Текст книги "Заговор обезьян"

Автор книги: Тина Шамрай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 54 страниц)

Но ведь и он подростком, помнится, пытался спички о подошву зажигать, но обувь была не та, и опыт не удался. И только много позже, когда уже мог позволить купить себе настоящие кожаные шузы, он зажёг-таки спичку о замечательную итальянскую подошву. А ведь был уже женатым мэном и даже, кажется, отцом двух детей.

Никаких новых подробностей странного происшествия с исчезновением нефтяного магната не появилось. Заключённый исчез, как в воду канул. Меж тем из неофициальных источников стало известно, что сотрудники ФСИН ещё 15 августа были подняты по тревоге. Что интересно, в тот день по спецсвязи оперативники из дежурной части краевого УВД слышали переговоры офицеров УФСИН. Из разговоров можно было понять, что те кого-то разыскивают. Милиционеров удивило, почему смежники не обращаются за помощью в УВД. Тем не менее, и это ведомство подключилось к проведению ОРМ – оперативно-розыскных мероприятий.

Независимые наблюдатели в Москве высказали предположение о том, что на знаменитого заключённого было совершенно покушение, в результате которого он, скорее всего, и погиб. Именно это обстоятельство власть и пытается скрыть. А утечка информации о пострадавших офицерах ФСИН – это попытка переложить ответственность за гибель заключённого на неизвестных похитителей. Этими предположениями пестрят и многочисленные сайты в интернете. Представитель правых Борис Немцов заявил, что власти более чем выгодно исчезновение опального олигарха. Он также заявил, что именно агенты власти организовали покушение на человека, который раздражал их, даже находясь в тюрьме.

Вчера, выступал в эфире Русской службы новостей известный политик Владимир Ждановский заявил, что в администрации президента готовился указ о помиловании именитого заключённого. И его побег перечёркивает все усилия президента по гуманизации исправительной системы. Он также не исключил того, что к загадочному исчезновению владельца печально знаменитой нефтяной компании «ЮНИС» причастны иностранные спецслужбы.

Версии об организованном побеге придерживаются и в руководстве Забайкальского края. Так, депутат Законодательного Собрания края Федор Бежин напомнил об истории с английским дипломатом. Действительно, три месяца назад этот дипломат нанёс визит в Читу. Напомним, что британский подданный подвергся тогда нападению неизвестных. Теперь этот визит связывают с подготовкой похищения знаменитого узника.

Сегодня читинские правозащитники провели пикет у прокуратуры Забайкальского края. Пикетчики в количестве 11 человек требовали от прокуратуры предоставить сведения о местонахождении красноозёрского узника. Несанкционированный пикет был разогнан, при этом были задержаны три человека, среди них М. Савватеева.

Такой же пикет был проведён в Москве. Протестующие потребовали от властей достоверной информации о странном происшествии со знаменитым узником, а также немедленного освобождения всех политзаключённых.

Сибинфо: Новости и происшествия. 22 августа.

На подъезде к Первомайскому вертолётчик, по устоявшейся привычке, съехал на обочину и заглушил мотор. Настало время для очередного инструктажа? Но нет, спасатель молча открыл бардачок, вытащил какой-то пакет и достал очки, большие такие, в тёмной пластмассовой оправе.

– Зараз примем меры предосторожности и поедем дальше. Надо трошки замаскироваться. Ты примерь, примерь, – совал он в руки компаньона очки. А у беглеца сразу стёрло улыбку с лица и упало, не успевшее приподняться настроение.

«Всё понятно! Спасатель сам боится… Ещё бы! После того как во всеуслышание было объявлено о побеге… Он ещё не знает, что меня опознала Нина… А ещё минуту назад он был готов поверить в вертолётную храбрость… Нет, надо расставаться»!

– Ну, як окуляры, подходят? – теребил его Анатолий.

– Да какие окуляры! Ты что, не понимаешь: всё очень серьёзно, не просто серьёзно, а опасно. Для тебя опасно! – И беглец принялся доказывать: надо расстаться, он не может больше принимать его помощь, не имеет права втягивать в свои дела, эти дела настолько безнадёжны, что даже кружка воды, поданная ему, аукнется человеку. Как это называется? Затаскают? Да, именно так – затаскают!

Он говорил долго и путано, и когда когда выдохся, вертолётчик, развернувшись к нему, заботливо спросил:

– Всё сказал? А теперь слушай сюда: шо ты всё предупреждаешь? Та мне по штуцеру, шмайсеру и балуну, шо там будэ! Ферштейн? Это ещё надо посмотреть, кто из нас больше боится? Кто там кипяточком сикает, а?

– Ты… ты на что намекаешь? – вспыхнул беглец. – Да если тебе всё по этому… штуцеру, то мне – тем более!

– И по балуну? – отчего-то развеселился Анатолий.

– Ну, и… по балуну! – с готовностью подтвердил компаньон. Знать бы только что это такое.

– О как! Ну, наконец-то! А то ходил, шатался, ножки-ручки болтаются, головка трясется и, шо характерно, голосок тихий, тихий, и глазки так: блым-блым…

– Мог бы и промолчать, – буркнул беглец. Он что, в самом деле, так выглядел или выглядит?

– Мог! Только должен ведь я отметить положительную динамику в вашем, сэр, состоянии, – старательно копировал кого-то вертолётчик. – Вот мы уже и материться пробуем. Ты хоть сам понял, шо сказал?.. Ой, извини, я забыл, где ты недавно был. Впечатляет, конечно! Но тебе не личит, не, не личит, – скривил он гримаску. – Ты лучше скажи, угадал, нет, с очёчками? Давай, давай примеривай, не капризничай…

И пришлось примерить: как и следовало ожидать – линзы были не отцентрованы и глаза разъезжались. Да это совершенно невозможно носить!

– Ну, и як оно? – допытывался настырный спасатель.

– У тебя там парика и накладной бороды не найдётся?

– О! Мы уже и шуткуем, уже и парик нам подавай. Скажи спасибо, что очёчки не на китайке приобрёл.

– Где, где не приобрёл?

– Рынок так называется в Чите – китайка. Эти из аптеки. Не сильно жмут? Ладно, не будем отвлекаться… А шо это у тебя, а? Откуда волдыри кровавые? С горки катался – ручками тормозил? А поцарапанный, поцарапанный! И шрам откуда? – схватил он компаньона за руку.

– Порезали… в драке…

– Ё! Колюня! А ты, оказывается, фулюган? И не дёргайся! Зараз обвяжу, и такой хороший раненый из тебя получится…

– Не надо! – упирался тот, но вертолётчик, не слушая, наматывал и наматывал бинт.

– Тебе как, простой узелок или бантик завязать? Вачишь, хорошо ж получилось! Это на всякий случай! Везу тебя из больницы. Из какой? В зависимости от того, где остановят, там поблизости и больницу назовём. Тебя побили! Покажешь спину, она произведёт впечатление… Слушай дальше: побили, документы украли. Понял? Никогда не говори в милиции, шо документы потерял, только украли… Короче, прикинешься рогожкой: ничего не знаю, ничего не видел…

– Не надо этого… этого маскарада! – сбросил в раздражении беглец очки. Всё выглядит таким жалким…

– Ну, не надо, так не надо, – стал вдруг подозрительно покладистым компаньон. – Но у меня такое предложение…

«Что, новый залихватский план?» Но Анатолий начал скромно:

– Напролом у нас не получилось. Давай попробуем по-другому, огородами. Сначала рванем на юг, потом на восток, к Валею, а оттуда опять на север, к железной дороге. Надо совмещать осторожное с полезным. Правильно? – замолк он, ожидая одобрения.

Интересно, что в его интерпретации вертолетного шофера осторожное, гадал беглец.

– А подробнее нельзя?

– Подробности я зараз покажу, – вытащил вертолётчик новую карту и стал разворачивать её на всю ширину кабины.

– У тебя ведь аппарат хороший, разве там нет навигатора?

– Эти степи навигации не поддаются. И не отвлекайся! Ехать нам, токо не смейся, опять по той же дороге, какой ты добирался сюда… Бачишь, Чирон, а это переправа у Телешуя, дальше грунтовка на Макаров. Не боись, не растрясёт! От Ундино асфальт пойдёт. А после Балей завернем обратно к Транссибу. От такой план по эвакуации и спасению. Ферштейн?

«Ну, да из Москвы в Тулу через Владивосток», – вяло отозвался на предложение беглец. Направление мыслей инженера Саенко показалось совершенно дурацким, но было ещё одно обстоятельство, и оно было гораздо хуже всех вертолётных планов. И об этом должен знать тот, кто так настойчиво набивается в компаньоны.

– Меня, кажется, узнали. И Борис Федорович и Нина… Нина Васильевна…

– А шо ты хотел! – весело отозвался компаньон. – Надо лицо другое иметь, тогда и узнавать не будут. Попроще надо иметь личико, попроще! Это – раз! Два – тебе показалось, – самым убедительным тоном обрубил он тему.

«Он что, в самом деле, не соображает, что, или дурака валяет?»

– Но они потом всё равно поймут, кто у них в доме был.

– А як же, обязательно поймут! И будут локти кусать: такого человека не смогли достойно принять! И, шо характерно, я ж и виноватым буду. Но ты не переживай! Досочку на заборе обязательно повесят: «Здесь скрывался от сатрапов самодержавия выдающийся…»

– Ну, совершенно неуместная шутка! – разозлился выдающийся. Но ничего не оставалось, как удивляться вертолётной непробиваемости.

– Вот и я говорю, тебе показалось, а Нинка так ни сном, ни духом, – усмехнулся Анатолий. – И не сбивай меня с мыслей, их и так нэ богато. Вернемся к плану!

– Но почему снова Первомайский? Это что же, ехать назад? – Действительно, что за страсть к этому маетному посёлку? Он что, опасается ехать на ближайшую станцию, иначе, зачем тогда придумал такой сложный маршрут. А ведь совсем недавно был таким лихим рубакой.

– Так мы в Первомайском загрузимся, грех же с пустым фургоном ехать, а в Балее груз скинем. Теперь понятно?

«Нет, непонятно» – собрался ответить беглец. Но тут зазвонил телефон, и вертолётчик отвлёкся, и долго распекал кого-то, не выбирая выражений.

Пришлось рассматривать карту и прикидывать, стоит ли ехать этими огородами. И выходило, что до Приисковой не больше ста пятидесяти километров. Не так и много! Ну, хорошо, как раз до вечера и время пройдёт. Да что хорошего? Эти километры надо ещё проехать. И сколько там по дороге будет патрулей… Какие патрули, есть кое-что и поинтересней…

– Джида – это что, военный аэродром? – осторожно коснулся он пальцем в точку на карте, когда Анатолий отключил связь. Не туда ли собирается доставить его благодетель?

– Не, аэродром Джида – это в Бурятии, а это – село як село, от побачишь – успокоил тот. – Всё! Поехали, а то никуда не успеем. Прямо по курсу – завод по розливу крепких горячительных напитков.

На заводике в Первомайском сначала стали в очередь на погрузку, потом Анатолий побежал оформлять бумаги. Ушёл и пропал, а он снова занервничал: сколько ждать? Снова ждать! Очередь продвигалась хоть и быстро, но и машин впереди стояло порядочно. И в какой-то момент народ заволновался, пронёсся слух, что водка кончается, уже грузят горячую, прямо с конвейера. Так часто бывает в очередях, когда стоят под погрузкой, и неважно чего, кирпичей или спиртного. Кирпич, если его грузят прямо с конвейера, и в самом деле бывает горячим, но вот чтобы водка… Панику пресёк некто высокий в белом халате: спокойно, мужики, всем хватит!

Прохладное утро давно сменилось дневным пеклом, и новая кабина, нагреваясь, так отвратно пахла, не помогали и опущенные стёкла. Пот струился из-под кепки, а тут ещё стала чесаться рука под бинтами, будто, и правда, там заживает рана. Ну, прямо Ленин с флюсом!

– Эээ! Ты часом не заснул? На водички выпей, холодненькая! – запрыгнул в кабину вертолётчик, он был, на удивление, деятелен и бодр. И, пошарив в бардачке, вынул газету и бросил на колени: это тебе! Но, всмотревшись, затормошил:

– Ты шо такой? Иди, сядь у тенёк… Давай, давай, а то ты квелый какой-то!

Тень нашлась у какого-то деревянного зданьица, там под старым деревом была лавочка и земля там была подлита водой. Здесь было и в самом деле прохладней и стало как-то легче дышать. Тогда что, откроем избу-читальню, развернул он газету. И разочарованно вздохнул: первая полоса была забита рекламой. Зачем ему это читать, на такой можно только сидеть, а то из доски гвоздь торчит. И, прикрыв глаза и прижав к животу холодную бутылку, он сидел и ждал, когда остынет и всё тело.

Но сколько так сидеть? Потеряно столько времени! Если бы не меркантильность компаньона, за эти два часа можно километров сто, не меньше, проехать! Как же, упустит он возможность заработать на перепродаже спиртного, да ещё на чужой машине. Смотрите, какой бутлегер! Но он тоже хорош, сам вышел из кустов, сам навязался человеку, и теперь сидит и ноет… Нет, в самом деле, сидит с забинтованной рукой и с умным видом собирается давний, еле заметный шрам выдать за свежую рану!.. Зачем он вертолётчику? Вызвался помочь, но теперь сам не знает, что с ним делать, вот и выдумал алогичный маршрут… Здесь, кстати, рядом тот страшный карьер, вполне можно дойти туда пешком. Жаль только, что душераздирающую сцену утопления никто не увидит… Господи, мозги совсем набекрень! Отчего мозги плавятся, от невыносимой жары или от невыносимой ситуации? И вода ледяная, ещё горло заболит. Ну да, больное горло – это будет самая большая неприятность в его теперешней жизни…

Рядом кто-то тяжко сел на лавку, пришлось сдвинуться на другой край, и осторожно скосить глаз: на другой конце лавки уселась большая потная женщина с мокрым вафельным полотенцем на голове, она быстро-быстро обмахивалась газеткой, гоняя воздух и в его сторону.

– Жарко! – пожаловалась женщина.

– Жарко, – согласился он и сдвинулся ещё дальше: от толстушки несло и сыростью и жаром. И, отломив веточку у ближнего куста, стал чертить на высыхающей земле круги…

– Ой, мужчина, вы прям как железом по стеклу царапаете! – тут же вскинулась женщина.

– Извините, – удивился он. Но, перестав бессмысленно черкать, так и остался сидеть, наклонившись, не выпуская из рук прутика. И скоро увидел у своих ног незаметную сверху жизнь. По земле ползали какие-то жучки, букашки, он и названий не знал: не энтомолог же! Но вот муравей, припылённый такой работяга, тащит целую соломинку. Рядом с ним суетятся сородичи, снуют туда-сюда: боятся, что потеряет ношу? Могли бы и помочь! Соломинка казалась невесомой, но муравья шатало под её тяжестью, а тут ещё на пути то и дело возникали какие-то препятствия: то камешек, то бугорок, то веточка. Но муравей упрямо тащил и тащил свой груз. Куда? Зачем? Пришлось палочкой осторожно расчищать перед ним дорожку, сдвигая в сторону и самые маленькие комочки земли. Но тут надо, как в кёрлинге, мести метёлкой… Муравей прополз сантиметров сорок и, неожиданно обессилев, свалил соломинку и застыл. Отдыхает? Умер от непосильной тяжести? «Что с тобой?! – подняв соломинку, он тронул крошечное тельце, и оно тут же зашевелилось. – Ну, вот и молодец!» И скоро муравей ожил и стал проворно взбираться наверх, сначала по соломинке, потом по его руке. «Ты перепутал, это не та вершина, какую стоит брать. Нет, нет, моя рука – это неправильно. Давай вот сюда, на травку, там никто не ходит!» Как же они существуют рядом с людьми? Стоит только кому-то наступить ногой, совсем случайно, не нарочно – и всё! А если нарочно? Приятно побыть немного богом, защитить, уберечь, спасти живое существо. Когда-то и ему боженька помогал, потом, видно, устал, посадил в свой карман, а там образовалась большая такая прореха. Ну да, в кармане Бога была прореха, вот и выпал.

И сколько бы он сокрушался о превратностей судьбы, но тут над ухом раздался весёлый голос:

– Всё! Загрузили. Садись, инвалид, поехали!

«Наконец-то!» – тихо обрадовался инвалид и поспешил за длинноногим компаньоном. Синий фургон стоял за воротами уже под парами, и запрыгивали в кабину с двух сторон. В кабине Анатолий зачем-то натянул кожаные перчатки с обрезанными пальцами, такие называются, кажется, митенками. «Всё пижонит!» – усмехнулся беглец. А вертолётчик, не замечая насмешливых взглядов, скалил зубы и подбадривал:

– Зараз, зараз рванём. До переправы всего ничего – полсотни кэмэ. И как на тот берег переберёмся – значит, оторвались! Так шо всё будет путём! – И, вырулив на дорогу, озабоченно спросил подопечного: «Ты как, нормально?» Тот молча кивнул, с трудом веря, что, наконец, едет. Снова едет! И вот уже посёлок остался позади, и машина понеслась жёлто-сизой степью, и компаньон, показывая класс, рулил умело, с ветерком и разговорами:

– Порожними добрались бы пулей, но, учитывая, шо водяру везем, придётся себя сдерживать! Ты от переживаешь, как оно там будет, а будет хорошо! Я тебе так скажу: всегда можно найти выход, и любой забор – не преграда! Любой… Помню, повезли нас из училища в Москву на экскурсию, и захотелось нашему старшому показать кладбище… ну, есть там у вас, за монастырем…

– Новодевичье?

– Во-во! А оно закрытое, и не пускают туда, стоит охранник такой в серой форме: мол, токо родственники пройти могут… Ну, наш старшой и уперся: как это так, как это так! И стражник ни в какую – нет, и всё! Но тут выходит откуда-то другой мужик и предлагает: «А вы купите цветы и проходите!» Там же сбоку около ворот, ты ж знаешь, есть магазинчик со всякими гостинцами для покойников: цветочки, веночки всякие… Ну, скинулись мы, купили шо-то там и первым делом ломанулись аллейкой туда, где летчики захоронены. Чапали по кладбищу, раскрывши рот: какие люди и все рядком, рядком… От там я и понял, шо такое авиация, и скоко она жизней стоит.

Ну, ходим так, ходим, а тут навстречу генерал-майор авиации, здоровый такой лосяра под два метра и женщина, такая роскошная баба… Так поверишь, мы не так на бабу, как на генерала зырились. А он молодой, морда белая, погоны золотые, шинель голубая, и он той шинелью, как облитый – ни складочки, ни морщинки. Готовый памятник! Нам старшой долго ещё талдычил: бачилы, сволочи, як форма должна сидеть! А на чём у нас тогда было сидеть? Я – так доска в корсете, руки-ноги в кучку не собрать – болтались. Как на того генерала ровняться? Он же со звёздами на плечах родился! Но, знаешь же, как это на молодых действует: звёзды, погоны, ордена!

– Знаю, знаю, – хмыкнул беглец. У него в жизни был свой генерал. Когда-то подростком вот так же увидел человека с орденом на голубом пиджаке. Куда-то они шли с отцом, и этот голубой костюм поздоровался с ним, что-то такое бросил поощрительное, а потом сел в белую «Волгу» и уехал. И он тогда спросил отца: «Кто это?» Оказалось, директор завода.

Но ему запомнился не яркий орден на груди, а то, что человек уехал один в пустой и большой машине, а они пошли к трамваю и долго стояли на остановке. Тогда ему впервые стало обидно за отца, у него не было такой сверкающей машины, и шофёр не открывал перед ним дверцу. Не было и такого костюма, и таких мягких коричневых туфель с замечательной жёлтой и чистой подошвой, а ещё голубых шёлковых носков… А может, это был тот возраст, когда начинают стесняться родителей? Только всё исправила случайная уличная сценка. Помнится, лет в пятнадцать он увидел, как молодой цыган разговаривает со своей крикливой, неряшливой, толстой матерью. Красивый парень, одетый с той щеголеватостью и модой, которой придерживаются молодые восточные мужчины, почтительно держал мать за руку и не обращал ни малейшего внимания на прохожих…

– …Но я не про генерала, я про забор. Дошли мы, значит, в конец кладбища и смотрим: через стену, а там же стенка какая высокая, два мужика прыгают и до нас: ребята, где тут могила Хрущева? Ну, тут наш старшой аж лицом переменился и боком-боком от этих мужиков, мол, скорей отсюда – это провокаторы, через стену прыгают, та щэ про Хруща пытають! Так я это к чему? Всегда найдётся доска в заборе, которую можно отогнуть, а то и поверху перескочить. Это я тебе как инженер инженеру говорю, – посмеивался вертолётчик.

И, вдруг оборвав смешок, сосредоточился и стал что-то высматривать там, впереди. И не успел беглец сообразить, что так насторожило компаньона, как тот крикнул: «А ну пригнись! Та, пониже садись, пониже!» И пришлось сложиться на полу кабины, сверху на него полетела куртка, от неё остро пахло табаком и бензином. Ничего не было слышно, кроме крепких вертолётных выражений, и оставалось только гадать: что вызвало у спасателя такую панику. Минуты длились и длились, и когда он, задыхаясь в унизительной позе, уже готов был взбунтоваться, вертолётчик отбросил куртку и бодрым голосом известил: подъем!

– И что это было? – вдохнул беглец горячий воздух.

– Ничего особенного – ментокрылый мусоршмидт.

– Что, что?

– Гаишная вертушка! Крокодил – Ми-8. Наверно, тачку крутую угнали – шукают!

«Да какая разница, что там за Ми: шестой, восьмой, двадцать четвёртый или какой там ещё! Тоже мне лётчик-вертолётчик, не может отличить гражданский вертолёт от военного? Он что нарочно усадил его задницей на пол? Очнись, здесь все вертолёты – военные!».

Правильно, это и был военный борт, пятнистый, юркий, и два слепых днём фонаря на фюзеляже – как хитрые пронзительные глазки. Вертолёт низко прошёлся над дорогой, не то пугал, не то выискивал. При таких бескрайних расстояниях только сверху и можно чесать эти степи, не живой же цепью? А нашлась бы пропажа, то прямо сверху и приказали бы остановиться. И на гражданских такие просьбы с воздуха действуют безотказно. Но, как это часто бывает, ищут одно, а находят случайно совсем другое. Вот и не хотелось случайностей. И тут вертолётчик Саенко А. А. впервые задумался: проскочат или нет?

Нет, нет, лицо его ничего не выражало, разве только лёгкую задумчивость, но беглец перемену в компаньоне почувствовал сразу. Что, дошло, наконец? Мог бы оставить в Шилке, не тащить в семейный дом, теперь вот этими огородами… Ведь Нина ещё немного, и точно опознала бы его. Нет, надо заканчивать с этой благотворительностью! А то он, как беспомощный муравей: могут и спасти, а могут и раздавить, стоит только пошевелить пальцем. Что он знает об этом многообразном человеке? Что он веселый, беспечный парень? Что с самого начала неадекватно оценивал ситуацию? Но если его безрассудный спасатель не представляет, в какое дерьмо влез, может ли он без зазрения совести принимать такую помощь?

И пока он готовился внести окончательную ясность в этот никуда не годный совместный проект, вертолётчик снова повеселел и не по ситуации размечтался:

– Эх, нам бы зараз вертушечку! Я б тебя, куда хочешь, туда бы и доставил… Не, серьёзно! Нормальная скорость на хорошей машине двести тридцать – двести пятьдесят кэмэ, и проблема токо в заправке! А дозаправляться придётся, в воздухе не получится.

– А что, вертолёт можно заправить в воздухе? – втягивался в пустой разговор спасаемый.

– Почему нет? Американцы это делают легко. У них летающий танкер «Аокхид», а у штатовского геликоптера такая штанга, на конце топливоприёмник…

– А скорость, а винт? – попытался вернуть вертолётчика на землю беглец.

– Так заправщик её снижает, как на посадку, и вертолёт зависает, а штанга, я ж говорю, телескопическая и выдвигается за пределы несущего винта. Представляешь беспосадочный перелёт из Флориды на Окинаву или в Дананг? Это, помню, из Германии машины перегоняли, в Польше на дозаправку сели, так нас таким керосинчиком залили! И, шо характерно, свои ж сволочи и заливали!

– Всё это замечательно, только ты забыл о такой маленькой Детали, как разрешение на вылет. А контроль над полётами? Да в первом же аэропорту нас бы…

– Какой аэропорт – аэродром! А они, шоб ты знал, подразделяются на основные, запасные и ложные, а по назначению – на войсковые, учебные, трассовые и специальные. Ферштейн? Если б ты знал, скоко аппаратов летают без разрешения, тебя б такой вопрос не волновал. И нет у нас единого локационного поля, и взлететь или сесть с маленького аэродрома – не проблема. А таких бетонок знаешь, скоко? И шо характерно, я все их знаю. И аэродром базирования нам не нужен, обошлись бы и какой-нибудь бетонкой подскока или запасным. А на запасных токо комендантская команда, и на дежурстве один-два человека… Да был бы «Робинсон», так у него лыжи такие, где угодно могли бы приземлиться, токо для него керосин особый нужен. Та нашли бы чем залить! Мотор бы, конечно, угробили, но долететь бы долетели…

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Как зачем? Для общего развития! Как надумаешь в другой раз погулять, так не отрывайся от Оловянной, там же военный аэродром недалеко, с него и надо было стартовать!

«Ну да, в том месте всё и замкнуло. Впору выколоть на груди: „Не забуду станцию Оловянная“».

– А ты что, можешь управлять вертолётом? Ты ведь инженер, а не пилот! – Надо же было как-то прекратить этот абсолютно бессмысленный разговор. Но Анатолий вдруг заволновался и стал махать обеими руками.

– Я? Не умею? Ты шо ж думаешь, я из лётно-подпрыгивающего состава? Нет у вертолётчиков такого жёсткого разделения на пилотов и бортачей. Я всё на вертушке могу! Это кавээс может не знать, шо там и как крутится, а я должен уметь всё, как в том анекдоте: идёт кавээс с бортачом к машине и говорит: я, мол, не доходя до вертолёта, найду десять неполадок, а бортач ему и отвечает: а я, не сходя с места, за пять минут все десять и устраню. А ты если беспокоишься насчёт моей квалификации, то бывших вертолётчиков не бывает, ферштейн?

– Понял, что ты в непрерывном полёте. А кавээс – это кто?

– Командир воздушного судна – кто ж ещё. Командиром не был, но сидеть и на правой, и на левой чашке не раз приходилось. Чашка – это, чтоб ты знал, лётчицкое сиденье, на левой – второй пилот сидит. А кто ж пепелац поведёт, если кавээс – бухой? А если раненый? – всё объяснялся лётчик-вертолётчик.

«Нет, с этим товарищем что-то не так. Куда его несет? Какой раненый командир?» А летун уже закусил удила, или что там у них закусывают, и продолжил набор высоты.

– Не пробовал, как оно, когда скорость двести двадцать, а высота полёта всего тридцать метров? Хочешь, покажу? – И, прибавив скорости, понёсся так, будто хотел оторвать фургон от дороги и взлететь, да ещё рулил одной рукой. Казалось, ещё немного, и он поедет как мальчишка на велике – без рук. Похоже, для демонстрации лихости ему и огненной воды не жалко было.

– Слушай, я тебе верю, верю! Только не бросай руль! Мне водку жалко.

– Ёй! Боишься, шо не доедем? Не будем заранее это… кипятком… – не успел вертолётчик договорить, как затрезвонил телефон. Он ответил что-то нечленораздельное, но не успел спрятать трубку в карман, как раздался новый звонок. Вот и хорошо, пускай говорит, а то от вертолётного бодрячества уже тошнит.

Километры наматывались на колеса машины, и мысли всё крутились и крутились в одной и той же глубокой колее. Он только мельком отметил, как машина свернула и вдруг пошла на обгон какого грузовичка, и через несколько минут выяснилось, обогнала не зря, как раз успели на паром. Вертолётчик притормозил только на краю съезда уже над рекой, ожидая, когда подвинется передняя машина там, на утлом паромчике. Въехав на качающуюся палубу, он, скаля зубы, радостно выдохнул: успели!

– А что за река? – поинтересовался беглец.

– Онон, Коля, Онон! Знаешь анекдот про онаниста? Этот товарищ вёл дневник и после ночи с женщиной записал: «Какое жалкое подобие!» Это он так про женщину, а не…

– Что у тебя за ассоциации…

– Какое названье, такие и ассоциации. Ну, испорченный я человек, шо тут зробышь! А был же когда-то скромным таким пацаном…

– Вот никогда бы не поверил…

– Ей-богу! Таким тихим пацаном, таким дивным перцем… И куда всё подевалось, и сам не знаю. Я ж в двадцать лет токо попробовал…

– Что ты попробовал?

– Ччто, ччто? Сладкого! – расхохотался Анатолий. – И ты знаешь – не понравилось, не, не понравилось. Я ж такого наслушался, стоко готовился, а оно раз – и закончилось. Думаю, и на гада было затевать, и другого человека мучить. А ты шо ж это, трахаться начал с четырнадцати?.. Ой! С двенадцати? – изобразил он притворный ужас.

– Ну, если речь зашла о дивных перцах, то я был обыкновенным, не дивным ботаником.

Вертолётчику тут же захотелось пройтись по поводу этого признания, но пришлось отвлечься: паром уткнулся в противоположный берег. На том берегу была уже грунтовая дорога, и она пылила так немилосердно, что не помогали и закрытые окна.

– Мы сейчас что проезжаем? – всматривался беглец в приближающееся селение.

– Так это та самая Джида и будет.

– Откуда в этих местах такое название? В Саудовской Аравии есть своя Джида, только с двумя «д». Представляешь, там, в Аравии, нет ни рек, ни озёр. Есть, разумеется, бассейны…

– Шо ты говоришь? Это как же эти шейхи живут с бассейнами? Наверное, маются, бедные! А ты шо, там был?

– Пришлось побывать, изучал нефтяную тему. – И, выговорив это, и сам удивился: а было ли это? Какие Арабские Эмираты? Какая нефтянка?

Забайкальскую Джиду на берегу обмелевшей реки проехали под завесой жёлтой пыли. Сквозь неё были видны те же, что и всюду, бревенчатые дома, одинокие фигуры на обширных огородах: народ копал картошку. За селом дорога раздвоилась, и машина свернула на ту, что забирала вправо. По ней и добрались до Ундино-Поселье, и там компаньоны вздохнули с облегчением. Это было крепкое такое селение, где была речка, и мост через речку, и холмы, холмы. Но, главное, вдоль реки побежала настоящая дорога, и она показалась шёлковой.

– Это тоже Онон?

– Не, эта называется Унда! Ты будешь смеяться, но отсюда до Улятуя знаешь скоко? Тридцать два километра! Тридцать два! Эх, если бы знать! Надо было тогда свернуть на Балей. И чёрт с ним, с грузом! Но, как говорится, умная мысля приходит опосля!

Не напоминать же, кто развернул всё в другую сторону. А он тогда считал варианты не очень хорошо, да ещё припёртый к стенке опознанием. Но, кто знает, чтобы там получилось, решись он пойти в сторону Балея? Вот с вертолётчиком он точно потерял в темпе, во времени и в пространстве.

– Как там Анна Яковлевна, Дора?

– Хочешь привет передать? – усмехнулся Анатолий. – Так я уже передал! Рассказал, как доставил инженера до Оловянной, как ты долго извинялся, сам, мол, спасибо сказать не смог, не хотел женщин с утра беспокоить…

– Издеваешься? – покраснел инженер.

– Кто, я? Та ни боже мой! – скалил зубы вертолётчик. А трасса бежала себе и бежала, и справа была каменная стена, а слева живой лес. И, само собой, мёртвые камни были со стороны беглеца.

– А что, это тоже какой-нибудь хребет?

– Запомни, тут говорят хребёт, этот называется Борщовским. А там, бачишь, уже и Балей на горизонте, а рядом и карьерчики есть, правда, не такие страшные, как у Первомайского, но всё ж таки… Заедем посмотрим?

– Хочешь туда водку вылить? И потом, насколько я помню, собирались сегодня на станцию…

– Ну, как знаешь. А на станцию мы, всяко разно, а до ночи успеем.

Скоро они въехали в городок, и был этот городок весь какой-то голый и бесприютный, присыпанный пылью, будто солью, если соль бывает рыжей. Почему-то здешние деревушки выглядят жизнерадостней, чем такие вот посёлки из бетонных коробок. Чем здесь люди живут, удивлялся беглец, рассматривая улочки, дома, прохожих. Это ведь не жизнь – прозябание. Но разве сам он не прозябает? Так ведь не по доброй воле, нет, не по доброй…