сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)
========== 4 часть "Анатолия", глава VIII "Победа. Причудливое видение" ==========
«Татикий! Он всё-таки пришёл помочь нам!»
Этот возглас, преисполненный пламенной надежды и бешеного ликования, эхом звучал в ушах Жеана, заставляя его сердце теплеть от любви к императору Алексиосу и Творцу, чья всесильная воля положила конец этой многонедельной битве. Те самые таинственные воины в солнечных одеждах оказались византийцами, посланными Алексиосом на подмогу крестоносцам. Несметные полчища моментально обратили в бегство измождённых сарацин.
Они сдались.
Никея была освобождена.
Вновь и вновь Жеан возрождал в памяти заветный миг, когда вражеские бойцы с мольбами и воплями ужаса разбегались по полю брани, когда весь город, всё магометанское население, оставшееся за стенами, било тревогу, выкрикивая по-арабски: «Подкрепление! Подкрепление!» Они покорились. Отныне весь город был в распоряжении братьев-христиан.
«Воистину чудо!» Всякий раз, когда Жеан вспоминал этот потрясающий и нежданный никем, за исключением самих византийцев, триумф, его распирало от восторга и гордости.
Но далеко не все боевые товарищи разделяли его беспросветную радость. За эту победу крестоносцам пришлось дорого заплатить. Заплатить Никеей, на взятие которой было потрачено так много сил, времени, средств и жизней. Теперь она принадлежала исключительно византийцам, что в особой степени возмущало Танкреда — человека гордого, злопамятного и алчного, но более до идеи, чем до богатства. Отнюдь не по безграничной душевной доброте Алексиос принял решение оказать крестоносцам союзническую помощь. Он жаждал возвратить неприступную крепость — важный развитый город, некогда принадлежавший ромеям, в противном же случае Христовы воины были бы обречены на сокрушительное поражение.
Но Жеан был крайне далёк от этих настроений. Для него было очевидно одно: Никея не должна принадлежать сарацинам ни при каких обстоятельствах, ибо это противоречит неотчуждаемой воле Господней, что предначертано было исполнить крестоносцам. И они исполнили её.
«Ведь мы правильно поступили, Пио?» — мысленно спросил Жеан у погибшего рыцаря. Лёгкая горечь закралась в его душу, опоённую шумной радостью победы.
— А ты что, монашек, вообще ничего из города не стащил? — вывел его раздумий резкий возглас Яна, донёсшийся со стороны. Жеан, точа меч о камень, развернулся и вопросительно кивнул.
— Ничего не взял из Никеи, спрашиваю? Там же столько всего замечательного осталось — глаза разбегаются! Вмиг разбогатеешь! И щит прикупишь, а то что в самом деле как монашка? И копьё… и пику рыцарскую, а ещё… наложниц ораву! Мне вот, правда, не хватило. Немерено знатных претендентов было, но в следующий раз непременно повезёт!
— Я беру лишь при необходимости, — раздражённо пробурчал в ответ Жеан. — А щит как-нибудь раздобуду.
— Эх. Наверное, ты прав. Всё-таки это не главное. Главное, что мы победили!
Выходит, Ян наконец понял, ради чего они сражаются!
— Ну… главное, что эти ублюдки вкусили свою долю! — кровожадно ухмыльнулся Ян, разом разубедив Жеана в своём духовном становлении: парнишка был неисправим. — И их жёны… грязные шлюхи в вуалях! И их тщедушные, жалкие детёныши-вырожденцы!
— Ян! Мы убиваем не ради развлечения! Более того, не имеем ни малейшего права подымать меча на слабого иноверца! Ты и впрямь убил женщину? Или, быть может, ребёнка?
— Да тьфу на тебя! Надоел! Никогда не даёшь спокойно повеселиться! Иди лучше к Кьяре! И ублажай её своими душеспасительными чтениями! Вот увидишь, ей понравится. Не возляжет с тобой, так постонет!
— Пошлый болван! — осадил Яна Жеан.
— Не возбуждайся, — боязливо втянув голову в хлипкие плечики, но по-прежнему паясничая, фыркнул тот. — А сама-то Кьяра знает?
— Что знает?
— Что ты её это… к ней… — Ян умолк, в попытке подобрать подходящее выражение. — Что, в общем… как бы это помягче сказать? Ты настолько ею увлёкся, что любой каприз готов стерпеть? А то я скажу. Сомневаюсь, правда, что она обрадуется. Шестнадцать лет девке… но дитя дитятей, совершенно не заинтересованное в мужчине! Всё в каком-то далёком мирке витает… а лучшие годы идут. Будь проклят недуг, скосивший её жениха! Не будь ей братом, сам бы эту рыжую бестию на попечение взял, хочет она того или нет! Нет-нет, ты не подумай, страсти я к ней не питаю, мне вообще более объёмные женщины по душе, а у неё фигура — не фигура… как у куницы неоткормленной! Куда такое годится? Но, понимаешь, жалко её! Одна останется, а то и вовсе кончит век на сарацинском одре в окружении таких же несчастных. Что им стоит? Вдарят по башке щитом да под шумок битвы и выкрадут! А в гарем не угодит, так будет своей плотью торговать! Ей-Богу, лучше б торговала, пока мы были в Сан-Джермано, — жили бы припеваючи, и было бы на что хорошим снаряжением обзавестись!
— Я не знаю, — честно признался Жеан. — Я дорожу Кьярой и лишь с ней могу ощутить родственную душевную близость, но чтобы называть это любовью…
— Что ты лепечешь, монашек, в самом деле?! Красивые слова, не более! Я спрашиваю, хочешь ты её?
— Чего?!
— Не чего, а нечем! — невозмутимо усмехнулся Ян и ушёл, оставив обескураженного Жеана наедине с отвратительными мыслями.
Нельзя сказать, что Жеан не допускал этого в своём отношении ни при каких обстоятельствах, более того, мысли о плотской близости периодически посещали его в стенах монастыря, хотя он изо всех сил старался бороться с ними. Но Кьяра… такая невинная, такая чистая… она обязана была отдать себя единственно служению Господу! В глазах Жеана Кьяра являлась чем-то неземным, чем-то особенно таинственным и неприкосновенным, точно неприступная крепость, какой не годилась в подмётки даже злосчастная Никея. Жеан не просто не мог, а страшился вообразить её обнажённой в объятиях мужчины. Страшился не Божьей кары, но сам не ведал чего не то в Кьяре, не то в собственном существе.
«Я не позволю тебе недооценить её, Ян! — твёрдо сказал себе Жеан. — И разделаюсь со всяким, кто посмеет посягнуть на её честь! Удел этой девы — кольчуга, меч и Божье Имя на устах… и ничего. Ничего более.
Никто не посмеет ей воспрепятствовать!» — Жеан почувствовал почти варварское, несвойственное ему неистовство.
***
Звонкий шёпот, раздавшийся над ушами Жеана, заставил его пробудиться. Колкий холодок пробежал по телу юноши, когда тот, с трудом продрав глаза, завидел перед собой невысокую фигуру мужчины, облачённую в чёрно-белые мешковатые одеяния, что в молочном свете луны делали его почти воздушным. Лицо новоприбывшего было сокрыто широким капюшоном, отороченным множеством шнурков. На мгновение Жеану даже почудилось, будто это сам Всевышний спустился с небес, дабы отозвать его душу в небесную обитель, но, едва мужчина откинул голову назад, он смог уловить знакомое в его облике. Те же длинные смоляные локоны, те же лукаво прищуренные глаза и громадный крючковатый нос, отчётливо выделяющийся на болезненно-тощем лице…
Несомненно, перед ним стоял Маттео.
Маттео! Живой и здоровый Маттео!
Маттео без воинского облачения!
— Ты?! — отчаянно и дико воскликнул Жеан, не помня себя от изумления, но внезапно сердце в его груди ёкнуло.
Выходит, он и в самом деле мёртв?
Жеан перевёл взгляд на соседей по шатру, по-прежнему мирно сопящих в своих постелях, что заставило перепугаться ещё сильнее. Они не услышали его криков.
— Пойдём, — невозмутимо сказал покойный крестоносец-еврей и бегом бросился к выходу из шатра. Как заговорённый, Жеан последовал за ним.
Лавируя между шатрами, костлявыми силуэтами коней, Маттео всё бежал и бежал, попутно подбадривая Жеана, чей разум был отягощён самыми устрашающими мыслями. Жаркий ветер, свистящий над спящим лагерем и несущий в лицо тучи песка, лишь усиливал его тревожное предчувствие.
«Моё тело умерло? А, быть может, это вовсе и не Маттео, а бес, ведущий меня прямиком в геенну? Что заставляет меня следовать за ним? Следовать, вероятно, в чертоги верной погибели… А быть может, всё это мне только чудится? Быть может, я утратил остатки рассудка в той битве? Быть может, даже победы никакой не было, и всё произошедшее — лишь плод моего разыгравшегося воображения?»
— Скорее, скорее! — всё приговаривал Маттео и мчался в сторону холма, дробно стуча башмаками по спечённой земле. Судя по звонкому бряцанью, они были не кожаные и даже не деревянные, но металлические.
Жеан уже порядочно запыхался, когда они достигли холма, и Маттео начал торопливо карабкаться по его покатой поверхности.
— Зачем нам туда, Маттео?
Еврейский выкрест не отвечал и всё продолжал подбадривать Жеана, чтобы тот шевелился быстрее. А ветер, казалось, становился мятежнее и горячее. В глазах юноши щипало от пыли, песок, осыпающийся под ногами Маттео, путался в густых волосах.
По прошествии нескольких минут они достигли вершины. Жеан замер в оцепенении, завидев ослепительные языки пламени, объявшие своей неугасимой пучиной весь окружающий простор. Сердце бешено заколотилось в груди Жеана, в глазах зарябило, и не то ужас, не то восторг пробрал его тело острым ознобом. Огненные языки взвивались к небесам, переливающимся мглистыми белыми полосами, треск искрящейся тверди резал уши, в нос, одурманивая, бил прогорклый смрад горящей растительности.
Пожар! Всепожирающий степной пожар!
Но где же Никея? Неужто даже прочные каменные стены не смогли сдержать его напора? Неужто она сгорела дотла, вместе с сарацинами и новоявленными византийцами?
И действительно, от величественной крепости не осталось и следа — лишь небольшое здание, с узкими башнями и круглым куполом, увенчанным не крестом и даже не полумесяцем, но шестиконечной звездой, возвышалось в сосредоточении бушующего пламени.
«А оно-то откуда там взялось?»
— Это дело рук наших братьев! — со странным озлоблением в голосе заявил Маттео. — Это всё они. Это их плоды. Взгляни на меня! Вот то, что я вынужден был носить столько лет!
Жеан снова взглянул на Маттео, заостряя внимание на его платье — словно сшивке сарацинского халата и прелатской сутаны. Лицо выкреста было мрачнее ночи, глаза лучились бешеными янтарными огнями, как если бы не отражали, но источали стремительно распространяющееся пламя. Маттео ухватился за капюшон и попытался стянуть с головы, но тот точно вцепился в скальп невидимыми челюстями. Плоть затрещала. Струйки крови забороздили лицо Маттео. Он завизжал от боли, и его визг, слившись с взвывшим порывом вихря, родил ужасную песнь, что мигом заставила Жеана похолодеть.
«Молю тебя! Хватит, хватит!» — сбивчиво завертелось у него в голове.
— Всё это сгорит! Сгорит! Сгорит, пав под натиском жестокой стали! — завопил Маттео, но вдруг голос его стал удивительно спокоен.
Он протянул к Жеану руки, дрожащие, мертвенно-жёлтые и необычайно костлявые. Жеан боязливо попятился, но вспомнил, что стоит на краю холма, и просто отстранился, ожидая, что с секунды на секунду Маттео вцепится ему в глотку. Лучше быть задушенным, чем сгореть заживо! Однако этого не произошло. Руки выкреста словно онемели, краснея, набухая и превращаясь в склизкие, кровоточащие щупальца, с сочным чваканьем сплетающиеся между собой. Жеан едва не вскрикнул, когда в уродливом гнезде возникла отсечённая голова с закатанными, но на удивление совершенно живыми, а оттого ещё более кошмарными глазами, в старомодной, необычайно крошечной митре, отливающей золотом в искрах пожара…
— А теперь ты усни, усни. Довольно с тебя, добрый католик, довольно с тебя, милый друг, — запел Маттео тоскливой панихидой.
Тут, словно по волшебству, веки Жеана сомкнулись. Он уже готов был провалиться в забытье, как вдруг резкий возглас заставил его возвратиться в действительность.
— Эй! Что ты там делаешь?!
Жеан вздрогнул и обернулся. У подножия холма стояла Кьяра и встревоженно смотрела на него.
— Я… ах… Кьяра!.. Это было так… — заикаясь, промямлил он не в силах отойти от потрясения, и окинул взглядом равнину. Всё было мирно. Отвоёванная крепость, как ни в чём не бывало, красовалась в её центре. Седые ковыли умиротворённо трепетали под веянием ласкового, беззвучного ветерка.
— Рискну предположить, что ты гулял во сне, — перебила его Кьяра. — Спускайся оттуда. Хочешь, я побуду у твоей постели в эту ночь, чтобы ты ненароком не натворил ничего нехорошего? Мне всё равно не спится.
— Правда? Б-буду признат-телен.
В эту минуту Жеану захотелось броситься на шею Кьяре, чтобы умиротворить душу в её объятиях, должно быть, суровых, но так ему теперь необходимых. Мысли в голове Жеана путались. Произошедшее находилось за гранями его понимания. Не то очередной кошмар, не то действительность, не то вещее видение… Он желал спросить, не видела ли девушка того беспощадного степного пожара и того объятого огнём скромного храма, что довелось увидеть ему, однако, решив, что она, и без того считавшая его нелепым, примет за умалишённого, вынужден был смолчать. Всякое слово далось бы Жеану с огромным трудом: язык заплетался, подобно думам.
Вернувшись в шатёр, Жеан поспешил зарыться в подстилки и, не отрывая взгляда от Кьяры, сидящей в ногах, вскоре уснул.
========== 4 часть "Анатолия", глава IX "Маттео" ==========
Жеан проснулся от того, что кто-то настойчиво пихал его в бок.
— Пора просыпаться, ночной гуляка!
— Ян? — спросонья промямлил он, завидев перед собой знакомое некрасивое лицо, исполосованное свежими ранками.
— Я это… я. Кьяра спать ушла, если ты не возражаешь. И всё мне рассказала! Уж совсем ты спятил, монашек, с этими битвами! Не стоило из кельи на свет белый выходить — страшно впечатлителен! — насмешливо протараторил Ян.
— Да-да, конечно, — вяло поддакнул Жеан, пытаясь возродить в памяти всё, что произошло с ним этой ночью.
«Маттео… одинокий храм в огне… Странная одежда… Голова в митре…» — Мысли Жеана путались, до сих пор перед глазами его, как в живую, простиралась охваченная пламенем поляна. Сон ли это? Видение ли? И был ли в этом пророческий смысл?
«Это дело рук наших братьев!»
Что хотел сказать еврейский выкрест? Что такого вопиющего сделали или же намереваются сделать в грядущем Христовы воины, что это в особой степени возмущало его? Сожгут вражеский храм? Но разве не ради этого, толкуя образами, было собрано воинское пилигримство?
«Звезда! — прорезала мозг Жеана острая, словно остриё ассасинского кинжала, мысль. — Точно! Если мне не изменяет память, купол того загадочного здания был увенчан звездой, а вовсе не полумесяцем…» Он вспомнил, как в дни обитания в монастыре брат Франческо рассказывал ему об иудеях, чьей символикой испокон веку считалась шестиконечная звезда. Так неужто и с ними, как с ромеями, крестоносцы развяжут бессмысленную вражду? Жеан испытывал глубочайшую неприязнь к иудейской вере, считая её диким пережитком, отрицающим пророческую миссию Христа, однако дети Сиона едва ли угрожали христианам теперь, в буйстве непримиримого противостояния христиан и магометан.
А быть может, не стоит понапрасну волноваться из-за очередного мутного кошмара? Быть может, последняя битва под стенами Никеи действительно настолько подкосила рассудок Жеана, что тот, в довершение ко всему, стал бессознательно передвигаться во сне? Или неугомонный Маттео получил особую Божью кару и остался на земле, обречённый на вечное скитание? Порабощённый одной навязчивой, невыполнимой идеей — отомстить иудеям? От неё не было избавления. Она преследовала Маттео наяву, всплывала в грёзах, заставляя испытывать невыразимое страдание и порождая стремление заразить собою прочих, словно водобоязнь у умирающего пса. Стальные башмаки резали его ступни. Халат душил, грыз грешную плоть. Не умерщвлял, не калечил — лишь душил, грыз, стегал, рвал, отягощая душевное мытарство… Жеан невольно содрогнулся: пламенеющий котёл являлся не более чем словесным олицетворением ада для дремучих людских умов.
Но кому же в конце концов принадлежала отсечённая голова?
— Эй, опять уснул, что ли?! — вскричал Ян, выведя Жеана из раздумий. — Кто ж тебя знает? Может, ты с открытыми глазами спать научился! Я иду заниматься! А ты собираешься?
— Я?.. Я потом.
— Ну, спи дальше, пройдоха! Нелёгкое это дело для вашего брата — почивая, бодрствовать! — усмехнулся Ян и, бесцеремонно потрепав Жеана по русой макушке, покинул шатёр.
Чтобы ненароком и в самом деле не уснуть, Жеан поднялся с постели и принялся неторопливо натягивать крестоносное облачение, попутно обдумывая дальнейшие действия.
«Стоит потолковать с Сильвио», — в конечном счёте решил он. С тех пор, как чудовищный кошмар, ознаменовавший разорение Фессалоник, потревожил его, Жеан часто общался с приходским священником, в надежде, что тот сумеет истолковать пророческие знаки, посланные высшими силами. Однако за прошедшее время ничего подобного Жеану не привиделось или же попросту выветрилось из его памяти.
