEUS LO VULT!
«Deus lo vult! Deus lo vult!» — свирепо подхватили ряды, и Жеан вторил всеобщему ликованию, однако сомнение вновь, точно громадный булыжник, отяготило его душу.
«Не может быть всё настолько просто, при всех корыстных причудах армянского народа. Отозвав войска и вероломно разорвав соглашение с Его Сиятельством, Баграт окончательно разочаровал меня. — Жеан невольно поёжился от нарастающего возмущения — Лучше ли в сложившихся условиях Фируз и прочие? Армянские раскольники всегда презирали нас!»
Но тут же Жеан поймал себя на иной мысли: он не Рон, чтобы судить о человеке по одному лишь племени!
— Я пойду! — прошмыгнув мимо Жеана, весело выкрикнула Кьяра. — Я непременно пойду!
— Что?! Нет! — ахнул Жеан, и девушка резко обернулась.
— Да! Да! Именно так, а не иначе! Эта задача как раз для меня! Недаром при жизни Эмануэль называл меня «низаритом добрых намерений» — называл в шутку, и тем не менее, в этом была доля правды. Я справлюсь, верь мне, справлюсь! Я уничтожу всю стражу, если будет необходимо!
— Даже Фарфур, с его безупречными смекалкой и прыткостью, не сумел выбраться из защищённого лагеря. Ты думаешь, крепость ночью не охраняется или сарацины попросту слепы?
— Если не смогу я, не сможет никто, — серьёзно заметила Кьяра, задумчиво склонив набок свою рыжую головку. — Боэмунд знает, что делает! И шпионы знают! И Фируз! Что нам, простолюдинам, крайне далёким от всей этой заговорческой чуши, с ними тягаться?
«От Кьяры ли я слышу это?» — мысленно поразился Жеан её заключительным словам. Кажется, она наконец осознала, что ей, виллану, никогда не быть равной знатному рыцарю. Даже на пути в Иерусалим.
— Вот потому-то я и желаю, чтобы ты осталась в лагере, — сказал Жеан, но в конечном итоге осознав, что ничто не отвратит Кьяру от её выбора, добавил: — Как бы то ни было, я не отпущу тебя одну: куда ты, туда и я.
Кьяра растроганно улыбнулась и, выхватив меч из ножен, победоносно рассекла воздух. Бойцы начали расходиться, военачальники последовали за Боэмундом, должно быть, желая обсудить дальнейшие действия поподробнее, а затем оповестить рядовых. Жеан отправился в свой шатёр.
Перед битвой ему было необходимо как следует выспаться.
***
Когда Жеан выбрался из шатра на залитую лунными бликами лужайку, Боэмунд уже подзывал к себе своих бойцов. Кьяра, всегда избегавшая близко подходить к мужчинам, стояла в стороне и мечтательно вглядывалась в усыпанный мерцающими звёздами небесный свод. Месяц был затянут кучевым облаком, что было в радость воодушевлённым крестоносцам. Поговаривали, будто яркий месяц для магометан то же, что крест для христиан, и потому его затмение значило единственное: врага ожидал необратимый крах. А главное — пехотинцев будет почти не видно.
«Интересно, о чём она думает?» — мысленно озадачился Жеан и неторопливо приблизился, однако не успел даже поприветствовать Кьяру — зычный оклик Боэмунда эхом разнёсся по округе.
— Deus lo vult! Dex aie!
Шествие из нескольких десятков добровольцев тронулось по направлению к вражеской стене. Ни на ком из них не было брони. Бойцы волочили кольчуги в руках, чтобы натянуть на противоположной стороне Оронта, иначе те рисковали заржаветь.
— Сюда! — Эдмунд скатился по крутой тверди, густо заросшей лавром, и без страха вошёл в воду, что текла сегодня особенно бурно, тревожно чернея в почти отсутствующем свете луны. Мелкое место располагалось как раз напротив ворот Святого Поля, находившихся под сводчатым выступом, поддерживаемым с противоположных сторон невысокими башенками. Там же начиналась знаменитая дорога Алеппо. Пехотинцы последовали за ним, и очень скоро все столпились на противоположном берегу, по пояса мокрые, и принялись надевать кольчуги, старательно помогая друг другу. Жеан понадеялся, что что скоро обсохнет. Шерстяные шоссы, прилипающие к ногам, не доставляли ни малейшего наслаждения, да и ночь выдалась прохладной.
С каждой секундой, пока подъём становился всё круче, а колоссальная крепость неумолимо увеличивалась в размерах, ужас внутри Жеана нарастал. Разумно ли они поступают? Угодно ли высшим силам то, что они намереваются сделать? Действительно ли Рон прав, и союзничество с Фирузом — лишь уловка, горстка пыли, пущенная в глаза доблестным франкским мужам, ради достижения какой-то совершенно иной — корыстной — цели? Возможно, шпионы Боэмунда ненадёжны и подстроили какую-то ловушку, грезя о снятии осады!
«Кажется, сам Бог велел мне заступить в пеший отряд. У меня до сих пор нет коня!» — осенило Жеана.
— К-кьяра, — шёпотом окликнул он воительницу, когда норманны принялись карабкаться по валу, кряхтя, соскальзывая, увязая в песке и колючих кустарниках. Книзу был протянут прочный канат.
— Ну?
— Надеюсь, ты не вздумаешь занять башню на время битвы?
— Хм! Конечно, нет! — лихо передёрнула плечами Кьяра. — Я, честно говоря, совершенно не представляю, зачем ты в это ввязался. Не прими за унижение, за минувшие месяцы ты стал очень сильным воином… и не скажешь, что вчера послушником был. Однако прыти тебе по-прежнему недостаёт.
Жеан тяжело вздохнул, раздосадованный веским замечанием Кьяры, и поспешил отвлечь себя посторонними мыслями, однако все они улетучились, когда он завидел над своей головой вереницу обмякших трупов и даже, казалось, ощутил чудовищный смрад, источаемый полуразложившейся плотью. Юноша едва не потерял сознание, по-прежнему не в силах понять, чем это было вызвано, удушливыми парами гнили или порывом волнения, охватившем его подобно смертоносному песчаному смерчу.
