сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 45 страниц)
С тех пор как молодой рыцарь отошёл в мир вечного наслаждения, Жеан стал сам не свой. Он не помнил, когда последний раз был действительно счастлив, даже шумная отрада победы в борьбе за Никею, что заглушила на какое-то время щемящую тоску, обуявшую Жеана, быстро улетучилась, не оставив после себя даже прозрачного отпечатка. Глубокая же печаль упорно продолжала душить его в своих болезненных объятиях. Юноше не переставало казаться, будто это он, он и только он, он и его предательская нерасторопность, виновны в смерти Пио, что ещё сильнее отягощало ранимую душу. Несомненно, за это чудовищное прегрешение Жеану ещё предстоит расплатиться на Божьем суде.
Жеан был готов к этому.
«Почему я не предпринял даже жалкой попытки предотвратить эту потерю? Почему не бросился на подмогу, как истинный оруженосец? Вместе мы бы одолели неприятеля! Предатель! Убийца! Иродиан!» — мысленно корил себя Жеан, петляя между шатрами к окраине лагеря.
Живот его мучительно сводило от голода. Со вчерашнего дня во рту Жеана не было даже маковой росинки.
Углубившись в негустую рощицу, Жеан уселся под туей и с тоской устремил взгляд на небо, окрасившееся лилово-красноватыми пятнами рассвета. Насколько он помнил, все радости, выпавшие на его долю, были скоротечны, тогда же как печали — длительны и почти не отвергаемы. Это удручало Жеана ещё пуще. Тоскливые воспоминания о Сан-Джермано, одно за другим, находили на него, и Жеан решил, что к этому толкает именно рощица: ароматы хвои, по-осеннему влажной земли, трели дроздов и частые постукивания дятла — всё напоминало о сицилийских лесах. Лучше бы крестоносцы разбили лагерь на пустынной равнине, где лишь жухлые колючки да рычащие шакалы!..
«Эй, монашек, чего это ты тут сидишь?»
Жеан вздрогнул и обернулся на голос. За ним стоял заспанный Ян, без военного облачения и со всклокоченными волосами.
— Ты ел? — тут же добавил он, не дожидаясь ответа.
Жеан отрицательно покачал головой.
— А я вот хлебца принёс, да с сырком. Будешь? — Ян выудил из-за пазухи чёрствую ржаную лепёшку, при виде которой рот у Жеана мгновенно переполнился слюной.
— Это откуда у тебя?
— Да так… позаимствовал у одного белобрысого басурманина с гадким акцентом. Почём тебе, впрочем, знать, как его зовут? — насмешливо фыркнул Ян, присаживаясь рядом с Жеаном.
— Так, выходит, эта лепёшка — ворованная? Ну уж нет, не нужно мне таких почестей, — сурово произнёс Жеан, отодвигаясь от Яна, чтобы ненароком не вгрызться в хлебную мякоть, тем самым став причастным к богопротивному деянию.
— Ну ты и дура-а-ак! — изумлённо протянул Ян, доставая из-за пазухи сыр, и глаза его превратились в два громадных зеленовато-жёлтых шара. — Дурак дураком, ей-Богу! Да ведь Рон вчера нажрался на год вперёд, не говоря уж о том, сколько выхлебал вина! А мы что? Мы как обычно! Его чеглок питается лучше, чем виллан! Не находишь это несправедливым, а монашек? Начинаю понимать Кьяру с её самодурной болтовнёй о равенстве… Или совсем с голодухи умом тронулся? Ешь давай!
— Потом, — с трудом сдерживая раздражение, буркнул Жеан.
— Ну, как знаешь! Мне больше достанется! Да и разве завидное это яство для твоих монарших кровей? Ты ведь у нас сродни Боэмунду приходишься, и то в Его Сиятельстве искренности побольше…
— Зачем ты пришёл?
— А что? — осёкся Ян.
— Я… я хотел побыть один! Утро располагает к размышлению и душевному успокоению. Столько горьких потерь… Что ни событие — то злобная шутка судьбы. Именно поэтому — потому что ты тревожишь меня, Ян — я постоянно роняю меч на тренировках!
— Кто ж твою натуру впечатлительную поймёт? Остался бы в монастыре да успокаивался сколько влезет, для того он, стало быть, и нужен — твой монастырь! Пошли-ка позанимаемся, заодно и развеешься! Давай-давай, скоро этот усатый Сельджукид опять заявится, так что навеки успокоишься! Не знаю, как ты, а я пойду оденусь и заодно учебное оружие прихвачу. Могу и Кьяру, если тебе так предпочтительней, страдалец ты наш любвеобильный?
— Не тревожь её! — всполошился Жеан и тут же пожалел об этом.
— Во-о-от, так и надо отвечать, а не пищать! Как разговор о рыжей бестии, так ты сразу мужчина! И то верно: женщины хоть и дьявольские отродья, а умеют из кастратов мужчин делать. Уже взмок, поди?
Жеан сплюнул, едва сдержавшись, чтобы не вспыхнуть, подобно раскалённой смоле, — неуместные остроты Яна всегда побуждали в нём такое желание. А тем более, в моменты отрешённых измышлений.
***
— Ну как? Не переутомился ещё? — насмешливо спросил Ян и отстранил очередную атаку Жеана. — Доходяга!
Разгорячённый юноша замахнулся деревянным мечом и нанёс второй удар, но Ян отбил и его. Жеан отскочил назад, приготовившись к ответному выпаду и, как только он последовал, ловко увильнул в сторону, где встал, как вкопанный, в ожидании нового удара.
— Что же ты не атакуешь? Уста-а-ал! — издевательски поддразнил Ян, принимая боевую стойку.
Жеан опомнился мгновенно и произвёл выпад, попав по руке замешкавшегося Яна. Тот вскрикнул и лихорадочно затряс рукой от боли.
— Ой… прости.
— Ау-у-ай-й! — взвыл он и, спустя какое-то время, дрожащим голосом пролепетал: — Ч-ч-что ты, в самом д-деле, к-как м-монахиня? Ну п-подумаешь… Д-давай-й-ка д-дальше!
— Давай отдохнём, — предложил Жеан, присаживаясь на примятый травяной ковёр.
Ян одобрительно кивнул и пристроился рядом, засучив шерстяной рукав. Отбитое запястье словно налилось кровью, а сам он до сих пор кривил губы от боли.
— Ничего страшного, — просипел Ян.
И действительно, после того, как плечо Жеана насквозь пронзила вражеская стрела, никакое увечье не казалось таким уж болезненным.
— Знаешь, Ян… — начал было Жеан, но тот поспешно одёрнул его:
— Ш-ш-ш! — после чего, встревоженно оглядевшись по сторонам, вполголоса добавил: — Я что-то слышал. Кажется, кто-то прошмыгнул в кустах.
Жеан насторожился, всеми силами души надеясь, что Яну померещилось, как вдруг грань отточенной стали, полыхнув в свете восходящего солнца, промелькнула над головой последнего. Всё произошло за доли секунды. Ошеломлённый Жеан пригнулся и вздохнул с облегчением, когда понял, что ему удалось избежать атаки невидимого соперника — чувство самосохранения вновь сыграло на руку.
— Что за?! — взвизгнул Ян и, как опалённый, отскочил назад.
Жеан, бросив учебное оружие, последовал его примеру и выхватил из ножен меч в готовности сцепиться с врагом. Однако всё стихло так же внезапно, как разгорелось. Быть может, им и в самом деле почудилось? Быть может, они загрязнили кровь, и смертельный недуг дал о себе знать? Молодые крестоносцы недоумённо переглянулись и замерли, не отрывая взоров от терновых зарослей в глуши рощицы.
— Эй! Что это было, кто-нибудь может объяснить?! — провопил Ян. — Выйди и сразись, раз такой бойкий!
Жеан опасливо зашипел. Заросли снова зашевелились. Ловко перемахнув через куст, на поляну выскочила щуплая фигурка, облачённая в мешковатые чёрные одеяния. Лицо загадочного человека было замотано в прочную ткань, лишь два круглых иссиня-чёрных глаза пылали неукротимым огнём сквозь узкую прорезь, а потому нельзя было понять даже, мужчина перед ними или женщина. Очевидно было одно: этот человек — сарацин, самый опасный сарацин из всех, каких только знали восточные пределы.
Ассасин!
У Жеана было лишь мгновение, чтобы осознать это и отразить первую атаку. Ян скакал вокруг, ожидая появления сообщников ассасина, но всё по-прежнему оставалось спокойно, только пронзительный скрежет стали заглушал естественные шумы леса.
— Помоги же! — взмолился Жеан, едва уворачиваясь от молниеносных атак врага, каждая из которых выполнялась с исключительной точностью. Смертоносный кинжал, точно изворотливый червь, настигал перепуганного до смерти юношу.
«Если я дам послабление, это будет моя последняя кровь! Ассасин не наносит более одного удара! Маттео… надеюсь, ты проводишь меня в райские угодья в том случае, если я вдруг…»
Бешеная травля продолжалась. Слева нападал Ян, справа пресекал удары ассасина Жеан, изредка предпринимая попытки пробить его защиту. Однако в своей необычайной прыти и неиссякаемой бодрости ассасин не уступал горностаю. Он яростно извивался, метался, шутя производил всё новые и новые изощрённые выпады, причём в хладнокровном безмолвии, в то время как Ян, не переставая, визжал от негодования и ужаса, да и Жеану, признаться, в тот момент хотелось взвыть на всю округу, и главным образом от досады. Он был готов проклясть себя за то, что снова нарушил данное им обещание не отходить от лагеря слишком далеко, чтобы даже самый отчаянный крик не мог достигнуть ушей даже самых чутких крестоносцев.
Руки Жеана немели от усталости, а ассасин лишь немногим охладил свой неистовый пыл.
Однако, вопреки совершенной боевой подготовке, на затылке у него не было глаз. Отпрянув в очередной раз назад, он споткнулся о камень и, хотя не упал, этого было достаточно, чтобы нанести спасительный удар. Ян взмахнул мечом. Алые брызги окропили лоснящийся подол ассасинского платья. Не произведя даже писка, он опрокинулся на спину.
— Всё, монашек. Считай, что это — манна небесная, — чуть придя в себя, выдохнул Ян и указал дрожащей рукой на камень.
Внезапно обмякшее тело ассасина дрогнуло, сиплый стон вылетел из его груди. Глаза, с расширившимися от боли зрачками, сверкнули бешенством и безвольно закрылись.
— Он жив! — воскликнул Ян и, расчехлив меч, рванулся к раненому.
Жеан снова перевёл взгляд на ассасина. Тот прерывисто дышал, и по лицу его сбегали струйки пота, — ассасин выглядел настолько тщедушным и ничтожным, что жалящая горечь ущипнула сердце Жеана. И вот, когда Ян замахнулся на раненого мечом в готовности прикончить, он остановил его:
— Нет!
Ян поднял недоумённый взгляд.
— Что «нет»?
— Не смей убивать его! — отрезал Жеан, принимая оборонительную стойку.
— Ты в самом деле тупой или нарочно прикидываешься?! Да если бы не я, он бы прирезал тебя на месте! Желаешь повторить?! — злобно напустился Ян. — Такие мерзавцы должны дохнуть, как собаки!
— Но теперь-то он не опасен! Господь требует от нас милосердия к поверженному врагу. Убив тяжело раненного и обезоруженного, мы так или иначе причислим себя к варварам, не знающим ни сострадания, ни рыцарской чести! Мы возьмём его в лагерь, Ян, выходим, и, вот увидишь, однажды он сам сердечно отблагодарит нас за снисхождение, а в лучшем случае уверует в Христову благодать!
— Безмозглый болван! Да эта химера изведёт пол-лагеря, как только сумеет встать на ноги!
— Даже самого невежественного варвара можно перевоспитать! Теперь его жизнь лишь в руках Всевышнего… Ты думаешь, Он жаждет увидеть эту мелкую, заблудшую душонку в чертогах преисподней? Думаешь, Он хочет, чтобы мы сравнялись с беднягой в жестокости, обретя его на вечные муки? Ассасин выжил вовсе не для того, чтобы быть убитым, равно как и мы сражались ради самозащиты, а не ради убийства… — горячо распалялся Жеан, пытаясь приподнять с земли корчащегося от боли врага. — Помоги мне!
— Красивые слова, монашек! Но меня почему-то ни капельки не трогают!
Жеан понимающе махнул рукой и, взвалив ассасина на плечи, поволок в сторону лагеря.
— Ишь, чего удумал! Помогать я ему должен! Ночей у его постели не спать! А после за все жертвы перед Его Сиятельством отчитываться! И ради чего, спрашивается?! — прокричал ему вслед Ян, но Жеан уже не обратил на это внимания.
Теперь он знал одно: ассасин не должен умереть.
========== 4 часть "Анатолия", глава XIV "Фарфур" ==========
Жеан уже вносил бесчувственного ассасина в лагерь, когда Рон, выхватив боевой меч, преградил ему путь.
— Что это ты приволок?
— Ассасин. Он тяжело ранен. Мне нужна Луиза! — насилу отдышавшись, заявил Жеан.
— Ассасин?! Я не ослышался?!
— Нет, Рон, именно так оно и есть.
— Ты, кажется, забыл ту кровавую потасовку на землях Византии, — холодно промолвил белокурый рыцарь, и глаза его раздражённо блеснули.
— Кровавую потасовку, возглавленную тобой? — съехидничал Жеан. — Я бы рад, да как такое забудешь?
— Неужто ты не понимаешь, с кем связался? — невозмутимо продолжал Рон. — В этом худосочном тельце — верная погибель для всех нас… и главным образом для тебя, мальчишка! Христово воинство охватил великий голод… к чему нам ещё один лишний рот? Нам необходимы воины, а не прожорливая обуза! Варвар!.. Опиумный мародёр!.. Грязь! Погань! Скверна! Немедленно прикончи его, не то я спущу шкуру с тебя, а после и с твоего нового подопечного!
И Рон принялся беспокойно топтаться на месте, что всегда свидетельствовало в его случае о крайней степени возмущения.
— Быть может, всё не так уж беспочвенно, забавный певец? — желчно скривился Рон, впившись в лицо Жеана многозначительным взглядом. — Быть может, ты уже изначально был в сговоре с этими ублюдочными шиитскими отребьями, но лишь теперь, когда мы безнадёжно ослабли, осмелился привести в исполнение свой коварный план?
«Подозревает меня в измене!» — подумал Жеан, и от злости у него даже в животе стало жарко.
«Предатель! Я… предатель?! Изменник… шпион?!» — роилось у него в голове, пока он изо всех сил боролся с желанием обнажить меч и броситься на Рона. Это вызвало бы куда более весомые подозрения не только у последнего, но и у свидетелей произошедшего. Лишь понимание этого сдерживало неистовый пыл, норовящий извергнуться из сознания Жеана, подобно магме. Вопреки сомнениям, он гордился своим пребыванием среди Божьих воинов, среди славных франкских мужей, что, пускай и не во всей полноте, пускай и движимые корыстными мотивами, но всё же преследовали Неотчуждаемую Высокую Цель. Всякий раз, когда Жеан вспоминал об этом, его сердце пускалось в пляс, каждая жилка тела трепетала от восторга, и, казалось, он даже слышал ободряющие трели Божьего гласа, с особой горячностью и возвышенным ликованием вторя им в молитвах. Это была не гордыня, но гордость, чувствовал Жеан. Великое благо, не позволяющее впасть в смертный грех уныния!
Изменить Христовой заповеди!.. Попрать Единую и Неоспоримую Истину!..
За кого Рон принимает его?!
— Я не предатель! — вырвалось у Жеана. Голос юноши прозвучал омерзительно высоко, и он почувствовал, как заливается стыдливой краской.
Уста Рона осветила тонкая, надменная усмешка. А Жеан и не заметил, как, ускорив шаг, прошмыгнул мимо и очутился возле шатра Луизы.
К счастью, верного вассала Рона, Эмихо, внутри не оказалось, хотя тот не только проводил с ней вечера и ночи, но и частенько заглядывал днём.
— Луиза! — позвал Жеан.
— Что, мальчик? — откликнулась женщина и, не дожидаясь ответа, добавила: — Раненые? Тащи-ка его сюда.
— Это ассасин. Мы с Яном сцепились с ним на рассвете, но нам не удалось убить его с одного удара. И теперь… ведь он неопасен, правда? Раз милостивый Господь оставил эту мятежную душу в живых, то вовсе не ради того, чтобы мы, простые смертные, стали творцами её дальнейшей судьбы.
— Ты прав, Жеан, — одобрительно закивала Луиза, укладывая на подстилку ассасина, чья исхудавшая грудка еле заметно вздымалась и опадала, хотя сам он давно пребывал без сознания. — Применение насилия в таком случае было бы недопустимо. Я целительница, а не воин. Для меня совершенно безразлично, с кем иметь дело, с другом или с врагом. Мой долг заключается в единственном — в том, чтобы помочь, а потому я с превеликой охотой возьмусь за его исцеление. И я рада, рада, что ты осознаёшь всё это. Наши мужчины жестоки. Ты прекрасно помнишь, как безжалостно они перебили всех пленных сарацин после того кровавого ужаса при Дорилее. Даже тех, кто молил о пощаде, но не мог предложить хорошего выкупа… — Луиза болезненно поморщилась.
— Бог им судья, — тихо сказал Жеан.
— Ты очень необычный христианский воин, Жеан. Я когда-нибудь говорила тебе это?
Жеан не ответил, лишь растроганно улыбнулся и, простившись с нею, вышел из шатра.
***
К наступлению полудня, когда Жеан снова заглянул в шатёр, ассасин пришёл в сознание. Вуаль слетела с лица, и юноша смог тщательно разглядеть его. Смуглое, осунувшееся, совершенно не поросшее щетиной, чертами оно более напоминало детское, нежели зрелого, умудрённого опытом мужчины-воина. «Да ведь мальчишке, кажется, лет пятнадцать… ну, в лучшем случае шестнадцать, ничуть не больше. Как, будучи настолько юным, он может сражаться так безупречно? Неужто их тренируют с самого младенчества?» От мысли об этом Жеан весь похолодел. Высшие власти Ордена Ассасинов без зазрения совести стирали с лица земли не только врагов, но и губили невинные детские души собственных подданных! Ведь совершенно очевидно, что далеко не многим удавалось совладать с тяготами ассасинской жизни, учитывая также и то, что бойцов держали впроголодь. Это было отчётливо видно по обнажённому костлявому боку раненого, с бережно наложенной на него перевязкой.
— Друг мой, — как можно мягче, обратился к ассасину Жеан. — Не бойся.
Молодой крестоносец осторожно положил руку на его плечо, тот встрепенулся и резко отстранился. Смертельный ужас промелькнул в отуманенных чёрных глазах.
