сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 45 страниц)
Ужас обуял Жеана. Неужели конец? Неужели погибель? Но разве к этому он стремился всю свою жизнь? Краткую жизнь. Безнадежно бессмысленную жизнь. Нет, вопреки изнурительным исканиям, этого не должно было произойти! Его цель — Священный Град, его цель — торжество победы, и он обязан достигнуть её во что бы то ни стало. Даже после смерти Пио, которая до сих пор отдавалась чудовищной болью в сердце молодого крестоносца, лишь на краткое мгновение затмила разум, отвратила от заветной Цели, заставила порывистое пламя долга потухнуть в нём. Но оно вспыхнуло вновь, от крохотной искры, называемой победой, и с каждым днём приобретало всё больший и больший размах, охватывая мечущееся сознание Жеана, подобно пожару, объявшему необъятное пустынное поле: быть может, сон, пригрезившийся юноше, предвещал битву при Дорилее?.. Жеан чувствовал, что Господь по-прежнему взывает к нему. Этот чарующий зов эхом откликался в груди Жеана, а потому погибнуть сейчас, не исполнив Его воли, было равносильно самому вопиющему преступлению.
Жеан окинул взором поле брани. Все его друзья продолжали упорно бороться. Вот Ян мечется, как ужаленный, лавируя между фигурами крестоносцев и избегая тем самым губительного исхода. Вот неповоротливый Рожер не устав оттесняет от пожилого патрона неприятельские стрелы. Вот Кьяра, маленькая Кьяра с выбившейся из-под кольчужного капюшона чёлкой, болтающейся кровавыми сосульками, заслоняется круглым сарацинским щитом…
Но смогут ли они продержаться столько времени, пока подкрепление наконец не прибудет? Не всякая стрела могла пробить франкскую броню, однако ни лица, ни ноги рыцарей не были защищены, да и стояние обещало быть до изнурения долгим.
Грядёт знойный, смертоубийственный полдень!
Уже были убитые и изувеченные. Одни лихорадочно извивались по песку, визжа и зажимая грязными пальцами кровоточащие раны. Другие, посмелее, выдёргивали стрелы из незащищённых рук, бёдер, мошонок, то и дело теряли сознание от невыносимой боли и, очнувшись, возвращались к своим подвижническим актам. Третьи продолжали сражаться. Четвёртые же, пытаясь молиться, терпеливо ждали избавления.
Вдруг краем глаза Жеан увидел, как молодой сарацин, вырвавшийся из строя, под шумок волочит за собой женщину в белом платье. «Луиза!» — понял Жеан и, не помня себя от гнева, подался вперёд и нанёс удар. Тот отпустил целительницу, их оружия скрестились.
— Беги! — приказал юноша Луизе, и, перепуганная, она помчалась в гущу толпы.
Сарацин взмахнул саблей. Жеан проворно отскочил назад, подняв в воздух густую тучу песка.
— У-у-у!.. Гяур-р-р! С-собака! — с озлоблением выругался враг и обрушил новый сокрушительный удар на его щит.
Воспользовавшись мгновением, Жеан хотел подсечь уязвимые ноги сарацина, но безупречная прыть и на этот раз не подвела его. Впервые воспользовавшийся щитом, молодой крестоносец не мог двигаться с достаточным проворством. Однако, ловко увернувшись, сарацин в конце концов встретился с оружием подоспевшей Кьяры. Послышался звонкий хруст костей, и без того обезображенное приступом бешенства лицо исказилось болью, он рухнул набок. Крепкое тело забилось в предсмертных конвульсиях, алая струйка, вытекающая из-под бока, стала увеличиваться, превращаясь в лужицу, кусок окровавленного ребра выступил наружу.
— Ох, Кьяра…
— Быстрее отсюда! — вскричала воительница, отметая стрелу. К счастью, она успела вовремя подхватить щит — одновременно управляться с мечом и щитом Кьяра ещё не приноровилась.
Жеан метнулся вслед за ней подальше от границ лагеря, но внезапно резкая, разрывающая боль пронзила его тело. Толчок оказался настолько сокрушительным, что ему показалось, будто он на мгновение умер, обрушившись в чёрную пропасть. Разноцветные звёздочки заплясали перед глазами Жеана. Всё кануло в беспросветный туман. Однако он по-прежнему продолжил держаться на ногах, цепляясь за грудь и жадно хватая ртом воздух.
— Жеан! — истошно завизжала Кьяра, заставив его прийти в сознание. Показная холодность покинула её разом. — Т-твоё плечо…
Жеан с усилием перевёл взгляд в сторону. Длинная деревянная палочка, увенчанная перьевой шапкой, торчала из плеча, и кровь обильно струилась по желтовато-серой ткани нарамника.
«Стрела! Во мне! О Мария…» Холодный ужас сковал его тело, частично заглушив адскую боль.
— Жеан! — чуть не плача, взвыла Кьяра. — Ты живой?
— В-вроде.
Каждое движение, вплоть до неглубокого вздоха, давалось ему с огромным трудом.
— Бегом! С поля боя! К лекарю!
Жеан рухнул на живот и торопливо, насколько это было возможно, пополз сквозь толпу на окраину лагеря, где заботливо колдовала над ранеными рослая Луиза и ещё несколько целительниц и монахинь. Страшная мысль воспаляла мозг Жеана: стрела могла быть отравлена. Он уже чувствовал, словно яд, смешиваясь с кровью, по капле высасывает жизнь из юного тела и, что самое худшее, являлось это действительностью или самообманом — Жеан не знал.
— Жеан? — Луиза изумлённо вытаращила глаза, едва он протиснулся между двумя наспех брошенными повозками — они отгораживали лекарей от стрел. — Ах, бедный… Потерпи. А вы, сёстры, — обратилась она к двум монахиням-кармелиткам, — займитесь пока Доменико.
Луиза ощупала древко стрелы и деловито заявила:
— Тебе повезло. Стрела огромная: вонзилась бы чуть ниже — и ты погиб.
— Милостью Божией, — с трудом и одновременно облегчением выдавил Жеан, норовя лечь на спину.
— Отец Сильвио! Помогите мне! — окликнула Луиза приходского священника. Тот не дрался, лишь беспрерывно вертелся вокруг раненых и умирающих, леча и исповедуя. — Возьмите его.
— Зачем? — вырвалось у Жеана.
— Ничего не бойся… главное, что ты остался жив, — многозначительно произнесла целительница. — Держите крепче, отец Сильвио.
Сильвио покорно кивнул и приподнял с земли обессилевшее тело Жеана, после чего Луиза потянула его руку на себя. Это было далеко не безболезненно, однако в тот момент он и помыслить не мог, что ожидало впереди. Целительница крепко впилась тонкими пальцами в древко стрелы и слегка пихнула её. Острая, ожидаемая, ещё более сильная, чем в миг, когда вражеское оружие проткнуло плечо Жеана, боль поразила его тело. Задумчиво склонив голову набок, Луиза поднатужилась и начала отчаянно проталкивать стрелу вперёд. Душераздирающий крик вырвался из груди Жеана. Он забился в бешеных судорогах, так что Сильвио еле-еле смог удержать его в своих крепких мужских объятиях.
Да и был ли это Сильвио, а не ангел смерти в чёрном балахоне, какового он так напоминал в сутане?..
— Нет… п-п-пожалуйста… хватит-хватит! — взмолился Жеан, с трудом отойдя от страшного болевого потрясения, пока Луиза готовилась произвести очередной сокрушительный толчок.
— Иначе стрелу не вытащить, — мягко заметила женщина.
— Пусть я лучше сдохну! — сам того не ожидая, рассердился Жеан и стыдливо опустил глаза. — Ну то есть… А-А-А-А!
И снова боль. Снова тьма. Противный стук крови во вздувшихся жилах.
Целительница приостановилась.
— Ох…
— Уже почти, мой мальчик. Держись. Сейчас будет действительно больно, но после ты почувствуешь такое благоговейное облегчение, что…
— Вы издеваетесь! Я…
В следующую секунду он завыл. Боль не стала сильнее, но её длительность, казавшаяся бесконечной, доставляла Жеану, вкупе с животным страхом, неописуемое физическое мучение. Всё помутилось в его глазах. Уже совершенно ослепший, не переставая надрывно кричать, он бился, брыкался, извивался в руках Сильвио, подобно вольной птице, наглухо запертой в клетке. Ему казалось, будто сотня золотых волков разрывает его на крохотные кусочки, тем самым замедляя и без того мучительный процесс умирания… Каждое движение — боль, каждое движение — боль. Но по крайней мере, теперь он знал наверняка, как страдают грешники в огнях преисподней. Если Жеан выживет, впредь постарается не грешить!
Однако всё завершилось так же внезапно, как началось. Похоже, Бог откликнулся на его горячечное обещание. Весь мир понёсся кувырком.
Жеан провалился в непроницаемую мглу.
========== 4 часть "Анатолия", глава XII "Монахиня войны" ==========
Зудящая боль сковала тело Жеана, заставив его пробудиться. Жеан лежал в шатре с вымазанным воском и перетянутым жгутом обнажённым плечом, настойчиво пытаясь возродить в памяти всё, что произошло с ним, когда он находился в сознании. Стрелы не было, но глубокая рана пылала огнём, полностью обездвиживая левую руку. Отовсюду слышался пронзительный лязг стали, свист стрел и душераздирающие крики сражающихся. Битва ещё бушевала.
«Но сколько часов, дней, недель я провёл здесь?»
Жеан с трудом выбрался из соломенной копны и поковылял к выходу из шатра, впившись рукой в бок и стараясь не завопить от боли. Яркие солнечные лучи опалили его лицо, и с непривычки он зажмурился. От лохматых лилово-дымчатых туч не осталось даже блёклого следа, а ливень завершился так же внезапно, как начался. Песок, вперемешку с ошмётками перекати-поле, вился над землёй мутными воронками, заметая бойцов, лошадей и изорванные штандарты.
«Я должен сражаться! — осенило его. — Это ещё далеко не конец! Или конец… конец для всех нас?»
Жеан поковылял обратно в шатёр и принялся судорожно натаскивать на себя крестоносное облачение. Юноша начал с тугой пуховой туники. Этот процесс он поистине ненавидел и в конечном итоге даже вспотел от негодования и чудовищных усилий, приложенных ради этого, — глаза Жеана застлала мёртвая мгла. Он не смог не то что надеть кольчугу — даже найти её.
Спустя несколько минут, Жеан уже плёлся по полю брани, перешагивая через трупы людей и коней. Небольшой меч оттягивал его пояс, подобно тяжеловесному валу, а здоровая, вымокшая рука была занята рыцарским щитом. Тело Жеана горело, как на жаровне, пот ручьями сходил с кожи, насквозь пропитывая грубую саржевую рубаху, поддетую под тунику, песок запорашивал глаза. Его мучила жажда. В тот момент он был готов проклясть беспощадное небесное светило, разогнавшее зловещие, но такие желанные дождевые тучи и вновь переполнившее воздух страшной, тошнотворной сухостью.
— Ты оправился! — радостно воскликнула Кьяра, как только Жеан очутился рядом. — Только вот… не думаю, что тебе пока стоит сражаться. У тебя дыра в плече, и чувствуешь ты себя наверняка ужасно! Пошатываешься, точно опьянённый. Возвращайся в шатёр. Собирается буря!
— Сколько погибших? — невозмутимо полюбопытствовал Жеан, тщетно пытаясь принять устойчивое положение.
— Пока держимся. Скоро должно явиться подкрепление… я чувствую. Но нас осталось совсем мало. Боэмунд и Татикий тяжело ранены и отлёживаются в шатрах. Вся земля усыпана телами наших… ай! Вот скотина! — Кьяра заслонилась щитом, отстраняя стрелу. –…собратьев, в то время как потери Кылыча-Арслана ничтожны. Многие из наших полегли от жажды и истощения, а коней уже угнали. Сарацины смыкают кольцо — вот-вот бросятся лоб в лоб! Ты не должен сражаться, Жеан. Иди в укрытие и молись о нашей победе. Молись горячо, искренно! Молись беспрестанно!
— У тебя есть вода?
— Нет… прости. Отправляйся в шатёр. Иначе рухнешь, но уже не встанешь. И молись! Молись!
— Слишком много молящихся. Слишком много, — процедил сквозь зубы Жеан. — Тогда как действующие необходимы нам не меньше.
И с этими словами Жеан бросился в гущу сражения, но в тот же миг резкая боль пронзила его плечо, он почувствовал, как что-то густое и горячее просочилось сквозь рубашку. Знойное пекло сморило Жеана, голова закружилась. Измученный до тошноты, он безвольно упал на землю, и веки его сомкнулись.
***
Жеан очнулся в своём шатре от того, что кто-то настойчиво поил его водой. Слегка приоткрыв глаза, он увидел Кьяру, в жёлтой тунике и с подобранными под плат волосами.
— Пей, — с неожиданной нежностью молвила она. — Ты хотел…
— Довольно, — промямлил Жеан. Воительница отложила фляжку.
Молодой крестоносец прислушался. До его ушей не доносилось ничего, кроме приглушённых стонов раненых товарищей, расположившихся по соседству, пронзительного воя ветра да заливистого звона цикад. С улицы тянуло свежей прохладой, пахнущей полынью и можжевельником.
— Битва закончилась? Мы победили? — негромко спросил Жеан.
Кьяра отрицательно покачала головой.
— Сокрушены?! — всполошился Жеан и вскочил с постели, страдальчески скорчившись. — Недруг торжествует?!
— Нет-нет, что ты! Лежи, иначе лихорадка не спадёт. Подкрепление прибыло и оттеснило врага, но это ещё далеко не конец, а потому рановато говорить о безоговорочной победе.
Жеан шумно выдохнул и прилёг обратно на постель. «Быть может, напрасно я был такого дурного мнения о Роне? В конце концов никто не без греха…» — протянулось в его голове.
— Я взяла твой щит. Тот, что ты подхватил в пылу битвы. С белым оленем, — внезапно сказала Кьяра.
— Но… Я хотел… — смутился было Жеан. — Я всего лишь виллан, никак не не достойный носить рыцарской эмблемы.
— Его хозяин мёртв. Тебе же щит необходим. Причём этот щит — отменный, с железными накладками… и не говори глупостей — пока мы крестоносцы, среди нас не будет ни крестьян, ни рыцарей!
Жеан вздохнул и, стараясь не обращать внимания тяжёлую на боль, будто стиснувшую рёбра, перевёл взгляд в угол шатра. Прямоугольный щит с высеченной на нём головой оленя, увенчанной ветвистыми — насколько позволяла неподатливая поверхность — рогами и крестом промеж них, лежал на полу. Единственная надпись — «Смерти нет» — красовалась под изображением.
— Ну, я пойду?
— Останься! — взмолился Жеан. — Мне… мне неспокойно.
— Прости, я хотела поупражняться с Рожером. Да и поесть мне надо. А ты отдыхай. Тебе нужно.
Кьяра задула свечу, тускло поблёскивающую на табурете.
— Рожер! — выпалил Жеан, как только воительница покинула шатёр, и с жаром всплеснул здоровой рукой. — Рожер, значит!
За прошедшее время отношения Жеана с Рожером заметно обострились. Они больше не вели дружеских бесед у догоравшего вечернего пепелища, значительно реже тренировались вместе, а, как только оказывались в непосредственной близости, хранили гробовое молчание, сверля друг друга испытующими взглядами. Кьяра видела это, и всякий раз, когда Жеан пытался завести беседу об отношениях с Рожером, резко меняла тему либо, зардевшаяся от смущения, вовсе исчезала из круга внимания, пыля длинными полами нарамника. Она догадывалась о том, что Жеан всё знает, что однажды ему довелось увидеть их вместе, и стыдилась этого, боясь, что тот подозревает их во взаимной любви. Молодой крестоносец был полностью согласен с нею. Отдаться Рожеру для такой девы было бы неслыханным унижением. А уж если злые языки распространят эту весть по всему крестоносному обществу (виданное ли это дело — чтобы сеньор заискивал перед простолюдинкой?), как в своё время, не краснея, сделал это Рон, оскорблённый непокорностью воительницы, та и вовсе будет навеки сломлена. Чувство собственного достоинства было развито в Кьяре в особой степени — как ни у единой девушки из немногих, что приходилось знать Жеану. Женская гордыня — самый коварный грех, но в случае с Кьярой её наигранная напыщенность казалась какой-то особенно прелестной, наивной, простодушной и, безусловно, не несла в себе ничего злого или пагубного.
«Есть в ней какая-то загадка, — частенько думалось Жеану. — Странная, противоречивая, необузданная. Но такая искренняя, такая сердечная, как ни единая душа в Христовом воинстве! Многие этого не понимают, а я — понимаю… только не до конца.
А Рожер — оруженосец как оруженосец! Ничего особенного! Он не заслуживает таких почестей».
Жеан презрительно фыркнул и тяжело опустился на бок, простонав от боли в продырявленном плече. Он засыпал, попутно размышляя лишь о Кьяре, её дальнейшей участи и едва ли вспоминая о том, какое чудовищное испытание ожидает крестоносцев впереди. Необычайный образ Кьяры невольно заслонил собою всё на свете.
«Только монахиня войны!» — последний раз мысленно повторил он и погрузился в здоровый ночной сон.
========== 4 часть "Анатолия", глава XIII "Воспоминание. Милость для шиита" ==========
Холодеющее осеннее солнце ещё не взошло, когда Жеан, потянувшись и сладко зевнув, вышел из шатра. Глубокая рана в плече по-прежнему давала о себе знать, однако по прошествии трёх месяцев боль перестала быть такой резкой и разрывающей, гной почти не сочился, он мог почти беспрепятственно работать левой рукой и возвратился к боевым упражнениям. Битва при Дорилее унесла четыре тысячи христианских жизней. Немало бойцов скончалось от заражения крови, многие остались калеками и были отосланы по домам, как тягостная обуза: Жеан не хотел думать о том, что ожидало несчастных по дороге, кишащей разбойниками и фанатиками. Если бы не усердие Луизы, он бы очутился среди них…
«Подготовка к битве, битва да подготовка к следующей битве», — с досадой размышлял Жеан. Порой ему казалось, будто жизнь воина — сродни серой и однообразной жизни послушника, с разницей лишь в том, что в любой момент может оборваться.
— Пио… Рыцарь-монах… Моя последняя связь с прошлой жизнью… ты слышишь меня? — дрожащим голосом пролепетал Жеан, чувствуя, как к его горлу подступают горестные рыдания.
