сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 45 страниц)
Жеан глубоко вздохнул и, сморгнув очередную слезу, направился в заросли каперса, где лежал Пио. До этого момента он продолжал слепо уповать на то, что в один прекрасный миг молодой рыцарь пересилит себя, хотя бы приподняв веки, и только теперь, когда его тело стало холодно, как земля и вечерний ветер, был вынужден взглянуть в глаза правде. Всё для Пио было кончено.
— Неужели это то, ради чего ты привёл меня сюда? — срывающимся от потрясения голосом простонал Жеан. Его одолело какое-то новое чувство — болезненное, но почти умиротворённое, и он понадеялся, что это и была печаль. — Ради того, чтобы я потерял всё… всё. И к чему же я теперь иду? К чему идём все мы?
Жеан затащил Пио на лошадь, предварительно избавившись от шлема, коловшего его бармицей, словно терновый венец.
Шлем не раз выручал Жеана во время битвы, однако теперь юноша ненавидел всё своё снаряжение, освящённое, казалось, самой смертью.
Оглушительно громыхнул гром, бешеный ливень обрушился на землю. Вода разжижила запёкшуюся кровь Пио, и алые струи, одна за другой, начали стекать по выпущенным кишкам и поджарым бокам Лилии.
Жеан оставил Пио в куче трупов и накрыл окровавленным плащом, жалея, что он так тонок и короток. Затем возвратился за прочими телами: за вторым… за третьим, за четвёртым, и немудрено, что в конце концов это стало для него обыденностью. Совершенно холодно, безо всякого омерзения, он прикасался к расчленённым мясным сгусткам, бывшим некогда его боевыми сотоварищами, что так же жили, дышали, видели и чувствовали, и столь же равнодушно складывал их на окраине лагеря в груду, что напоминала ему Голгофу, попутно размышляя о горькой участи, постигшей Христово воинство. Некоторые выжившие крестоносцы остались на поле боя в смутной надежде урвать кусок в виде драгоценности, частички доспехов или дорогой ткани с трупов магометанских бойцов, но никто уже не обращал на них внимания. Ослеплённые радостью безоговорочной победы, сарацины бешено метались вокруг, истошно вопя, разгоняя привлечённых запахом мертвечины ворон и насаживая на острия сабель головы погибших врагов.
Последнее было особенно противно взору Жеана, не терпящего неуважения к покойным.
«Мёртвые христиане ничего не могут сделать этим дикарям! Почему они не оставят их в покое?»
По окончании общих сборов, как только шатры были расставлены, Жеан незамедлительно обработал рану и отправился на покой. Рыдания заклокотали в горле, когда он вошёл в шатёр, ранее принадлежавший Пио, однако, завидев у входа Кьяру, смог сдержаться.
— Ты в порядке? Раны не болят? — обеспокоенно спросила воительница, ложась рядом с Жеаном.
— Мы претерпели поражение! Почему ты задаёшь вопрос, на который и без того прекрасно знаешь ответ?! — снова ощутив прилив ярости, вскричал тот и вскочил с постели. — Мой друг… мой наставник… мой вдохновитель… тот, благодаря кому я прекратил быть подневольно томим ненавистными монастырскими стенами… тот, благодаря кому всё зашло так далеко… Удивительный человек! Рыцарь-монах!.. Моя последняя связь с братом-Франческо, которого я и поныне беззаветно люблю!.. Он погиб! Погиб! Погиб! А вслед за ним погибла моя вера в лучшую долю!
— Это только первый бой, Жеан! Потери и поражения — неотъемлемая часть любой войны! Вот увидишь, однажды…
— И он говорил так же! — перебил Кьяру Жеан. — Да ты хоть понимаешь, что будет с нами, если к сарацинам подоспеет подкрепление?! Вспомни Пьера Амьенского! Взгляни на останки несчастных, что пару лет назад сложили свои благородные головы на этой земле. Почему Всевышний отвернулся от них?! Почему Он отвернулся от нас?! Светопреставление! Седьмая печать снята! Херувимы трубят кончину сущего!
— Прекрати. Успокойся. Не время унывать. Что же касается благородных голов, не такие уж они были и благородные. Не раз я слышала, как эти несчастные творили такие бесчинства, что греховно представить! И были это не воины, а бедняцкий сброд вроде нас с Яном! Крестьяне, разбойники да шлюхи с лжесвященниками, и больше ничего!
— Глупая девчонка! Жертва сердечных страстей! Ты слепа… Что ты понимаешь в войне, что ты вообще понимаешь?!
— Гм! — хмыкнула Кьяра и, раздражённо передёрнув плечами, метнулась к выходу из шатра.
«Чтоб меня!» — мысленно отругал себя Жеан и бросился вслед за воительницей.
— Стой! Я вовсе не хотел тебя обидеть.
Но Кьяра уже скрылась в гуще шатров.
По протоптанной лошадьми тропе прошествовал Рон в окружении пяти товарищей, усердно вторивших его словам, среди которых был и Эдмунд, военачальник Жеана. Жеан давно заметил, что между ним и Роном царят весьма тёплые и тесные отношения.
— …вот увидите, как только я ворвусь в город, там камня на камне не останется!
«Только это и не оставляет повода для сомнений!» — пренебрежительно подумал Жеан и, не желая мокнуть под дождём, возвратился в шатёр, где наконец смог дать волю чувствам.
Но уснуть не удавалось, несмотря на желание Жеана и предобморочную слабость, сковавшую его израненное тело. Истошные вопли, жалобные стенания и плач, доносящиеся снаружи, резали слух юноши, сводя постепенно его с ума, — это раздосадованные поражением крестоносцы расправлялись с турецкими пленниками. Зарывшись лицом в пропахшую потом шерстяную подстилку, чтобы не чувствовать кровавого зловония, он зажмурил глаза.
«А потом, когда я снова выйду на Божий свет, глазам моим откроется ещё одна груда трупов… Неужели, неужели вам до сих пор мало? Ненавижу смерть. Ненавижу войну. Ненавижу трупы. Трупы!..» — в отчаянии думал Жеан.
***
«Вражеские бойцы! Вражеские бойцы!» — громкий возглас взволновал лагерь посреди ночи. Жеан вскочил с постели и, спешно надев на голову шлем, рванулся к выходу. На ночь он не стал снимать рыцарского облачения, а потому был подготовлен к возможному вооружённому столкновению.
— Вражеские бойцы! — бросил Ян, пробегая мимо шатра Жеана… нет, шатра Пио. — Монашек! Вторжение!
Жеан последовал за ним к выходу из лагеря, где ночные дозорные, одним из которых был Эмихо, удерживало нескольких молодых мужчин, облачённых в чёрные халаты.
«И впрямь вражеские бойцы!» — мелькнуло в голове Жеана.
Как только крестоносцы, вооружённые факелами, обступили стражу, Эмихо заявил:
— Эти магометанские паршивцы едва не убили нас, однако нам удалось перехватить их! — И приставил к горлу пленника остриё короткого меча. Лезвие его было покрыто прочным слоем ржавчины и запёкшейся крови. Даже если рана не будет смертельна, отметил Жеан, сарацин быстро умрёт от заражения.
— Хм… Эта ничтожная горстка не походит на вражеское войско! Быть может, это всего-навсего шиитская шайка, упившаяся опиумом? — предположил Рон, протискиваясь сквозь толпу. — Взгляните на их одежды — они чернее ночи! С дороги, Эмихо! Я прикончу их.
Белокурый рыцарь выхватил из ножен боевой меч и метнулся к пленникам, но мудрый Эмануэль с прыткостью кошки преградил ему путь.
— Нет, Рон. Ты не тронешь их, пока мы не разберёмся в этом недоразумении. Эмихо! Прикажи ему говорить! Быть может, они просто вернулись за телами пленённых сотоварищей?
— Выкладывай всё, что тебе известно! — рыкнул крестоносец и с силой вдавил холодную сталь в горло пленника, к великому благу для него, защищённое бармицей.
— А?
— Говорить!
— Всё. Всё-всё скажу. Не убейте, — пролепетал пленник на ломаном французском. — Они подвинули нас, чтобы мы всё узнали и…
— Они собираются напасть?! — в бешенстве взвизгнул Эмихо. — Ну! Говори!
— А?
— Они идут сюда, ну?! Отвечай же, если не хочешь превратиться в падаль и стать закуской для ворон и бешеных лисиц!
— Ну, — с усилием выдавил сарацин.
— А теперь убейте их! — взмахнул Рон левой рукой. Жеан давно заметил, что белокурый рыцарь был левшой.
— Отпустить! — бесцеремонно отпихнув его, приказал Танкред. — И готовьтесь к бою! Сарацины могут нагрянуть в любую минуту! Рон! Беги в лагерь германцев! Подыми их!
Боевой клич прокатился по рядам собравшихся, большая часть из них опустилась на колени, желая вознести молитву.
Шумная радость охватила Жеана, и пьянящий эфир надежды наполнил его сердце. «Не будь они замечены вовремя, мы были бы перебиты в собственных палатках! Теперь нам необходимо очень сильно постараться».
«Не устрашись и не дай воли сомнениям, ибо, заклинаю тебя Священным Градом Иерусалимом, теперь это самое губительное для нас», — эхом прозвучали в ушах Жеана слова Пио, и он последовал примеру собратьев, преклонив колена.
— Pater noster, qui es in caelis… — Такое знакомое чувство ликующего восторга захлестнуло его воображение.
========== 4 часть "Анатолия", глава V "Возмездие. Триумф" ==========
Занимался червонный рассвет, когда на поросших акацией холмах выстроилось сарацинское войско, и крестоносцы, готовые к атаке, единым строем стали неподалёку от лагеря.
— Даже отсюда я вижу страх в их глазах! — приплясывая на месте от нетерпения, оскалился неугомонный Ян. — Ещё бы! Не ожидали, змеи, что их такая орава застигнет! Боязно по-честному на сшибку выйти, горазды лишь из угла попискивать да зубы скалить, как крысы! Вот увидишь, монашек, мы ещё попируем на их костях!
Низкорослый военачальник подал сигнал своим бойцам спускаться с холма. Посеребрённая кольчуга и щит с изображением зелёного, под цвет халата, полумесяца тревожно блеснули в свете луны. Зацокали копыта. В небо устремились копья с шёлковыми вымпелами, и Жеан решил, словно по песчаным валунам следует целая орда, но, спустя несколько минут, с облегчением понял: сарацин было гораздо меньше, чем днём, ведь военачальник не рассчитывал, что к норманнам присоединятся греки и германцы. Поравнявшись с Танкредом, он произнёс:
— Кафиры… Неужели вы думаете, что это получится так просто?
Он владел французским ничуть не лучше, чем шпион, пойманный на окраине лагеря, что придавало его речи неуместный смехотворный оттенок.
— Вы отдадите нам Никею, и мы уйдём с миром, — холодно произнёс Танкред, имевший славу хорошего дипломата и знавший множество языков, а оттого всегда говоривший за Боэмунда. — Не тронем ни вас, ни ваших женщин, ни ваших отпрысков. Заклинаю тебя милостивым Господом, всеми его ангелами и святыми, достопочтимый брат, так будет лучше для обеих сторон.
Жеан невольно поразился величавой суровости и выдержанности его речи. Окажись он на месте молодого графа, наверняка выдал бы что-то совершенно невнятное и невразумительное, а то и вовсе не нашёлся с ответом.
— Кафиры… побойтесь Божьего гнева! Вот грянет светел Кылыч-Арслан, как кончит вражду с атабеком Кербогой, так вам, шакалам, не останется ни пощады, ни жалости, — дребезжащим голосом процедил военачальник и после недолгой паузы протяжно взвыл: — АЛЛАХ АКБАР!
«Аллах Акбар! Аллах Акбар!» — подхватили сарацины, пронизанный напряжением воздух всколыхнул душераздирающий рёв труб, и во мгновение ока всё вокруг: люди, кони, стрелы, знамёна — смешалось.
«Нам необходимо очень постараться! Мы много потеряли… наши бойцы ослабели от ран, но ведь и войска недруга заметно поредели! Убить, как можно больше… убить ради Мира, ради Цели! Ради всего, что для нас свято! — горячо выстукивало сердце Жеана. — Они убили Пио, и я убью их также!»
Теперь Жеан действовал куда увереннее, чем в прошлом бою. Он не озирался по сторонам, не прислушивался к звону стали, крикам и стонам товарищей, но пробивался вперёд, настолько яро и бойко, насколько позволял нахлынувший боевой пыл. Пробивался, попутно стараясь отринуть всякую тягостную мысль, что могла обременить его разгорячённый разум и помешать влиться в битву, как в свою родную стихию. Хотя в последнем не было надобности. Жеан не помышлял о том, что может убивать чьих-то детей, чьих-то мужей, отныне все сарацины были бездушными врагами — единственно врагами, лишившими его радости и вкуса жизни. Убивая Пио, они не думали, что станет чувствовать Жеан, что станут чувствовать ближние, друзья несчастного рыцаря — они действовали, руководствуясь лишь одним чувством — чувством долга перед Всевышним, и это послужило для него добрым уроком. Едва Жеану стоило вспомнить Пио, как им овладела неукротимая жажда мщения. Он хотел отомстить за всё: за погибшего сеньора, за павших товарищей, чьи изувеченные и расчленённые тела до сих пор, как вживую, представали перед его взором, за поражение. Гнусное, унизительное поражение. Поражение, которого они не должны были потерпеть!
Если он хочет победить, то должен отринуть все чувства, способные притупить чувство долга. Смерть Пио не была напрасна — она также призвана стать для Жеана напутствием. Напутствием и толчком к великим свершениям.
Вот крепкий светловолосый пехотинец с непокрытой головой и копьём в руках, издав воинственный клич, атаковал Жеана, но тот, произведя выпад, пресёк его удар. Этого было достаточно, чтобы заставить неопытного бойца пуститься в бегство.
«Трус!» — с презрением подумал Жеан и хотел было помчаться за ним, но, решив, что это не принесёт крестоносцам преимущества и он лишь потратит драгоценное время, погнал Лилию в сердце кровавой резни.
— Кьяра! — вскричал Жеан, завидев, как молодая воительница, едва управляясь с конём, яростно отбивает атаки сильного, хотя и неповоротливого коренастого сарацина.
Нарамник Кьяры был сплошь измазан грязью, не обсохшей после вчерашнего вечернего ливня, а на боку зияла огромная кровоточащая рана, что заставило Жеана обеспокоиться за жизнь девушки. Не раздумывая, он нанёс удар. Сарацин пал замертво, сражённый в спину. Прочная кольчуга раскололась, а вслед за ней раскроилась и кожа, обнажив позвоночник. Жеан чуть сдержался, чтобы не скривиться от омерзения, Кьяра же с холодным любопытством окинула взором окровавленное тело врага, словно пытаясь понять, что произошло, после чего взглянула на Жеана с едва скрываемой благодарностью и отчеканила для пущей убедительности:
— Я и без тебя прекрасно справлялась!
— Ты ранена. Отправляйся к Луизе.
— Всего-навсего царапина! — отмахнулась Кьяра и, кривя губы от боли, с усилием выпрямилась.
«Господи, дай нам сил!» — мысленно взывал Жеан к небесному воинству, разя на своём пути всё, что только напоминало ему о магометанской вере, от самих магометан до стягов, яркими волнами реющих по ветру.
«Аллах Акбар!» — раздался со стороны протяжный возглас, и длинная сабля молнией промелькнула перед глазами Жеана. Тело его налилось жуткой болью. Потеряв равновесие, он выпал из седла и, еле живой от ужаса, завидел перед собой крупного сарацина, с густой чёрной бородой и рваным шрамом, искажавшим злобное лицо. Весь он, бежевый, заросший, зверски безобразный, производил впечатление хищного оборотня…
Сарацин! Тот самый сарацин, убивший Пио!
Вот они и встретились! Вот он и доигрался, несчастный заложник жажды возмездья!
Жеан завопил от страха и негодования, когда заклятый враг, оставшийся без коня, но не утративший свирепости, бросился к нему с обнажённой саблей. Ненавистной саблей, что омыла кровь его друга и сеньора.
Но нанести удара не успел — горестные вопли тысяч сарацин охватили поляну. Глаза недруга сверкнули бешенством в развеивающемся сумраке раннего утра, и, напрочь позабыв о Жеане, он ринулся в гущу стихающей бойни.
«Враг низвергнут! ВРАГ НИЗВЕРГНУТ!» — в то же мгновение победоносные крики на французском языке донеслись до ушей Жеана, что по-прежнему извивался от боли, поднимая над собой тучи песка. Сарацин нанёс удар в грудь, и теперь ему казалось, будто лёгкие разрываются на тысячи мельчайших жилок. Однако Жеану повезло: будь это на самом деле так, врагу не пришлось бы второй раз замахиваться саблей.
«Враг низвергнут? Низвергнут? Но что это значит? Мы победили?!» — с бешено колотящимся сердцем задался риторическим вопросом Жеан и с трудом повернул голову в сторону, откуда слышались крики.
Несколько крестоносцев возвышалось в центре столпотворения, вздёрнув вверх мечи, на которых безжизненно болталось чьё-то обмякшее тело, облачённое в роскошное военное платье. Кровь убитого ручьями стекала по гладким поверхностям боевых мечей, пронзающих его насквозь, а вывороченные внутренности были беспорядочно раскиданы по раскроенному животу.
«Военачальник!» — уловив знакомое в мёртвом теле, отныне мало напоминавшем человеческое, понял Жеан.
— Собаке — собачья смерть! — выкрикнул кто-то из толпы.
Сарацины, не унимая горестных возгласов, кинулись наутёк в сторону стен Никеи.
«Отступают? Но…»
Ликующие вопли крестоносцев прорвали на миг воцарившуюся тишину окружающего простора.
«Победа?!»
Неудержимая радость нахлынула на Жеана, пустив в пляс и без того неистово бьющееся сердце. Боль будто испарилась, и, словно окрылённый (а быть может, так оно и было), он вскочил с земли и помчался в гущу толпы, наперебой товарищам выкрикивая «Deus lo vult!»
