сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 45 страниц)
Но эта мысль оборвалась — резкий возглас раздался над самым его ухом:
— Давай, соня, подымай свою впечатлительную натуру!
Жеан моргнул, и всё, от мистически-прекрасного образа Кьяры до громадной крепости, растворилось во мраке ночи. Затем он быстро помотал головой.
Белые стены шатра окружали Жеана, а возле постели сидел Ян, подвернув под себя ноги, и пристально вглядывался в его заспанное лицо.
— Довольно спать! Ещё неизвестно, что сегодня нас ждёт… может, магометанский содомит уже войска собрал, чтобы всех нас… чик-чик! Оскопить, подобно своим мужьям в гареме! Ты, кстати, никогда не задумывался, зачем они это делают? Чтобы избежать насилия, наверное…
— Ах… Ян… спасибо.
— За что? — изумился тот.
Жеан не ответил и нехотя поднялся с ложа.
— А у нас жратва кончилась! — заявил Ян. — Пойду у знатных позаимствую чего... лук, например, чтоб подстрелить этого... как его?.. с огромными ушами, на Рона похожего. Жрут, как ни в себя — хоть убий! Уж жрать нечего, а они всё равно жрут и жрут, проказа их разрази!
— Я… — замялся Жеан. — Я проведаю Сильвио. Он совсем занемог в последнее время.
— Порой мне кажется, будто при пущем желании ты бы мог питаться святым духом! Впрочем, всё едино. Главное, что мне больше достанется! Так ты точно…
— Да-да, уходи!
Жеан тяжело вздохнул в попытке собраться с мыслями. Он не чувствовал ничего, кроме горького стыда, — благоговение сняло как рукой. «Если бы Ян не разбудил меня, всё непременно бы произошло. И как я сразу не догадался, что непотребные игры были лишь плодом моего разгорячённого воображения? Ведь в действительности Кьяра никогда бы не допустила столь вопиющих вольностей в своём отношении… Вода проступила сквозь кованую кольчугу, и я чувствовал каждое, даже самое лёгкое прикосновение Кьяры!.. Грязное, похотливое животное!» Что самое худшее, не только во сне, но и наяву тело Жеана могло вести себя самым неприличным образом на глазах у насмешника-Яна. Теперь он умчался к Кьяре, чтобы поведать презанятную новость!
— Домолился! — негодовал вслух Жеан. — Допросился! «Даруй мне, Господи, покойного сна без землетрясений и всадников в гиацинтовых доспехах!»
Жеан уронил голову на колени, сгорая от желания провалиться сквозь землю, навеки лишившись разума и чувств. Он снова ловил себя на мысли, что жаждет любить в Кьяре лишь монахиню войны, лишь её непорочную, святую чистоту, чтобы быть достойным её в той мере, что она достойна лучшей доли. Однако зверское мужское естество, как ни стремился Жеан взять над ним верх, продолжало выявлять наружу всё новые худые плоды, ужасающие своей пошлостью и низостью.
«Ах да… Сильвио!» — спохватился Жеан и, окончательно сползя с постели, поплёлся к выходу.
Он нашёл приходского священника в пурпурном шатре Доменико в неопределённом состоянии и шёпотом окликнул его. Сильвио встрепенулся и вскочил с постели, едва не опрокинув табурет с отварами, разлитыми по деревянным сосудам. Глаза Сильвио нездорово блеснули в полутьме помещения.
— Да. Я здесь. Что тебе, сын мой?
— Как вы? — спросил Жеан.
— Превосходно, — выдохнул Сильвио и попытался улыбнуться, но затуманенный взор его по-прежнему не смог отобразить ничего, кроме тоскливой безысходности.
— Вы уверены? — обеспокоенно спросил Жеан, сам, впрочем, зная ответ на свой вопрос.
— Оставь меня, — с нескрываемым раздражением потребовал Сильвио. — Клянусь тебе… кля… — Грудь его сдавил приступ удушливого кашля. —…нусь тебе… блаженным Августиносом, Амвросиосом Медиоланским, Святым Джерманосом — покровителем наших селений… Игнатиусом Антиохийским наконец… и всеми, вообще всеми почтеннейшими святыми. Ничего серьёзного. Ничего… слышишь? Я просто слегка простудился и переутомился… но теперь, пожалуй, пойду займусь ранеными и прочту молитву. Иди с миром. И не тревожь меня без веской на то причины.
Жеан боязливо отпрянул. Частая раздражительность Сильвио, проявлявшаяся вследствие его недуга, беспокоила куда существеннее, чем сам недуг. Приходской священник, определённо, чувствовал исход этой болезни, равно как и Жеан сердцем давно осознал безнадёжность положения. Участившиеся дожди и северные ветры, сносящие шатры уже сейчас, в ноябре, так что приходилось отгораживать их плетёными щитами, предвещали суровую зиму, а вместе с ней и тяжкие, горестные лишения.
========== 5 часть "Антиохия", глава V "Морозный ад. Не та война" ==========
Сырой холод болезненно сковал члены Жеана, когда он, неодетый и полусонный, вышел из шатра на запорошённую снегом поляну. Всю ночь ветер яростно выл над крестоносным лагерем, переполняя разум юноши самыми тревожными мыслями и не позволяя сомкнуть глаз до глубокой полуночи. Как оказалось, бушующая стихия несла с собой вовсе не тучи песка и даже не зимний ливень, а снежные хлопья. Колючие и отвратительно холодные. Жеан не помнил, чтобы даже самыми суровыми италийскими зимами ему приходилось ощущать такую лютую стужу, как сегодня на этих мёртвых пустынных холмах.
— Проклятье! Снега сроду не видел, да чтоб ещё в пустыне!.. Нет! Это дурной знак! — негодовал скрючившийся и разрумянившийся от холода Рон, тяжело ступая по глубоким сугробам в направлении своего шатра, расположенного в центре лагеря. В его левой руке болталось безжизненное птичье тельце, которое Жеан поначалу принял за дичь, но, приглядевшись, понял: это был чеглок Рона. — А ну, давай-ка это сюда! Ты уже достаточно съел!
Рожер, по злобной шутке судьбы попавшийся ему на пути и с аппетитом поедавший ржаную лепёшку, присыпанную солью, разом лишился своего завтрака.
— М-м-м… солёная. Интересно, где ты умудрился раздобыть соль?
— Я-я-я… — начал было возмущаться Рожер, когда Эмануэль вступился за своего оруженосца:
— Он сегодня совсем не ел! Это его законная доля!
Рон, надменно усмехнувшись, вгрызся в хрустящую горбушку и издевательски промямлил:
— Ешо бы мяшца… кхе… перед схваткой-то — нынче день скоромный, хотя при других обстоятельствах я бы даже в пост не притронулся к этой крестьянской сухомятке. Ох, и славные пиры были в Таренте: и мясо, и вино, и сласти, и пряности… Что касается схватки, она действительно состоится — сердцем чую. Силы необходимы мне в особенной степени. От моего состояния зависит судьба многочисленного отряда. Проявите хоть капельку снисхождения, милостивые господа.
— Я так не думаю, Рон, — слегка понизив голос, сказал Эмануэль. — В такой день сарацины предпочтут остаться в тёплых постелях. Я уверен, они и снега-то доселе в глаза не видели, чего нельзя сказать об уроженце благословенной Скандинавии. Господь на нашей стороне.
— Что ж, посмотрим, как ты запоёшь, когда мы начнём издыхать сотнями, старый почитатель Тора! Заклинаю Рагнароком, это ещё далеко не предел. Видишь это?! — Рон сунул в лицо Эмануэлю мёртвого чеглока. Тот брезгливо отстранился, и белокурый рыцарь бесцеремонно отшвырнул птицу в сугроб. — Прекрасная охота!
— Настоящий норманн никогда не отступится!
— В этом я не сомневаюсь, — с вызовом покосился на Эмануэля Рон и, не дожидаясь ответа, добавил: — Вот увидите, настанет день, когда мы съедим всех коней, ослов и аланов, а после станем пожирать заледеневшие и перегнившие останки собственных собратьев — ничто не обременит наши одержимые умы, никакое понимание морали нас не остановит! А когда-нибудь вовсе перегрызём друг другу глотки… Знаешь, седоусый вояка, лично я бы предпочёл начать с твоего внука-оружейника. Ткача! Повара! Плотника! Но только не бойца! Пусть мало проку в военном деле, зато много мяса. И жира.
— Я только учусь! — огрызнулся Рожер, прежде чем Эмануэль успел возразить спесивому рыцарю.
— Жаль, неприятель об этом не знает! Готовьтесь, если снег не заметёт нас раньше… Сарацины не дадут послабления.
Рон закутался в плащ, бесцеремонно отпихнул Рожера и поплёлся дальше. Жеан, в котором увиденная картина оставила горькое послевкусие, поспешил возвратиться в шатёр и принялся натягивать кольчугу, кажущуюся теперь вдвое тяжелее и холоднее.
***
Как и пророчил Рон, битва разыгралась на следующее утро, когда солнце только-только выступило из-за горизонта и по снегам лениво потянулись красновато-оранжевые, подобные запёкшимся кровавым пятнам блики. Неосязаемая кровь обагрила валуны, затем уцелевшие кустарники и потекла вверх по стенам Антиохии, предвещая бурное ратоборство. Сарацины вырвались из крепости. Дождь стрел и камней обрушился на полусонный лагерь. Во мгновение ока холмы закружились в бесовском, опустошительном танце белизны и оловира.
Жеан быстро осознал, что сражаться на морозе не менее неприятно, чем в разгар изнурительного летнего зноя. Даже в плотных кожаных рукавицах руки Жеана леденели, и всякое движение отдавалось в них такой тяжёлой, мерзкой болью, что казалось, пальцы вот-вот обломятся под самый корень. Ветер неустанно гнал в лицо острые хлопья снега, срывая скальп и терзая свежие кровоточащие раны, так что время от времени Жеан вскрикивал от резких приступов боли, а после снова стискивал зубы в мучительном напряжении.
«Боже… сделай так, чтобы подкрепление явилось поскорее! Холодно… больно… Господи! — путались мысли Жеана, пока он безуспешно охаживал ногами перепуганного Ивеса. Тот недовольно фыркал, хлюпая кровоточащим носом. — Давай! Ну! Не упирайся! Нам же хуже!»
Как жаль, что у него не было шпор!
«Аллах Акбар!» — пронзительный клич со стороны заставил Жеана развернуться. Крупный сарацин, с покрытым зелёной вуалью лицом, взмахнул саблей перед носом молодого крестоносца, и, несмотря на то что нос был защищён стальной пластиной, он непроизвольно отстранился, хотя нанести ответного удара не успел. Конь сарацина внезапно подогнул ноги. Сарацин покачнулся и рухнул с размозжённой головой, за спиной у него вырос Ян.
— Эх ты! А ещё наездник! — с шутливым упрёком хихикнул бесшабашный мальчишка и, утопая по колена в снегу, схватил за поводья вражеского жеребца. Тот угрожающе зафыркал и засучил передними ногами. Его задняя нога была подсечена. — Ну, давай, хромой! Засиделся я в пехотинцах!
Раздосадованный колким замечанием Яна, Жеан ринулся вперёд, заслоняясь щитом от нескончаемо свистящих стрел. Изворачиваясь на юрких лошадках, лучники стреляли во все стороны, как не мог ни один тяжеловооружённый крестоносец. Узорчатые вымпелы развевались на копьях и, словно блуждающие огоньки, спасительные проблески тепла и жизни, безудержно манили к себе…
Вдруг из снежной воронки вылетел всадник. Не помня себя от ярости и совершенно вслепую, Жеан подался вперёд в колющем ударе. Мышастое тело в украшенном крестным знаменем нарамнике, пало наземь, окропив собственной кровью лицо и грудь Жеана.
«Рожер!»
Смертельный ужас охватил Жеана, когда он осознал, что атаковал отнюдь не врага. Снег запорашивал ему глаза, и оттого распознать боевого товарища в беспорядочной вражеской мешанине было ещё труднее, нежели в дни, когда стихия сохраняла благословенный покой.
— П-прости… — пролепетал Жеан и хотел помочь Рожеру подняться и покинуть поле брани, но слова его были заглушены кличем «Аллах Акбар!» — мощный удар саблей обрушился на юношу сбоку.
Взвыв от боли, но главным образом от неожиданности, он полетел с Ивеса, прямиком на Рожера, в неловкой позе распластавшегося на земле. Щит отлетел в сторону. Солнечный луч, отразившись от креста в оленьих рогах, сверкнул Жеану в глаза. Жуткая темнота сгустилась вокруг, на мгновение даже снег перестал быть для него белым, однако молниеносная мысль, поразившая его в ту роковую секунду, привела юношу в чувство.
«Священный Град! Иерусалим!»
Жеан хотел ударить или, по крайней мере, отстранить атаку противника, но заледеневшие и ослабевшие руки бессильно обмякли и в самый решающий момент разжали рукоять меча. Послышалось оглушительное ржание. Звонкий, непривычно звонкий и оттого вдвойне омерзительный треск костей больно ударил по его слуху. Жеан тряхнул головой в попытке прийти в сознание и увидел, что сарацин нависает над ним, готовясь к последнему удару. Окровавленное тело боевого скакуна безжизненно распростёрлось неподалёку…
Он всё-таки успел!
«Священный Град! Иерусалим!»
Жеан перевалился на левый бок, швырнув во врага комок снега, и попытался вскочить, когда второй сарацин в серебристом панцире метнулся наперерез. Молодой крестоносец пресёк удар. Время застыло. Звуки затихли. Гибельная сталь угрожающе нависла над Жеаном, и он почувствовал, словно сама Смерть стиснула ему горло ледяными пальцами. Жеан не видел ничего, лишь пылающий холодным, обманным, подобно зимнему солнцу, светом клинок. В ушах уже звучал хруст раздробленного черепа, а перед глазами мелькали тысячи крохотных белых ангелов, готовившихся отозвать его душу в безвременную негу, — а быть может, это были просто снежинки. Силы Жеана истощались. Солёная кровавая жижа переполняла рот, затекала в горло, перекрывая дыхание и вызывая удушливые приступы тошноты. Он отплёвывался и кашлял, кровь, перемешанная с желудочными соками, стекала с лезвий скрещённых оружий. Силы сарацина иссякали. Предобморочная тьма застилала глаза Жеана, и он чувствовал, как с каждым мгновением руки его дрожат всё сильнее, норовя навечно отпустить рукоять меча.
Другого сарацина настиг какой-то крестоносец, и двое, судя по металлическому лязгу, схлестнулись в ожесточённой схватке.
— Deus lo vult! — Знакомый тонкий голосок сорвался на пронзительный вопль.
«Кьяра! Нет-нет! Подожди!»
Жеан бешено забился под весом сарацина, на мгновение ему удалось оттеснить лезвие клинка, после чего он перекатился набок и вскочил с такой скоростью и ловкостью, что даже бедняга-Фарфур позавидовал бы его невиданной сноровке. Со свободным глотком зябкого воздуха тело Жеана переполнилось какой-то новой животворящей силой, слепая злоба овладела им, заставив сердце подскочить к самому горлу, а кровь бурно вскипеть в жилах.
— Кья-я-яра! — истошно завыл он, заслоняясь мечом от удара своего соперника.
— Я здесь! — выдохнула воительница. — Не смей! Deus lo vult!
Но атаковать она не успела. Одним сокрушительным ударом выбив клинок из окровавленных рук противника, Жеан прикончил его и обессиленно рухнул на спину, сплёвывая рвоту и отходя от ужаса.
О небо! Безучастное, невинное небо!..
— Кьяра… О Кьяра. Как ты?
— А ты? — вопросом на вопрос ответила воительница.
— Я? О… разумеется, превосходно, — соврал Жеан, корчась от боли в пунцовом от сарацинской крови снегу, и с усилием сел. — А вот Рожер…
Воительница перевела взгляд на израненное тело молодого оруженосца, чья грудь еле заметно вздымалась и опадала, хотя тот давно пребывал без сознания, и заявила:
— Ты вынеси его с поля боя, а я побегу сражаться!
— Ни за что! Твой бок…
Громадная кровавая клякса зияла на боку Кьяры, едва не обнажая рёбра, ошмётки кольчуги вперемешку с кусками истерзанной кожи свисали вниз, и Жеан отчётливо видел, как она страдает, стараясь при этом держаться прямо и не кривить губ от боли.
— На это нет времени! Быстро! Он большой. Я его не подниму!
Слова Кьяры болезненной вспышкой оцарапали сердце Жеана, заставив в который раз вспомнить, что он сильнее её, и неистово раскраснеться от стыда.
«Вот увидишь, Кьяра, однажды я докажу, что сражаюсь лучше тебя!»
«Подкрепление! — прорвал окрестное пространство резкий возглас на французском языке. — Отступают! Отступают!»
— Ах!
И действительно, вражеский военачальник, грузный низкорослый сарацин (на сей раз Яги-Сиян не стал самолично вести войска в наступление) в шерстяной джуббе и с полосатым тюрбаном, торопливо отзывал бойцов к себе, упорядочивая отряды. Бесчисленные полки Готфрида стремительно заполняли белые дали. Их кольчуги переливались в лучах солнца, а знамёна, украшенные красными крестами, реяли по ледяному ветру, подобно живучим пожухлым побегам.
— Ничего серьёзного, — заявил Рон, когда недруг пустился в бегство. — Очередная жалкая попытка сломить наш боевой дух! Говоря откровенно, я совершенно не представляю, на что они надеялись!
— На Падшего Ангела… на кого же? — задумчиво покачал головой советник Алексиоса Татикий, облачённый в подбитый хорьком плащ и красные сафьяновые сапоги. — Много погибших. Теперь много.
— Тем лучше! Слабое звено — кончина всей цепи! Кроме того, не так давно мои бойцы разорили повозки с припасами, направляемые к Воротам Святого Грегона — еретику осталось недолго. Эй, братья! — Четверо товарищей Рона подскочило к нему. — Обшарьте трупы, как следует обшарьте. Соберите все драгоценные побрякушки, позолоченные шлемы и оружие, шёлковые и муслиновые ткани. А после разберитесь с ранеными сарацинами, иначе они будут визжать до самой ночи! Кого можно спасти, возьмите в лагерь. Если предложат хороший выкуп — выпроводите прочь. Или прикончите. Если сможете. Как говорится, убьём двух зайцев: и средства есть, и опасности нет.
