355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тина Шамрай » Заговор обезьян » Текст книги (страница 46)
Заговор обезьян
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:00

Текст книги "Заговор обезьян"


Автор книги: Тина Шамрай



сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 54 страниц)

У мыса Басаргина, в трех километрах от Владивостока, снят с мели танкер «Механик Руденко». Танкер сел на мель на выходе из Уссурийского залива в пролив Босфор Восточный в ночь на 28 августа. На борту судна находились б членов экипажа и 109 тонн мазута.

К месту происшествия прибыли рейдовый буксир с боковыми заграждениями и спасательные буксиры «Могучий» и «Лазурит». Топливо с танкера перекачали на два сборщика льяльных вод. В полдень при помощи буксиров судно было снято с мели, отбуксировано на безопасное от мелководья расстояние и встало на якорь. Как выяснилось, сменный капитан севшего на мель танкера, по предварительным данным, уснул во время вахты, что и стало причиной аварии.

На следующей неделе во Владивосток прибудет отряд боевых кораблей США. Флагманский корабль Седьмого флота США «Блю Ридж» уже в пятый раз посетит порт Владивосток. В этот раз американцы намерены обсудить проблему борьбы с терроризмом и другие вопросы военного сотрудничества. А ещё порадовать горожан выступлением своих прославленных оркестров «Фар Ист Эдишн» и «Шонан Брасс».

Неформальные встречи с жителями города начинаются вечером на набережной Спортивной гавани. Сами американские моряки любят местное пиво, но ещё больше наших девушек, а это не нравится нашим парням. Поэтому порядок в такие дни охраняют усиленные наряды милиции. За моряками «Блю Ридж» будет следить американская военная полиция с чёрными повязками на рукавах.

В Москве так и не состоялись намеченные на сегодня акции оппозиции. Протестующие намерены были провести митинг в Новопушкинском сквере, а также выставить одиночные пикеты у Госдумы, Генпрокуратуры и у Белого дома на Горбатом мосту. Пикетчики, не успев развернуть плакаты, тут же были арестованы. Митинг был запрещён, вход в сквер перекрыт. Всего было задержано около сорока человек. Все акции были организованы в связи с похищением беглого миллиардера.

На КПП «Пограничный-автодорожный» при осмотре автобуса, выезжающего в Китай, пограничники под входом обнаружили тайник. В нём находилось 224 кг сушёного трепанга. Незаконный груз был изъят и передан по акту представителям таможни. Стоимость сушёного деликатеса, по официальным расчётам, составила порядка полутора миллионов рублей, но в КНР цена на него значительно выше. Пока не уточняется, кто именно пытался вывезти деликатес.

Суд над зачинщиками ряда акций у краевой администрации, УВД и таможни назначен на 7 сентября. Родственники арестованных ещё в июне автомобилистов обратились с письмом в ООН, требуя от этой организации оказать помощь в защите их интересов.

Несмотря на жёсткое давление со стороны власти, постоянно действующий стачечный комитет Приморья сообщил о намерении провести очередную акцию протеста. К этой акции намерены присоединиться и сторонники бесследно исчезнувшего миллиардера. Во избежание провокаций комитет будет согласовывать тексты лозунгов разных политических сил.

Дальинформ. Новости и происшествия. 31 августа.

Только, когда в небе за соснами появилась палевая полоса, беглец, продрогнув, вернулся в дом. В комнате он осторожно открыл сначала ставни, потом окно, и лёг на подоконник, и долго смотрел на неподвижные тяжёлые ветви, там среди тёмной листвы краснели яблоки. Он сорвал одно, небольшое и твёрдое и долго грел его в руках, и яблоко запахло тонко и нежно. Так и лежал с ним в руках, спать уже не мог, осталось терпеливо ждать, когда наступит утро, и оно наступило, когда за дверью послышались острожные шаги Алексея Ивановича. Но не поднялся, не дал знать: вот, мол, и я не сплю. Вставать не хотелось. Ничего не хотелось.

И когда Пустошин постучал в дверь и крикнул «Подъём!», то и вовсе захотелось натянуть тяжёлый, пахнущий женскими духами плед, зарыться головой в подушку и крикнуть: «Меня нет!» А тут ещё головная боль, чёрт бы её побрал, давила мозги. Но пришлось встать, выйти, изображать бодрость, готовность, нетерпение: скорее в консульство, в консульство!

– Ну, как спалось на новом месте? Давайте, давайте в душ! Вода уже согрелась! Сын наладил – электромеханик все-таки, и греет, знаете ли, воду отлично, – подгонял Алексей Иванович. Сам он был свеж, выбрит, причёсан на пробор. В светлых брюках и голубой отглаженной рубашке Пустошин и являл собой чистоту правозащиты. Но зачем так торжественно? Ах, да! Приём в американском посольстве! Правда, потом сразу будет кутузка, но чего не сделаешь ради паблисити, злился беглец. А Пустошин, приготовив для гостя и большое жёлтое полотенце, и белое мыло, всё подгонял:

– Быстренько, быстренько, мойтесь, брейтесь! Дуги там, за рябиной…

Ну да, помыться, побриться и застрелиться! Но бритва не включалась – аккумулятор сел? – и где-то запропастился шнур. Ну, и ладно, и не надо, будет со щетиной! Но Алексей Иванович был предусмотрителен и тут же вручил одноразовый станок…

Душевая кабинка была затейливой формы и окраски, её полупрозрачные бока были нежно-зелёного цвета, и внутри этого стакана под струёй почти горячей воды всё перламутрово переливалось. Вода лилась и лилась, стекала на белый поддон, уходила куда-то в сад, и казалось, что… А ничего! Просто почудилось, что он сейчас выйдет на залитую солнцем террасу, за ней будет пустой пляж и неважно – с галькой или песком… Ага, будет и море, будет и пляж! Потом он долго брился и неверной рукой умудрился порезать шею. И, приложив к ранке какой-то листик, побрел к дому.

Там на террасе уже исходил паром красный чайник, красными были и помидоры, и икра, господи, и чашки тоже! Или это снова красный туман в глазах? Но нет, Алексей Иванович был нормального вида и цвета. Заметив красный след на шее подопечного, Пустошин ахнул, будто тот получил боевое ранение, и стал искать пластырь, но нашёлся только бинт. Придерживая тампон, беглец кое-как переоделся, последняя чистая рубашка, купленная в Хабаровске, оказалась с длинным рукавом, и это хорошо: на улице было прохладно. А потом всё боялся испачкать ворот, и всё промокал бинтом порез. И давился едой, и невпопад кивал, когда требовалось что-то отвечать, и Алексей Иванович, вздыхая, неодобрительно посматривал на него.

– Знаю, знаю, про себя думаете – убил бы! – попытался улыбнуться гость. – Мой отец такой же!

– Да уж! – недовольно бросил Пустошин, он хоть и был моложе, действительно напоминал ему отца. Тот придавал такой же сакральный смысл еде. И вот такими же большими, как у Алексея Ивановича, становились глаза, когда отец надевал очки. Сколько он помнил, отец был всегда деятельным, только с годами стал по-стариковски суетлив, и всё искал способа быть хоть чем-нибудь полезным своему отпрыску. И если Алексей Иванович ещё покрикивал на сына, то отец во всем соглашался с ним, считая все его поступки правильными, только иногда как бы невзначай просил: ты уж поосторожней! И было непонятно, к чему относился этот призыв, то ли к езде на машине, то ли к самой жизни. А бывало, ловил на себе удивлённый отцовский взгляд: «Да мой ли это ребёнок?» Для отца детство сына было самым счастливым временем в жизни, да и он тогда чувствовал себя под надёжной защитой…

Вот и сейчас он казался себе тем мальчиком, что хочет сказаться больным и не идти в школу: там контрольная, а он совершенно к ней не готов. Только он давно не мальчик. Но и ему, взрослому дяде, никуда не хочется ехать, вот и ищет способы оттянуть время и зачем-то придумал консульство. Но так не хочется больше ни стальных наручников, ни изматывающих допросов, ни вонючих камер в спецпродолах, ни свойских парней-соглядатаев! Не хочется больше забавлять прокуроров, судей, конвоиров и досужую публику. Не хочет! Но это Толя поднял бы его пинками, а Алексей Иванович только вздыхает.

– Да уж! – повторил Пустошин и замолк, и он почувствовал, и Алексей Иванович только с виду такой бодрый, но и его что-то тревожит. А то не знаешь, что! Не нужно человеку светиться рядом с ним, одиозным и по всем статьям неправильным.

Сколько бы они так сидели за столом – неизвестно, но тут за забором засигналила машина, и на веранду молодым свежим ветром ворвался Юра.

– А кто это говорил: приезжай пораньше, приезжай пораньше! Папа, вы ехать-то собираетесь? Что это вы такие хмурые? Не все мировые проблемы успели решить, а? Даю пять минут на сборы!

– Да вот, Юра, наш гость порезался, – нашёл оправдание Алексей Иванович. Будто мелкий порез и есть причина их несобранности. – У тебя в аптечке нет пластыря?

– Обижаете! Как нет, всё есть! – И Юра легко сбежал с крыльца к машине за воротами и, вернувшись с каким-то дамским несессером, жестом фокусника достал оттуда полоску пластыря: вот! Когда улеглась суета, Юра, откинувшись на спинку стула, весело изложил свой план:

– Сейчас, папа, везу вас в город, а сам вынужден отлучиться по делам…

Присутствие Юры его здорово напрягало, парень был вне плана и даже не догадывается, насколько. Надо же, такой взрослый и большой называет отца папой.

– Что вы молчите, мужики? Пап, ты понял, машина в вашем распоряжении! Алкина машина… Мы подумали и решили: что она стоять будет? Ты присмотрись, если понравится, на ней и вернешься домой.

– Лучше было бы мою не бросать, – недовольно пробурчал Алексей Иванович. – Пиши теперь доверенность!

– Да пожалуйста! Я и денег дам, а то мало ли что… Милиция найдёт к чему придраться! – предупредил Юра, удаляясь в комнаты. Вернулся с бумагой, и Алексей Иванович, аккуратно сложив, засунул её в карман своей синей курточки. А Юра поторапливал:

– Ну что, готовы? Тогда по коням! И – вперёд! – и увидев, как гость закинул на плечо за сумку, тут же поинтересовался:

– А вы что же, на дачу не вернетесь?

– Нет, нет! – заверил тот. – Спасибо. У вас чудесный дом.

– Мы сегодня все дела свои решим, – пообещал сыну и Алексей Иванович. И пока Пустошины закрывали ставни, потом одну за другой двери в доме, беглец бесцельно ходил по дорожке. Никаких особенных мыслей не было, только зачем-то хотелось запомнить и эти сосны, и красные и зелёные крыши, и запах травы, и эти белые и фиолетовые цветы. Как они зовутся? Кажется, астры… Астры, арест, расстрел… Ну, что ж! Раз надо, значит, надо!

Только смирения хватило ненадолго. Забравшись в маленькую, похожую на золотистого жука машину, он не отрывал взгляд от окна. Но вовсе не потому, что его интересовала дорога на Владивосток, впрочем, оказавшаяся близкой. Он не замечал ни окраинных пейзажей, ни улиц, домов, машин, людей на тротуарах. Шуршанье шин, лязг трамваев, нависший красной махиной автобус, остановившийся рядом на светофоре, всё мимо сознания. Внутри тонко зудело: надо достойно доиграть спектакль «Побег миллиардера». Но сколько ни перебирал варианты своего поведения в предполагаемых обстоятельствах, по всему выходило: не он, другие будут руководить этими обстоятельствами.

Если даже он каким-то образом окажется на штатовской территории, то это ничего не будет значить. Ровным счётом ничего! Его сначала выслушает один, потом откуда-то с этажей спустится другой, потом третий, и так, окружив то ли для того, чтобы оттеснить к выходу, то ли закрыть от лишних глаз и ушей, будут дотошно выяснять цель визита. И физиономии дипломатов будут бесстрастны даже тогда, когда он сунет им свой настоящий паспорт. Даром что ли их учат в самом прямом смысле слова держать лицо? И вся процедура: опознание, консультации с Вашингтоном, принятие решения – будет долгой, муторной и болезненной. Для него болезненной! Сможет ли он справиться и с лицом, и с руками, и со спиной, там, в консульстве? И потом, в прокуратуре?

Очнулся он от саднящих мыслей, когда Юра громко заговорил по телефону и стал выяснять, где стоит какой-то пароход: на рейде или уже поставили к причалу? На очереди? А к какому причалу планируете? Неизвестно? Ну, сколько он ещё на рейде простоит? Вот чёрт! – А потом стал пояснять отцу:

– Третий день жду, когда пароход пришвартуют, надо вещи забрать. Думал, списываюсь на один рейс, а теперь Алка настаивает: останься, да останься… А тут ребята звонили, говорят, в Находку могут пароход отогнать… Американцев ждут, эсминец скоро подойдёт, видно, хотят рейд зачистить… А вам куда надо подъехать? Вы учтите, в городе приткнуться сложно…

– Да останови где-нибудь в центре, – буркнул Алексей Иванович.

– Что ты всё шифруешься, папа? Можешь толком объяснить, куда надо?

– Да нам по нескольким адресам. Сначала почтамт нужен…

– Что, штурмом брать будете?

– Юра, что за шутки? – сердился Алексей Иванович.

– Ну, если без шуток, свернем сейчас вправо, и Партизанским проспектом – вы ведь партизаны? – потом выедем на Морскую… Но мы тут задерживаться не будем… не будем, а лучше проедем на Тигровую, – комментировал передвижения Юра и, уже обращаясь не только к отцу, но и к пассажиру за спиной, предупредил:

– Извините, но у почты машину поставить негде, и по центру вам придётся ходить ножками… Вот у этого магазина и встанем! – Магазинчик назывался «Отвёрткин», и жук ловко втиснулся в просвет меж других машин.

– Я побежал, а вы по Бестужева так и выйдете к почте… Ключи – вот они, доверенность не забыл? Ну, тогда… тогда успехов вам в ваших подпольных делах! – хмыкнул Юра. – Папа, как проводишь гостя – сразу звони. Здесь и встретимся! Ну, пока! – И через минуту скрылся за спинами прохожих.

– Ну, что ж, и нам пора! – обернулся к подопечному Алексей Иванович. – Здесь всё близко.

Беглец взялся, было, за сумку, но вдруг подумал: идти с сумкой в консульство не стоит. Её будут тщательно обыскивать, сканировать, а там заношенные пожитки. Он возьмет с собой только несессер, блокноты – и все! Нужен пластиковый пакет… Нет, и пакет не годится! Сколько раз он вынужден был являться с такими пакетами то в прокуратуру, то в суд… А ты хотел, чтобы за тобой кейс носили с бумагами, а ещё и лептоп? А вот так, как обычный зэк с узелком, значит, не хочешь? Да, никаких бритв и дезодорантов, вот только носки прихватит и упаковку носовых платков – слезы вытирать, и, пожалуй, ещё блокнот, ручку. Всё это поместится в карманах жилета! Так, а Толин паспорт? Документ был на месте. Всё, пора!

– Алексей Иванович, разрешите оставить сумку в машине. Собственно, её надо было выбросить по дороге…

– Да пожалуйста, оставляйте! Но что это за страсть такая у вас, молодых, все разбрасывать! Это когда вы ещё получите посылку из дома! И сумку мы переставим в багажник, она ещё пригодится… А то сразу викиньштейн, понимаешь, устраиваете!

– И вот ещё что, возьмите деньги!

– Зачем? Не надо, не надо! Они вам и самому в тюрьме пригодятся! Там без денег нельзя.

– Не последнее отдаю. И потом на первых порах мне обязательно запретят ларёк… Да и не до него будет!

– Понимаю, понимаю… Ну, вы как, готовы? Ну, тогда что же? Тогда пошли!

И скоро Пустошин вывел подопечного на многоголосую площадь, и остановил в тени какого-то памятника. Ниже всё пространство было запружено машинами, между ними робко пробирался жёлтый трамвай, рядом небольшая группка азиатов, кажется, японцев, толпилась у красного автобуса.

– Вот вам и вокзал! – показал Пустошин прямо перед собой на затейливое здание. – Говорят, похож на Ярославский, там, у вас в Москве. Когда Юра учился, я сюда часто приезжал. А там, левее, переход на морской вокзал. Видите?

Но в указанной стороне ничего, кроме жёлтых мачт портовых кранов и высоток вдалеке, не проглядывалось. Да и зачем ему вокзалы? Нет, почему же? Он может взять билет на Толин паспорт, да, взять билет на какой-нибудь ночной поезд с недлинным маршрутом, ну, там до Красноярска, и сойти где-то под Читой, а там встретит Толя… А что, если бы они, и вправду, угнали вертолёт? Да, не долетели, но ведь полетали бы…

Нет, это уже диагноз! Самый натуральный синдром бродяжничества. Как там майор сказал? Он сказал просто: «Надо было тебе не осколок из пятки вытаскивать, а шило из задницы…» Но Толи рядом нет, есть Алексей Иванович, и надо всеми силами поддерживать разговор:

– А порт большой? Насколько знаю, в советское время иностранные корабли заходили не сюда, а в Находку.

– Ещё какой большой! Девятнадцать причалов! Тянутся на километры. Вы только не путайте корабль и пароход, особенно здесь. Корабль – это всегда военная машина. И назвать кораблём торговое или пассажирское судно может только человек глубоко сухопутный, ну, а если это мужчина, то точно не местный, – просвещал Алексей Иванович.

«Да, назвать правильно, а лучше правильно поступить – большое дело».

А Пустошин тоном экскурсовода вел дальше:

– А это, как вы догадались, памятник Ленину, – хлопнул он по серому постаменту. – Это, доложу я вам, самое известное место в городе. Теперь-то у каждого мобильники, а раньше, куда бежал моряк или рыбак, если у него не было в этом городе дома? На почту, на переговорный пункт! Ох, и очереди, помню, тогда были. Сначала переговоры, а потом уже кто куда – кто в ресторан, кто к знакомой женщине, а кто обратно на пароход, корабль, сейнер, плавбазу… Вахту ведь кому-то надо стоять! Именно стоять, а не нести! – поднял Алексей Иванович просветительский палец.

– А где же почта? – потерял терпение беглец. Он уже приготовился, и держал в руках конверт с паспортом.

– Да вот она, ваша почта, – показал Пустошин направо. И точно: совсем рядом было большое серое здание, осталось только спуститься с пригорка. Они уже подошли к ступенькам, но тут Пустошин, неожиданно вытянув руку, преградил дорогу. А он теперь и сам увидел: у дверей почтамта в тени козырька стояли несколько омоновцев, в сторонке ещё и военный патруль, все служивые были с автоматами, с рациями…

– В честь чего это такое усиление? – забеспокоился Алексей Иванович. – Идёмте, идёмте отсюда! – И быстро двинулся в противоположную сторону.

– Мне все-таки надо отправить документ! Это важно… Надо найти другую почту!

– Да что вы переживаете? Я и сам могу отправить. Куда скажете, туда и отошлю, – не останавливаясь, вдалбливал Пустошин и потребовал: – Давайте конверт, давайте!

Хорошо, хорошо, пусть отправит! Он Толин адрес ещё в Хабаровске написал, только обратного не было, тогда уж пусть Алексей Иванович свой проставит.

– Да-да, адрес укажу свой, – засовывая конверт в карман своей курточки, заверил тот. – И не надо нам этот почтамт, зачем на такие пустяки время тратить! Сейчас только девять, стало быть, консульство для посетителей ещё закрыто. Да никуда оно не денется! Давайте-ка лучше город посмотрим!

– Но я ведь не турист! – Неужели это надо ещё напоминать, стал раздражаться беглец.

– Я вам интересный памятник покажу… Это недалеко… Хороший памятник, – будто не слыша, уговаривал Пустошин: ведь не на своих двоих, машина повезет. А потом взорвался:

– Да погуляйте вы ещё немного! Куда, чёрт возьми, вы так торопитесь?

И в самом деле, куда? Туда он всегда успеет! Только и затягивать с этим нельзя, нет, нельзя. И в руки себя надо взять! А то башка раскалывается, и нервы сдают…

– Знаете, я как-то сопровождал парнишку – сбежал солдатик из части, – начал Пустошин, когда они сели в машину. – Так вот, сопровождал я его в военную прокуратуру, и так это муторно было! И, вы знаете, там отнеслись к парню нормально. Да, понимаю, это они так свидетелях… Но я потом узнавал, всё у парня наладилось, в другую часть перевели. Так ведь то солдатик! А вы – другое дело! Это как собственными руками отправить на казнь!

– Ну, что вы, Алексей Иванович! Какая казнь, даст бог, ещё поживём, – усмехнулся беглец, вроде как успокаивая. Только кого, Пустошина? Да нет, себя!

Немного поплутав по улицам, Алексей Иванович притормозил у какого-то сквера, и там по одной из аллей они вышли к памятнику. Фигура на маленьком постаменте, втиснутая в длинное несуразное пальто, стояла, высокомерно вздёрнув подбородок. Мандельштам?

– Он, он! Вот только пальто ему зачем-то помяли… Но здесь ему хорошо! А то ведь, когда установили памятник на Второй Речке, у пересылки, так без конца уродовали. Он сначала, знаете ли, железобетонный был, вот руку ему и сломали. Потом из чугуна сделали, в другое место перенесли – там краской облили. А это университетские, молодцы, постарались, может, хоть здесь Осипа Эмильевича оставят в покое.

– Ну, поэт сейчас высоко и далеко, его уже никому не достать. А вот что чувствовал скульптор, когда его творение… когда то, что создал своими руками…

– Да, создателю тяжело, – искоса взглянул Пустошин. – Но вы не думайте, тут и кресты ломают. Вот, рассказывают, на Орлиной сопке казаки не успеют поставить, как тут же новый надо сооружать! Я же говорил вам – война! И с людьми, и с природой, и с памятниками… Нет, тут поэту хорошо, тихо, спокойно…

– Нам пора, Алексей Иванович! – отступил беглец от памятника. И через несколько шагов оглянулся: чугунный человек был еле виден сквозь жёлтую листву. Действительно, укромно, только очень одиноко…

На обратной дороге мысли успокоились, отяжелели и уже не будоражили сознание. И вот он уже замечает и отдельные дома, и вывески – «Жемчужина приграничного туризма – Хунь Чунь», «Китайские строители самые надёжные строители…» Засмотрелся и на девушку в красных брючках на переходе. И вспомнилось, как когда-то шел за Линой, а она, не замечая его, цокала себе каблучками, и её белые туфельки, казалось, не касались асфальта. О! Далеко не каждая женщина может ходить на каблуках! И ждал, что она вот-вот обернётся, и слова приготовил: вот, случайно оказался в этом районе…

Но Лина не оборачивалась, и он всё шёл за ней и во все глаза рассматривал. Ему нравилось в ней всё: и лёгкая походка, и отставленный локоточек, и загорелые ножки того необыкновенного медового цвета… Вот с этой яркой картинки и сбил его выкрик Пустошина: «Видите, видите крест!» Он вывел машину на какую-то горбатую улицу и, сбавив скорость, принялся просвещать:

– Это могила Муравьева-Амурского! Его из Парижа перевезли сюда в начале девяностых. Это ведь он подписывал Айгуньский договор, по нему Россия и вернула себе Приморье. А сейчас мы только раздаём свои земли. Вот кому памятник должен стоять в самом лучше месте Владивостока, так это графу. Это в Хабаровске он замечательно стоит, на набережной, Амур рядом! Эх, не тех людей мы поднимаем вверх…

Неужели, Алексей Иванович, вас это ещё удивляет, подумал беглец, но в рассуждения, как Пустошин, входить не стал. А тот, проехав зданьице с надписью поверху – «Фуникулер», остановился у заграждения. И стало понятно: наступила очередь обзорной экскурсии. Отсюда, с верхней улицы, вид и впрямь был хорош – весь центр портового города как на ладони. А бухта совсем небольшая, и вряд ли весь флот мира, как убеждают, может здесь укрыться. Да его одного этот город не сможет укрыть!

– А это, видите, опоры для развязки будущего моста, что пойдёт на остров Русский, – пояснял рядом голос Пустошина.

Алексей Иванович, Алексей Иванович, зачем мост, не надо моста! И ехать придётся не на остров, а совсем в другую сторону.

– Скажите, а улица Фонтанная далеко отсюда?

– Фонтанная? Вы о прокуратуре? Да рядом, рядом она! Мы когда ехали, наверное, заметили вывеску «Хэндэ» – это корейская гостиница, вот поблизости от того места и прокуратура. А, собственно, зачем вам и знать, где эта контора находится? Они за вами сами приедут! Вас туда, мой дорогой, на машине с почётом доставят! – вздохнул Пустошин и вернулся к главному:

– Я думаю, к консульству на машине не стоит ехать, так ведь?

И пришлось старательно кивать головой: да-да, не стоит.

– Мы оставим её здесь и спустимся прямо к дому, ну, не к самим, конечно, дверям… Вон, видите, внизу справа стоит желтое такое здание – это и есть консульство, – показывал куда-то вниз Пустошин. Но внизу было много разных зданий, да и что рассматривать?

– Значит, сумку оставляете? Ну, что ж, тогда пошли!

И, взглянув в последний раз зеленоватую воду бухты, на на серые военные кораблики, беглец оторвал руки от железного поручня.

– Фуникулер игрушечный, конечно, но зато спустимся быстро. Раз – и мы внизу! – бодро пообещал Алексей Иванович, когда они двинулись к стеклянным дверям станции. Только двери по техническим причинам оказались закрытыми наглухо.

– Жаль, очень жаль! Есть тут и лестница, но такая, что чёрт ногу сломит. Придётся действовать по-другому, на машине.

Они съехали вниз по неширокой уютной улочке и остановились, уткнувшись в другую, поперечную, гудящую машинами.

– На Светланскую выезжать не будем, отсюда до Пушкинской три шага… Может, здесь и стоять нельзя, но ничего, мы быстро… Авось не оштрафуют, – бормотал будто про себя Пустошин. И беглецу пришлось перебить:

– Алексей Иванович, продиктуйте ваш телефон. – И Пустошин с готовностью откликнулся, и удивился: а что, записывать не будете? Да, нет, зачем? Он и Толины адреса прочёл и запомнил, а обёртку от шоколада ещё из поезда выпустил на свободу.

Помолчали. Алексей Иванович сидел, маялся: подбадривающих слов не находилось, а чем ещё отвлечь человека, он не знал. И когда пауза затянулась, достал из своей сумки папочку и с преувеличенным старанием стал шуршать какими-то бумажками.

И у него никаких особенных мыслей, вроде последние минуты на свободе или другой лабуды, не было. Да и сколько же можно думать о том, как это будет? Совсем скоро он воочию увидит, как! Остается только преодолеть последние сто, двести или сколько там метров и… И, не выдержав, нажал на ручку двери: пора! Тут и Алексей Иванович оживился, видно, ждал, когда подопечный сам будет готов к решительному шагу. Но зачем-то предложил:

– А может, Корабельную набережную посмотрим, а? Там народ митинговал, последний раз совсем недавно. Нет? Значит, прямо сейчас… эээ… и пойдём в консульство?

– Да, да! – заверил беглец и первым двинулся вниз по улице, будто боялся, что его решимости хватит ненадолго. Но когда, миновав здание с угловыми балконами, и он собрался завернуть направо, Пустошин остановил: не туда, нам в другую сторону.

– Интересная, скажу вам, эта улица Пушкинская! Здесь и представительство Министерства иностранных дел, и университет – бывший Восточный институт… Знавал я одного репрессированного, так его обвиняли в шпионаже – статья пятьдесят восьмая, пункт шесть. А вся вина – знал китайский и японский, изучал в этом самом институте… – И Алексей Иванович что-то рассказывал, рассказывал, пришлось делать заинтересованное лицо, кивать головой, а то и удивленно приподымать брови: вот как?

Наверное, поэтому они и не заметили жёлтых конусов поперёк въезда на улицу Пушкинская и некой пустоты вокруг. Но тут улица резко свернула, и глаз сразу выхватил высокое рыжеватое здание по правой стороне: консульство? Надо же, как близко! Но что консульство! Впереди, поперёк поднимавшейся вверх улицы медленно двигалась милицейская машина и, встав посредине, перегородила дорогу.

Пустошин в пылу краеведческого азарта ещё показывал на ближний дом из тёмного красного кирпича: «А вот это и есть университет! Видите львов у входа? Это китайцы подарили! Представьте, и мне довелось читать здесь лекции, два семестр. Работал бы и дальше, но жена не захотела сюда переезж…» Но тут же что-то почувствовал, повернул голову и замолк на полуслове.

А беглец ещё собирал глазами разрозненные детали: автобусы с синими шторками… чёрные машины у тротуаров… не меньше полуроты спецназа… Ах, Алексей Иванович, Алексей Иванович! Да кто же ещё! Но как зубы заговаривал, памятники показывал… И когда успел? Да в Хабаровске, когда же ещё? А он слезу пустил: папеньку напоминает… Значит, никаких иностранцев, значит, решим всё узким семейным кругом? Только зачем так рано себя обнаруживать? У самого консульства и выступили бы из тени: а вот и мы! У них и фабула, наверное, заготовлена: «Спецслужбы пресекли попытку беглого преступника укрыться на территории иностранного представительства. За его стенами он намеревался пересидеть там до захода во Владивосток какого-нибудь иностранного военного корабля…» Но он тоже хорош, умудрился заявиться во Владивосток накануне визита американского эсминца! Жаль, никто заранее не предупредил.

– Куда вас несёт? Вы что, не видите? – шипел сзади Пустошин. А беглец дёрнулся: снова нарушил чьи-то планы? Или задерживать назначено не здесь? И, нагнув голову, прибавил шагу.

– Не останавливаемся! – скомандовал он и, обернувшись, насмешливо выкрикнул: – А вы чего боитесь?!

И сам припустил мимо двухэтажных домов у подпорных стенок, мимо какого-то особнячка, потом ещё одного, вычурного, на фоне его светлой стены темнела какая-то скрюченная фигурка. И через дорогу, по диагонали уже хорошо виден унылый шестиэтажный дом, пристроенный к другому, зелёненькому, вытянутому в длину. Вот американский флаг свисает пестрой тряпочкой, и будка охраны, и забор, и вдоль забора люди в камуфляже… Нет, нет, что-то здесь не так! Они уже должны окружить его, но позади пыхтит только этот… правозащитник, так называемый правозащитник.

И, только миновав автобус, он увидел толпу молодых людей в жёлтых майках как раз напротив консульства, и прикрывавший её частокол из голубых милицейских спин. Над толпой плясали плакаты, один из юных протестантов крутанул в руках древко и картонка повернулась, на ней чёрным по белому «USA – фашистская страна». Ё! Так это что, пикет? Пикет – и ничего больше! А он, выходит, никому и не нужен? Замечательно!

Но тогда почему столько милиционеров? Ведь по правилам – на семь демонстрантов один страж порядка, а тут вдвое больше… Да ведь у них всё по одному стандарту, стандарту войсковой операции. И где-то рядом должны быть и спецслужбы! Наверное, вот эта группка гражданских справа и несколько человек слева… Собственно, дипмиссии всегда под круглосуточным наблюдением и людей в штатском, и видеокамер… Странно, но он только сейчас об этом вспомнил. Пионер!

И, уже понимая, что ни в какое посольство, консульство, представительство сегодня не попадёт, он продолжал зачем-то двигаться в сторону людей, определённо ему враждебных. Зачем же так сразу – враждебных? Вот появились люди с телевизионными камерами… высокий парень… девушка… что она держит в руках… микрофон? Так, может, прямо сейчас и выйти? А почему нет? Телекамеры и микрофоны приготовлены… Разве не этого хотелось – выйти под фанфары? Ну, давай, давай, выходи!

Театрального выхода не получилось, помешал Алексей Иванович. Догнав стремительно идущего подопечного, он с силой дёрнул за руку: «Куда вас, чёрт возьми, несет? Вы что ослепли?» А тот, не отвечая, ещё продолжал идти, когда из-за машины вышел милиционер, такой молодой, рыхлый, при исполнении. Брюки у юного стража были спущены, рубашка на животе расстегнулась, и в прорехе виднелся молочно-белый живот с чёрной полоской растительности. И он двинулся прямо на милиционера, и тот оторопело срывающимся голосом выкрикнул:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю