Текст книги "Заговор обезьян"

Автор книги: Тина Шамрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 54 страниц)

– Но, ты знаешь, у всех вас одна проблема…

– Какая проблема? Пока никаких проблем! – забеспокоился ласкавый.

– Все вы, как ни старайтесь, не можете… как бы поделикатнее выразиться, осчастливить всех женщин!

– Ах, ты! – бросил подушку вертолётчик.

– Спасибо! На двух удобней спать!

– Кинь назад! – затребовал назад своё имущество компаньон. – У меня шея заболит спать без подушки! – Пришлось бросить тяжёлую, набитую чёрт знает чем подушку обратно: «Вот и не разбрасывайся, дамский угодник!»

– Я угодник? – подхватился тот и снова запустил подушкой.

– Так ведь сам признался! Бросишь ещё раз – не верну!

– А ты як к бабам? – вкрадчиво поинтересовался ласковый вертолётчик.

– Я – к ним? Я к ним отношусь тепло. Но уже не в том возрасте, чтобы терять над собой контроль.

– О, кто б сомневался! Ты – и без самоконтроля! – хихикнул компаньон, сидя с подушкой в руках. И простодушно посочувствовал: – Не, ну, всё ничего, но как там, за решёткой, мужики без баб, а? Дунькой Кулаковой, як пацан, не обойдёшься…

– Вот попадёшь в следственный изолятор на год, на два, тогда и узнаешь, как…

И что за подростковое любопытство? Почему его всякий раз тянет на эту тему, совершенно неуместную, злился беглец. Будто вертолётчик своей фривольностью опошляет саму драматичность ситуации. Ну да, он такой идейный-идейный, а этот всё о низменном да о низменном, усмехнулся он своим мыслям и на память пришёл эпизод. Его тогда вели по коридорам прокуратуры, и через открытую дверь одного из кабинетов был хорошо слышен чей-то истерический голос: «Не трогайте моё чистое политическое дело грязными уголовными руками!» Это кто-то из обвиняемых чиновников отказывался от услуг адвоката, очень дорогого адвоката, известного защитой матёрых уголовников. Тогда этот пафосный выкрик показалось забавным…

Вот и тему интимной стороны мужской жизни в заключении не стоит трогать. Она темна, страшна, и лучше о ней не знать тем, кто там не бывал. Потом, на воле, об этом никогда не рассказывают. Да и кто же признается в том, что его на зоне низводили до животного состояния. Он и сам себя не допускал в подробности жизни своего тела, и только, как мог, глушил все неуместные проявления. Получалось не всегда…

В комнату сквозь тонкие занавески проникал свет фонаря, и были хорошо видны и вертолётчик под простыней, отвернувшийся к стене, и шкаф, и стол, и белая дверь, и ещё одна – в ванную комнату. Оттуда пробивалась полоска света: забыли погасить свет, надо встать, выключить, расслабленно думал он. Но тут Анатолий заворочался в своём углу и сонно спросил:

– Ты шо там крутишься, ножка болит?

– Слушай, а что бы ты делал, если бы я выпал из машины? – ни с того ни сего задал беглец так мучивший его вопрос. И вертолётчик завёлся с пол-оборота и злым голосом выкрикнул:

– Вырыл бы ямку и закопал, от шо! А потом привёз бы венок, а может, и не привёз… А ты на гада спрашиваешь? Хочешь коньки отбросить, а я отвечать должен? Завтра затолкаю в поезд, а там хоть под колеса бросайся, но токо без меня! Ты кончай это дело! И давай спать, а то рано подниму, харьковский в восемь с копейками отходит…

– Толя, запомни телефон на всякий случай, – и беглец раздельно и чётко продиктовал он цифры. – Запомнил?

– У меня головка слабая, надо записать…

– Нет, запомни так! Ты что, несколько цифр не в состоянии запомнить? Если со мной что случится… Это может быть и при тебе, а если в другом месте, и ты об этом узнаешь, то всё равно позвони, просто расскажешь, как мы…

– Не, ты мне нравишься! Шо за похоронное настроение? Понимаю, не доверяешь, но всё ж нормально идёт! Ты живой, местами здоровый и три часа назад ещё так колбаску наворачивал…

– Вот уже и куском попрекаешь!

– …Ты выбрось, выбрось эти мысли из головы! – не слушая, сердился вертолетчик. – Пока я тут, с тобою ничего не случится, понял? Я, какая-никакая, а защита!

– И как ты меня будешь защищать? Чем? – с тоской выговорил беглец.

– Чем, чем? Рогаткой! Знаешь, как отгоняют обезьян, которые фрукты воруют? Обыкновенной рогаткой! Сам во Вьетнаме сколько раз такие боевые сцены наблюдал.

– Ты был во Вьетнаме? Что ты там делал?

– А ты догадайся с трёх раз! Короче, побью всех, кто тебя тронет, из рогатки! – зарываясь в подушку, пообещал спасатель.

«Где же ты, тофгай, со своей рогаткой раньше был?»

Сотрудники таможенной службы Забайкальского крал задержали излучающего радиацию гражданина КНР: Таможенники обнаружили радиоактивного китайца в поезде «Пекин – Москва», на котором тот путешествовал по рабочей визе в Иркутск. Проведённая специальными приборами проверка установила, что излучение, исходящее от гражданина КНР, превышало норму в двадцать раз. Выяснилось, что до прибытия в Россию гражданин КНР прошёл курс лечения радиоактивным фармакологическим препаратом. После задержания китаец был отправлен на автомобильный пропускной пункт «Забайкальск», а затем на ближайшем рейсовом автобусе домой в КНР. Интересно, таможенники всех иностранцев проверяют на радиоактивность?

Военно-следственный отдел при прокуратуре Читинского гарнизона вновь продлил расследование уголовных дел по двум катастрофам с истребителями МиГ-29, произошедшими в сентябре и ноябре прошлого года в Забайкальском крае.

Напомним, что при выполнении планового полёта в сентябре летчик смог катапультироваться, в ноябре пилот погиб. Он до последнего уводил самолёт от жилых домов, и потому других жертв и разрушений на месте падения самолёта не было. Дело ведётся по ст. 351 УК РФ «Нарушение правил полётов или подготовки к ним». Но вряд ли истинные причины катастроф будут оглашены. А причина одна – старая, выработавшая свой ресурс авиационная техника.

Только что информационные каналы передали ошеломляющую новость по делу беглого олигарха. Мёртвое тело, найденное при тушении пожара, – это, скорее всего, исчезнувший несколько дней назад заключённый Красноозёрской колонии. Как уже сообщалось ранее, на пожарище животноводческой фермы в с. Вельяминово был найден труп неизвестного. Экспертиза установила, что труп принадлежит мужчине 45–50 лет, среднего роста, с хорошо сохранившимися зубами. Как известно, красноозёрский узник того же возраста, он среднего роста и, в отличие от большинства жителей нашего региона, имеет, точнее, мог позволить себе иметь хорошие зубы.

По мнению ряда зарубежных информационных агентств, дело опального миллиардера всё больше и больше волнует международную общественность. Со своими заявлениями по этому поводу выступили Комиссар Совета Европы по правам человека, Верховный комиссар ООН по правам человека, Администрация президента США, ряд правозащитных организаций, таких, как Amnesty International и Human Rights Watch. Во всех заявлениях подчёркивается, что завеса секретности вокруг исчезновения опального бизнесмена, подрывает доверие к властям России.

Руководители страны по-прежнему находятся на отдыхе и никак не комментируют происшествие с опальным бизнесменом. А почему и не отдохнуть? На Кавказе вот уже неделю ничего не взрывается, да и в других регионах спокойно. А что государственный преступник сбежал, так на то он и преступник, чтобы бегать от правосудия…

Сибинфо: Новости и происшествия. 23 августа.

Утром вертолётчик вскочил солдатиком с койки и, выкрикнув: «Рота, подъем!», первым ринулся под душ, и ровно через пять минут уступил место. Ещё через десять минут они тенями мелькнули по длинному сонному коридору и без всяких препятствий выбрались наружу. Оказывается, ещё с вечера Толя потренировался открывать наружную дверь. За дверью был такой густой туман, что фонарь у входа казался апельсином, закутанным в марлю, и как в этом молоке искать машину – непонятно. И тогда просто решили пойти вдоль корпуса и, обойдя его, увидели выступающий из марева сизый капот фургона. Внутри пластмассовой кабины было, как в холодильной камере, и пока прогревался мотор, вертолетчик достал свою кожаную куртку и бросил на колени подопечному: на, зачехлись!

– А ты? Я свою достану, – запротестовал тот, расстёгивая сумку. Но и в куртках было холодно, и дрожь пробирала так, что лопатки сводило судорогой. И пока прогревался мотор, компаньона пришлось толкаться плечами, а то можно было и заледенеть. Но когда в тесной коробочке чуть потеплело, сами собой стали закрываться глаза. «От с вечера тебя не уложишь, а с утра не поднимешь», – клацал зубами спасатель. «Нечего было подушками кидаться!» – прикрывая рот рукой, пенял ему беглец. Так они и сидели какое-то время, слушая гул мотора, когда Толя вяло поинтересовался: «Ну, поехали?» И рывками вывел фургон из посёлка на дорогу и, светя фарами, стал пробираться к трассе. А беглецу в борьбе со сном приходилось то и дело крутить головой и старательно таращить глаза.

– Сейчас бы чаю горячего, – размечтался он.

– Не успел глазки открыть, как уже заливать требуешь, – окоротил его компаньон. – Ты смотри, и не пили вроде, а не проснуться! Давай покемарим трошки, а? Я съеду, дверочки сам закрою, шоб пацан не вывалился, – предложил он.

– На поезд опоздаем. И потом, я сидя спать не могу.

– Приспичило бы – ещё как спал бы! Люди стоя спят, як лошади, а тебе кроватку подавай! Ладно, поехали! Тут недалеко, всего двадцать пять кэмэ. Должны успеть на харьковский! А он самый длинный, самый грязный, но это ничего, потерпишь!

– У тебя и в этом поезде знакомая проводница?

– Разве долго познакомиться? Никогда не ездил таким макаром? Я всегда говорил, не знаешь ты жизни. Подойдём к проводнице, желательно тетке средних лет, ну, чтоб понятия уже имела, и приступим без лишних слов: «До Владивостока. Одно место…» Ну а скоко это будет стоить, выяснишь в вагоне. Скоко скажет, стоко и заплатишь, не торговаться ж? И выйдет не дороже денег. Я на землячек надеюсь, хохлушки не подведут.

«Как у него всё просто! И почему Владивосток? Нет, туда не надо, хватит и Хабаровска».

– Ты лучше скажи, як твоя нога, – озаботился вдруг Толя.

– Спасибо, всё нормально.

– А шо ж ты кроссовочки новые не надел? Брезгуешь?

– Вот сяду в поезд – и сменю.

Вертолётчик ответ принял и так сосредоточился на вождении, что до самой трассы уже не проронил ни слова и головы не повернул. На трассе туман отступил, и уже ясно были видны и сама дорога, и ближние окрестности, только дальние сопки тонули в белой пелене. А скоро миновали большое селение Калинино с церковью, потом железнодорожный мост, с моста и съехали в пристанционный посёлок. Посёлочек Приисковый, стоявший боком к железной дороге, был так мал, что прятать машину не имело смысла. Приземистое жёлтое здание с голубыми наличниками окон – вот оно, рукой подать! Но тут, истошно сигналя, Мимо пронеслась белая машина с рубиновым крестом. Спасателя это отчего-то сразу встревожило, и, сбавив скорость, он стал всматриваться, что там такое впереди. Это подопечный не сразу почувствовал разлитую в воздухе тяжесть и тревогу, и вертел головой, радуясь: надо же, как быстро доехали!

Но вот белый зад медицинской машины свернул вбок, и на открывшейся глазу привокзальной площади обнаружились и милицейские машины, и распростёртое на тёмном асфальте тело, и женщину в красном на коленях. Лежащее тело воспринималось по частям: раскинутые руки… ноги в чёрных брюках… голова, прикрытая белой тряпкой…

– Вот тебе, бабушка, и юркни в дверь! – цыкнул вертолётчик и крутанул руль влево. И только тут у беглеца засигналила лампочка, но как-то без азарта, будто сели батарейки, да и сколько можно предупреждать. Он был ошарашен вокзальной картинкой, и не сразу сообразил, что ещё одна попытка сесть на поезд сорвалась. И ещё прикидывал, сколько придётся пережидать до следующего поезда… Нет, сначала надо узнать расписание… Придётся выжидать до ночи, а пока можно… Что можно?

А Толя, отъехав, как ему казалось, на безопасное расстояние, высунулся из окна и крикнул бредущему от станции парню: «А шо там такое случилось?»

– А где? – оглянулся тот.

– Где, где? Не в Караганде, на вокзале!

– Так чёрного порезали… А это что жа, такая теперь «газель»? – покачиваясь, парень с любопытством рассматривал машину, потом нагнулся, пытаясь рассмотреть что-то под днищем фургона. Сверху была видна его спина, обтянутая чёрной курткой, и тощий зад в синих шароварах.

– Тебя в школе читать учили, бачишь, шо на морде у машины написано? – Парень, не обращая внимания на колкость, выспрашивал подробности:

– Жрёт, поди, много?

– Само собой, жрёт… И давно порезали?

– А я знаю? Я его лично не трогал, – но, подняв голову, парень зачастил: – Ночью, говорят, и порезали. Эти чёрные жа как набежали, человек, сорок… Может, сами и порезали… Они жа, достали уже, наглые жа… Они жа нашим декам проходу не дают, они…

– А ты своим девкам накажи, шоб юбки до пупа не надевали и пиво из горла не пили…

– Да они слушают, чё ли? А вы случаем не до Укурея едете, а? А то я в Укурей хотел смотаться…

– А тебя случайно не Жориком зовут?

– Почему Жориком? – удивился парень узким лицом.

– Потому шо черноротый, понял? – выкрикнул вертолётчик в окно и резко тронул машину с места.

Машина понеслась по пыльной улочке, и не успел беглец удивиться: куда это он, как посёлок кончился. Слева сразу обозначилась какая-то речка, а за речкой трасса, но спасатель почему-то поехал не по ней, а по грунтовке, что бежала рядом с асфальтом. Он только и успел заметить на синем указателе: Нерчинск – 3, Сретенск – 108, Олочи – 408…

– Через пять минут будем в Нерчинске, – не глядя на подопечного, сообщил вертолётчик. – Счас тут мелькать нельзя, неизвестно, насколько всё затянется. И, ты скажи, невезуха! Та ты не расстраивайся так! Слышь, не расстраивайся!

– Слышу, слышу… Как понимаю, и в Приисковой мне не сесть на поезд.

– Надо думать, шо делать дальше! – не отрывал взгляд от дороги вертолётчик. И чувствовалось, что новое препятствие его порядком озадачило.

«Что делать, что делать? Не надо было тебя, Анатолий Андреевич, слушать!» – злился беглец. Но кто виноват, что он уже десятый день продолжает крутиться на неком пятачке, не в силах вырваться в другие просторы? Вертолётчик так же мало может, как и он сам. Его единственное преимущество – машина. Он польстился на это, а значит, рациональность и на этот раз подвела. Теперь только и остается, что злиться на спасателя. Но чем вертолетчик виноват? Он помогает, как может!

– Придётся тебе ехать со мной до Сретенска. Извини, но больше машину задерживать не могу, – выдавил без всякого энтузиазма очередное предложение компаньон. Ещё бы! Этот парень там, у вокзала… Перед глазами так и стоят коричневые подошвы остроносых туфель с налипшим мусором… Всё! Надо расставаться. Да-да, надо расставаться, расходиться, разбегаться. Ну, не получается у них ничего!

– Толя! Давай начистоту: у тебя работа, я гирей вишу у тебя на шее. Мне надо самому со всем этим разбираться! – выпалил он. – Я пока прогуляюсь по окрестностям, а на станции скоро всё стихнет… Ты ведь говорил, здесь электрички ходят… Нет, в самом деле, и таким способом вполне можно продвигаться… И вряд ли будут искать в электричках…

Он говорил что-то ещё, глухо и невнятно, и от собственной неискренности сводило скулы, но изо всех сил приходилось держать фасон. Да какой фасон! Главное правило для спасаемого – не цепляться за спасателя. А он цепляется, всё никак не Может разжать руки.

– Начистоту, говоришь? – нервно выдохнул Толя и свернул машину к торговым рядам. Затормозив, он взялся было за сигарету, но та сломалась в его нетерпеливых пальцах, и, развернувшись к подопечному, вдруг потребовал:

– А ну, посмотри, шо там, на вывесках, написано?

– Там много чего написано, – нехотя повернул беглец голову.

– Нет, там конкретно написано: «Мебель», рядом – «Памятники». И вольный человек может выбирать: на диванчик ему завалиться или сразу – в могилку! А у тебя такого широкого выбора нету! Ты хоть это понимаешь? – И, не дожидаясь ответа, весёлым голосом продолжил:

– А ты, действительно, нудный тип. Ты ж меня заманал своими предупреждениями! Как те китайцы, скоко они американцам делали предупреждений, не помнишь? Мои дела тебя не касаются! Это у кого горит? Погуляет он тут! Нашёл, ё, где гулять! У тебя ж вид такой, кто угодно пристанет: пьяный мент, шалава приисковая, такой вот Жорик. Так в твоём положении – это полный аут! Ты ж и отшить не сможешь! А у меня рогатка… Ты думал, я шуткую? Так у меня и резина хорошая есть. От смотри сюда! Делаешь ото так, – выставил вертолётчик указательный и средний пальцы. – Берёшь камень побольше, натягиваешь, целишься, – прищурил он правый глаз. – Стреляешь! Чпок – и обезьяна наповал! – Спасатель расхохотался так заразительно, что пришлось невольно улыбнуться: ну, истребитель!

– Сам что ли обезьян… из рогатки?

– А як же! Это ж такие сволочи! Есть такой остров, там эти твари гуртом живут. Мимо нельзя пройти, всё рвут из рук. И вожак у них – ещё та образина. А наглый! И все остальные как под копирку деланные, никому, гады, не дают проходу! Шо понравилось, тут же и хапают. Тебя не такая стая обобрала? А не надо было гав ловить! Так шо рогатка для них в самый раз. Представляешь: картина маслом «Пионэр и обезьяны», – повёл рукой компаньон, будто открыл для обозрения холст, писанный этим самым маслом.

Он уже выглядел всегдашним Толиком, готовым ехать куда угодно, пить и петь, шутить и подначивать. Ну, на то он и лётчик-вертолётчик, чтобы в доли секунды справляться с ситуацией. Вертолётчику хорошо, а что беглому делать?

– А кто пионер? – продолжал сопротивляться он.

– Кто, кто! Дед Пихто! Не, ты совсем тяжёлый… Галстук на линейке с тебя сорвали, но пионером же остался…

– Ну, если это обо мне, как о пионере, то вступал я в эту организацию дважды… Когда в первый раз вызвали на допрос – это так и называлось: принять в пионеры… А что касается обезьян, то в моём случае ни рогатка, ни что другое не поможет.

– Не скажи! Должно быть средство…

– Должно! – эхом отозвалось внутри. И он даже знает, что это могло быть за средство. Только и там обезьяны постарались – всё вытоптали. Но сосредоточиться на этой мысли спасатель не дал, снова затеребил:

– А ты выматерись, выматерись! Набери резких слов в рот и выскажись… Громко, с чувством, с расстановкой! – предлагал он свою терапию.

– Ну, тогда это будет сплошной ненорматив.

– Я потерплю. И материться можно прилично. Как говорил знакомый тебе полковник Абрикосов, есть мат жлобский, а есть художественный…

– Да кто такой твой Абрикосов?

– Полковник Абрикосов! Нельзя отрывать фамилию от звания. Он и спросонья так представлялся. Выбросит так руку к козырьку: разрешите представиться – полковник Абрикосов! Красивый мужик был, цыганистый такой, глаз чёрный… Так от, полковник Абрикосов говорил: жлобский мат – это нехорошо и грязно, они даже слово из трёх буковок испоганят. А оно ж такое нежное! – хмыкнул вертолётчик. Но, увидев, как подопечный слабо откликается на его шуточки, притушил улыбку.

– Всё! Скоко можно киксовать? Поехали! Шилку мы уже посетили, теперь побачишь и Нерчинск! Скоко тут народу перебывало, и тебе надо отметиться! Шилка и Нерчинск не страшны теперь…

– Ты что, устраиваешь экскурсии выходного дня?

– Типа того… Не зря ж мы сюда приехали…

– А мне эти места обязательно надо видеть? – начал раздражаться беглец. Он и сам понимал, что происшествие на станции – обстоятельства той непреодолимой силы, с которыми не спорят, но очередная неудача вывела его из себя. Нет, надо держать себя в руках, а то ещё до публичных истерик дойдет. Ну, хорошо, Сретенск, так Сретенск, с Нерчинском заодно. А что оставалось? Идти по шпалам? По шпалам – долго.

И, как ни странно, городок отвлёк: яркие растяжки с рекламой, хорошие машины одна за другой, старинные особнячки, большая церковь… Он крутил головой, рассматривая пёстрый городской пейзаж: когда-то на этом месте стоял знаменитый острог. И строил этот чёртов Нерчинский острог протопоп Аввакум.

– Нет, город вполне себе ничего!

– А то! Рудники кругом, и народ фартовый! Тут у них и ночные клубы есть, а это у них гостиница, – отозвался на интерес к городскому пейзажу Толя.

– Как называется? – захотелось зачем-то знать и это.

– Ну, как она может зваться – «Даурия», само собой… Говорят, Чехов проездом останавливался.

Что Чехов! Антон Павлович сейчас совершенно не интересен. Он и сам такой же, закрытый, зашитый, замурованный. Хотя… хотя внутри у каждого свой везувий. Вот за каким чёртом писателя понесло на Сахалин? Ну, бог с ним! Его привлекают совсем другие личности, люди открытых страстей, вот, как протопоп Аввакум. Нет, таким неистовым и распахнутым он никогда не станет, ему бы только, как Аввакуму, продержаться…

– А на той стороне, бачишь, музей, – показывал экскурсовод на дворец в мавританском стиле. – Там такие зеркала метра по три в высоту… Хозяин бывший, говорят, из Венеции завёз… Все золотые рудники тогда были его, мог себе позволить… Ну, а потом, сам понимаешь, выперли его из этого домика под зад коленкой. Так что, не один такой, до тебя стоко народу распатронили, считать не пересчитать… Я и то некоторым спокойно жить не даю.

– Что-то серьёзное? – заинтересовано повернулся беглец.

– Не бери в голову! Это я так, для связки слов. Отобьюсь! – отмахнулся Толя. – А вот от желудка не получится. Эх, рано, а то бы горяченького перехватили перед дорогой. Придётся ограничиться магазином.

– Поехали! Что, в Сретенске магазинов нет?

– Не, ты как хочешь, а свеженького хлебца я таки куплю, – решил по-своему компаньон. Подъехав к какой-то лавке, он вынес оттуда длинный батон и два пакета молока. И, отъехав в сторону, протянул жёлто-белую половинку и предупредил: «Токо не глотай большие куски, горячий есть вредно!» И правда, батон был ещё тёплым, и они тут же умяли его, засыпав и себя, и сиденье хрусткой крошкой. Допив молоко, вертолётчик потянулся и с сожалением проговорил:

– Эх, позвонить бы сейчас Зойке, узнать, как там обстановка на железнодорожном транспорте… Номер телефона, зараза, не записал!

– Набирай, диктую, – и подопечный без запинки назвал десять цифр.

– Погодь, погодь… Ты шо, так сразу и запомнил?

– Память пока не отшибло.

– Вот мы зараз и проверим твою память… Счас, счас наберём роднулю, – начал тыкать в кнопки Толя. – Зараз мы у неё всё выспросим, всё узнаем. – На гудки долго не было ответа, но, когда телефон заговорил женским голосом, обрадовались оба.

– Аллё, аллё! Это кто?

– Зойка, это я, Саенко, ещё не забыла? Помнишь такого?

– Тебя забудешь! – рассмеялась далёким смехом женщина.

– Знаю, знаю, как помнишь! Тебе и без меня не скучно было. Вокруг скоко мужиков, и все с пистолями…

– Какие мужики, какие пистолеты, – горячо возражала Зоя. – Они давно сошли, ещё в Могоче все и сошли.

– А я слышал, до самого Владика должны были ехать…

– Может, и должны, но в Могоче, говорю ж тебе, вышли… Они сами рассказывали: уже неделю так катаются, кого-то всё ищут…

– Ну и шо, поймали?

– Откуда я знаю? Высадили каких-то… Девчонки рассказывали, столько крови на перроне было…

– Ты смотри – чистые бандиты… Приставали?

– А что, ко мне и пристать нельзя?

– Можно, тебе всё можно. Ты когда, подруга, назад?

– Да мы только подъезжаем до конечной. Ты как, отправил своего знакомого?

– А шо, понравился мужик? А как же я? Ты когда, говоришь, в Чите будешь? Там стоянка большая, пообщаемся. Звони, дорогуша, не забывай! Целую! – отключил телефон и повернул голову: всё слышал?

– Я не совсем понял, чему ты обрадовался?

– Ну, ты даёшь! Не понял? Патрули доезжают почти до границы края и поворачивают назад. Осталось токо до Могочи доехать. Теперь дошло?

– Но дальше будут другие патрули. Я ведь в федеральном розыске…

– То всё будет не так свирепо. Не забывай, в какой местности тебя потеряли, с неё и спрос…

– А Могоча далеко? – зачем спросил он.

– Так за Сретенском и Могоча. Поехали! – не стал вдаваться в географические подробности спасатель. Не сказал и про то, что в Сретенск можно было по хорошей дороге ехать прямо от Балея, зачем человека расстраивать.

Ну, хорошо, пусть будет и Могоча, смирился беглец. И сам удивился собственному легкомыслию. Но именно легкомыслие в последние дни и управляет его действиями. А что оставалось?

На выезде из городка подъехали к заправке, это был всё тот же «Нефтемаркет», и пока заправляли машину, он смел крошки с сидений, вытряхнул коврики: должна же быть от него какая-то польза.

Вернувшись, спасатель пристегнул подопечного – оказывается, в машине были ремни безопасности, и даже пристегнул себя, вертолётного. Потом вывел дрожавшую в нетерпении машину, и дорога под колёсами полетела, к худу ли, к добру ли, дальше, на восток. Но дорогу беглец проспал самым бессовестным образом. Привалился головой к стойке и задремал, а когда Толя стал засовывать под ремень свёрнутую куртку, он ещё отбивался: не надо, я не сплю, не сплю… И, что характерно, Толины руки в перчатках совсем не раздражали. А потом всё – как отрезало: и Приисковый, и Нерчинск, и Читу, и Красноозёрск…

Через полтора часа машина остановилась у моста через речку. По его красной спине медлительно плыли рыжие коровьи спины. Река блестящей лентой обнимала маленький городок, прикрытый желтеющими сопками. А по склонам сопок будто кто рассыпал тёмные и светлые кубики – домишки, домишки… И эта зеленоватая полоска воды, и округлые холмы, и игрушечные издалека домики, и медлительные коровьи туши, плывшие посуху через речку – всё было таким тихим, мирным и совсем не опасным…

– Вот тебе и Шилка, вот тебе и Сретенск! – кивнул Толя в сторону реки.

– Сколько отсюда до Читы?

– Всё считаешь? Четыреста километров и будет, – зачем-то прибавил он ещё пятнадцать. «Четыреста, всего четыреста», – заныло в груди у беглеца. Но река отвлекла, понесла мысли в другую сторону – и как вырвалось:

– Хорошо бы на лодке плыть и плыть куда-нибудь. – А спасатель, не спуская глаз с моста, где задержалась одна буренка, задумчиво заметил: «А что нам мешает?» И, помолчав, сам себе и ответил: «Ничего не мешает». Беглец не обратил никакого внимания на эти слова, приняв их за обычное Толино балагурство. Ему вдруг захотелось немедленно сойти на землю, побежать к реке, упасть в траву и… Нет, в самом деле, пока Толя будет передавать фургон, он посидит на берегу, подышит речным воздухом. И вертолётчик, будто по заказу, недолго покружив по улочкам, остановил машину на площадке у невысокой арки, на ней значилось: «Речной вокзал».

– Здесь можешь и погулять. А я одной ногой туда, другой обратно, – коротко бросил он компаньону и развернул машину. И проводив её взглядом, беглец закинул сумку на плечо и подошёл к павильончику, что изображал здание вокзала. Вокзальчик был наглухо закрыт, тогда он завернул за угол и вышел на бетонные щербатые плиты причала. К воде вела бетонная лестница, выкрашенная по-детсадовски – голубым и розовым. На нижней ступеньке сидели два мужика и, судя по всему, сосредоточенно готовились к трапезе. На газетке у них стояла бутылочка, лежали два больших огурца и почему-то один кусок хлеба – второй уже съели? Мужичок, что сидел справа, повернув голову, задержал недовольный взгляд на незнакомце, и тому пришлось отступить от лестницы.

Нет, не будет он торчать у заброшенного причала, а то какой-нибудь прохожий обязательно обратит внимание на человека с дорожной сумкой и по доброте душевной начнёт объяснять, что пароходы больше не ходят. А потом станет расспрашивать свежего человека: откуда здесь? Он немного пройдётся, посмотрит на городок.

Набережная, тянувшаяся вдоль Шилки, была пустынна. Дома теснились только с одной стороны, с другой была река, а за рекой никаких домов. И только крики купающихся в реке белоголовых детей резали тишину городка. Только пыльная улочка скоро кончилась, и тогда, решившись, он поднялся переулком на другую, что шла повыше. Оказалось – центральная улица, посредине её была насыпана земля: собирались мостить? Или, как миргородская лужа, эта полоса была здесь всегда?

Кружа по городку, он всё удивлялся необычности его старинных домов, деревянных, кирпичных. И кирпичные были всё больше красно-белые, со срезанными углами, каменными узорами, жаль, нельзя было остановиться, рассмотреть. Но у одного, белого, с затейливым фронтоном невольно замедлил шаг и, оглянувшись: есть ли кто поблизости? остановился.

Осыпающаяся белая штукатурка, а под ней красные кирпичи, как открытые раны, и чёрные провалы окон с остатками рам… Неужели никому не жалко, ведь пропадает такой дом! Стоит его отремонтировать, и получился бы замечательный особняк. «Господи, о чём это я?» – напомнил он сам себе. И тут же почувствовал чей-то взгляд и, не осторожничая, резко обернулся. На открытой галерее второго этажа деревянного дома застыла девушка: маленькое лицо… распущенные рыжие волосы… расчёска в руках… Он что, напугал её? Неужели приезжие в этом городке бывают так редко, что каждый как диковинка… Или? Нет, нет, она не могла его узнать: кепка до самых глаз, да и что можно рассмотреть сверху…

И, не оглядываясь, он быстро пошёл дальше, надеясь скрыться за кустами и деревьями. Но не успел приблизится, как из кустов прямо на него вышли два парня. Один из аборигенов, в коричневой майке, усеянной мелкими дырочками, имел вид борца – руки колесом, без шеи, только голова была не бритой, а с кудрями. Борец беспрестанно чесал большой живот маленькой пухлой ручкой, наверное, от этого яростного почёсывания дырки и образовывались. Тощий брюнет в чёрных захватанных очках и засаленных трениках, натянутых чуть ли не до подмышек, смотрелся адъютантом кудрявого.

Он ещё соображал, как обойти эту парочку, когда человек в очках с той преувеличенной вежливостью, что в любую минуту могла обернуться площадной бранью или визгливой истерикой, искательно спросил:

– Дядя, ты извини, конешшно! Десять рублёв не найдётся? – Пришлось развести руками: к сожалению, нет. И окинул взглядом улицу, по улице совсем некстати пошли косяком прохожие: компания старушек в белых платочках, женщина с синей детской коляской, какие-то работяги тянули вдоль улицы провод. Спокойно! Надо увести просителей подальше, где никого нет, там он и пообщается с этими ребятами. На их языке. И, повернувшись чуткой спиной, пошёл в обратную сторону. Была надежда, что попрошайки сами собой отстанут, но парни пошли рядом, и тощий кричал как глухому:

– Э, мужик, ты не понял! Я говорю, не понял! Мы хотел взаймы у тебя взять… А хочешь, вместе и забутылим? Ты деньги дай, а мы всё сами сделаем. Слышь, самогонки купим и это… забалдеем! Нет, ты чё лыбисся, а? Дай, добром тебе говорят, а то глаза вышшолкаем!

– Тебе чё, жалко десятки? Нет, ты скажи, жалко? У нас трубы горят, а ты жлобишшся, – канючил с другой стороны борец.