355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тина Шамрай » Заговор обезьян » Текст книги (страница 23)
Заговор обезьян
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:00

Текст книги "Заговор обезьян"


Автор книги: Тина Шамрай



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 54 страниц)

– Ты, дядя, откудова взялся? Это наша работа… Мы разные работы делаем. Ты это… дорогу-то не перебегай, – блеснул он чёрным глазом. Беглец, не отвечая, стал разворачивать тачку.

– Не, ты чего лыбишься? Ты не лыбься, дядя, я ведь по серьёзке говорю. А то ходют тут всякие, цену сбивают. Давесь чуреков погнали, теперь ты припёрся… Чё, на бутылку не хватат?

– Успокойся, я просто помогаю хозяину. Не за деньги…

– Смотри! Начнёшь подряжаться на работы, уроем, – пообедал парень. И тут из бани дополнительным аргументом появился огромный человек, его большие руки в растворе поигрывали внушительных размеров мастерком. – Смотри, евонные братья набегут, шею враз скрутят, – показывая на великана, грозил парень.

Беглец усмехнулся: и здесь помешал! И, развернувшись, покатил тележку к дому, но и спиной чувствовал прожигающие взгляды печников. Эти ребята и не догадывались, как нелепы их угрозы. Тем более, что работу он выполнил, песок перетаскал и с полным правом может отдыхать. И только теперь заметил, что день на исходе, и от закатного солнца стволы сосен отливали медью, и в тени дома стало прохладнее. Было тихо, пахло едой и вечером. Как всё мирно и обыденно! А что он хотел? Си-бемоль минор Шопена в исполнении Горовица? А может, и вовсе: «Вы жертвою пали в борьбе роковой»? Похоронный марш сыграют обязательно, но потом. А теперь только бы до крылечка. Там хорошо, там чистая тряпочка на крашеных досках…

Он с трудом поднялся по ступенькам, беспокоясь, что собаки станут бросаться на прутья клетки, но те только приподняли сытые, сонные морды и тут же уложили их на лапы. Признали за своего? Интересно, как они поведут себя, когда он надумает уходить ночью или на рассвете? Как он понял, одна собаченция бегает по двору, а другая на цепи по проволоке вдоль забора. Усевшись на верхней ступеньке, он свесил подрагивающие от усталости руки, ладони были красные, ещё немного, и растёртые до крови волдыри лопнули бы. За рассматриванием рук и застал его Борис Фёдорович.

– Чего там, натёр? Эх, забыл я тебе верхонки дать. И сильно натёр?

– Да всё нормально, – отмахнулся работник.

– Точно? Тогда держи, – бросил хозяин на крыльцо брезентовые рукавицы. – Давай ещё трубы перенесём. Там немного, штук двадцать, не больше…

Хорошо, перенесём и трубы, согласился беглец, натягивая рукавицах. Да, такое простенькое ремесло, как шитьё рабочих рукавиц, ему оказалось не по зубам. Видно, руки действительно не из того места растут. Тогда его перевели на упаковку, как он тогда назывался, пачковщиком? Хорошо, не пачкуном. Работа была совсем простая, и там он справлялся, вот и с трубами должен справиться. Они перенесли и длинные железные трубы, и десяток асбестовых, и три пятиметровых бруса. И когда беглецу показалось, ещё немного, и он рухнет на землю, хозяин, сам крепко уставший, завершил работу.

– Баста! – хрипло выдохнул Борис Фёдорович. – А ты жилистый, и не перекуриваешь. А то, кто не подрядится, через двадцать минут уже цигарку в зубы и давай смолить… Ну, ты, Колька, и уделался!

Колька без особого интереса оглядел себя: вид был вполне рабочим, с мокрой от пота футболкой и штанами в ржавчине и опилках. Вот только где жилетка? Там ведь паспорт! – спохватился он и растеряно оглядел двор. И облегченно выдохнул: синяя тряпочка смирно дожидалась его на барьере беседки.

– Ты это… может, из бочки пока помоешься? А то горячую волу израсходовали, придётся ждать, когда нагреется. А в бочке, она теплая, – предложил Борис Фёдорович.

– Хорошо, хорошо! – соглашался тот.

– Васильевна! – зычно позвал Борис Фёдорович жену. – Полейте кто-нибудь Николаю и полотенце, полотенце дайте… Куда Петровна подевалась?

– Не надо, я сам! – поспешил Николай к железной бочке, там в мутноватой воде, плавал красный ковшик. Кое-как вымывшись и не дождавшись полотенца, озирался в растерянности: и он сам, и джинсы были мокрыми. И тут на крыльцо вышла хозяйка.

– Ой, вы тоже придумали – из бочки мыться! Идите в дом, там вода уже нагрелась. И одежду надо сменить, а то ваша… Куда в дом в такой грязной! – сердилась Нина.

Вода в доме действительно согрелась, и он, уткнувшись лбом в кафельную стенку, подставил тело под льющиеся струи. Вот так бы и с души смыть гарь и копоть, что осталась от того костра, что ещё горит там, внутри. Ну да, никак не можешь обойтись без высокопарностей! Костры, видите ли, у него в груди… Закончить с водными процедурами пришлось, когда постучали в дверь. Это старушка Петровна принесла одежду. Рубашка была в самый раз, но серые брюки были коротки и такие широкие, что нужно будет придерживать рукой, а то обязательно сползут. Дожил! Сначала стариковские штанишки, теперь обноски Бориса Фёдоровича, вот будет потеха, когда его задержат в таком виде! Собственно, при аресте все выглядят не по-геройски, если только не отстреливаются. Но только не всех выставляют на обозрение, а в его случае спецоператоры обязательно постараются. Нет, лучше джинсы, чем нелепые штанишки. Но не успел он вернуться в отведённые ему апартаменты, как туда влетела Нина, и осоловелый от усталости, гость не сразу понял, что от него требуется.

– Вы почему же это не переоделись? Нет, надо переодеться! Я буду стирать и ваше заодно в машинке прокрутила бы! Что одежда мала? Так другую поищу, – пообещала женщина и бросилась вниз по лестнице. А он остался стоять посреди комнаты. Ожидание затягивалось, и очень хотелось сесть – совсем не держали ноги, но боялся к чему-нибудь прикоснуться. А может, сесть на пол? Только падать от усталости на рыжий гладкий пол не пришлось – вернулась хозяйка, принесла брюки сына.

– Вы пока отдыхайте, я крикну, когда всё готово будет.

Но к ужину приступили не скоро. И, переодевшись теперь в молодёжные штанишки с большими карманами, он успел полежать на кровати, посмотреть в окно: вот хозяин закрывает ворота, вот, выпущенные из клетки, по двору бегают собаки, а теперь кто-то поливает из шланга бетонный пятачок перед домом. Простые домашние хлопоты… Вот и у него мельтешат мелкие, случайные мысли. Он отгораживается ими от того, что разворачивается там, в других пределах, но скоро, как цунами, дойдёт и сюда. Но пока тревожит ерунда: Нина застала без кепки, с непокрытой головой! Нет, он не пойдёт на ужин, хозяева обязательно включат телевизор и увидят, что разыскиваемый сидит у них за столом. А что, если прямо сейчас и завалиться спать. А придут звать, притворится спящим, а может, и не притворится, он и в самом деле хочет спать и совсем не хочет есть. Но не успел он последовать этим спасительным намерениям, как в дверь забарабанили, и громко и настойчиво позвали к ужину. И пришлось спускаться таким, как есть, без кепочки.

Внизу ждал щедро накрытый стол, во главе сидел Борис Фёдорович, и его круглая голова лаково бликовала под люстры.

– Садись, Коля, свою пайку ты заработал. Шутю, шутю. Ты, если у тебя чего не заладится, приезжай, мы работу тебе найдём. Вот, мать, работник!

– Ты сначала человека расспроси, а потом уже предлагай. Ты думаешь, Николай вот так взял и снялся с места? У него, чтоб ты знал, четверо детей, – внесла ясность в кадровый вопрос Нина.

– Силён бобёр! Намайстрячил, значитца, короедов! Молодец, уважаю! Толик говорил, вы с ним компаньоны?

– Да, пожалуй, – усмехнулся беглец. Но дальше вопросы пошли потруднее.

– Ну, и чем занимаетесь, перевозками или торгуете?

– Да-да перевозками, – поспешил ответить гость.

– И много вы с Толиком огребаете?

– Всё зависит от заказов… Чем больше перевезём…

– Ну да, ну да! Это знакомый у меня был, на спичечной фабрике работал, так он тоже говорил: «А скоко засерим, стоко и получаем» – хихикнул Борис Фёдорович.

И не успела Нина упрекнуть его: «Ну, Боря!», как во дворе яростно залаяли собаки, и на крыльцо метнулась старушка Петровна. А гость, вцепившись похолодевшими пальцами в край стола, застыл истуканом: а вдруг проверка документов? И уже готов был встать и, сославшись на… Да не будет он ни на что ссылаться! Просто встанет и скажет: «Я сейчас» и поднимется на второй этаж. А в ванной откроет окно и выберется наружу, пока собаки заняты работой на этой стороне дома, а там… Разработка плана оборвалась на самом ответственном моменте. Вернулась Петровна и доложила: «До вас ктой-то, просят выйти, а кто такие, не знаю, не сказали». Кряхтя, Борис Фёдорович выбрался из-за стола и вразвалочку пошёл к двери.

А что если хозяина позвали только для того, чтобы он загнал собак в клетку? Успокойся! В этом случае ничего бы не помешало: и забор снесли бы, и собак перестреляли, и дверь выломали, именно в такой последовательности и делали бы это. Вот только он забыл об одной и самой существенной детали! Всех обитателей дома прикладами положили бы на пол: и Бориса Фёдоровича, и его жену Нину Васильевну, и старушку Петровну, а у той из фартучка посыпались бы конфеты… Картина была такой яркой, с криками, слезами, руганью, что пришлось прикрыть глаза… Нельзя ему, прокажённому, выходить к людям, вступать в соприкосновение с ними. Нельзя! И тут же поймал себя: о своей прокажённости он говорит не то с любованием, не то с гордостью. Этого только не хватало! Что, захотелось расчесать язвы и пожалеть самого себя: ах, какой несчастный!

– Вот так всегда! Не успеет Борис Фёдорович, муж то есть, сесть за стол, как обязательно кто-нибудь да заявится. Всем он нужен. Вы даже не представляете, сколько к нему людей обращается, и всем помогает, – с гордостью отметила Нина, прислушиваясь к теноровому голосу мужа. А тот прибывших в дом не позвал, переговоры вел у калитки, и были они недолгими. Вернувшись, хозяин уселся на своё место и скомандовал:

– Всё на сегодня! Никаких больше дел, давайте харчиться, а то целый день как рабочая лошадь… Ну, и какая у нас сегодня жратва?

– Боря! – укоризненно протянула Нина.

– А что? Я на самом деле голодный, как собака. И не кушать я хочу, а жрать. И гость наш хочет, скажи Коля? – Гость промолчал, но хозяевам было не до него.

– А кто приезжал-то? Что хотели?

– Да Васька-бурят просил щебёнку. Весной предлагал, посчитали – дорого. А я теперь ещё цену набавлю. Хотят – пусть берут, не хотят – дело хозяйское…

– А мы утку приготовили. Одна что-то захромала, мы её и оприходовали, голубцы ещё, сейчас Петровна и риса принесёт… Ты пока салатик попробуй… И вы, Коля, кушайте, не ждите особого приглашения.

– Ты давай, Коль, давай, налегай-ка на еду. Раз уплочено, надо оприходовать. У нас, конешно, не пропадёт, свиньи всё съедят! – хмыкнул Борис Фёдорович. Гость не понимал, кто за что там заплатил, но засиживаться и в самом деле нельзя.

– Нет, вы что мнётесь-то? Ешьте, ешьте, не стесняйтесь! – следила за процессом с другого конца стола хозяйка.

– Да я не знаю, с чего начать, так много всего, – оправдался гость. Еда и впрямь была соблазнительной, но все мысли занимало одно: включат/не включат проклятый телевизор? Включили. Борис Фёдорович нажал на кнопку после рюмки тягучей домашней настойки, на экране тотчас развернулось какое-то сериальное действо. Настойка подействовала на беглеца слабо, но разыграла аппетит, было даже неловко за собственное брюхо, но ведь на ужин он сегодня заработал? Заработал, заработал, а сколько ещё заработает…

Приглушённо курлыкал о своём телевизор, хозяева что-то вполголоса обсуждали на своей половине, наверное, и телевизор для того включили. Минуты длились и длились под телевизионные звуки, говор семейной поры, шарканье Петровны, она то подносила что-нибудь, то убирала со стола. Телефонный звонок раздался так неожиданно, что гость явственно вздрогнул. Неужели и другие заметили, но нет, кажется, нет. Борис Фёдорович с рюмкой в руках закричал в трубку:

– О, Толик! Здоров, здоров!.. Да всё в порядке… Вот сидим ужинаем… И Николай с нами… Счас, счас передам! Ты токо мне сперва скажи, как мой заказ? Всё путем? Ну, и лады. И когда ждать? Ага, ага… Ну, ладненько. Будь! – протянул он через стол трубку гостю. Не успел он поднести её к уху, как услышал встревоженный голос вертолётчика:

– Слышал, передали? Ты как? – И пришлось ответить: нормально!

– Там у вас всё спокойно? – спрашивал Анатолий. Совершенно бессмысленный вопрос, такой же будет и ответ: да, да!

– Завтра приеду, понял? Ты вмажь хозяйской настоечки, и в койку! Я к обеду приеду, слышишь? Потерпи до завтра! – «А завтра что, терпеть не надо?» – досадовал беглец, передавая трубку Борису Фёдоровичу. И тот, что-то почувствовав, задержал взгляд.

– И чего это гость у нас такой невесёлый?

– Да вот дела стоят, а я тут прохлаждаюсь. И Толя завтра только к обеду приедет.

– А ты чего ж, без телефона? Экономишь? Теперь без по телефону, как без рук. Мы скоро и Петровну аппаратурой снабдим. Как, Петровна? Будешь в фартуке не конфеты носить, а телефончик, ухажёрам будешь своим названивать!

– Да каки конфекты! Нет у меня конфект, – оправдывалась старушка. Она как раз приступила к еде, но, засмущавшись, с полной тарелкой пошла на кухню.

– Боря! Ну, что ты так? Ну, любит она конфеты, так ведь на свои покупает. А вы, и правда, Коля, телефон заведите, а то как же без этого, – подвинула к гостю тарелку с пирожками Нина.

– Да, разумеется, разумеется… – бормотал гость.

– А насчёт Толика ты не переживай. Сказал, приедет – приедет обязательно. Ну, а задержится, так я скучать не дам… А Толик, он такой, ему бы попридержаться, а он за всё хватается…

– Да, такой, – не понимая, о чём речь, подтвердил гость. – Спасибо, я сыт, всё было очень вкусно. Ваша жена замечательная хозяйка! – выговорил благодарственные слова и приготовился откланяться.

– А что так? Ты что ж, и пить не будешь?

– Так выпили уже…

– Ну, рюмка не считается. Васильевна меня ограничивает, но и она не против, если мы выпьем ещё по одной. А, Нин? – Борис Фёдорович игриво улыбнулся жене.

– Да, Боря, налей и мне немного… Хватит, хватит! А то у меня в прошлый раз голова заболела, вот и гость жаловался…

– Это всё от недопития! Давайте за здоровье! Настоечка, она пользительная, на травке, – разливал по рюмкам Борис Фёдорович. – Выпьем, закусим и снова нальём…

А гость сидел как на иголках: там, в телевизоре, уже кончился сериал, ещё тарахтела реклама, но хозяин уже приготовился, развернулся к экрану.

– И чего нам сегодня набрешут? Нет, вот скажите, это чего они разъездились, а? И всё по хорошим местам. Ты смотри, как устроились! Один день совещание, а остальное время у них – Сочи. А если не в Сочах, так в другом месте, но только не на рабочем. Сколько же у них этих дач, а? Я бы тоже не отказался так работать на всем готовом! Тут пурхаешься в говнах, копейку лишнюю добываешь, а они разъездились. Так ведь за мой счёт!

– Боря! Нужны они тебе? Пусть живут там, как хотят, только нас не трогают! И не шуми, дай послушать, а то, как в прошлый раз, пропустили погоду. Заморозки сильные обещали, так будут или нет? В теплице помидоры последние, жалко, если помёрзнут, – придвинулась к телевизору Нина.

А тут как раз на экране показались часы, стрелка стала отсчитывать секунды до новостей. И слабонервных просим удалиться! И, не выдержав, встал из-за стола гость.

– Спасибо. Ужин был превосходным.

– А телевизора не хотите? – удивилась хозяйка.

– Нет, телевизора не хочу. Там ведь одно и то же, – беглец для усиления эффекта хотел сослаться на усталость, но тут же сообразил: это прозвучит укором хозяину. – Я пойду с вашего разрешения, – топтался он у стула.

– Ну, чего ж теперь, раз не хочешь поддержать компанию… Ты как? Не сильно загонял?

– Нет, нет, я рад был размяться. Спокойной ночи!

– И нам пора на боковую, Боря! – услышал беглец, поднимаясь по лестнице, воркующий женский смешок. Вот и молодцы, вот и ложитесь спать, зачем вам смотреть телевизор. Поднявшись на второй этаж и завернув за угол, он прижался к стене. Снизу слышались мирные голоса, звяканье посуды, потом двинули по полу стулом, хлопнула дверь… Замечательно! Вот сейчас выключат телевизор, и можно до утра успокоиться. Но тут кто-то там внизу прибавил звук, и в дом ворвались два молодых весёлых голоса, мужской и женский. Начало сообщения до запятой совпадало с тем, что он слышал днем, а потом пошло недослушанное:

«Расследование этого беспрецедентного дела взяла под контроль Федеральная служба безопасности России… Все подразделения министерства юстиции, министерства внутренних дел приведены в состояние повышенной готовности… Федеральной службой безопасности усилен пограничный контроль… Предварительное расследование выявило ряд грубейших нарушений должностными лицами… Виновные понесут заслуженное наказание… Не уйдут от ответственности и сам бежавший преступник, и его пособники, где бы они ни находились…»

Никакой физической реакции на это сообщение там, внизу, не было… Никто не вскрикнул, не забегал, не стал звонить по телефону. Не обратили внимания? Вот и телевизионные голоса без перехода понеслись дальше и извещали о другом, совсем о другом. И, скользя по стенке, он добрался до комнаты и сел у окна передохнуть. Главный посыл сообщения – не смей показываться на глаза! А то раздавят, уничтожат, сотрут в порошок. Но какова магия телевизионных слов! Даже у него мелькнула мысль: может и в самом деле провокация организована извне? Тогда что говорить о других, у них сомнений на сей счет будет побольше…

Вот только бы Борис Фёдорович, и Нина не узнали его. Да, он сейчас не похож на того человека в клетке, но ведь похож, похож, чёрт возьми! Что там в их ориентировке? Особые приметы: шов после аппендицита, родинка на спине, еле видный шрам от заточки. Но лицо за эти дни загорело, и шрам стал заметней…

Да досидел бы он свой срок! Отсидел и с чистой совестью вышел бы на свободу. И не надо никакого досрочного освобождения! Это другие суетились, советовали написать прошение о помиловании. Советовали те, в чьей репутации он не сомневался, раньше не сомневался. Надо, говорили, покаяться, и тогда… Он психовал, в ответных посланиях ядовито, как ему казалось, спрашивал, почему это невиновный – а он не виноват! – должен просить о помиловании? Неужели они все там, на воле, этого не понимают?

Наверное, понимают, понимают и те, кто засадил. И потому загнали в заведомо проигрышную ситуацию. А он, болван, в отчаянии ещё и подыграл, ушел в побег.

Он и так виноват в том, что из-за него было арестовано столько народу! И осуждено! Из-за него пострадал и смертельно больной Вадик Алиханян. Почему Вадим не израильский солдат? Им, попавшим в плен, можно выдавать любые военные секреты. А ему не надо выдавать секретов, никаких секретов попросту нет, ему надо было только признать, что они с Антоном – преступники. И всё! Зачем он мучил себя? В камере и здоровому непереносимо, а если человек болен? А ведь ему предлагали обменять подпись на подпись. Он дает показания, самые идиотские, а в ответ – постановление о закрытии дела лично против него, Алиханяна.

Если честно, он не ожидал такой твёрдости у этого парня, казавшегося таким сибаритом. Его, как каждого армянского мальчика, баловали в детстве, и он казался таким изнеженным и беспечным. Но ведь не сломался! Не сломались и другие. И он не имеет права. И должен, должен во что бы то ни стало добраться туда, где он сам, свои голосом заявит, как всё было на самом деле. Только как добраться!

А может, вернуться? Чита ещё близко! И эта неожиданная мысль подбросила пружиной, заметала его по комнате. Он то ходил, стараясь неслышно скользить по полу, то застывал окна: вернуться побитой собакой? Да и пристрелят как собаку без особого шума и пыли. Стае не нужны никакие свидетельства, не для этого они устраивали провокацию, им нужно сделать его матёрым уголовником, рецидивистом! Он вернётся, только сначала расскажет, как всё было на самом деле И сам сделает заявление для прессы. Пусть знают: то, что случилось 14 августа – обычная провокация! Провокация для измышления нового дела… Провокация для фабрикации… провокация для фабрикации…

Очнись! Кто огласит это заявление? Какой журналист, да ещё провинциальный, осмелится его напечатать… Нужные независимые свидетели! Тогда ещё можно на что-то надеяться… Но такими свидетелями могут быть только иностранцы: дипломаты, журналисты… Но какие там иностранные журналисты на Дальнем Востоке… А вот дипломаты! Дипломаты всегда должны быть на месте… Они ничем не помогут, но уж точно не дадут похерить его показания! Ну, так ведь в Хабаровске должно быть американское консульство! Обязательно должно быть… Чёрт возьми, если бы он вчера сел на поезд, то завтра уже подъезжал к Хабаровску! А теперь нечего и надеяться попасть туда…

Не спали в тот час и хозяева. Нина, наклонив голову, расчёсывала тяжёлые рыжие волосы и, вдруг откинув их на спину, повернулась к мужу.

– Вот видишь, как бывает – богатый, а посадили, и деньги не помогли… Как думаешь, найдут его?

– Ну, чего не знаю, того не знаю? – зевнул Борис Фёдорович. Его занимали совсем другие мысли.

– Николай до того похож на этого… – остановилась Нина и стала собирать с расчёски длинные волосы.

– Кто похожий? Колька?.. А ты никак глаз на него положила, а? То я смотрю, возле мужика вьёшься, всё ти-ти-ти, кушайте, Коля, кушайте! Уже и штаны ему стираешь!

И тут жена по уже устоявшейся привычке должна была возразить: «Кто вьётся, кто вьётся? А сам? Кто обнимался с этой?..» Потом они бы поочерёдно вспомнили друг другу мелкие шалости на свадьбах, крестинах, именинах… Вся эта вечерняя пикировка служила супругам для разогрева, но в этот раз Нина игру не поддержала.

– Да, стираю! А кто его запряг да погонял, я? Надо было человека прежде переодеть, а потом на работы подряжать! Ты вот не подумал, а в комнатах чисто, что ж он там в грязных штанах будет тереться. Он ведь и Толику расскажет, а тот, сам знаешь, какой…

– Знаю, знаю! И очень даже замечаю: неровно дышишь до Саенки, скажешь, не так? Да у него таких, как ты…

– Сколько можно про это! Стоит ему появиться, как потом неделю будешь выговаривать. Я его в дом, что ли, приглашала? Сам кричал: Толик едет, Толик едет! А Николай очень даже похож, может, он и есть тот самый…

– Ага, и к нам на постой забрел! Приедет твой Толик, у него и спросишь, где он миллионщика этого надыбал.

– Спрошу, спрошу. Только думаю, он его у нас прячет…

– Может, ещё скажешь, и побег ему устроил, а? Хватит херомандией, прости господи, заниматься! Да сними ты эту рубаху… Что ты всё жопой до меня и жопой. Это как понимать? Не хочешь, что ли? Давай, давай, я быстро! Сисечки помнём, печечку раскочегарим. Раскочегарим? И кочерёжечка уже готовая, ну, давай поворачивайся, а то я и с кормы могу…

Через полчаса, когда Борис Фёдорович уже похрапывал, Нина внезапно села на постели и толкнула его в плечо.

– Давай позвоним в милицию, а, Борь?

– И чего тебе всё опять неймётся! – поднял от подушки голову Борис Фёдорович.

– Давай, говорю, сообщим в милицию, Федоткину! Или не Федоткину, а прямо в Читу. Пусть этого Николая проверят.

– Ошалела баба! С какого такого бодуна?

– Мы сначала позвоним и скажем, вот, мол, видели человека, который похож на преступника.

– Да не он это! Не он! Откуда ему тут взяться? Если заговор, так знаешь, скоко человек там… это… участвует? Ты хоть представляешь, как смайстрячить побег такого человека? Да его давно уже за границу перебросили. Может, они и договорились между собой: ты, мол, тикай, чтоб духу твоего не было, а мы, мол, будем делать вид, вроде как шукаем. Поняла, нет? А стихнет всё, так и концы в воду. Эти избавились, а тот тихо будет сидеть, натаскал же, наверно, себе в норку. Ещё скоко натаскал! Ну, а этим, само собой, пришлось пыль поднять: мол, такой-сякой не мазанный, убёг, сука! Так пыль скоро осядет и будет, как ничего и не было… Забыла, как вертолёт с золотом пропал? Трендели тогда, трендели неделю, а вертолёта так и не нашли, и золотишко пропало. Сами уперли, а сказали: упал в горах, а обнаружить место, ну, никак не можем… А у этого… да у него столько золота, что купит хоть кого…

– Богатства-то много, а что же он до тюрьмы допустил? Денег судье пожалел, что ли? И раньше почему не бежал?

– Ну, вот чего не знаю, того не знаю! Может, ждал: скоро выпустят, а оно вон как получилось, пришлось давить нары. Ты попробуй, посиди при таких деньжищах! Ну тут мужика с резьбы и сорвало! Помнишь Еськова… ну, Пашку Еськова? Ему ж тогда месяц оставался, а он взял и побёг. Все говорили – идиот, сам начальник колонии, в газете писали, чуть не плакал, жалел дурака!

– Ой, да этот начальник за свои погоны плакался, а не за Пашку. Ты вот как знаешь, а этот Николай и есть тот миллиардер. Вот чувствую – и всё тут!

– Ты, смотри, если, и правда, такой человек до нас в дом попадёт, так первый же вопрос будет: а как он у вас оказался? Почему не к соседям, а до вас забурился?

– А мы скажем: знакомый привез!

– Ну да, знакомый! Толик отбрешется: на дороге подобрал, привёз в Шиванду к знакомым, они, мол, комнаты сдают! Так с нас и спрос: это чего же, скажут, вы и документы у него не спросили? Это, скажут, надо ещё посмотреть, кому вы комнаты сдаете. А налоги, спросят, плотите, или как? Ты это… прежде, чем докладывать, вспомни: и я под следствием был, забыла? Живёшь себе тихо – и не вороши навоз!

– Но ты же никого не убил, не ограбил. И когда это было, ещё в старое время…

– Тёмная ты женщина! Какое старое? Ты, Нинка, никак лишку хватила, нет? Не он это, не он! Ну, похожий немного, и што? Панкратов тот, как очки оденет, так прямо вылитый Берия. Так он Берия, что ли?

– Оденет! Сколько раз говорила: наденет…

– Грамотная, прямо куда там! Спи, давай! А то я смотрю, драть тебя надо, мало тебе? Так я готовый…

– У тебя, Боря, только одно на уме! Поворачивайся, поворачивайся, а то в ухо мне будешь храпеть…

– Чего это тебе всё стало мешать: то храп, то зубы не чистил, то трусы не поменял. Ты меня не вводи в грех, поняла!

– Поняла, поняла, – затихла Нина на своей подушке. Но ещё долго проворачивала в голове всякие мысли: от Толика можно ждать всякого, но беглого в дом привезти, что ж он – совсем больной? Хотя с него станется… Знает ведь, собака, что Борис никому не скажет, а я тем более…

Нет, всё-таки этот Николай очень даже похож, хотя и голова совсем белая, а тот, в телевизоре, моложе и в очках… А так всё: и нос, и глаза, и подбородок… Вот и работы делал, старался, а всё видно было, что физически не приучен работать… И какой-то озабоченный, но не так, как делами, а по-другому, будто что-то потерял… Может, умер у него кто-то? Или болезнь какая? Ну да, жаловался ведь, что-то, мол, не в порядке. Так пить надо меньше, а то пьют, а потом у них болит… Только как вздрогнул, когда в ворота постучали! И какой-то он как робот, разговаривает, улыбается, а сам про своё думает… Что-то тут не так, но у Толика не спросишь, он отшутится – да и всё! Он, конечно, такой, что хоть к кому подойдёт, не постесняется, но миллионщик ему не по зубам… Так зуб ноет, никак пломба, что ли, выпала… И как не вовремя, работ столько… Надо завтра Петровну пораньше с яичками к санаторию послать, а то девать некуда… И перины бы успеть просушить, а то похолодает, дожди пойдут… И никто до весны не приедет, и Толик не приедет… Вот же собака! Старый он, больной, некрасивый! Да если бы позвал, бросила всё, ничего бы не пожалела. А ухаживала бы как! – вздохнула Нина и откатилась от храпящего мужа на край постели…

И беглец долго сидел у окна, всё прислушивался: не пропустить бы рокот, шорох, команды! А то подъедут на машинах, чёрными тенями перемахнут через забор, возьмут в кольцо дом… Но за окном было тихо, только одна из собак время от времени позвякивала у забора цепью. И вот уже фонарь над крыльцом погас, и темнота накрыла всё, будто шубой, вот и сознание запуталось в мыслях как в водорослях. Там, у окна, его и сморил сон.

В том сне его долго вели по длинному коридору, рядом шли сопровождающие с неясными лицами. Они остановились у какой-то двери, и она, высокая, с облупившейся белой краской, тотчас распахнулась. Его втолкнули вовнутрь и закрыли за ним дверь, больно ударив по спине бронзовой ручкой. И он не сразу заметил в этой маленькой, похожей на колодец комнатушке маленького человечка. А тот вышел из-за шкафа и молча показал на стул. Отказаться, как он понял, было нельзя, и пришлось присесть у заваленного бумагами стола. А хозяин кабинета принялся рыться в этих завалах, изредка вскидывая глаза, будто хотел пришпилить взглядом: сиди, не дёргайся. Но бесцветным глазкам никак не удавался стальной взгляд, и потому эти потуги казались смешными. И он, чтобы не рассмеяться, время от времени покашливал…

«Что ему от меня надо?» – разглядывал он бледное лицо с близко посаженными глазками под птичьими веками. Разглядывать пришлось долго: и зеленоватый костюмчик, и серую рубашку, и чёрный галстук, и смешную причёску на маленькой лысеющей голове – академик женится. Это когда каждый волосок посчитан и перекинут от одного уха до другого. А как же он выходит из положения в ветреный день?

А человечек всё рылся и рылся, перекладывая с места на место и бесчисленные папки, и отдельные листы бумаги, некоторые, скользя, падали на пол, и приходилось наклоняться и подбирать. А человечек всё приговаривал: сейчас, сейчас, сейчас, а слышалось: чччссс. В этой затхлой, пыльной комнате с давно не белеными стенами и далеким потолком в жёлтых пятнах вызванный на разговор посетитель чувствовал себя как в камере. И он почувствовал именно это, и стало не до насмешек, стало душно: надо открыть форточку или дверь. Да, да, открыть дверь и уйти, вырваться, убежать. И приготовился: ухватился рукой за спинку стула, вынес в сторону правую ногу… Но тут хозяин кабинета нашёл нужную бумагу и, положив её перед собой, стал хмуро изучать текст.

Его опущенные веки без ресниц были почти прозрачны и капилляры были такими чёткими, будто нарисованными серыми чернилами. Но вдруг человечек поднял голову и, скосив глаз куда-то вправо и вытянув шею, застыл, как охотник, почуявший добычу. Там, по серому листу бумаги полз большой рыжий таракан с длинными усами. Просто таракан – и ничего больше, но как преобразился человечек! Лицо вдруг покрылось румянцем, в маленьких мутноватых глазках вспыхнули голубые искры, под вислым носом появилась испарина… Он прижался грудью к столу и, осторожно приподнял чёрную папку с завязочками, и замер, выжидая момент. И казалось, удовольствие составляет вовсе не ловля таракана, а само ожидание в засаде…

Но нет! Папка обрушилась с такой силой и злостью, будто это была не маленькая букашка, а вражеский танк. Так, рассказывают, бьют по голове арестованных. Бьют тем, что попадёт под руки: пухлым следственным делом, тяжёлым томиком Уголовного кодекса, пластиковой бутылкой с водой… Но чтобы так наповал! Да ведь и подследственный не таракан! Главное, не оставлять никаких следов, но кодекс или бутылка и не оставляют!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю