сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 45 страниц)
— Не бойся же, — умоляюще прошептал Жеан, догадываясь, однако, что ассасин не понимает, и поднёс к его запёкшимся губам фляжку с водой. Тот бесцеремонно отпихнул её, что-то пробурчав на своём языке. Вода — её и без того недоставало — пролилась на подол нарамника Жеана.
«Он думает, будто я хочу его отравить!» — догадался Жеан и сделал небольшой глоток. Ассасин одобрительно кивнул, давая понять, что тоже желает отпить.
Затем повисла неловкая минута молчания.
— Жеан, — прервал её юноша и протянул руку. — Так меня зовут. Будем знакомы?
К счастью, раненый понял его и смущённо, натянуто улыбнулся.
— Фарфур. — Голос ассасина звучал высоко и сбивчиво.
— Теперь я пойду, — сказал Жеан, как только тонкие пальцы ассасина коснулись его руки. — Скоро возвратится Луиза, да и я ближе к вечеру, непременно, навещу. Можешь отдыхать, пока тебе не угрожает опасность.
Он произвёл несколько незамысловатых жестов, чтобы донести до Фарфура сущность сказанного, и мысленно оспорил свои заключительные слова. В любой момент тело несчастного парнишки могло очутиться на окраине лагеря, обезображенное и расчленённое, о чём наверняка догадывался сам Фарфур, воспитанный в среде лицедейства и недоверия.
Комментарий к 4 часть "Анатолия", глава XIV "Фарфур"
Кто-то жаждал Рона...
========== 4 часть "Анатолия", глава XV "Баграт Камсаракан. Лже-магометане" ==========
Баграт носил посеребрённую кольчугу, длинный чёрный халат с жёлтой геометрической вышивкой, голову его венчал куполообразный шлем, украшенный рубинами. Позади волочилась красная мантия, отороченная пятнистым мехом, а на шее блестело прекрасное ожерелье из золотого бисера. Армянский военачальник был приземист и смугл. В мелких чертах лица: этих тонких устах, узких, подвижных глазах, изящных бровях, срастающихся на переносице, — таилось что-то отталкивающее, но что — Жеан не знал и решительно не желал присматриваться.
Баграт торжественно выступил вперёд, пожимая руку Боэмунду, и что-то громко провозгласил на своём языке.
— Ваш почтенный подданный оповестил нас о намерении Его Сиятельства Боэмунда Тарентского объединить под своим покровительством два христианских воинства, — важно произнёс сопровождавший его переводчик и, подождав, пока тот выскажется, добавил: — Настали тяжёлые времена, а потому раздоры между нами определённо не приведут ни к чему благому. Его Светлость князь Баграт Камсаракан даёт согласие на заключение взаимовыгодного договора!
Ряды крестоносцев, ромеев и армян загудели одобрительными возгласами. Жеан обвёл глазами обширное поле, где стояли войска в готовности разбить лагерь неподалёку от очередной неприятельской крепости. Ему моментально бросилось в глаза то, с каким бешеным ликованием приветствует новых союзников Рон, в прочие дни с большим недоверием относившийся к подобного рода объединениям.
«Видимо, он настолько хорошо знает этих людей. Как странно… ведь англосаксы имеют с армянами ровно столько общего, сколько лев с лисицей». И тут же Жеан с негодованием отметил, что золотая лисица может ужиться с любым — даже с красным львом, лишь бы было выгодно.
Не приведи Господи, если Рон снова что-то задумал!
Жеан перевёл взгляд на Фарфура, что, благодаря умелым рукам Луизы, совсем оправился от глубокой раны. Ассасин недоумённо озирался по сторонам, что-то озабоченно бормоча по-арабски.
— Ты рад? — спросил Жеан, приблизившись.
Фарфур рассеянно передёрнул худыми плечиками.
— Ты бы согласился сражаться за нас?
Но парнишка, не привыкший говорить слишком много и долго, уже скрылся в его шатре.
Правильно ли Жеан поступил? Быть может, крестоносцы правы, и Фарфура нельзя перевоспитать? Но ведь даже будучи варваром, он чувствует их всеобщее снисхождение! Ассасины ни за что не оставили бы мальчика в живых, явись тот иноверцем. Впрочем, вероятно, Фарфур, не знающий добродетели, воспринимал это как попросту странность или своеобразный заговор. Даже после покушения Эмихо, из-за которого Фарфуру пришлось перебраться в шатёр Жеана, он не пытался ни убить, ни сбежать. Созревал? Переосмысливал? Или втайне ткал паутину?
«Надеюсь, он не бросится к границам лагеря в моё отсутствие. Иначе стража прикончит его».
— Завтра битва, — заявила подошедшая Кьяра, воинственно обнажая меч и производя несколько молниеносных выпадов.
— Ты уверена, что хочешь пойти? — робко осведомился Жеан.
— Жеан! Неужто ты до сих пор умудряешься сомневаться во мне? Ах… дождусь ли я момента, когда хоть кто-то уверует в мои силы?
— Нет-нет, Кьяра, ты великолепно сражаешься. Просто… я ни за что не переживу, если потеряю тебя.
— Это отчего же? — Её карие глаза настороженно блеснули.
В ответ Жеан лишь тягостно вздохнул, и горькая обида болезненно обожгла восприимчивое сердце. «Кьяра говорит так, будто абсолютно ничего не понимает!» — подумал он, осознавая, что именно его гнетёт. Жеан жаждал взаимности, хотел, чтобы воительница переживала за него, с особым трепетным волнением провожая в каждую схватку, однако теперь понял, что вряд ли даже в том случае, если ему придётся сложить голову в грядущей битве, она прольёт много слёз. С другой стороны, это было к лучшему. Кьяра, безусловно, не заслуживала таких страшных терзаний, и, тая в глубине души обиду за то, в чём она неповинна, Жеан начинал презирать себя самого.
— Доброй ночи, — как ни в чём не бывало, бросила Кьяра и скрылась в сгущающейся тьме осеннего вечера.
***
Наступил день памяти святого Денизо Парижского.
Солнце стояло уже высоко, когда христианское воинство достигло открытой равнины, где возвышалась вражеская крепость, выстроенная из жёлтого камня и почти лишённая башен. Взирая на неё из лагеря, Жеан и помыслить не мог, насколько близко она расположена и насколько крохотна и ничтожна в сравнении с величественной Никеей и белоснежными стенами византийской столицы.
«Надеюсь, мы быстро покончим с этим недоразумением… без помощи Готфрида, Раймунда и прочих сильнейших звеньев нашей нерушимой цепи. Ведь впереди нас ожидает нечто действительно громадное. Антиохия… Кажется, именно туда провожает нас Баграт. А оттуда уж рукой подать до Священного Града!»
Священный Град! Иерусалим!
Жеан оставил Ивеса в лагере, заступив в пеший отряд. Он всячески убеждал себя, что делает это из соображений чести, однако в глубине души осознавал, что если бы не рвущаяся в рукопашный бой Кьяра, ни за что бы не поднялся с мягкой постели. Позади выстроилось несколько десятков конных бойцов, возглавляемых Боэмундом и ожидающих сигнала к атаке, когда ворота будут отперты. Их лошади беспокойно фыркали и били копытами, выражая желание броситься в бой.
— Ты только посмотри, какая мелкая! — словно прочитав мысли Жеана, воскликнул Ян. — И за коим чёртом нам все эти басурмане? Византийцы, германцы, французы, теперь ещё и киликийские армяне… Тьфу! Двух десятков хороших норманнских бойцов вполне хватит, чтобы покорить этот никчёмный городишко! Достаточно навести шуму, чтобы вражьи отребья бросились врассыпную.
— Молчи! — шикнул Жеан. — Дай мне сосредоточиться.
— На чём? — осёкся юноша.
— Вот-вот мы ринемся к стенам… полагаю, осадных лестниц на сей раз будет достаточно. Прошу тебя, Ян, когда мы ворвёмся в город, не трогай мирных жителей. Наша цель — сарацинские воины!
— Э-э-э… с чего ты вдруг за меня решаешь, с кем мне стоит сражаться? Другим это скажи! Я хотя бы пока никого не насиловал… всё руки не доходят, понимаешь.
Над равниной раздался ободряющий призыв Боэмунда, который тут же подхватили пешие военачальники. Норманны, наперебой выкрикивая то «Dex aie!», то «Deus lo vult!», то личные девизы тесным скоплением пронеслись мимо Жеана в сторону вражеских стен. Он помчался вслед за ними. Череда знамён и копий замелькала перед глазами.
Недруг уже вовсю бил тревогу, но никто даже не помышлял о том, чтобы атаковать крестоносцев прямо на равнине. На боевой площадке выстроились ряды лучников и пращников в блёклых халатах, однако в сочетании с её тщедушным внешним обликом это зрелище не казалось Жеану таким же зловеще-впечатляющим, как в Никее. Да и число их заметно уступало прибывшим.
Оттеснив щитом целый пучок стрел, юноша рванулся к стене, где его боевые товарищи уже успели выстроить несколько осадных лестниц. Многие смельчаки в рыцарских нарамниках лежали на земле в неловких позах с неестественно вывернутыми конечностями и сползшей кожей, покрытой безобразными багряными ожогами от раскалённого масла и серы. Однако вскоре, не в силах противостоять рьяному натиску со стороны такого числа врагов, гибнуть начали и сарацины. Их стаскивали со стен. С пронзительным хрустом они ломали себе шеи, соприкасаясь с землёй, смоченной свежим пурпуром.
Жеан почти достиг стены, когда щуплый сарацин, с непокрытой головой и двумя нелепо болтающимися по сторонам прядями чёрных волос, попытался обрушить лестницу вниз. Юноша опомнился моментально и, удерживаясь на скрипящей ступени, схватил врага за руки и увлёк на самый край, где тот встретил свою верную смерть.
«Жалкий!» — мелькнуло в голове Жеана.
И вот, когда до зубчатого края было подать рукой, подоспел второй сарацин.
Что произошло далее, Жеан не успел осознать. Леденящая боль сковала его грудь, голова закружилась, а дыхание перехватило. Картины минувших событий, все, как одна, промчались перед взором Жеана. Глаза брата Франческо, переполненные слезами в преддверии предстоящей разлуки, острия ассасинских кинжалов, прорезавшие ночную мглу ослепительным сиянием, Пио, с усилием шепчущий последние слова у него на руках, синагога, объятая искромётным пламенем… и Кьяра… незабвенный образ Кьяры, девы-воительницы, что вряд ли станет скорбеть в том случае, если он всё же…
«Что?»
Вид на высокое безоблачное небо заставил Жеана прийти в сознание. Мутные образы, во мгновение ока пронёсшиеся перед ним, исчезли так же внезапно, как возникли. Вокруг штормила битва.
«Ты цел?» — раздался взволнованный женский голос со стороны. Кьяра прошмыгнула мимо Жеана в сторону осадной лестницы.
— Тебя столкнули. К счастью, приземление мягкое. Если ты ушибся, ползи к лекарю, — тараторила, взбираясь по лестнице, девушка.
Жеан перевёл взгляд на обожжённый труп крестоносца, лежащий под ним, и скривился от омерзения, мысленно, однако, отблагодарив погибшего за невольно оказанную услугу.
«Тебе будет сладко в Раю…»
Жеан поднялся. Кольчуга спасла его от смертельного удара, но рана, несмотря на малую глубину, пылала тупой, мерзкой болью. Он перевёл взгляд на ворота крепости. Те были распахнуты. По полю, подымая песок и растительную труху, уже летела шумная кавалькада.
«Быстро управились!» — с изумлением подумал Жеан и помчался к воротам, не укреплённым ни брусьями, ни решётками, как в большинстве сарацинских крепостей.
Едва Жеану стоило вбежать в город, как вражеский боец, вооружённый клинком, преградил ему путь. Жеан ловко уворачивался от скоростных выпадов сарацина, и, когда тот очутился в опасной близости, парировал наносимый удар щитом, сломав оружие соперника и с силой пырнув его мечом в живот.
«Почему этот сарацин так отвратительно вооружён?» — задался риторическим вопросом Жеан и рванулся дальше, проталкиваясь сквозь толпы перепуганных мирных жителей. Улица была запружена деревянными и саманными домиками с покатыми крышами и чрезвычайно узка, что обеспечивало ужасную давку. Издали доносилось исступлённое ржание коней. Вот-вот смертоносные копыта и тяжёлые мечи учинят кровавую баню!
Вдруг внимание Жеана привлёк сарацин, мчащийся к боковым воротам, с маленьким кинжалом за поясом.
«Должно быть, бежит за подкреплением! Необходимо перехватить его!»
— Deus lo vult! — ободряюще шепнул Жеан и ускорил бег, не отпуская рукояти меча.
«Уйдите, уйдите все!» — хотелось крикнуть Жеану, отпихивая очередного вопящего мирного жителя, преграждающего ему дорогу, но, стиснув зубы, он продолжал молча пробиваться вперёд. Гонец не должен был узнать о его присутствии раньше времени!
К счастью для Жеана, преследуемый замешкался в гуще толпы, обронив чудную плоскую шапочку. Тогда Жеан и настиг его. По взмаху меча гонец пал на живот с выступившими из-под разодранной одежды и плоти окровавленными позвонками. Кольчуги на нём не было, лишь чёрный халат и бесформенная полосатая накидка, отделанная множеством шнурков.
«Что это?» — Внимание Жеана привлёк громоздкий деревянный футляр, оставшийся в обмякших руках убитого. Он был заперт, а потому ему не оставалось ничего, кроме как расколоть его мечом. Внутри покоился толстый свиток. Юноша с трудом выволок его наружу.
Он был завёрнут в синий шёлк с вышитыми на нём золотистыми символами, в центре которых красовалась шестиконечная звезда — та самая шестиконечная звезда, что венчала купол горящего храма во сне Жеана.
«Нет! — Он был так потрясён, что едва мог связно думать. — Быть того не может!» Жеан развернул свиток. Причудливые угловатые письмена, не похожие на арабские, вырисовывались на потёртом пергаментном слое. Жеан перевёл взгляд на гонца — обезображенное тело словно возвратило его в кошмарную грёзу. Он узнал талес, точно такой же — окровавленный, чёрно-белый — талес, что прилип к телу Маттео!
«Это невозможно! — мысленно возразил Жеан, чувствуя, как холод начинает пробирать его до костей. — Нет… Здесь определённо что-то неладно. Я должен поговорить с Его Сиятельством!»
Комментарий к 4 часть "Анатолия", глава XV "Баграт Камсаракан. Лже-магометане"
Скоммуниздила еврейскую концепцию из одного старого фильма. Признаюсь заранее.
========== 4 часть "Анатолия", глава XVI "Празднество бесчестья" ==========
— Звезда Давида? Еврейские письмена? Что ты хочешь этим сказать? Что мы сражаемся отнюдь не с сарацинами? — серьёзно спросила Кьяра, когда Жеан развернул свиток перед ней.
— Да-да!
— То есть армяне, направившие нас сюда…
— Лгут! — отрезал Жеан и, немного погодя, добавил: — Или ошибаются. Недаром меня насторожило снаряжение этих людей… нет доспехов, а вместо привычных нам турецких сабель — какие-то хрупкие короткие мечи. Иудеи! Мирные иудеи! Готов поклясться!
— А Его Сиятельство? Почему он не оповестил нас?! — возмущённо воскликнула Кьяра.
— Сейчас я пойду к нему, а ты попытайся отвлечь товарищей. Ян, Рожер, Эмануэль — безразлично! Нам просто необходимо больше сторонников! И будь осторожна, во имя Всевышнего, будь осторожна! Не вздумай трогать незнакомых рыцарей… Они не послушают! Они взбудоражены схваткой!..
Кьяра одобрительно кивнула и, вложив окровавленный меч в ножны, рванулась в гущу разгорающейся уличной стычки.
«Стойте! Ян! Рожер! Стойте же!»
Боэмунд во весь опор мчался сквозь толпу, бодро пришпоривая своего громадного вороного жеребца и разя пеших врагов, что в сравнении с ним казались не бойцами, а безмускульными сервами. Его червонный плащ гордо развевался на ветру и бил в глаза свежими кровинками. Жеану пришлось приложить немалое усилие, чтобы догнать разъярённого графа.
— В-ваше С-сиятельство! — Голос юноши предательски дрожал от волнения. Впервые за всё время, что Жеан знал Боэмунда, ему приходилось заговаривать с ним лично.
— Что-то случилось? — пробасил в ответ военачальник.
— Ваше Сиятельство! Не примите меня за умалишённого, но эти люди… эти люди не сарацины! Только что мне удалось настигнуть сарацинского гонца, но в конечном итоге оказалось, что тот вовсе не является таковым! Он мчался не за подкреплением, но пытался всего-навсего перепрятать свиток… свиток… со священными иудейскими письменами! Смотрите! Смотрите! — Жеан наскоро развернул свиток. — Где-то здесь должна быть и синагога! Он знал, знал, что рано или поздно ваши рыцари разорят её, знал, что свитки могут пострадать! Это ошибка!.. Недоразумение! Отзовите войска! Молю вас! Господь смотрит на нас… мы творим противозаконное деяние! Отзовите войска! — Голос Жеана срывался на каждом слове, и речь его походила на припадочные причитания одержимого.
В льдисто-синих глазах Боэмунда промелькнуло нечто, отдалённо напоминающее изумление. Было видно, что тот не подозревал о подобном исходе событий и нескоро нашёлся с ответом, но, как только заговорил, Жеан осознал, что все бренные чаяния рухнули.
— Я сам выбираю поле боя. Я сам решаю, когда направить войска в битву, я же и решаю, когда подать сигнал об отступлении. Сарацины, иудеи… есть суть одно и то же лицо, лицо, обезображенное пороком, лицо, презревшее Христа, лицо, безо всяких угрызений совести плюющее на Животворящий Крест! Их предки распяли Спасителя, и наша миссия — праведная месть! Ты молод. Ты недальновиден. Ты не поймёшь этого. — Новый соперник пал у ног коня Боэмунда.
— Месть?! — взорвался Жеан, мигом позабыв, что перед ним далеко не простолюдин. — Глупо! Глупо и бесчестно! Эти люди неопасны! Мы должны проявлять милосердие по отношению к врагу при любой возможности! Мы воюем во благо христианскому миру, а этот жалкий городишко не представляет для него ни малейшей угрозы!
