сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 45 страниц)
Внезапно тревожная мысль, точно заострённым орлиным когтем, прорезала пьяный мозг: «Где Кьяра?» Жеан поднял взгляд на невысокий холм, где сражалось несколько крестоносцев и сарацин, в том числе сам Кербога. Однако ни Боэмунда, ни Танкреда, ни уж тем более невзрачной девушки видно не было.
«Вдруг они погибли?! — подумал Жеан и сглотнул. — Нет! Кто-то бы определённо заметил и тотчас пустился в бегство. Пока судьба благоволит к нам! Но где же Кьяра?»
И что происходит на противоположной стороне стены? Удалось ли Раймунду, Готфриду, Бодуэну и всем прочим благополучно прорваться? Как бы то ни было, Жеану необходимо найти Кьяру!
Крестоносцы, несмотря на малую численность, по-прежнему продолжали бороться, хотя было видно, что с каждой минутой сарацины неумолимо приближаются к заветному торжеству. Рассвет холодно шествовал по разбитым телам раненых и умирающих. Крови было менее, чем обычно, ведь многих задевали стрелы. Тонко постанывая, христиане корчились, обречённые на медленную смерть от яда, которым были смочены наконечники. Жеан, чтобы не видеть цепенеющих, сведённых судорогами конечностей, лопнувших глазных сосудов и сукровичных ран, где свербили чёрные мушки, старался смотреть прямо, однако это не мешало воображению вырисовывать преувеличенно скверные картины. Да и впереди, в средоточии боя, они были ненамного приятнее.
О изуверская, кровожадная тризна смерти!..
«Кьяра!» — начиная беспокоиться, хотел крикнуть Жеан, но у него перехватило горло. Он бросился вперёд, к подножию холма, неустанно озираясь по сторонам, чтобы не проглядеть вражьей сабли. Как только Жеан очутился на вершине, он тут же ринулся в бой. Плечо было рассечено до мяса: его задел сильный противник, когда юноша нёсся сквозь густое сарацинское столпотворение, и теперь ранение доставляло разрывающую боль.
«Не стоит связываться с Кербогой», — решил Жеан, видя, на каком близком расстоянии сражается атабек. Его окружало многочисленное сопровождение, которое не позволяло беспрепятственно подступить. Кроме того, несмотря на малый рост, Кербога был куда более грозным противником, нежели его предшественник Яги-Сиян, избегавший прямого столкновения с противником, но лишь отдававший боевые команды своим верноподданным.
— Deus lo vult! — Одним яростным взмахом меча Жеан сразил сарацина, лихорадочно кружащего вокруг Танкреда в готовности атаковать. Молодой военачальник был жив, хотя чувствовал себя далеко не самым завидным образом. Нарамник был залит кровью, сочащейся из многочисленных ран. Каждое движение давалось Танкреду с таким огромным трудом, что Жеан начинал ощущать его боль на самом себе. Или по-прежнему давало о себе знать израненное плечо — Жеан не мог понять наверняка.
Танкред заметил, что юноша выручил его, и благодарно кивнул. Тот принялся протискиваться вперёд, где сражение шло особенно бурно. Отовсюду разило едким смрадом крови, и смрад этот горьким привкусом отпечатывался у него на языке, перемешиваясь с не менее тошнотворными нотками конского и людского пота. Низвергнув наземь очередного нападавшего, Жеан осмотрелся. Чья-то небольшая юркая фигурка, мечущаяся вокруг крупного, грузно сложенного противника, привлекла его внимание.
Кьяра!
Она цела!
На мгновение Жеан залюбовался, позабыв боль. Ему, как никому иному, нравилась природная гибкость и грациозность её тела, не отличавшегося выдающимися женскими формами, но при этом отнюдь не лишённого изящества. Неиссякаемая прыть била в ней животворящим ключом, так что в большинстве случаев дюжий враг даже не успевал нанести удара и безвольно падал, захлёбываясь в собственной крови.
Решив, что Кьяра великолепно справляется, Жеан не стал вмешиваться в поединок.
***
Когда настал полдень, битва продолжала люто кипеть на равнине, однако Жеан чувствовал, что исход её неумолимо приближается. Ныне он отлёживался в шатре для тяжелораненых. Только что из его бока снова извлекли стрелу, и пропитанная воском рана пылала такой резкой, обжигающей болью, что Жеан едва мог вдохнуть, не говоря уж о том чтобы сражаться с былым воодушевлением. Кроме него в шатре находилось ещё трое воинов, среди которых, к ужасному сожалению, не было Кьяры. Ослабевшая от глубоких порезов и голода, она лежала в соседнем шатре под преданным покровительством лекарей.
— Эй, парнишка! — окликнул Жеана один из бойцов, скрестив руки на изрытой рубцами полуобнажённой груди. Он был страшно худ, обожжён и грязен. — Ты как?
— Превосходно, — соврал тот.
В действительности Жеан ощущал себя омерзительно, не только физически, но и морально. Его пожирало горькое чувство неисполненного долга. Он должен биться, биться до последней капли крови, наравне со всеми, пока холодные почвы сами собой не разверзнутся под ним, приняв в свои глухие чертоги, но вместо этого он, точно никчёмный дезертир, нежил кости на уютном ложе!
Но вместе с тем юноша испытывал почти облегчённое торжество. Жеан не понимал, имеет ли его рвение отношение к Богу, однако точно знал: за месяцы осады, после череды разочарований он не превратился в безразличного самолюба! Милостью Господней… или по его собственной воле?
— Как думаешь, победим? — спросил у него всё тот же крестоносец.
— Я не знаю, — немного поколебавшись, проговорил Жеан уныло.
Собеседник не ответил. Шатёр погрузился в гробовую тишину, нарушаемую лишь зловещими отзвуками битвы.
На этот раз Жеан сказал правду: им овладевала гнетущая неопределённость. Мозгом он осознавал, что крестоносцам, даже при всём их желании, не удастся выстоять, однако внутренний голос, движимый какими-то необъяснимыми мотивами, неустанно твердил обратное: «Если вам удалось выйти за пределы стены, удалось застать недруга врасплох и рассеять магометанские отряды, полдела уже сделано! Остаётся лишь добавить пару штрихов для полной картины».
«Но почему я должен верить тебе?» — в который раз за день спросил себя Жеан, и ответом ему снова было молчание.
— Хочу знать, — жалко дрогнули потрескавшиеся губы.
========== 5 часть "Антиохия", глава XXV "Союзники. На грани" ==========
Заунывный гул труб ударил по ушам Жеана, и он, едва задремав, встрепенулся.
«Поражение?!»
Громогласный клич «Deus lo vult!» донёсся до его слуха. Христово воинство было ещё в целости, и, судя по непрекращающемуся цокоту конских копыт, число бойцов росло.
Неужто сама небесная рать, во главе со святыми Жоржем и Димитри, сошла на землю, желая прийти на подмогу земным братьям?! Или светлейший император Алексиос, сжалившись над несостоявшимися союзниками, выслал к бою свежие византийские силы?
Жеан поднялся с постели. Разрывающая боль свела мышцы, но в конце концов он, ни на секунду не забывая о Заветной Цели, встал на ноги почти в полный рост.
— Ты куда? — опешил один из местных постояльцев. — Неужели сражаться?
— Хотелось бы. Но нет. Я всего-навсего желаю понять, что там происходит, — вяло пробурчал Жеан.
— Ты бредишь, мальчишка. Да и что, в самом деле, смотреть, если всё и так очевидно?
«Сигнал об отступлении? — тревожно мелькнуло в голове Жеана. Он ощутил, как сердце его пропустило один удар. — Иначе что это значит — "всё очевидно"?»
— Что, что очевидно? — дрожащим голосом спросил Жеан и с усилием сел. В глазах потемнело. Он почувствовал, как теряет сознание, и решил, что это не плохо — по крайней мере, утихнет боль.
— Подкрепление. Раймунд и Готфрид разогнали неверных на противоположной стороне стены.
Жеан недоверчиво отстранился, задумчиво склонив голову набок в попытке трезво осмыслить слова молодого мужчины. Предобморочное состояние сняло как рукой. Не столько слепое ликование, сколько блаженное облегчение приятно затеплилось в груди Жеана. Ещё не конец! Но далеко не победа… На краткое мгновение в душу закралось сомнение: «Что, если это не союзники вовсе, а кто-то… совершенно иной? Кто-то, кто лишь принял их облик, чтобы одурачить, искусить нас? Потусторонняя враждебная сила, посланная нам на верную погибель?» Однако эта мысль умерла так же внезапно, как родилась, уступив место слабым отголоскам надежды на светлый исход, которые, к разочарованию Жеана, не внушали ни малейшей радости, лишь ничтожное духовное удовлетворение. Будто неискреннее. Самообманное.
Это значило одно: он по-прежнему не чувствовал Бога.
— Сколько их?
— Мы не знаем, — пожал плечами крестоносец. — Жизнь в осаждённой крепости истрепала их силы не меньше, чем наши, это точно. Однако небесная рать до сих пор процветает. Процветает в безграничной благости. Процветает и покровительствует нам. Вспомни святое копьё, вспомни звезду, упавшую в магометанский лагерь. Всё это неспроста!
— Знаю. Но разве мы не могли превратно истолковать эти знаки? Возможно, святое копьё являло неминуемое поражение, звезда же… удачу! Но удачу для сарацин! Недаром она упала именно в их лагерь! Верно, теперь всё небесное воинство заливается горючими слезами, наблюдая за тем, как враг, неистово глумясь и ликуя, втаптывает нас в перегнившую жижу из собственной крови и грязи. А может… хуже! Только довольствуется! И… Ох… Я не могу больше…
— Что за вздор?! — не выдержал крестоносец. — Если нашим союзникам удалось разбить отряды поутру, значит, удастся и теперь.
— А если нет? — Жеан поднял взгляд, и в глазах его защипало.
— Если?! Позволь! Неужели ты и впрямь ничего не чувствуешь и не понимаешь? Ни дать ни взять — Тома неверующий!
«Что я должен чувствовать?» — мысленно спросил себя Жеан, глубоко задетый данным ему прозвищем, но вслух говорить ничего не стал, стараясь прислушаться к себе. Вскоре отзвуки битвы начали глохнуть в ушах и в конце концов совсем стихли.
Он снова забылся бесчувственной дремотой.
***
Над ушами Жеана раздался отчаянный крик. Кто-то с силой встряхнул его, нежащегося в плену полудрёмы.
— Вставай!
Жеан вскочил, и глазам его открылась ужасающая картина: мужчины, облачённые в пёстрые восточные шелка, один за другим, врывались в шатёр, переполненный тяжелоранеными крестоносцами. Крик застыл у Жеана в горле, когда громадная сабля промелькнула над его головой. Он резко пригнулся и перекувыркнулся набок, жалобно постанывая от боли.
Сарацины вторглись в лагерь!
— Бежи-им! — протяжно завопил уже знакомый Жеану крестоносец и метнулся к выходу, как вдруг щуплый сарацин, в котором Жеан узнал врага, помешавшего вызволить из унизительного плена Луизу, бросился наперерез.
— Держи-ись! — Насилу отпихнув набросившегося сарацина, Жеан рванулся в угол шатра и схватил, казалось в тот момент, неподъёмный щит.
Зубы его намертво сомкнулись от мучительной боли, когда он, обнажив меч, всадил его в спину врага, обезумевшего от боевого азарта. Из груди сарацина вырвался душераздирающий крик, заглушив сочный хруст раздробленного позвоночника, и тут же сменился глухим, сдавленным кашлем. Он покачнулся, пал на живот и больше не шевелился.
«Это тебе за Луизу, развратный ублюдок!»
Но бросив взор вниз, Жеан понял, что опоздал. Постоянный собеседник Жеана, вырвавший его из цепких когтей тоски и скуки, чьего имени он так и не удосужился узнать, лежал подле поверженного врага. Тело его, безвольно распластавшись на животе, не подавало признаков жизни, и целая вереница кишок, окровавленных и размазанных в густую кашицу, простиралась по полу шатра. Жеан судорожно сглотнул и подавил приступ тошноты, перекрывший горло.
Сарацин осталось трое. Трое против его одного: остальные крестоносцы уже успели покинуть шатёр.
Нет времени на сожаления!
Жеан произвёл выпад, не имея изначального намерения ранить врага, отскочил в сторону и заслонился щитом. Сарацины кинулись за ним, разрывая саблями камлотовые стены и сбивая попадающиеся на пути предметы: шлемы, табуретки, склянки. Вот какой-то коренастый парнишка слегка замешкался. Жеан, резко извернувшись, рубанул его в брюхо, что не осталось безболезненно для него самого. Острая боль пронзила тело Жеана в том месте, откуда несколькими часами ранее, превозмогая череду нестерпимых мучений, извлекли наконечник вражеской стрелы. Рана раскрылась. Он взвыл так, что голос, не выдержав напора, сорвался на сиплый стон.
«Неужели всё? — пламенной искрой блеснуло в голове Жеана. — Ещё удар, и кончено. Навеки кончено!
О нет! В своём ли я уме? Нет! Лукавишь, слепая смерть! Я уже столько, столько пережил!»
Отуманенный взор Жеана прояснился. Набравшись смелости (или это было попросту безумство) и крепко прижав к груди щит, он рванулся сквозь скопление ошеломлённых и явно не готовых к этому сарацин. Выход из шатра, подобно свету в конце тоннеля, безудержно манил и влёк к себе.
— Братья! Помогите! — сплотив остатки сил, взмолился Жеан. Горло его болезненно сжалось от натуги.
Группа крестоносцев уже мчалась к захваченному шатру. Каким-то неведомым образом отбив несколько чудовищных атак, Жеан пустился навстречу собратьям, что, не мешкая, вступили в ожесточённую схватку с вражескими бойцами.
Жеан не мог поверить своему счастью.
Он в безопасности!
Солнце жарило неимоверно, воздух был накалён, как в печи, и дышать было почти невозможно. Пот сходил с Жеана горячим потоком, насквозь пропитывая замаранную нательную рубашку. В горле першило и сохло. Чтобы не задохнуться, молодой крестоносец старался дышать полной грудью, хотя и это доставляло ему немало физических страданий. Кровь обильно сочилась из свежей раны, однако Жеан, стиснув зубы от ноющей боли и с полными слёз глазами, упорно продолжал брести по бренным землям разгромленного лагеря. Помимо боли, несчастного тревожила общая дурнота самочувствия. Вновь и вновь, наперекор воле хозяина, неожиданно разыгравшееся воображение порождало всё новые тошнотворные картины минувшего времени, от умирающего отца и чахнущей на глазах матери до окровавленного и расчленённого трупа безымянного крестоносца, зверски убитого в ходе потасовки в шатре для тяжелораненых. И почему-то именно сейчас всё это, вдобавок к горькой безысходности, вызывало у Жеана наиболее сильные рвотные припадки. Он никогда не помнил своих родителей, но теперь на него словно снизошло озарение. Отец — статный темноволосый муж, мать — хрупкая женщина с изумрудными глазами, оба в лохмотьях и зловонных гнойниках, точно вживую стенали в предсмертной агонии перед потухшим взором…
Так вот ты каков, свет в конце тоннеля!..
Он сделал ещё один шаг и, не выдержав, завыл от боли — вой этот стал последней каплей. На мгновение боль исчезла, и Жеан почувствовал, что теряет сознание. Ноги его безвольно подогнулись. Юноша опрокинулся на спину, видя, как вокруг начинает сгущаться туманная мгла.
«Если я закрою глаза сейчас, то уже не открою!» — мысленно сказал себе Жеан.
«Ах! Неужели и впрямь умираю?»
Эта мысль заставила его опомниться и нервно встрепенуться. Щит лежал подле и резал глаза злорадным: «Смерти нет».
«Ах! Я вижу перед собой врата Священного Града Иерусалима, я стремлюсь туда, стремлюсь, вопреки всем тягостям и горестям, выпавшим на мою долю! Неужто двери в Рай? Ах, нет… Ни то, ни другое…»
Кьяра!
И действительно, воительница возвышалась перед ним. Даже сквозь непроглядную пелену бреда он не мог спутать эту изящную, как у горностая, фигурку с чем-либо или кем-либо иным.
— Не уходи. Побудь со мной, — сам не осознавая, что говорит, с трудом выдавил Жеан.
— Неужели тебя застигли в шатре?! — испуганно ахнула Кьяра. — Не смей… Всего лишь одна серьёзная рана.
— А ты?
— Я в порядке. Я успела выбежать.
— Воды… — прохрипел Жеан. — Иначе… — Он сглотнул не в силах продолжать.
— Рожер! — крикнула Кьяра.
Должно быть, новоявленный рыцарь как раз проходил мимо. Лёжа на земле с полузакрытыми глазами, Жеан не видел его, но услышал, как тот откликнулся.
— Нам нужна помощь! Быстрее! Воды! У тебя есть.
— Одним негодяем меньше! — злобно бросил Рожер, и у Жеана упало сердце. Хотя Жеан не имел сил на то, чтобы возмущаться и негодовать, он прекрасно осмыслил слова рыцаря, чего было вполне достаточно.
— Негодяй здесь лишь один! — свирепо рявкнула Кьяра — Жеан… не смей! Даже не думай! Не смыкай век! Помни о Цели! — Голос её стремительно угасал в громе кипящего сражения и вскоре совсем стих.
«Помни о Цели!»
========== 5 часть "Антиохия", глава XXVI "Возможность невозможного" ==========
— Ave Maria! — громогласно восклицал Боэмунд.
— Deus lo vult! — вторили ему боевые товарищи.
Жеан вновь очнулся, когда Кьяра, которой удалось отыскать воду, напоила юношу, напитав целительной влагой намертво иссохшую кожу, и обессиленно рухнула рядом.
— Ты цела? — тревожно покосился на неё он.
— Признаться, не очень… но всё худшее уже позади, — едва слышно ответила Кьяра.
— Нет! — выпалил Жеан, и у него перехватило дыхание.
— Что «нет»?
— Ты должна жить!
