сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 45 страниц)
— Кто вы и чего хотите? — спросил белокурый сеньор, вооружённый факелом, сухощавого сложения и с красивым, не повреждённым ранами лицом. Поверх его кольчуги был наброшен зелёный нарамник, украшенный гербом с золотистым лисьим силуэтом.
— Я Пио Сполетский, — стойко выдержав его испытующий взгляд, представился сопроводитель Жеана. — Я прибыл из Рима и желаю повидаться с Его Сиятельством.
— Пио… — задумчиво протянул всё тот же худосочный блондин, и Жеан прислушался к его голосу: он звучал высоко, но неторопливо — почти вальяжно. — Наслышан о тебе, молодой боец — говорят, ты славишься одновременно и монашеским благочестием, и бесстрашием в бою… А кто подле тебя? Готов поклясться Святым Граалем, что не знаю этого монашка.
— Жеан, мой будущий оруженосец из Сан-Джермано.
— Это где?
— Неподалёку от аббатства Монтекассино. Думаю, вы представляете…
— Да. Право, я не очень хорошо знаю здешние окрестности. Меня зовут Рон Голдфокс, — сказал рыцарь. — Входите.
«Он чужестранец, — смекнул Жеан. — Недаром говорит с акцентом и носит имя, не похожее ни на норманнское, ни на итальянское».
С такими мыслями юноша ступил на мощёную дорожку и, пропустив вперёд Пио, последовал за ним. Путь ко двору Боэмунда предстоял неблизкий, но Жеан был уверен, что вытерпит его.
***
Повсюду царили шум и гвалт в тот роковой августовский день — день Успения Богоматери. Скрипели повозки, ржали кони, бряцали кольчужные кольца, и только недавно смолк заполошный бой колоколов, возвестивший о священной войне. Никогда ещё Жеану не приходилось видеть настолько густого столпотворения. Он стоял посреди широкого поля у подножия стен Тарента, окружённый скоплением коней и людей: рыцарей и крестьян, зажиточных и бедняков, клириков и женщин, юношей и стариков, коротышек и исполинов, упитанных и стройных, красивых и безобразных, но одинаково небезразличных и одухотворённых. Одинаково самоотверженных. Одинаково бескорыстных. С минуты на минуту должен был явиться Боэмунд в сопровождении горячо любимого племянника Танкреда, о котором ранее Жеану не раз приходилось слышать от Пио, и тогда ему, как и всем собравшимся здесь, придётся оставить родимое пристанище. Надолго, а, быть может, навсегда. Жеан не переставал поражаться чужой и собственной жертвенности. Оставить дом, семью, пренебречь уютом, сытостью, мирной будничностью, обречь себя на многодневное мученичество — и всё во славу Господню!
Две недели Жеан и Пио пробыли при дворе Боэмунда в ожидании приказа о выступлении в поход. Наконец, он последовал. Надо сказать, четырнадцать дней, проведённых в крепости, были исполнены увлечения и наслаждения. Пришельцев поселили в комнате, располагавшейся в одной из пристроек к донжону. Она не блистала выдающейся роскошью, но Жеан, всю жизнь проведший в помещении, похожем на местные свинарники, очутившись там, тотчас ощутил себя потомственным сеньором. Потолок был выкрашен в красную охру, пол покрыт мягким камышом, а постель украшена резьбой и плотно устлана лисьими шкурами, тогда как в монастырской келье — лишь ветхим льняным одеялом. Поначалу Жеана хотели отправить к прислуге, однако Пио настоял на том, чтобы будущий оруженосец, совершенно незнакомый с местными порядками, поселился с ним. Жеан стал питаться чаще и сытнее. Мог покидать жилище, когда ему вздумается, чтобы лишний раз поразиться мрачной величественности Тарента. Мрачны, впрочем, были лишь здания — из окна открывался вид на обширный красочный сад, что, в отличие от монастырского, являлся не только источником пищи, но и предметом восхищения. Он был огорожен изящным чугунным забором, был полон фиалок и роз. В ветвях многочисленных фруктовых деревьев звонко пели дрозды и пеночки, а в центре бил белокаменный фонтан, украшенный статуями львов и окружённый дерновыми скамьями. Увы, Жеан не мог любоваться садом днями напролёт, подобно знатной мечтательнице за вышиванием, — большую часть времени юноша был вынужден совершенствоваться в боевом искусстве. Но чем больше успехов он делал, тем истовее сталовилось желание присоединиться к богоугодному походу, хоть гнетущие сомнения никуда и не пропадали.
Помимо примитивного меча, Жеан смог раздобыть военное облачение в виде прочной кольчуги и грязно-белого нарамника с небрежно прикреплённым к нему лапчатым крестом из грубого алого полотна, символизирующим принадлежность к армии новоприбывших христианских бойцов, что называли себя крестоносцами. Только искоса взглянув на знамя, которое ему надлежит носить, Жеан с изумлением понял, что рана, нанесённая когтями пустынного орла, привидевшегося в ночном кошмаре, и монашеская роба, преобразившаяся из бурой в белоснежную, поразительно походят на него. Конечно, роба не стала нарамником, но из неё выкроили тунику, поддеваемую под кольчугу.
«Сон в руку, — заметил тогда Жеан. — Но что значит образ орла?»
Однако не это наиболее волновало Жеана. Хотя и неплохо, он был вооружён лишь наполовину. Средств на хорошо обученного боевого коня и рыцарский щит не хватило ни у Пио, ни у него самого, и на фоне большинства рыцарей боевой парад юноши выглядел бедным. Металлические рукава защищали руки лишь до запястий, кольчужных штанов и шпор — достояния отборной знати — не было вовсе.
Пио также заменил свою саламандру на красный крест и, в отличие от прочих сеньоров, сохранивших светские знамёна на щитах, повелел выковать новый — с крестом и надписью «Аd Dei gloriam». «Мой предок, — сказал он, — совершил великое дело, однако нельзя пренебрегать первой заповедью». Набожность Пио всё более восхищала Жеана. Несмотря на то что рыцарь был мирянином, он не имел ни жены, ни детей, всецело посвящённый высшему замыслу.
— Когда уже явится Боэмунд? — выдохнул Жеан, приплясывая на месте от нетерпения.
— Скоро, парень, — невозмутимо отозвался Пио. — Верь мне, скоро.
В этот момент Жеан вспомнил Сильвио, что дал обет «стать в первых рядах крестоносного шествия», и огляделся по сторонам. Но вместо приходского священника его внимание привлёк тот, кого он никак не ожидал увидеть здесь. «Право, нет, наверное, мне чудится!» — решил Жеан и поспешно протиснулся между двумя рыцарями и околачивающимися вокруг оруженосцами в коротких коричневых туниках.
Нет, он не обознался. Та же сухощавая фигура, копна густых ярко-рыжих волос, те же коварные жёлтые глаза, те же хаотичные, суетливые движения…
Несомненно, перед ним стоял Ян.
— Ты?! — ахнул Жеан, не сдержавшись.
Рыжий воришка, променявший свои нищенские лохмотья на такой же нарамник, что у Жеана, недоумённо сощурился, не отрывая взора от юноши, раскрасневшегося от смущения.
«Сейчас либо примет меня за умалишённого, либо нападёт и изрубит в куски! Кто тянул меня за язык?!» — сокрушённо подумал Жеан, и взгляд его упал на ножны, болтающиеся на поясе Яна. Совсем крохотные, но не пустые.
— Ага-а-а! Мона-а-ашек! — радостно протянул Ян и, к неожиданности Жеана, протянул ему костлявую руку. — Мир тебе! Или как там у вас, богомольцев, принято здороваться?..
Стеснённый до глубины души, Жеан робко коснулся дрожащими пальцами руки Яна — перемирие было заключено.
— Но как ты?.. Зачем?.. — теряясь в выражениях, пролепетал Жеан.
— А так! — бойко тряхнув огненными вихрами, фыркнул Ян. — Куда ещё идти-то четырнадцатилетнему ослу без кола и двора?
— Тебе четырнадцать?! — Жеан невольно оглядел Яна, выглядящего куда старше названного возраста, с ног до головы.
— Ну знаешь! С твоими усищами ты тоже мало на младенца походишь!
Жеан смутился. Ему нравились его усы — не по летам пышные и причудливо вздёрнутые кверху, которых он непременно лишился бы при пострижении в монахи. Но говорить об этом не любил, а потому поспешил переменить тему:
— Страшно тебе?
— Страшно-не страшно — всё равно помирать! — передёрнул хлипкими плечиками Ян. — Так уж если помирать, то при воинском параде, да чтоб всё вокруг грохотало и полыхало. Ты знаешь, на этот воинский парад я растратил все сбережения — продал всё, всё, что можно, распрощался со скотом, с родительским наследством, посудой да одёжей. Потому-то к вам в сад и полез! Но оно того стоит, не правда ли? Смотри, какой меч! — Мальчишка, выхватив меч из ножен, произвёл молниеносный выпад. — Совсем новый! А средства — ничего, совладаем. Будет, где раздобыть. Сарацины — народ побогаче нашего, поэтому то, что я разорился на меч и кольчугу, — очень мудрое решение. Настанет день, когда я заживу так, что не вспомню о былых утратах! Было бы впору иметь ещё щит, меч такой же, только длинный — как у настоящего рыцаря, копьё да лук со стрелами, да ещё… Ты туда, туда глянь!
Ян указал на высокого рыцаря, что-то втолковывающего своему оруженосцу в футах десяти от юношей.
— Видишь меч? На ремнях в ножнах болтается. Вот я понимаю — меч, а у нас так — клиночки! Но ничего… ничего. Не знаю, как ты, а я-то накоплю…
— Но ведь мы держим путь в Священный Град, а значит, твоя совесть должна быть чиста! Неужели ты собираешься грабить и мародёрствовать? — изумился Жеан, прервав Яна на полуслове.
— А что в этом такого? Ты так удивляешься, точно боевое снаряжение, кони, пища — это сродни воздуху и бесплатно людям достаётся!
— Я слышал, Боэмунд собирается договориться с ромеями насчёт пищи.
— С ромеями? Правда? Они же вруны!
— Откуда ты знаешь?
— А вот знаю, и всё! Потомки римлян, язычников — хороши союзнички! — Ян округлил глаза. — Сестра, кстати, тоже на меня по обещании лучшей жизни как на варвара взглянула… да что-то про честь пробормотала ещё! Уж и забыла, видать, что, если бы не моё бесподобное умение воровать, она бы осталась без кольчуги. Нашло на неё… Сама, пока не наслушалась проповедей, воровала как миленькая! И это ещё не всё! Убивать я тоже умею, и довольно неплохо. А вот ты, верно, и капли крови на своём веку не повидал… кроме своей собственной. — Ян бросил взгляд на правую руку Жеана. — Рука-то не болит? Ты извини, погорячился. И за яблоки прости, обезумел я от голода.
— Погоди, ты сказал, что у тебя есть сестра?
— Ну да! — неожиданно просиял Ян. — Она где-то здесь. Пошли, глянем же.
Пылкий юнец бесцеремонно ухватил Жеана за руку.
— Стой-стой, если твоя сестра явилась сюда, чтобы проститься с тобой, значит, она скоро вернётся.
— Зачем проститься? Она с нами пойдёт!
Жеан разом опешил:
— Но ведь она… она! Разве Его Сиятельство позволит ей участвовать в походе в качестве воина?
— Лишняя плоть для рванья никогда не помешает. Не думаю, что сиятельным есть до этого дело. Будем идти в хвосте и не мешаться, тем более, коня у меня нет. Какой был — того сестре посулил. Вон она! Смотри!
Невысокая девушка выступила из толпы, восторженно озираясь по сторонам и ведя под уздцы низкорослую гнедую лошадь. Она также была облачена в рыцарское платье. По плечам лежали кудели взлохмаченных ярко-рыжих волос. Помимо желтовато-серого нарамника и громоздкой кольчуги, изрядно безобразивших болезненно-тощее сложение, при ней был меч и кольчужная сетка, которую она удерживала в руке, не желая пока надеть.
«Молодая дева в мужских штанах! Что может быть более несуразно и отталкивающе? Как только члены от брони не отнялись?»
— Кьяра, эй, Кьяра! — бодро позвал Ян, и девушка приблизилась. — Гляди, я тебе подходящего жениха нашёл! Он так же, как и ты, питается исключительно святым духом да запахом фиалок, а уж столько слов про совесть я не слышал с тех пор, как…
— Молчи, осёл! — властно одёрнула Яна сестра. Голос её был высоким, но твёрдым. — Сколько раз повторять, что я не собираюсь замуж? По Божьей милости мой суженый отошёл в иной мир, едва собрался жениться на мне! Подержи капюшон, Ян, я хочу спрятать волосы. — Кьяра подала брату кольчужную сетку и, вытянув из-за пояса льняной плат, принялась бережно подбирать свои непослушные кудри. — Ты тоже с нами? Как тебя зовут?
Представившись, Жеан задумчиво покачал головой и быстро поморгал, желая понять, действительно ли перед ним возвышается девушка, а не бесплотный плод его разыгравшегося воображения. Он заострил внимание на её лице. Пожалуй, оно не являлось идеалом женской красоты, но в его крупных чертах было что-то приятное. Какая-то детская непосредственность, несопоставимая с самим понятием войны.
Жеан едва не фыркнул.
«Дева воли. — И тут же его пренебрежение сменилось жалостью. — Погибнет. Непременно погибнет, если не обуздает своего строптивого пыла».
«Жеан! Жеан!» — заслышал он возгласы Пио из-за своей спины и поспешил откликнуться, простившись с Яном и Кьярой и разом выбросив последнюю из головы.
Наконец, явился Боэмунд в сопровождении племянника Танкреда и нескольких приближённых. Не впервой Жеану приходилось видеть его, но всякая встреча оборачивалась невыразимой бурей чувств — настолько потрясающе и невероятно было его обличье. Весь он был точно мифический герой скальдической баллады, точно древний великан, потомок Одина, познавший Христа и восставший из могилы на погибель неприятелю. Точно живое воплощение далёких предков Жеана, славных норманнских мужей, освободителей Сицилии из-под магометанского ига, чьи героические подвиги с самого детства будоражили и пленили его воображение. Несмотря на преклонность лет, пожилой граф был куда более красив, чем он предполагал. Величественное сложение, степенность поступи, лицо, украшенное густой бородой, вьющиеся, начинающие покрываться старческой сединой каштановые волосы, лучезарные глаза необыкновенной сини, что мерцали холодным, словно из Нифльхейма, огнём, — всё это внушало ужас и восхищение. Сегодня Боэмунд не был облачён в графскую мантию и платье из роскошной алой парчи, но выглядел подобно прочим крестоносцам. Однако при столь аскетичном параде грозная красота мужчины выступала ещё рельефнее, более того, он был ему вполне к лицу.
«Будь я женщиной, — подумал Жеан, — соблазнился бы. Будь сарацином, никогда не стал бы с ним драться. Сколько же византийцев, магометан и вражеских сеньоров пало от его меча? Десятки… Нет, сотни. Говорят, его отец — Роберт Гвискар — был победоносец. Бьюсь об заклад, Боэмунд ему ничуть не уступает!»
Что касается Танкреда, шествующего сквозь толпу бок о бок со своим дядей, его внешний облик не произвёл на Жеана столь умопомрачительного впечатления. Это был высокий, но куда менее крепкий, нежели Боэмунд, отчего не кажущийся таким исполином мужчина лет двадцати пяти с лисьими чертами лица, совершенно не поросшего щетиной. Танкред был облачён в светло-жёлтую тунику. Лёгкий летний ветерок трепетал его тонкий синий плащ с нашитым крестом и беличьей оторочкой.
— Приветствую вас, о славные франкские мужи! — торжественно проревел Боэмунд, и гул моментально стих. — Сегодня, в это знойное августовское утро 1096 года мы, наперекор тёмным козням смерти, выступаем в великое паломничество, дабы прийти на выручку братьям, в продолжение стольких лет томившихся под гнётом нечестивых варваров, не ведающих Христовой заповеди, что вторгнутся и в наши владения, если не ощутят на собственных шкурах мощь нашего праведного гнева! Сам Господь призвал нас к Войне во имя Мира устами Его Святейшества Урбана второго, и мы не можем бездействовать! Сплотитесь же во единую рать, доблестные воины Христа! Отриньте распри и позабудьте происхождение! Мы отправимся на Святую Землю, пролагая путь вражьей кровью!.. Deus lo vult! Deus lo vult!
«Deus lo vult! Deus lo vult! Deus lo vult!» — воодушевлённо подхватили присутствующие.
Жеан, знакомый с основами латинского языка благодаря постоянным молитвам, богослужениям и урокам Франческо, сразу понял, что выкрикивают его собратья.
«Мы станем шествовать под этим лозунгом до самого Иерусалима… ибо так хочет Бог. Так хочет Бог», — с животрепещущим сердцем думал новоявленный крестоносец.
Комментарий к 1 часть "Сан-Джермано", глава VI "Тарент. Старый знакомый"
Я прислушалась к вашим советам по поводу прозвищ рыцарей. Теперь они есть. Получите, распишитесь, как говорится. А ещё предыстории конфликта с сарацинами добавила -- спасибо **Белому льву**. Теперь Боэмунд ещё более охрененен.
В который раз приношу сердечную благодарность всем неравнодушным!
========== 2 часть "Через Сицилию", глава I "Крестоносцы" ==========
Войска разделились. Большую часть крестоносцев возглавил Боэмунд, и сравнительно малочисленная группа перешла под личное командование Танкреда, несмотря на молодой возраст, не менее сведущего в военной науке. Два войска подразделялись на несколько отрядов, каждый из которых также имел при себе одного влиятельного руководителя.
