355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Тина Шамрай » Заговор обезьян » Текст книги (страница 17)
Заговор обезьян
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 05:00

Текст книги "Заговор обезьян"


Автор книги: Тина Шамрай



сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 54 страниц)

– Так, так, так, – совсем как шофёр, водил он пальцем по зелёно-жёлтому с синими пятнами, прожилками, чёрными и красными линиями полю, вглядывался в мелкие обозначения, пытаясь определить, что дальше. И выходило, определяться надо не с маршрутом – с судьбой. Налево, вправо или прямо? Назад Идти никак нельзя… И, странное дело, и глаз, и руку отчего-то всё вело и вело к линии, обозначенной шофёрской рукой. А ведь мог выбрать другую дорогу! Мог от Единения взять вправо и выйти грунтовкой на Караксар, мог вернуться через Зарю к Улятую и по хорошей дороге в тот же день добраться до Балея, а потом идти все дальше и дальше…

Не выбрал, понимал: бегать осталось недолго. Но вот он дышит свежим воздухом, видит текущую воду, это набухающее от жара солнце, эти рыжие ближние, и голубые дальние холмы, и кажется, всё ещё можно поправить. Только надо непременно переправиться на тот берег, а там пусть будет, что будет! И, аккуратно сложив карту, сунул её в боковой карман рюкзака. Карта больше не нужна, мозг сканировал её в цвете и разнообразных подробностях, и теперь стоит только щёлкнуть пальцами, как обозначенный квадрат всплывет перед ним и развернется, как на экране. Всё! Надо искать лодку. Вот только доест и пойдёт на поиски. Но, допивая кефир, услышал позади себя надсадный кашель. И, не оборачиваясь, сразу определил: абориген, в годах, сильно курящий и пьющий.

– Эээ, всё не выпей! Дай опохмелиться, – прохрипел голос. И тут же из-за спины, подволакивая ногу, вышел мужичок с ноготок, с раскосыми глазами на странно белом лице.

– Это кефир… Собственно уже ничего и не осталось. Есть вода, не хотите?

– И ладно, и нехай вода. Я вчера спирта саданул – разбавлю! – согласился мужичок. И взял дрожащими рукам бутылку.

– Скажите, здесь можно переправиться? Мне на ту сторону надо…

– И мне надо. Он вишь, с того берега счас лодчонка отчалит. Не ты, правей, правей гляди… Она зараз пристанет и нас перевезет… А ты кто?

– Да вроде человек! – уже и сам засомневался беглец.

– Ты это… не дразнись! Я, паря, спрашиваю, откель ты тут? – допытывал незнакомца дотошный абориген.

И тот с полным правом ответил: «Из Улятуя!»

– Ааа… – протянул мужичок. – О, вишь, отчалила лодчонка-то!

И действительно, на противоположном берегу взвыл мотор, потом что-то тёмное понеслось снарядом по воде, и скоро уткнулось в песчаный берег. До неё было метров пятьдесят, и беглец, сам удивившись свой резвости, бросился к лодке, волоча за собой рюкзак. А вдруг лодочник высадит пассажиров и понесётся назад, откуда ему знать, что он собрался переправляться.

– Да не спеши, он ждать будет. Тебя одного повезет, чё ли? – кричал ему в спину мужичок. Нет, нет, он должен немедленно переправиться, должен преодолеть этот водный рубеж. Там, за этой жёлто-серой полоской воды, судя по карте, другой административный район, и он, переехав на тот берег, точно оторвётся от проклятого места и, может быть, выйдет из круга. Лодочник, молоденький парнишка, ещё помогал двум грузным женщинам выбираться из лодки, когда он, запыхавшись, крепко ухватился за борт речной посудины.

– Погодьте, вы куда? – остановил его парнишка.

– На тот берег! Надо, спешу, очень надо, – быстро и просительно бормотал беглец. Он что, не хочет плыть назад?

– Так платить надо, – предупредил лодочник.

– Сколько? Сколько? – нетерпеливо спросил он.

– Ну, сколько не жалко, – сел к мотору парнишка. – А голубенькую дадите? – рассматривал он пассажира.

– Голубенькую? Пятьдесят? – догадался тот.

– Ага! А если один хочете, то платите сто рублев.

– Давай, давай, заплачу! – перевалился он через бортик. И не успел он плюхнуться на банку, как парень дёрнул тросик, и лодка, сделав круг, понеслась по воде метеором.

– Эээ! А меня! – бегал по берегу мужичок. «Извини! Ты-то уж как-нибудь доберёшься!»

– Хороший мотор! – прокричал он рулевому.

– Новый! – радостно оскалился парень.

И через пару минут лодка врезалась в берег. Всё! Речка отрезала и Улятуй, и Оловянную, и Красноозёрск. И, вытащив деньги, благодарно протянул одну купюру парню. Тот хотел запротестовать, мол, крупная деньга, но когда пассажир развёл руками: мельче нет, смирился и тут же стал отсчитывать сдачу из мятых десятирублёвок. Считал долго, что-то шепча про себя, и набрал целый ворох бумажек.

– Назад-то, дяденька, когда? Если меня на берегу не будет, то вон, видите дом, антенна самая высокая, самая высокая из всех, видите? Я там буду, – радостно твердил лодочник.

– А как твоё село называется? – Хотелось убедиться: то ли село, что обозначено на карте.

– Боржигантай и называется, – удивился лодочник, как это взрослый не знает названия.

– А ты что же, оставляешь лодку на берегу?

– Не, я тут сижу. А когда надо до дому, мотор снимаю. Если надо, я и ночью перевезу. Во, глядите, дед Сабашкин пилит, – показал парнишка рукой на реку. Там, вдалеке, плыла лодка, в ней кто-то быстро махал вёслами.

– Но вы, дяденька, если что, меня зовите. Я завсегда готовый, потому как не пью. Всегда готовый, хоть ночью, хоть днем. Вона наш дом! Самая высокая антенна! Далеко видно.

– Хорошо, хорошо! Как зовут тебя, Харон?

– Не, я Андрюша, – мальчишка ещё шире расплылся в улыбке, в которой не хватало нескольких молодых зубов. И пришлось внимательней вгляделся в это чистое лицо с безмятежными синими глазами, и стало отчего-то неловко, тягостно, будто использовал ребёнка в корыстных целях. Он уже далеко отошёл далеко от реки, а оттуда всё неслось: я Андрюшаааа…

Бедный парень! Но хоть при деле, за сезон что-то, да зарабатывает. Но получает ли этот мальчик пенсию по инвалидности? Его ведь надо вывозить куда-то на комиссию. И как он будет жить, когда не станет родителей? И притормозил от неожиданной мысли: а что, если бы кто-то из сыновей мог родиться вот таким? Или совсем калекой? И как наяву увидел застиранную простынь, искривленные ноги, налитые болью глаза. Что ж, и с этим пришлось бы жить, жалеть калечное тельце или вот такого Андрюшу. Но смог бы он тогда пойти в тюрьму? А что, здоровых детей бросать на произвол судьбы можно? Слава Богу, с ними всё в порядке. В порядке?! Да откуда он, бросивший семью много лет назад, знает, как они живут, что чувствуют? Чувствуют на самом деле…

Он долго обходил прибрежное село стороной, боясь встретить кого-то, такого же любопытного, как мужичок на том берегу. И вздохнул с облегчением, когда понял, что вышел на дорогу. Хотя радоваться было нечему: на синеватой полоске асфальта не было никакого движения. Пустынна была и степь, ни деревца, ни кустика, даже травы – выжгло солнце. Он шёл и шёл, а вокруг ничего не менялось, и стало казаться, что стоит на месте, так одинаково было всё вокруг. Появись сейчас вертолёт, и что, вниз лицом, как при бомбежке? Какая бомбежка! Хватит одного зажигательного патрона из огнемёта, и напалм превратит его в кучку пепла, и красный вихрь разнесёт его по степи, не останется и следа.

Нет, это безумие – идти по открытому пространству, чистое безумие, твердил он себе. Может, пока не поздно, вернуться назад? Андрюша перевезет его, и он рванет к спасительному хребту и пойдёт за ним! Хребет, он видел на карте, ещё долго тянется на восток. А почему нет? У него теперь кое-какая еда и, главное, вода! Вода! Ему теперь ничего не страшно… Нет, в самом деле, почему нет машин? «Дорога малоходная» – передразнил он Анатолия. Да она, похоже, совсем заброшена! Он что, нарочно предложил такой маршрут?

Но, странное дело, досадуя на шофёра, подозревая его в лицемерии, вероломстве и других смертных грехах, он принял его план и теперь тащится неизвестно куда и зачем… Нет, нет, обвинить в вероломстве Анатолия он не может, он ведь не друг, не товарищ, и уж точно не брат. Но назло шофёрюге он не повернет назад, а будет идти и выйдет из круга, кольца, квадрата. Сам выйдет! И не поедет ни в какой Первомайский, а сразу в Шилку. Там железная дорога, и можно идти по шпалам! С ума сошёл, какие шпалы?

Первую машину он заметил вовремя, и сразу остановился, напряжённо ожидая, когда красный жигулёнок подъедет поближе, но скоро понял: машина набита людьми, а сверху был ещё какой-то груз. И скоро она промелькнула мимо, и долго потом он видел впереди себя красное пятно, и это придавало хоть какую-то осмысленность пейзажу. А то ведь только серое, коричневое, мёртвое. И всё солнце достаётся ему одному, ещё живому. Скоро солнце раскалит землю как сковородку, и она будет поджарить его снизу, но уже сейчас идти невмоготу, и пот льёт градом – придётся снять всё лишнее…

Он и сам не понял, как проворонил грузовик, замечательную бортовую машину, наверное, всё из-за возни с одеждой. И тот насмешливо пронёсся мимо, из кабины даже высунулось любопытствующее лицо. Следующей была легковушка. Он заметил её заранее, но почему-то не стал останавливаться, а шел, беспрестанно оглядываясь: вот сейчас, сейчас машина подъедет поближе, и он поднимет руку… Вот так, оборачиваясь, он и споткнулся на ровном месте и упал. И легковушка, чиркнув колёсами по обочине и подняв рыжее облако пыли, понеслась дальше. Но тут появилась встречная машина, и он вдруг забеспокоился: да ведь его могут издалека рассмотреть, сравнить, опознать. Пришлось отвернуться от дороги и сделать вид, что занят рюкзаком, хотя и сам понимал: это были пустые хлопоты. Кому надо, и развернут, и распрямят, и документы потребуют. Да и без документов опознают, Анатолий ведь опознал.

Нет, нет, особого страха не было. И на страх ведь нужны силы, а где они! К этому времени у него внутри образовалась смесь равнодушия и притерпелости, а страх, как песок, опустился на дно. И потом только изредка с этого дна поднималась какая-то муть, и тогда включалась сигнальная лампочка. Или не включалась. Вот сейчас мигнула тревожно: надо переложить паспорт, на себе нести опасно. Но куда? В сумку? Но кто носит документы в сумке…

А попутных машин всё не было и не было. Да выберется ли он когда-нибудь из этих степей, дойдёт ли сегодня не то что до заправки, а просто до какого-то укрытия? Ночевать в степи – та ещё радость! А тут ещё всё чаще и чаще стала требоваться передышка, и нестерпимо хотелось достать бутылку с водой и припасть к ней, и выпить сразу всю воду. И приходилось всё настойчивей убеждать себя: нельзя, нельзя, нельзя! Вода в его положении – наркотик: стоит только начать пить, и уже не остановиться. Надо держаться из последних сил, это ничего, что он еле передвигает ноги, а рюкзак кажется набитым камнями, да и степь вовсе не степь, а настоящая африканская пустыня. Так, наверное, выглядит зона Сахель, и совсем не удивит, если вдруг из ниоткуда выплывет караван. Караван, караван… люди в белых одеждах с закрытыми лицами… И ему солнце печёт прямо в затылок, надо достать полотенце и прикрыться…

Но когда он уже приготовился сбросить рюкзак, слева на горизонте вдруг взметнулась тёмная завеса. Сначала он не придал этому значения, может, пыль завихрилась, но что-то заставило остановиться, и с напряжением, до рези в глазах всматриваться, что там движется в его сторону. И совсем скоро сквозь пелену он разглядел чёрную точку, и эта точка всё увеличивалась и увеличивалась. Машина? Откуда? Но вот уже видны очертания кабины грузовика, виден поверху кабины какой-то груз, видны наращенные светлыми досками борта. И тогда он кинулся наперерез, и замахал руками, и закричал: «Стойте! Стойте!»

И грузовик, выехав на шоссе, замер: остановил отчаянный крик? Но успеет ли он добежать до машины? Добежит, если не споткнется, если хватит дыхания, если… А вдруг не захотят ждать? Но вот она, кабина, и он встал перед ней, раскинув руки: попробуйте уехать без меня! Там, за стеклом, сидели трое одинаково закопчённых ветром и солнцем хмурых мужиков. Один высунулся и открыл узкий, как прорезь, рот: «Куда надо?» И он не сразу смог выдохнуть: «Перво… Первомайский!» Человек выкинул ему под ноги окурок и разрешил: «Лезай в кузов!»

Он бросился к заднему борту, там досок не было, но высились огромные тюки, перетянутые верёвками. И только успел уцепиться за одну такую, кручёную, как машина дёрнулась, и он, качнувшись назад, чуть не выпал на дорогу. Удержался! И по верёвкам, по тюкам пробрался поближе к кабине и, встав на колени, снял рюкзак и, перевернувшись на спину, блаженно вытянулся на мягких мешках: неужели едет? Едет! Для полного счастья надо напиться воды. Пришлось лечь на живот и долго выуживать бутылку из рюкзака, но пить в этом положении было невозможно. Надо снова опрокинуться на спину и приподнять голову навстречу льющейся из бутылки воде. Так и машина ждала этого момента и тряхнула так, что он, поперхнувшись, чуть не захлебнулся. Ничего, всё нормально, всё просто превосходно! И, подложив под голову рюкзак, он раскинул руки, и ветерок обвевает и потное лицо, и мокрую футболку, и даже резкий запах от тюков не раздражает. Он едет! Едет, чёрт возьми!

И вспомнился старик-карлик из давней программы Набутова, теперь и не вспомнить, как она называлась. Старик, крохотный, с большой головой и красивым голосом, жил в доме престарелых. Этот калечный, обиженный богом человечек притягивал к себе добрым, весёлым нравом, и потому так запомнился. Он что-то там такое сыграл на губной гармошке и, будто извиняясь за своё музицирование, сказал: «Какой бы человек ни был, но и у него бывают минуты радости». Это точно, старик! В какое бы безвыходное положении не попал человек, но должен быть выход. Должен!

Машина ехала и ехала, а он, качаясь, как в люльке, постепенно погружался между тюками, между тюками и в сон, в сон. И заснул так крепко, что и не слышал, как у съезда на дорогу, ведущую к речной переправе близ Усть-Теленгуя, машину остановили. Один из патрульных, большой и неповоротливый, одетый в непонятную форму, но с короткоствольным автоматом, проверил документы у водителя и подозрительно осмотрел остальных. Потом обошёл машину, помял крайние тюки и, вернувшись к кабине, со знанием дела спросил:

– Крепко мешки набили-то. И много в этом годе настригли? С той стороны едете? – показал себе за спину. – А с какой кошары? Там до вас никто не приблудился? Точно, никого не было? Ехай! Да ехайте, разит от вас, черти! Неделю, что ль, не просыхали?

А спавшему в кузове человеку привиделся чудный сон. Он видел тесную комнату в суде и себя, прикованного к руке конвоира. Так обычно они ждали отправки из суда в изолятор. Вот подняли с лавки, но сигнала на выход всё не было и не было. Не все коридоры зачистили? Так он и стоял, держа в скованной руке маленький портфельчик, а в другой сиротский пакет. Там почему-то были бутылки с водой. Обычно в процессе он выпивал всю воду, что брал с собой из камеры. Бывало, они с Антоном целый день ничего не ели, но воду пили обязательно. А сегодня пакет отчего-то тянет руку, и хочется бросить его в урну. Но для этого надо просить стражника подвинуться, без его разрешения он не может сделать и шагу…

Но вот страж наклоняется к нему и тихо говорит: «Пошли! И быстро, быстро! Вы только ничему не удивляйтесь!» Он хочет посмотреть парню в глаза, но тот всё отворачивает лицо, и всё тащит его за собой. И кажется, его конвоирует вовсе не судебный пристав… но кто тогда? Сначала они поднимаются с третьего этажа на четвёртый, потом спускаются вниз к чёрному ходу, на улице их ждет белый автобус с зелёной полосой. Но когда до машины осталось преодолеть две ступеньки, его снова повернули и потащили назад. И снова надо было подниматься на четвёртый, потом спускаться на третий, потом снова наверх и снова вниз. Сколько его будут таскать по лестницам, по пустым коридорам, его почти два последних года водили так, сколько можно? Но вот открылась дверь на улицу, но вместо белого автобуса там стоял чёрный «линкольн». И в машине только шофёр, и никаких конвоиров. И замечательно, он вполне обойдётся и без охраны.

– Ну, что, поехали? – спросил у него человек в чёрной лаковой кепочке и с белым шарфом на шее.

– Да, да, отвезите меня, пожалуйста, домой, – глядя в окно, поторапливал он.

– Домой? Нет, домой пока нельзя. А покатать могу.

– Не надо меня катать! Не хотите везти, так и скажите. Я пешком дойду.

– Пешком нельзя! – клацнуло устройство – это шофёр заблокировал дверь, и теперь ему не выбраться. Зачем он так? И тут машина сходу набрала скорость и как болид понеслась куда-то на бешеной скорости, и сколько он ни пытался, но так и не мог рассмотреть, по каким улицам они едут. Да и не улицы это были – огромные площади, и никакой не город, никакая не Москва, а пустое загородное шоссе. И тут машина вдруг останавливается, шофёр сдёргивает с себя кепку и волосы рассыпаются по плечам: женщина! Зачем женщина? А шофёрша с улыбкой поворачивается к нему, и он видит – это Дора! Только почему у неё не чёрные, а красные волосы?

– Ну, что, в Шилку или в Первомайский? – нетерпеливо спрашивает Дора.

– Здравствуйте… А вы что же… – начал он. «Откуда она знает, что ему надо в Первомайский?» А женщина, положив руки на руль, пристально рассматривает его, рассматривает так, будто видит впервые. Не хочет узнавать? Хорошо, если не хочет, то и он не будет, и пожалуйста.

– У меня деньги есть, я заплачу, – засуетился он.

– Заплатишь, заплатишь… Только рюкзак надо в багажник положить.

– Рюкзак? – Он только сейчас увидел на коленях туристский рюкзак. Откуда он взялся? – Нет, не надо в багажник, я его на руках подержу.

– А что он у тебя такой пахучий? Бензином так и несет!

– Извините, бутылка с керосином для костра опрокинулась…

– Турист, что ли? – всё рассматривала его Дора-неДора.

– Да вот отстал от группы, в селе задержался, переправился через речку, искал стоянку, а лагерь уже снялся, – легко соврал он.

– А откуда сам? Не из Москвы ли?

– Нет, нет! Не из Москвы! Из Новосибирска. – Она что, забыла, он ведь об этом уже говорил.

– Аааа, – протянула Дора и, уставившись на дорогу, тронула машину с места. Ну, слава богу! Он уже думал, что машина так и застрянет в этой глуши…

– А тебе куда в Первомайском? – не унималась женщина.

– Если не трудно, высадите меня где-нибудь в центре… Где-то там, у церкви, – проговорил он и замер: зачем он сказал про церковь, не надо было этого делать.

– Да какая там церковь! – раздался из-за спины знакомый голос: Анна Яковлевна? Тётушка была так похожа на Анну Яковлевну, только помоложе, почти как Дора. Чёрт возьми, она ведь знает, что ему надо ехать на станцию, а не в Первомайский… Сейчас начнёт расспрашивать, почему да зачем…

– А ты чего же это, верующий? – удивилась условная Анна Яковлевна. – И откуда на дороге взялся?

– Мама, он турист, заблудился, ищет свою группу.

– Нет, пускай сам скажет, какой такой турист?

– Вы, как всегда, в своём репертуаре! Что вы всё допрашиваете?

– А ты тоже кого ни попадя садишь… А на дороге люди разные, шарахнет вот такой чем-нибудь по голове, потом допрашивай, не допрашивай, – ворчала женщина за спиной. И он сжался весь: вот сейчас, сейчас кто-то из этих женщин узнает его и тогда… Но Анна Яковлевна на заднем сидении вдруг успокоилась, затихла и, укрывшись зелёной шалью, и больше не проронила ни слова.

– Заснула, – вглядываясь в зеркальце, тихо проговорила женщина за рулём. – Если вам, как туристу, нужен ночлег… могу комнату предложить.

– В самом деле? Это было бы хорошо, – на всякий случай обрадовался он. Вот доедем и там разберёмся, что к чему. Только бы понять: Дора или не Дора… Да мало ли похожих женщин? Внешность, на его вкус, вызывающая, но крепкие загорелые руки, но румянец, но грудь, но запах! Запах был необычным. Пачули? – попробовал определить он, но тут пришлось отвлечься.

Женщина положила крепкую руку ему на колени, и он застыл, не зная, как реагировать. Но когда пальцы с длинными ногтями передвинулась дальше, пришлось прижать эти пальчики своей рукой и выдавить: «Потом!» Нехорошо, они ведь не одни в машине. Женщина усмехнулась и руку убрала: «Потом, так потом!» А он тотчас пожалел, что был так категоричен, по телу что-то там разлилось, в висках заломило…

– Ты в наших местах в первый раз? У нас здесь хорошо, воздух, вода минеральная, малина, смородина. – И для убедительности показала на корзины с красными ягодами на заднем сидении. Корзин было много, они стояли друг на друге и за ними не было видно женщину в зелёной шали. Возить корзины на «линкольне»? А почему нет?

– У меня и дом, чтоб ты знал, большой, места хватит. Хочешь отдохнуть? – щебетала и щебетала Дора-неДора, а он всё кивал головой: да, да. Но когда на подъезде к Первомайскому пост, он увидел людей с автоматами, просить женщину остановить машину было поздно. Только она и сама, сбавив скорость, забеспокоилась:

– Надо же, сколько милиции нагнали. Наверное, ищут кого-то. Ты приготовь, приготовь документ!

– У меня нет паспорта, у коллеги остались, – теребил он лямки рюкзака. – Я ведь рассказывал, лагерь без меня снялся…

– Ну, ты даёшь! – протянула женщина и как-то сразу переменилась в лице. Испугалась? Но ей-то чего бояться? Он так совсем не боится, этим людям с автоматами он всё объяснит, они поймут… Если успеет, если успеет… Но вот человек в камуфляже подал знак рукой в перчатке: стоять! И не успела машина остановиться, как в окно заглянуло лицо в серой маске, в прорези были видны большие карие, будто женские глаза.

– Что случилось? Авария? – заискивающе спросила женщина. – Вот, пожалуйста, пожалуйста! – протянула она документы автоматчику. И тот, согнувшись, внимательно окинул взглядом внутренности машины, задержал взгляд на рюкзаке пассажира. А тот весь покрылся испариной: только бы парень не заметил его страха. И, вжавшись кресло, ожидал той минуты, когда спецназовец подаст знак и машину окружат, и заставят выйти, и, толкая в спину автоматом, поведут к автобусу с синими занавесками…

– А что случилось? Это мама, это муж мой, мы домой едем.

«Что она несёт? – замер он. – Сейчас её мать возьмёт и скажет: „Какой муж, какой муж! Подобрали какого-то неизвестного мужика на дороге…“» Но женщина на заднем сидении ничего такого не сказала, а всё повторяла за дочерью: «Случилось чего? Никогда не останавливали. Мы тут рядом живём…»

– Мама, сидите спокойно… Сейчас милиционер, очень симпатичный милиционер проверит документы, и поедем… У людей такая работа. – Дора-неДора всё говорила и говорила, а его передёргивало от её заискивающей интонации. Нет, она определённо перебарщивает, нужно вести себя совсем не так. А как? Ответа он не знал. Но первым обратил внимание, как кто-то из группы, стоявшей далеко впереди, машет рукой. Заметила и женщина.

– Это не вас зовут? – громко, как глухому, крикнула она автоматчику. Тот, наконец, заметил сигналы сослуживцев и протянул в окно документы: «Трогай!» И побежал на зов, разбрасывая ноги в таких больших ботинках, что они казались валенками. Как замечательно побежал! И ребристая подошва теперь не наступит ему на горло… Не наступит, если машина, наконец, тронется с места и наберет скорость…

– Ой, я прям обмерла! Автомат прям в окно сунул. А если б нажал, порешил бы всех… Нет, ну, прямо в окно, – всё не могла прийти в себя женщина за спиной. Теперь она совершенно не походила на Анну Яковлевну.

– Ой, да не причитайте вы, сколько можно! – сердилась дочь и с таким же недовольным голосом стала выговаривать и ему, пассажиру. – Ну, ты даёшь! Не знаю, как в Новосибирске, но у нас здесь без документов нельзя. Граница же рядом!

– Да, разумеется, но так получилось, – виновато опустил он голову. – А вам спасибо, избавили меня от лишних неприятностей… Пока выяснили бы, кто я такой… – И неожиданно для себя перешёл на доверительный тон. – Ну, ты понимаешь? Спасибо, не знаю, как и благодарить тебя…

И всё бормотал благодарности, пока машина медленно двигалась мимо автобуса с надписью «Беркут», мимо фуры, возле неё суетились с полдюжины гоблинов, мимо «тойоты» с распахнутыми дверцами, рядом с ней сидел человек с окровавленным лицом… И его так же могли бросить на землю… Теперь принято класть задержанных лицом в асфальт и удерживать ногами. Стволы у автоматов короткие – не достать, если только не положить человека на капот машины…

– Говоришь, не знаешь, как отблагодарить? – рассмеялась женщина. – Ты ведь обещал зайти в гости, забыл? Вот тогда и отблагодаришь.

– Да, да, разумеется, – в тот момент он был вполне искренен. Они уже миновали опасную зону, и он готов был благодарить её во всю силу своего организма.

«А вот и Первомайский!» – увидел он тесно стоявшие дома. Городок оказался маленьким, чистеньким, по обе стороны улицы стояли двухэтажные таун-хаусы с черепичными крышами, зелёные газоны, и по газонам носятся дети. Не дай бог, кто-то из них вылетит на дорогу! Если случится авария, то придётся давать показания, а он не может быть свидетелем, никак не может… Но машина благополучно остановилась вблизи торгового центра, велосипедная стоянка там была вся запружена двухколесными машинами. И он обрадовался: домой можно и на велосипеде доехать…

– Ну, вот и приехали! И церковь рядом, – показала женщина куда-то в сторону. А он, выбравшись, обошёл машину и взял её за руку: «Спасибо!»

– Что ты всё заладил: спасибо да спасибо! Ну, зачем тебе в Первомайский? Давай сразу ко мне? Я здесь недалеко живу…

– Извини, но у нас на случай разного рода ситуаций место встречи – церковь. Дождусь товарищей, заберу документы, тогда и в гости можно. – За враньё было неловко, но так ведь и они зачем-то увезли его из Москвы… Нет, женщина не виновата, ей такую команду дали. Но он сейчас с ней распрощается и сам, сам доберётся…

– Ну, хорошо, как управишься, сразу звони. Вот телефон, – протянула женщина бумажку.

«Я позвоню, обязательно позвоню…» – лепетал он, и всё не мог дождаться, когда она, наконец, уедет. И, вздыхая, корил себя: «Ты, братец, неблагодарная скотина!»

Машина уехала, а он развернул бумажку и оторопел: на линованном листочке ровным крупным почерком были записаны номера двух его уголовных дел, прямо как есть – через дефисы! Что за дурацкий розыгрыш? Или это просто совпадение? Может, в этих краях номера телефонов именно такие? Но почему они такие? Надо поскорее разыскать церковь, там ему всё объяснят!

И он бежал по чистому тротуару, мимо причудливо остриженных зелёных шпалер, мимо розовых и жёлтых домов, мимо нарядных людей, блестящих машин, стариков под зонтиками… Вот, кажется, и церковь: жёлтые оштукатуренные стены, коричневые переплёты окон… Но это совсем не та церковь! Ему сказали, она должна быть синяя! Или голубая?.. И кто это так кричит, повернулся он на голос. И увидел, как с противоположной стороны ему машет шляпой какой-то человек.

– Michael, I'm here, here! Come in! Come in!

Он всмотрелся и всё не мог поверил: «Это что, лорд Оуэн?» Синий костюм, розовый галстук, седой мальчишеский чуб – точно Оуэн! Но только он ринулся к нему через дорогу, как рядом загрохотала огромная машина. Под этот грохот он и открыл глаза: кто-то барабанил по правому борту машины.

– Дядя, ты там живой? Кончай ночевать! Приехали!

– А может, он уже спрыгнул! – послышался другой, сиплый, голос.

– Здесь я, здесь! – отозвался ошалевший от сна беглец, с трудом выбираясь из тюков наружу. И, спрыгнув на землю, непонимающе огляделся: куда его привезли? Как он оказался в этой промзоне?

– А мы токо вспомнили: с нами ж мужик едет, – идя на него вразвалку, посмеивался железными зубами бронзовый человек, вытирая коричневую, лаково блестящую лысину ярко-красной тряпкой. – Думали, сам постукаешь, а ты едешь и едешь… Тебе куда надо было, а?

– В посёлок… в Первомайский.

– Ну, так ты на месте, мы токо малость проехали.

– А вы что, едете дальше? Может, и я с вами?

– Так тебе куда надо?

– В Первомайский и надо. Мне заправка нужна.

– Не-не, мы туда не едем, нам в другую сторону.

– А ты чего же это, и на пузырь не кинешь? – спросил другой помоложе, но такой же тёмный, а тут из-за машины показался третий, застёгивающий ширинку серых от пыли штанов. Все трое выжидательно уставились на пассажира, один из них вертел в руках не то ли стамеску, не то отвёртку. Кто они, эти люди с лицами китайских божков? Вокруг, кроме степняков в расстёгнутых рубахах, никого.

– Извините… Сколько я должен? – стал он поспешно рыться в карманах. И куда, чёрт возьми, он засунул деньги.

– Стольник давай, и мы – квиты. – Переминаясь, мужчины терпеливо ждали, не спуская с незнакомца узких глаз. Мятые купюры один из них принял двумя руками и тут же, будто в раздумье, проговорил:

– Добавь ещё, а? А то тут не хватит… Делить-то на троих надо…

– Добавь, добавь, – обступали его с двух сторон остальные. Пришлось отсчитать ещё десять бумажек: хватит?

– Может, и не хватит, но не грабить же тебя. Живи! – хохотнул старший.

– А что у вас в тюках? – спросил он, когда перевозчики шерсти повернулись одинаково квадратными спинами.

– Так шерсть, паря! Настригли же, – задержался один из степняков. – Ты овец-то видел или только шашлыки ел? – И, не слушая ответа, скрылся за грузовиком. И не успел он вскинуть на спину рюкзак, как машина, взревев, затряслась по выбитой дороге.

И, проводив её взглядом, он стал осматриваться. Слева виднелся посёлок, а прямо перед ним высилось огромное серое здание в подтёках гудрона, высокий бетонный забор, из-под железных ворот выбегала заросшая травой узкоколейка, и над рельсами, как пар, струился горячий воздух. А справа, совсем рядом, холм с невысокими деревьями, кажется, хвойными. Почему его высадили здесь, в безлюдном месте, а не в посёлке? Хотели вытрясти деньги? Да он и так бы заплатил вдвойне! И это того стоило! Он не ожидал так быстро оказаться в Первомайском.

Но идти сейчас, в эту минуту, искать заправку не готов, нет, не готов. Он передохнет. Эти сны совсем замучили. Сколько ни понимай, что у подсознания есть своя логика, но его тревожность, его страхи выныривают самым причудливым образом. И если наяву он ещё может держать себя в узде, то над подсознанием не властен. Вот и девушки, косяком пошли. И ведь не отцензурируешь! Но сон кончился, и нужно жить дальше. Хорошо, поблизости нет людей, и можно, не дёргаясь, спокойно всё обдумать. Вот посидит в тенёчке, в соснах, оттуда так тянет запахом разогретой хвои, и подумает.

Он взлетел на пригорок и, ахнув от неожиданности, отпрянул назад. Под ногами будто разверзлась земля и открылась такая глубокая воронка, что захватило дух, и только чудом он не сверзился вниз. Котлован был так огромен, что не мог быть реальным. Пришлось закрыть глаза, может, это только мерещиться и, открыв их снова, он увидит совсем другое: поляну, лес, сопку. Но котлован никуда не исчез, а тащит его к себе будто канатом к самому краю: смотри, смотри!

И осторожно придвинулся и заглянул: что это? Заброшенная горная выработка? Видно, как землю снимали слой за слоем, оставляя полосы – вечные отметины, и они кольцами опоясали внутренности космической ямы. Всё-таки при добыче нефти всё выглядит не так уродливо, земля не выворачивается наизнанку. Котлован был таким глубоким, что он не сразу заметил воду там, внизу. Вода лежала ровным чёрным овалом и казалась застывшим стеклом – ни шевеления, ни всплеска. Вот оно – материальное воплощение инфернальной бездны! И как наяву представилось, как он мог скатиться вниз, нет, не скатиться, а ухнуть в эту чернильную неживую воду, как барахтался бы там, как карабкался по склону, а он осыпался бы и осыпался под его руками… Нет, из этой адской пропасти он бы не смог выбраться!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю