Текст книги "Моя Академия. Тетралогия (СИ)"

Автор книги: Валерий Листратов

Соавторы: Валерий Листратов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 55 страниц)

Моя Академия 1

Глава 1
Пластмассовый мир

Судорожно вдыхаю: еще и ещё раз. Будто меня всё это время держали под водой и только сейчас я вырвался из глубины. Воздух обжигает лёгкие, но в то же время он так живительно сладок. В глазах темно, и открыть их получается с большим трудом. Да и что толку? Всё равно ничего не видно, кроме красных кругов. Мир вокруг кружится как неуправляемая карусель. Глаза лучше закрыть.

Уши словно набиты ватой. Хорошо слышу только своё тяжёлое дыхание. Изо всех сил прислушиваюсь. Далёкие звуки проходят как через толстую шапку. И они мне совсем не нравятся.

Судорожно ощупываю руками пол, постоянно натыкаюсь на металлические стойки. Руки подчиняются плохо, но все же – подчиняются. Разлепляю веки. Глаза с трудом фокусируются на перекособоченной двери купейного вагона. На полу осколки вдребезги разбитого зеркала.

Тяжело поворачиваю голову – я валяюсь на полу этого самого купейного вагона. Вижу окно и соседний диван. Рядом без движения лежит усатый военный в зелёно-голубой неизвестной мне форме. Его рука неестественно свисает с дивана, по ней струится кровь и капает на пол.

Визги и непонятные рычания раздаются всё более отчётливо. Шарю вокруг, чтобы опереться или зацепиться хоть за что-то. Для начала нужно подняться. Нашариваю только ребристую рукоятку. Цепляюсь за неё как за спасательный круг. Поднимаю с пола и подношу к глазам неожиданно огромный револьвер. Он чем-то отдаленно напоминает пятисотый магнум примерно таких же гигантских размеров.

Моя рука… моя рука? Моя, почти детская рука теряется на фоне рукоятки.

В голове одна за другой скачут туманные мысли. Дышать всё ещё тяжело – кажется, сломаны рёбра. Каждый вдох сопровождается усилием и болью. Пытаюсь пошевелиться. Так, ноги вроде не сломаны, но двигать ими нормально не получается. Словно отсидел себе обе конечности. Двигаются только резко и без контроля.

Раздаётся жуткий скрежет. Перекособоченная дверь рывком уходит наполовину в стену, где и застревает намертво. На её месте появляется грязно-зелёная чешуйчатая рожа. Ну и мерзость!

«Ты, блин, кто?» – хочется крикнуть прямо в лицо монстру, но вместо этого крепче сжимаю ствол. С трудом навожу его на неизвестного. Тот пытается протиснуться в щель заклинившей двери, и у него это понемногу получается. Ствол ходит в руках ходуном. Прикладываю все оставшиеся силы и с трудом нажимаю спусковой крючок.

Револьвер рявкает и отдачей влетает мне в лицо. Незадолго до этого успеваю заметить, как мерзкую тварь выносит в коридор. Снова теряю сознание.

Прихожу в себя, будто просыпаюсь после ночного кошмара. Состояние чуть лучше, но боль в груди всё ещё напоминает о себе. Голова раскалывается, а веки склеиваются липкой вязкой жидкостью. Принюхиваюсь и одним движением смахиваю кровь, застилающую глаза.

Каждая мысль после пробуждения кристально ясная и прозрачная. Кажется, что голову изнутри пронизывает острый холодный ветер. Только вот мыслей немного, и сложных – нет совсем.

Нужно подняться, потом пошевелиться. Нет, для начала просто пошевелиться.

Проверяю тело на переломы. Поочередно двигаю руками и ногами.

Вокруг мёртвая холодная тишина. Никаких больше скрипов или других посторонних звуков. Складывается ощущение, что всё вокруг вымерло. Ещё раз шевелю руками, но уже медленно. Одна подаётся легко, и я снова вижу перед глазами почти детскую пятерню. Во второй неприятное ощущение: она прижата чем-то тяжелым. Опускаю взгляд – так и есть. Рука туго придавлена пистолетом, который попал под лавку. Тут же приходит воспоминание, как я стреляю из этой портативной гаубицы.

Аккуратно высвобождаю палец. Он отзывается острой болью на каждое движение: скорее всего, сломан.

А, нет, не сломан, просто выбит.

Зажимаю зубами рукав куртки, хватаю ладонью поврежденный палец и вщёлкиваю сустав. На секунду в глазах снова темнеет. Тело пробивает острая молния боли. Но эта боль правильная. К ней я готов.

Разжимаю кулак – нормально, не сломано. Ещё раз сжимаю и разжимаю ладонь. Мыслей почти нет, а те, что есть – очень приземлённые. Делай – раз! Делай – два! Только о следующих шагах. Вдох – боль пронизывает тело. Пошевелить рукой. Чуть покачаться.

Чувства заморозились – нет ни паники, ни переживаний.

Делаю еще один слабый вдох. Нет, лёгкие не пробиты: внутри не булькает и не клокочет. Ещё один глубокий вдох для полной уверенности. Боль возвращается только при резком выдохе. Терпеть можно. Скорее всего, ушиб или максимум трещина ребра.

Ладно, переворачиваюсь на бок.

А-а-а!.. Изо всех сил хочется выругаться. Шевелиться крайне неприятно. Но надо.

Ноги. Все мысли холодные и чёткие. Ногами двигаю, и они немного подчиняются. Конечно, не сказать, что полностью.

Перевернуться.

Встаю на четыре опорные точки. Передо мной валяется заляпанный кровью револьвер. Пол плывёт перед глазами, но равновесие я уже держу. На лоб падают длиннющие русые волосы, тоже заляпанные кровью. Это что, мои?

Так и есть – они мои. Слишком спокойно принимаю и этот факт. Холодно, равнодушно, без лишних эмоций.

Хватаюсь за револьвер и сажусь на пятую точку. Подтягиваю оружие ближе к себе. Тяжёлый, зараза. Смотрю в окно поезда.

Ничего примечательного не вижу. На уровне глаз только серая пустошь. Корявое засохшее дерево одиноко торчит из земли. Дальше только совершенно пустое пространство.

Осматриваюсь. Уже знакомый купейный вагон. Хотя, нет, он больше похож на спальный, потому что здесь всего два места. Очень богатая обстановка: обитые атласом стены, позолоченные рожки ламп освещения, бронзовые ручки с литьём и украшениями. На левой койке без движения валяется всё тот же военный. Только сейчас кровь не течёт. Видимо, времени прошло прилично.

Военный не двигается и не проявляет никаких признаков жизни. Аккуратно дотрагиваюсь до его руки – уже холодный. Несколько часов как умер, получается. Похоже проломил себе голову. Ударился о сложенный под окном столик. Очень нелепая смерть. Или нет? Разбираться сейчас точно не буду, но крови натекло много.

Медленно поворачиваю голову. Судя по всему, незаправленный диван – мой. Под ним – худой чемодан, рядом стоят невысокие сапоги на шнуровке: кожаные и мягкие.

Меня по-прежнему удивляет собственное спокойствие.

С другой стороны, кроме мертвого мужика напротив, причин для беспокойства не вижу. В поезде гробовая тишина. Ни скрипов, ни капель дождя. Ветер за окном не свистит. Кроме своего глубокого дыхания вообще ничего не слышу.

Цепляюсь за столик, встаю и стараюсь удержаться на ногах. Меня пошатывает. По привычке наклоняю голову, чтобы ничего не задеть. Вот те раз: кажется, у меня забрали полметра роста. Ещё эти длинные волосы постоянно лезут в глаза. Да и руки, понятное дело, не мои.

Голова совершает привычное движение и откидывает волосы назад. Всё тело простреливает острой болью в груди. Меня сразу же мутит.

Да, всё-таки, с этим телом не всё в порядке. Дышать становится чуть тяжелее, чем раньше. Оборачиваюсь и переступаю с ноги на ногу.

Под ногами хрустит стекло.

С того момента, как я впервые прихожу в сознание, времени проходит прилично. Неизвестный мужик все так же на диване. Только кровь военного больше не капает: застывает неприятной лужей возле его сиденья. Смотрю на свои пальцы и понимаю, что по сравнению с пальцами моего попутчика, мои руки скорее принадлежат подростку. Да еще и тому, кто совсем недавно вышел из детского возраста.

Осматриваю свои ухоженные ногти, гладкие ладони – абсолютное отсутствие мозолей. Пальцы тонкие, артистические. Этим рукам точно никогда не приходилось заниматься физическими нагрузками. Продолжаю осматривать себя и свою одежду. Атласная пижама и тонкие домашние тапочки на ногах.

Хм. Допустим.

Медленно, стараясь не потревожить поврежденную грудину, сажусь на своё место. Слегка наклоняюсь, чтобы залезть рукой под сиденье. Вытягиваю с маленькой полки идеально сложенные носки или, скорее, гольфы. Неторопливо натягиваю их на ноги. Надеваю добротные тонкой кожи сапоги на шнуровке. Затягиваю. Это действие снова стоит мне лёгкой боли в груди. Не страшно – всё лучше, чем гулять по стеклу в тонких тапочках.

Беру в руки револьвер и кидаю быстрый взгляд на осколки зеркала. Надо бы поискать хоть одно уцелевшее. При каждом шаге раздается громкий хруст стекла. Подхожу к пустому проёму и выглядываю в коридор.

На полу валяется чешуйчатое зеленое существо с длиннющими когтями и здоровенным хвостом. Именно это чудовище не так давно заглядывало ко мне в купе. Вместо половины головы у существа – кровавое месиво. Кажется, мой «слонобой» очень удачно попадает. Теперь рожу можно восстановить только в памяти.

Выхожу из купе.

Разум не понимает того, что происходит вокруг. Выцепляет из общей картины только понятное и очевидное. За мной – богатая обстановка спального вагона и паркетный пол, усыпанный разбитым стеклом. В начале вагона рассыпаны уцелевшие серебряные подстаканники. Стены обиты голубым атласом. На одной из них висит моргающая лампочка. Напротив соседнего купе будто плеснули на стену красным.

Так, лампа сейчас без надобности – в окна прекрасным образом заглядывает серый, но светлый день. Сейчас наверняка ближе к полудню – на улице совсем нет теней.

В вагоне всего три купе и в самом начале – одно маленькое. Наверное, для проводника.

Стою посередине вагона. Осторожно оборачиваюсь то в одну, то в другую сторону. Дергаю дверь в соседнее купе – заперто. Дальше только пустой коридор с огромными царапинами на атласных стенах. Обивка висит четырьмя короткими лентами. Однако, тут не обошлось без когтей. Это всё, что рассказывает о случившемся.

Выглядываю в окно.

Ничего нового или интересного не вижу. Серая, порядком высушенная пустошь и облезшие кривые деревья. Где-то там, на горизонте, синяя полоса леса. Для сравнения смотрю в окно своего купе. С этой стороны поезда всё то же самое.

Единственное, что понимаю – я посреди пустоши. Ладно, с этим разберемся позже. Теперь надо решить: направо или налево?

Иду НАЛЕВО…

Не знаю, как долго шарюсь по пустому раздолбанному поезду с трупами. Один раз стреляю из револьвера. Своего, конечно же. Это от неожиданности. Мне из-за каждой двери постоянно мерещится зелёная рожа.

Ничего похожего даже близко нет. Куда бы я не пошел, поезд везде встречает тишиной. Если говорить точнее – мертвой тишиной. Мое сознание этого вообще не воспринимает. Эмоции находятся в своеобразной заморозке. Тем лучше.

Делаю шаг, делаю второй… все, что происходит дальше следующей секунды теряется в «тумане войны». Время застывает.

Возвращаюсь в купе и внимательно смотрю на свой кожаный чемодан под диваном. Посреди полуразрушенного вагона он выглядит как невозможная придуманная вещь. Его веселый рыжий цвет контрастирует с черно-белым настоящим. Замечаю, что это не первое яркое пятно в поезде. Лужа крови, брызги на стене… Как в фильме, не меньше.

Это первая отвлеченная мысль. Вспыхивает и гаснет, но ничуть не объясняет происходящее.

Выволакиваю чемодан из-под дивана.

Открыть его не успеваю – до меня доносится очень знакомый звук. Невероятно знакомый: кажется, стоит мне чуть напрячься и смогу назвать модель аппарата. Вот это да. Распознаю шум вертолетных винтов.

Проходит еще полминуты. Машина зависает где-то над соседним вагоном. Стоит на месте. За шумом винтов не слышно звуков высадки боевой группы, но частый хруст стекла говорит именно об этом – в поезде штурмовики.

Группа быстро приближается, в этом нет никаких сомнений. Сижу, жду.

– Внимание! Найден выживший. Повторяю! Найден выживший, – механическим голосом произносит чёрная фигура в дверях купе.

Смотрю на незнакомца с некоторым удивлением. Образ прибывшего совершенно не соответствует окружению. Складывается ощущение, что он прилетел сюда из сильно дальнего будущего. Хотя не бьётся: поезд больше похож на такое же давнее прошлое. Примерно на девятнадцатый век.

Передо мной полностью закрытая футуристическая броня. Гибкие сочленения. На голове сплошной лицевой щиток с несколькими камерами на внешней стороне. Оружие в руках незнакомца напоминает автомат. Рубленые и жёсткие контуры сразу дают понять, что это технологичное и абсолютно функциональное устройство. Очевидно используется исключительно для войны. Тут не до красоты.

Потёртости на автомате говорят сами за себя: данный механизм – вещь вполне себе утилитарная. Значит, используется по назначению настолько часто, насколько это возможно.

Удивляюсь тому, как быстро моё сознание выстраивает очень подробную картинку появившегося человека. Я словно препарирую весь визуал, который воспринимаю в данный момент. Время сжимается до одной единственной точки – сейчас. Больше нет ничего.

– Парень, ты меня понимаешь? – спрашивает механический голос.

Он, скорее всего, тоже синтезируется костюмом.

Недолго раздумываю и киваю.

– Хорошо, – кивает в ответ двухметровая фигура.

Человек в броне осматривает заклинившую дверь моего купе. Сюда он точно не пролезет. Это я спокойно прохожу в ту небольшую щель. Фигуре подобный маневр не светит. Размер незнакомца под стать мёртвым и зелёным гадам, с которыми мне уже пришлось иметь дело.

А если попытаться выломать дверь, то как бы вся конструкция не рухнула. Заклинило её очень качественно. Крышу вагона тоже неплохо перекрутило. Замечаю это отстраненно, словно наблюдаю со стороны.

– Да? – фигура подносит руку к левой стороне шлема.

Отчетливо слышу все переговоры.

– Доложить уровень заражения выжившего, – доносится приглушенный приказ.

– Секунду, сейчас проверю. Парень ты как вообще? – обращается ко мне мужик.

Я киваю, но не убираю руки с револьвера, так как чувствую лёгкую опаску в движениях собеседника.

– Ты тварь загасил? – незнакомец показывает себе под ноги.

Снова медленно киваю.

– Понятно. Тебя укусили? – звучит следующий вопрос.

Отрицательно мотаю головой.

– Понятно. Сиди спокойно. Сейчас без резких движений, – предупреждает фигура в броне и лезет в небольшой карман. – Это безопасно.

Мужик достаёт маленькую пластинку и направляет её на меня.

Не нравится мне это. Поднимаю револьвер.

– Потише, – незнакомец опять подносит руку к левой стороне шлема, и лицевой щиток открывается.

Передо мной почти знакомое лицо. Незнакомец сильно напоминает моего уже мертвого попутчика. Видимо, здесь мода на пышные усы и короткую причёску. Только этот мужик помоложе. Черты лица другие, но при этом очень много общего.

На меня смотрят пронзительные, но выцветшие голубые глаза.

– Парень, полегче. Опусти пушку-то. Это что у тебя? Неужто «слонобой»? – незнакомец задает вопросы один за другим.

Переворачиваю револьвер, смотрю на него. Пожимаю плечами.

– Может быть, – хрипло отвечаю и не узнаю свой голос.

Это не удивительно. Возрастом мой голос тоже не вышел.

– Опусти пушку, – повторяет мужик. – Это тебе ничем не грозит. Если хочешь, давай сам, – кивает на небольшую пластинку.

Опускаю пушку. Мужик протискивается в купе, но не больше, чем на половину – рост не позволяет.

– На вот, – кидает мне на диван золотую пластинку. – Возьми в руку.

Делаю, как он говорит.

– Что дальше? – тихо спрашиваю.

– Ничего. Вот так, держи. Не шевелись, – подсказывает незнакомец.

Бросаю взгляд на золотистый артефакт. Через секунду он делает «Пуффф!» Вокруг растекается фиолетовый свет, пластинка загорается белым.

Мужик смотрит на неё с некоторым облегчением. Подносит руку к лицу.

– Демонизация – ноль процентов, повторяю – ноль процентов, – говорит он. – Заражения нет. Парень чистый, скорее всего маг. Требуется эвакуация.

Не понимаю что происходит. Сознание милосердно отключается.

* * *

– Просыпайся, просыпайся…

Глава 2
Макет

– Просыпайтесь, просыпайтесь!

Медленно открываю глаза. В голове слишком много мыслей, и лучше отвлечься на что-нибудь более практичное. Напротив кровати стоит стул, на нём сидит седой мужик в кителе с накинутым на плечи халатом салатно-зелёного цвета.

– Просыпайтесь, молодой человек, – повторяет он.

Теперь я узнаю его голос. Вкрадчивый, добродушный, сочувствующий. Примерно так же разговаривают полицейские, когда им нечего тебе предъявить, но информацию добыть надо. В глубине души ситуация меня забавляет.

– Вы понимаете меня? Можете говорить? – спрашивает седой безопасник. Ну, а кто еще это может быть?

Облизываю сухие губы.

– Понимаю. Могу, – хрипло отвечаю.

Слова толкаются в горле. Недавние воспоминания всё больше походят на черно-белую постановку. Помимо последних сцен вспоминаются обрывки прошлых жизней. Да-да, именно жизней. Два набора воспоминаний, и все полностью мои. Правда, люди в них – разные. Но вот засада: оба человека – это я.

Надо бы с этим тоже разобраться.

Концентрируюсь, чтобы уточнить пару моментов. Мысли напоминают пластилин: чем больше в них погружаешься, тем сложнее их отцепить. Слегка трясу головой, будто это поможет расставить всё на свои места.

Бросаю взгляд на помещение – обычная палата. Просторная, двухместная. Вторая кровать, вроде как, пустует и отделена полупрозрачной занавеской. Моё спальное место регулируется с помощью механизма справа – нащупываю его рукой. Никаких медицинских устройств не вижу, но запах абсолютно точно напоминает больницу. Такой ни с чем не спутаешь.

Зацепиться не за что. Лампы на потолке и стенах освещают светлые стены. Единственное, что не совсем обычно – полное отсутствие окон.

– Это хорошо, – констатирует безопасник. – Меня зовут Козьма Ефремович.

Вот интересно, он специально себе такое имя придумал, чтобы мне было сложнее произносить? Наверняка в этом есть определённый смысл.

– Я понял, – прокашливаюсь и медленно киваю.

Горло дерет. Во рту сухо. Каждый глубокий вдох отдается несильной, но знакомой болью в груди. Стараюсь следить за дыханием и не делать резких движений.

– Молодой человек, у меня к вам несколько вопросов, – объявляет Козьма и как-то слишком пристально всматривается в моё лицо. – Я постараюсь вас особо не утруждать.

Тоже смотрю на безопасника. Коротко стриженные седые волосы, широкие брови, крупные черты лица и пышные такие же седые усы. Шею и торс обтягивает черный форменный китель. Для полной экипировки не хватает только фуражки. Салатово-зеленый халат сильно смягчает первое впечатление. Наверняка так и задумано.

Безопасник ждёт моей реакции и чуть отодвигает стул поближе к стене.

Снова медленно киваю.

– Вы помните, что происходило в поезде? Куда вы ехали?

Отрицательно мотаю головой. Тяжело сглатываю.

– Кто вы? – продолжает спрашивать Козьма.

– Да, я… Кажется, Ларион Орлов, виконт, – слова вырываются чуть быстрее, чем я успеваю их хорошенько обдумать.

Безопасник тут же хватается за мою оговорку.

– Может быть, вы не до конца уверены? – без давления спрашивает мужик.

Я действительно не уверен.

– Всё так странно, – хриплю.

А еще непривычно и зыбко, но постепенно картинки в голове обрастают подробностями.

– Немудрено, – хмыкает Козьма и быстро записывает в блокнот несколько строчек. – Попасть под прорыв инферно не каждому дано, а выжить во время него – тем более.

– А вы сами-то кто? – уточняю.

– Ой, я совсем забыл представиться, – с выражением доброго дядюшки говорит безопасник. – Следователь по особым поручениям Сыскного Приказа.

Ага. Так я и поверил в эту наигранную забывчивость, как же. Да и в доброту особо не верю. Все эти приемы на подростка должны действовать замечательно. Как же: сам Государев человек, надежа и опора, к тому же очень мне сопереживает. Только не в моем случае. Мне этот человек не нравится.

– Козьма Ефремович Кольцов, – с удовольствием повторяет своё имя мужик.

Ситуация все еще веселит меня, но только отчасти. Самочувствие не способствует безудержному веселью. На низкой тумбочке рядом с кроватью стоят разноцветные колбы, кидаю на них быстрый взгляд. Пить хочется, но не настолько, чтобы пробовать неизвестные цветные химикаты.

– Вы уж простите, молодой человек, мою назойливость, но что конкретно вы помните из происшествия? – почти без перехода спрашивает безопасник. – Удивительно, что вы выжили, – повторяет во второй раз.

Помню свои тонкие пальцы в поезде, челку на глазах, носки-гольфы и рыжий чемодан. Раздолбанный вагон. Мертвого дядьку на соседней лежанке с лужей крови на полу. Память ловит ниточку воспоминаний и нанизывает на неё бусины. Дядька. Старый слуга – он ходил за мной с детства, следил. Теперь картинка складывается в отчетливое воспоминание, а сердце сжимается. Жаль мужика.

Пытаюсь пожать плечами, лёжа на больничной койке. У меня это даже получается. По крайней мере, безопасник точно считывает это едва уловимое движение.

– Ну да, ну да, от вас это не зависело, – Козьма возвращает моё внимание к разговору. – Я это прекрасно понимаю. Но все же. Это может оказаться важным. У меня есть несколько вопросов.

– Конечно, – хриплю, – только говорю плохо.

– Удивительно, что вообще говорите, – усмехается безопасник. – Ну, ладно, отвечайте коротко. Вы помните, что с вами происходило в поезде?

– Наверное, – произношу с некоторым сомнением.

– Вы не уверены? – глаза безопасника превращаются в две узкие щелки.

– Я не знаю, помню ли я всё, что происходило со мной в поезде, – прикладываю все усилия, чтобы произнести фразу.

Голос звучит ожидаемо странно. Выше, неуверенней, тоньше.

– Это ясно. Но постарайтесь прямо сейчас тщательно, желательно в деталях, вспомнить, что конкретно с вами происходило: что вы делали, что за чем следовало. Мне очень нужно это знать.

Немного непонятно, зачем это всё следователю.

– К сожалению, без вашего разрешения я этого почему-то сделать не могу. – добавляет он довольно-таки странные слова.

Или нет? У меня-Лариона есть понимание, что это далеко не странность, а вполне понятная магическая практика. Эти в черном могут спокойно залезть в чужие воспоминания. Их надо опасаться, но не сильно. Ибо – опора трона! Слово и дело! А мы… впрочем, Орловым нечего бояться государева человека. Негромко откашливаюсь.

– А с моим разрешением, получается, сможете? – аккуратно уточняю.

– Постараюсь, – добродушно улыбается следователь. – Вы только представляйте все картинки перед собой как на экране. Вы же в синематеке были? Тогда представьте фильм и себя в главной роли. И, вот, выпейте воды. Целитель разрешил, – Козьма протягивает мне небольшой стеклянный стакан.

А ведь он держал его в руке с самого начала. Просто я этого не замечал.

Беру воду из рук мага непривычно тонкими пальцами. Не знаю откуда, но уверен – это безопасно. Мне уж – точно.

Пью мелкими глотками. И думаю.

Замечательно, в эту игру можно играть вдвоем. Я как раз осваивал похожую технику работы с посттравмой за несколько часов до смерти. Смерти? Нет. Не может быть. Хочется скривиться от накативших воспоминаний, но сдерживаюсь. Позже. Может, причудилось, или на меня свалились остатки сновидений? Без вариантов. Точно смерти – с заточкой в правом боку особо не побегаешь. Да и воспоминаний после той обжигающей боли больше нет.

Непроизвольно тянусь к правому боку. Туда, где у меня должна быть несовместимая с жизнью рана. Сейчас там, чуть выше, только пара ушибленных или сломанных ребер. Пока непонятно. Следователь вздрагивает и присматривается, но меня уже отпускает.

Итак, фильму товарищ хочет. Хорошо. Будет ему фильма. Усмехаюсь про себя. Представляю огромный белый экран и темный кинозал. И себя в нем. Мужик вздрагивает. Отлично. Кажется, получается.

– Хорошо, я попробую, – хриплю и возвращаю пустой стакан.

Безопасник сосредоточенно наблюдает за мной.

Вспоминаю поезд. Выхожу из купе.

Иду… НАПРАВО.

Снова прохожу мимо своего купе… пожалуй, нет, пусть будет не так.

* * *

… Единственное, что понимаю – я посреди пустоши. Ладно, с этим разберемся позже. Теперь надо решить: направо или налево?

Выхожу из своего купе. И поворачиваю… НАПРАВО…

* * *

Толкаю на экран именно этот кусок воспоминания. Начинаю проигрывать его. Ну да, я намеренно вырезаю часть НАЛЕВО. Оставлю её для внутреннего пользования, так сказать. Почему-то очень не хочу делиться конкретно этой половиной с безопасником. Там почти нет ничего важного, вот только… ладно. Позже.

* * *

Переступаю через зелёного чешуйчатого монстра.

В соседнее купе кидаю только мимолётный взгляд – не желаю даже задумываться, что конкретно там происходило. Понятно только, что красные брызги на голубых стенах вагона тут неспроста.

Чуть ускоряю шаг, чтобы быстрее миновать неприятное место, но запинаюсь об один из разбросанных серебряных подстаканников. Успеваю опереться рукой на стену. Грудина взрывается болью. Пальцы вязнут в мокром огромном настенном пятне. По этому поводу не испытываю никаких чувств и спокойно вытираю ладонь о чистый голубой участок обивки.

Посматриваю под ноги и направляюсь дальше. В конце вагона легко открываю дверь. Оказывается, мой вагон – последний из жилых. Следующий за ним – вагон-ресторан. Понимаю это по нескольким уцелевшим столикам в полностью раздолбанной обстановке. У половины вагона-ресторана нет крыши. Её содрали как крышку с консервной банки.

Небо не приносит никаких сюрпризов – серое и туманное. Даже не совсем понятно, где прячется солнце. И есть ли оно вообще. Неторопливо осматриваюсь.

На полу валяются люди, разодранные на части. Все точно мертвы. Но по этому поводу я ничего не испытываю. Разве что небольшое сожаление, что неминуемо испачкаю подошву.

Причину разгрома замечаю неподалеку – ещё одно чудовище, как в коридоре.

Как только вижу чешуйчатую зелень – стреляю без прицеливания. Руки опять подкидывает вверх, и мне чуть было не попадает оружием прямо в лоб – слабоват я для этой машинки.

Тело чудища дергается от попадания пули.

Странно, крови существа вокруг нет, хотя его тело располовиненное как по линейке. Уверен, что оно мертвое. Нижнюю половину тела так с маху найти взглядом не удается. Но я особенно и не стараюсь.

Что ж, тогда осмотрим остальное. Внимательно оглядываю чешуйчатого.

Если взять того, что валяется в коридоре и посадить на него голову этого существа… получится прямоходящее, двух с половиной метровое существо, покрытое плотной чешуей. В ширину тварюшка спокойно будет метра полтора, в толщину плюс-минус столько же. При этом, кажется, что её тело состоит из сплошных мышц. Плотное и жутковатое.

Вытянутая морда неизвестной твари тоже не радует. Особенно зубы – острые, загнутые вовнутрь, сантиметров по пять – приблизиться и рассмотреть поближе желания не возникает. Не совсем рептилия, скорее, нечто среднее между шакалом и крокодилом.

Обхожу остатки бойни стороной.

В конце вагона сохранилась мини-кухня. Грустно усмехаюсь. По крайней мере, от голода в ближайшее время точно не помру. Ещё раз осматриваю вагон-ресторан, и понимаю, что прямо сейчас аппетит у меня не очень.

Смотрю в окошко запертой двери. Через него как раз видно, что это последний вагон.

Медленно разворачиваюсь на месте. Беру уцелевшую стеклянную бутылку воды. Возвращаюсь обратно в своё купе и сажусь на кровать.

На меня накатывает оцепенение. Правда и ситуация не совсем стандартная. Забавно, но соседство с трупом моё сознание совершенно не беспокоит.

А вот рыжий чемодан – заинтересовывает.

Аккуратно нагибаюсь и с трудом выволакиваю худой, но тяжеленный чемодан из-под лавки.

* * *

– Понятно. Спасибо, – благодарит Козьма с кривенькой улыбочкой, но по-прежнему добрыми глазами. – Я смог уловить ваши образы. Подскажите, монстры не шевелились? Они были еще живы?

– Первый валялся без башки, – говорю как есть. – Я снёс ему голову почти сразу после аварии. Во второго я выстрелил на всякий случай, так что не знаю.

– Хорошо, хорошо, – кивает безопасник. – И никаких магических проявлений? Вы не применяли никакой магии?

– Вроде нет, – отвечаю Козьме.

– Странно. В вашем деле написано, что вы маг, и есть пометка – не начального уровня, – поясняет следователь. – Правда, ваш уровень нуждается в уточнении.

– Я маг? – удивляюсь.

Пока не могу разобраться со всеми новыми воспоминаниями, но определенные странности в них есть, как ни крути.

– В деле так написано. Да и логика в этом есть: вы же ехали поступать в Императорскую Торопскую Магическую Академию, – задумчиво произносит Козьма.

В голове вспыхивает знакомая аббревиатура ИТМА. Золотом на письме. Плотная желтоватая официальная бумага. Куча печатей и сверху – объемная магическая от самой канцелярии Императора!

… Вы зачислены… Тра-та-та… Просим приехать в срок… Ту-ту-ту… Сильно зажмуриваю глаза и снова открываю.

– Спасибо вам, мы очень чётко представили то, что нужно, – благодарит следователь.

– Мне есть о чём беспокоиться? – уточняю у безопасника.

– Демонического заражения у вас ноль. Единственное странное отклонение – я не могу вас прочитать самостоятельно, – поясняет Козьма. – Такое случается, особенно в случае сильных потрясений. Это как раз наш случай. Сочувствую в связи с потерей вашего сопровождающего.

– Извините, – перевожу тему. – А почему вас так интересовали трупы этих монстров?

– Понимаете, нас больше интересует, как именно их убили, – объясняет следователь. – Обычное оружие особого вреда этим существам нанести не может. Они быстро восстанавливаются. В том состоянии, в котором они находились на момент прибытия группы… как бы так объяснить… в общем, они должны были давно восстановиться.

– Там же полтела осталось! – вспоминаю монстра из ресторана.

– Ну и что? Полтела же было – значит, уже вполне мог двигаться. Однако нет – группа, не встретив сопротивления, успешно эвакуировала вас до закрытия прорыва. Кстати, сочувствую ещё раз.

Смотрю на безопасника с некоторым непониманием.

– Чисто по-человечески, нужно было разрешить забрать вашего спутника для дальнейшего погребения в родовом поместье, – отвечает он. – Но таковы правила, уж, извините. Уверяю, после своего ухода, группа оставила воспламеняющиеся снаряды. Так что тело вашего сопровождающего точно не досталось тварям инферно. В его бумагах будет сделана соответствующая запись, и родственники смогут получать выплаты. Я позабочусь.

С пониманием киваю и собираюсь задать следующий вопрос, но безопасник меня предугадывает.

– Револьвер, а также остальные вещи, которые военные захватили с собой, когда вас эвакуировали, вам передадут, – сообщает следователь. – Осмотр револьвера почти закончили. Уже сейчас можем сказать, что это – самое обычное оружие с обычными мягкими свинцовыми пулями. Ни следа обработки или артефакторики. Даже серебра в них ни на грамм. Долю с подстаканников вы получите.

Удивляюсь последним словам следователя, но решаю пока промолчать.

– Хотите сказать, этот «слонобой» не оружие? – уточняю.

– Нет, ну, что вы! – широко улыбается Козьма. – Револьвер, безусловно, оружие. Просто его можно снаряжать и другими пулями. Ваш сопровождающий есаул в отставке не имел права ношения револьвера в городе с бронебойными или магическими патронами, поэтому заряжал мягкими, свинцовыми. Для того, чтобы защитить вас или отбиться от хулиганов – этого вполне достаточно. В любом случае, полиция быстро была бы рядом. На выстрелы даже в этих краях реагируют почти мгновенно! – мягко смеется следователь.